Текст книги "Воскрешение Офелии. Секреты девочек-подростков"

Глава 4. Тогда и теперь. 1959–2019 годы

В детстве я была такой же, как Кейси. У нее были такие же длинные русые волосы, голубые глаза и неуклюжее, плоское тело, как и у меня, – мы могли бы быть родственницами. Мы обе с удовольствием гуляли по лесу и плакали, читая стихи. Она хотела побывать в музее холокоста и стать участником Корпуса мира. Она предпочитала книги нарядам, и ей было наплевать на деньги. Она любила родителей, хотя они и разводились в то время и у них не хватало сил заботиться о ней. В школе она была стеснительной, старательно училась и умела хорошо слушать.

Но мне было пятнадцать в 1963 году, а Кейси – в 1993-м. В ее возрасте я еще ни разу ни с кем не целовалась. А ее привели ко мне на прием, потому что Кейси стала жертвой сексуального насилия. Скрестив руки на коленях и низко опустив голову, она шепотом рассказала, что с ней случилось.

Ее пригласила на вечеринку девочка, с которой она вместе учила в классе алгебру, а родителей пригласившей в тот день не было в городе. Предполагалось, что к ней просто придет подруга в гости, но вместо этого она организовала целую вечеринку. В распоряжении ребят были джакузи и бар с алкогольными напитками. Кейси приняла приглашение, но решила, что сразу же уйдет, если вечеринка выйдет за границы дозволенного. Она честно рассказала маме о планах, только не упомянула, что родителей той девочки не будет дома. А ее мама так была занята своим разводом, что больше у нее ничего не спросила.

Сначала вечеринка была более-менее ничего, играла громкая музыка, были слышны рискованные шуточки. Кейси была рада, что пришла. Один парень, с которым она познакомилась в школьном кафетерии, пригласил ее потанцевать, а парень из группы поддержки спортивной команды спросил, не пойдет ли она с ним в кино. Но с одиннадцати вечера все стали ко всем приставать и все напились. Кого-то вырвало, кто-то занимался сексом. Один парень сшиб со стола настольную лампу, а другой пнул стену и пробил в ней дыру. Кейси захотелось домой.

Она потихоньку проскользнула в спальню на втором этаже, чтобы забрать пальто, и не заметила, как за ней увязался какой-то парень. Он знал, как ее зовут, и захотел с ней поцеловаться. Она отрицательно помотала головой и стала искать свое пальто в груде чужой одежды на постели. Этот парень подкрался к ней сзади и запустил руки ей под блузку. Она велела ему прекратить и попыталась оттолкнуть. И все произошло очень быстро. Он схватил ее и обозвал потаскухой. Она изо всех сил пыталась вырваться, но он прижал ее и зажал рот рукой. Она сопротивлялась, но он был мускулистый и слишком пьяный, потому не почувствовал, как она отбивалась. Внизу никто ничего не услышал, потому что громко играла музыка. Через десять минут все было кончено.

Кейси позвонила маме и попросила забрать ее домой. Она стояла, дрожа, на улице, пока мама не приехала. Кейси рассказала ей, что произошло, и они поплакали вместе. Потом позвонили папе и в полицию и поехали в ближайшую больницу. Кейси осмотрели, и ее проконсультировал специалист по кризисным ситуациям.

Через две недели Кейси сидела у меня на приеме, обратившись за психотерапевтической помощью после изнасилования, а также потому, что ее стали травить в школе. Парня, который напал на нее, отстранили от тренировок на время судебного разбирательства. А его друзья срывали зло на Кейси, считая, что это она во всем виновата. Другие ребята считали, что она сама его раззадорила, что сама напросилась, раз пришла на ту вечеринку.

Кейси открыла мне глаза на самое главное: то, что происходило с девушками в 1993 году, отличалось от происходившего со мной и моими друзьями в 1960-е. Для того чтобы работать с девушками 1990-х годов, мне нужно было изучить новый для меня мир. Требовалось расстаться с собственными представлениями о том, в каком мире они живут, и посмотреть на их жизненные ситуации новыми глазами. Сначала нужно было научиться многому у них, прежде чем оказывать им помощь.

Юность я провела в маленьком городке с населением в четыреста человек, моя мама работала врачом, а папа продавал зерно и выращивал свиней. Я целыми днями каталась на велосипеде, плавала, читала, играла на фортепиано и пила с друзьями лимонад, который продавался в аптеке. У меня были самые разнообразные зверюшки: детеныши койота, которых мы спасли от браконьеров, черепашки, которых мы подобрали на шоссе, птички, которых смыло весенним ливнем с деревьев, мышки, которых вытащили из норок собаки, змеи и кролики, которых мы ловили в полях за городом.

У меня было одиннадцать тетушек и тридцать двоюродных братьев и сестер, которые часто нас навещали, оставаясь надолго. Женщины готовили и нянчились с младенцами, мужчины играли на улице, закидывая подковы на вкопанные в землю палки, и ловили рыбу. По вечерам мы все вместе играли в карты. Мой дедушка декламировал короткие юмористические стихотворения лимерики[14]14
  Лимерики – короткие смешные пятистишия, иногда с глубоким подтекстом или намеками, понятными представителям англоязычной культуры. Известны, например, лимерики Эдварда Лира, которые можно прочесть в его знаменитом сборнике «Книга чепухи». – Примеч. пер.


[Закрыть] и показывал карточные фокусы. Главным развлечением была беседа. Мы с двоюродными братьями и сестрами рассказывали друг другу истории о своих семьях и городах, сравнивая, кто как живет. Те из двоюродных, кто был старше, поражали младших невероятной мудростью. Дети сидели и слушали рассказы взрослых и их разговоры о политике. Одно из самых приятных воспоминаний – как я засыпаю под смех и разговоры, доносящиеся из соседней комнаты.

Такого понятия, как средства массовой информации, мы и не знали. В первый раз я увидела телевизор, когда мне было шесть лет, и я спряталась от страха за диван, потому что меня напугали ковбойские пистолеты из кинофильма. Мне было восемь лет, когда мы купили черно-белый телевизор, который показывал нечеткое изображение одного-единственного канала, а большую часть дня транслировали только тестовую таблицу.

В раннем подростковом возрасте я посмотрела «Клуб Микки-Мауса», музыкальную телепередачу American Bandstand и шоу Эда Салливана. Мне не разрешали смотреть детективы про Перри Мейсона и «Револьверный дым», потому что мои родители считали, что они содержат слишком много сцен насилия. У нас в городке был один кинотеатр, где каждую неделю крутили новый фильм. Владельцем был добропорядочный семьянин, который тщательно выбирал фильмы для показа. Его жена продавала нам подсоленный попкорн, леденцы из ириса «Тутси Роллз» и кока-колу. Дети ходили в кино в субботу днем и большую часть времени переглядывались друг с другом или хихикали с друзьями.

В начале 1960-х годов были очень популярны грамзаписи фирмы RPM Records. Я слушала сентиментальные песни братьев Эверли, Роя Орбисона и Элвиса Пресли. Моей любимой песней была Surrender Элвиса Пресли – от нее у меня мурашки по коже бежали, и она наполняла меня странным томлением, которое сложно было описать словами. Мои родители запрещали мне слушать хит Бобби Дарина Multiplication, потому что он содержал весьма недвусмысленные намеки. Я научилась танцевать твист, который считался весьма рискованным.

В моем окружении презирали деньги и неумеренное стремление к потребительству. Некоторые люди были более обеспеченными, чем другие, но считалось дурным тоном бравировать достатком. Все мы покупали продукты в гастрономе «У Теобальда» и «Рексол», а одежду заказывали по каталогам «Сирс» и JCPennеy. Только у вдовы хозяина ранчо, страдавшей от астмы, был единственный в округе кондиционер. Потратить все деньги можно было только в ресторане Dairy King и в бильярдной.

После школы я работала в маминой клинике: стерилизовала шприцы и резиновые перчатки, пересчитывала таблетки. Заработанные деньги откладывала на учебу в колледже. К старшим классам большинство подарков, которые я получала (качественный фарфор, сумки, словарь и наволочки с ручной вышивкой), я откладывала себе на приданое.

Но министерству здравоохранения пришлось опубликовать доклад о курении, а сигареты продавались везде. В молодежном клубе методистской церкви мы смотрели фильмы о деградации тех, кто курит или употребляет алкоголь или марихуану. В особенности женщин изображали падшими и угробившими свое здоровье из-за выпивки. После просмотра таких фильмов мы подписывали клятву никогда не выпивать и не курить марихуану. И я эту клятву не нарушила, пока не поступила в колледж.

Толстой прекрасно знал, что во все времена были и счастливые, и несчастливые семьи. В 1950-е годы несчастье было делом сугубо личным и не афишировалось. Развод был делом редким и считался позором. Ни у кого из моих друзей родители не развелись. Любые страдания держались в секрете. Случались и рукоприкладство, и сексуальные преступления, но об этом никто не знал. Дети и женщины в неблагополучных семьях страдали молча. Если у кого-то жизнь не складывалась, искать помощи было негде. Отец моей подруги Сьюзи повесился в подвале своего дома. Она неделю не ходила в школу, а когда снова появилась, мы обращались с ней так, словно ничего не произошло. Впервые мы с ней поговорили об этом на двадцать пятой годовщине окончания школы.

Случалась и жестокость. Алкоголиков и страдавших зависимостями людей стыдили, а помощи им не оказывали. Умственно отсталых и физически неполноценных дразнили. Тогда действовал закон о зеленой реке, в соответствии с которым всех нежелательных личностей – чужаков, торговцев наркотиками и людей иного цвета кожи – держали за пределами города.

Большинство матерей были домохозяйками. Когда дети приходили домой из школы, то их встречали выпечкой и молоком. Женщины могли быть несчастны из-за такой жизни, услуживая мужу, детям и обществу, но дети не знали об этом.

Большинство отцов были фермерами или владели магазинами в центре города. На обед они шли домой. Няни были редкостью. Все посещали одни и те же забегаловки и деревенские ярмарки. Взрослые присматривали за порядком. Однажды я нарвала сирени в саду у одной старушки. Она сразу же вызвала моих родителей, я даже до дома букет не успела донести.

Среди взрослых царило согласие по поводу правил и их исполнения. У подростков не было альтернативы в отношении системы ценностей, и они протестовали более мягкими способами: парни зачесывали волосы в модную прическу «утиный хвост», девушки носили обтягивающие юбки, и все танцевали рок-н-ролл. Взрослые шутили по поводу трудной молодежи, но большинство из них гордились своими детьми. Ни у кого из родителей подростков на лицах не было ужаса, и никто не вел таких тревожных разговоров, как в 1990-х.

Большая часть власти в обществе была сосредоточена в мужских руках. Губернатор, сенаторы штатов, конгрессмены, мэр и члены городского совета были мужчинами, и мужчины были владельцами магазинов в нашем городке. Моя мама была у нас в городке первой «докторшей» и очень от этого настрадалась. Ее считали не такой женственной, как других жительниц, и не таким хорошим врачом, как мужчину-доктора в соседнем городке.

В языке совершенно естественным образом женщины не фигурировали: обо всех руководителях говорили «он». Именно мужчины вносили вклад в историю, сочиняли книги и симфонии, выигрывали войны, создавали бессмертные произведения искусства. Мы читали в школе книги, авторами которых были мужчины, и речь там шла тоже о мужчинах. Рассказывали нам о них учительницы, которые никак не комментировали отсутствие на их страницах женщин.

Кент, Сэм и я были отличниками. Учителя хвалили этих двух мальчиков за их талант и творческие способности, а меня лишь за то, что я старательно училась. Кена и Сэма отправляли в колледжи за пределами штата, чтобы они изучали право и медицину, а мне предлагали учиться в университете нашего штата и стать учительницей.

Незримое, слабо ощутимое презрение к женщине пронизывало наш мир. Тещи, женщины за рулем и некрасивые женщины становились мишенями для издевательских шуток. Считалось, что «муж – всему голова». Волевых женщин сразу же начинали осуждать и их мужей тоже – за то, что они «так распустили» своих жен. Считалось, что сказанное женщиной гораздо менее важно, чем сказанное мужчиной. Девушкам внушалось, что «быть умной – не умно» и что нужно, чтобы «парни гонялись за нами, пока мы их не поймаем».

В старших классах занятия для девушек коренным образом отличались от занятий для молодых людей. Парни занимались спортом, а мы в это время расхаживали вокруг спортзала с книгами на голове для формирования хорошей осанки. Парни-скауты уезжали в лагерь и ловили рыбу, а девушки-скауты продавали печенье и учились шить, стряпать и заботиться о детях.

Однажды летом я запоем прочла книги о медсестре Черри Эймс. В каждой новой книге она знакомилась с очередным молодым врачом и между ними завязывались невинные возвышенные отношения в романтической обстановке. Слава богу, я прочла книги о девушке-детективе Нэнси Дрю и приключенческие романы о сестрах Дана. Эти сыщицы-любительницы много чего знали, были уверены в себе, отважны и любили приключения. Они стали для меня примером жизнелюбия и активной жизненной позиции. У каждой был любимый парень, но он был на втором плане, потому что разгадывать тайны им было гораздо интереснее.

В 1950-е и 1960-е годы парни предпочитали встречаться с девушками, которых они во всем превосходили. Достижения девушек считались ценными, если это не вредило им в глазах окружающих. Быть слишком образованной или слишком амбициозной значило быть непривлекательной. Когда я получила награду от компании Bausсh&Lomb на общем собрании старшеклассников, то просто задыхалась от смущения.

Сексуальность считалась мощной силой, данной самим Господом. В этой области для всего были свои правила и эвфемизмы. «Не трогай там у себя, ну разве что когда моешься», «Никогда не позволяй парню идти до конца, а то утром он не будет тебя уважать». Секс больше всего озадачивал меня. Я не была уверена в том, сколько у женщины интимных отверстий в теле. Я понимала, что от чего-то, что девушки делают с парнями, бывают дети, но не могла в точности объяснить, что это. Я не понимала грязных шуток; мне и в голову не приходило, что у многих песен есть сексуальный подтекст. Даже в старших классах я думала, что слово «измена» означает «измениться так, чтобы пытаться вести себя по-взрослому».

У одной моей подруги старшая двоюродная сестра держала под подушкой журналы романтического содержания. Однажды, когда она уехала на конкурс жонглеров тростью, мы проникли в ее комнату, чтобы почитать их. А там красивые юные женщины были охвачены порочной страстью, а мужественные герои покоряли их. Насчет деталей всего этого было много неясностей. Парочка падала в постель, и женщине расстегивали блузку. Ее сердце бешено билось, и она бледнела. Автор описывал, как при этом на улице начиналась буря или как лепестки опадали с цветов в вазе, стоявшей рядом. Мы вышли из дома еще более заинтригованные, так и не поняв, что там происходило.

В сексуальности была и пугающая сторона. Одной моей подружке отец сказал: «Смотри, не забеременей, а если это произойдет, иди ко мне – и я пристрелю тебя». Одной из моих двоюродных сестер пришлось выйти замуж, потому что она была беременна. Она шепнула мне, что парень шантажировал ее, добиваясь секса. Ее должны были выбрать королевой выпускного бала, и он сказал, что будет ее парой на празднике, только если она ему уступит. Он врал, что страдает от болезни под названием «голубые яйца», которая лечится только сексом.

Луис и Кэрол преподали мне самые важные уроки. Луис была полненькая, неприметная коротышка, единственным достижением которой были восемь лет идеальной учебы в нашей воскресной школе. Однажды утром в воскресенье она не появилась, и когда я заговорила об этом, наш учитель сменил тему. В течение какого-то времени никто не хотел мне рассказать, что случилось с Луис. В конце концов мне об этом рассказала мама. Луис забеременела от взрослого мужчины, с которым она занималась сексом. Он работал в магазине ее отца. Они поженились и жили в трейлере на южной окраине города. Ее исключили из школы, и в церковь она больше не ходила, по крайней мере до рождения малыша. Я больше никогда ее не видела.

У веснушчатой гибкой Кэрол была большая семья. Она подрабатывала у соседей, чтобы платить за обучение в старших классах. По вечерам, после работы, она приходила играть со мной. Однажды мы сидели на крыльце, и тут к ней подошла ватага парней и пригласила покататься. После некоторого колебания она согласилась. Спустя месяц беременная Кэрол вернулась к родным на ферму. Я волновалась за нее, потому что она рассказывала мне, что ее отец любит пускать в ход ремень и бьет своих детей вешалками для одежды. Мой папа посоветовал мне учиться на ошибках Кэрол и постараться не кататься нигде с парнями. Я буквально поняла его слова и спустя много лет все еще чувствовала себя некомфортно в машине с мужчиной, за исключением собственных двоюродных братьев.

В моем городке правила жизни для парней были предельно ясны. Предполагалось, что им должен нравиться секс и что ради этого они пойдут на все. Они могли надеяться на секс с распущенными девушками, а с порядочными – нет. По крайней мере не сразу, а лишь после того, как долго с ними встречались. Самая большая проблема для парней заключалась в том, где бы им набраться опыта и доказать, что они настоящие мужики.

Правила для девушек были гораздо сложнее. Нам рассказывали, что секс разрушит нашу жизнь и испортит репутацию. Нас воспитывали так, чтобы мы были сексапильными, но не сексуальными. Больше всего презирали тех, кто игнорирует парней, и бесчувственных недотрог. Очень трудно было найти золотую середину между соблазнительностью и умением держать дистанцию.

Правила, установленные для парней и девушек, разводили их по разные стороны баррикад, когда дело касалось субботних свиданий. Парни пытались получить то, что им хотелось, а девушки старались остановить их. Из-за этого многим приходилось нападать и отбиваться, и так было испорчено множество школьных вечеринок. Самой большой опасностью, подстерегавшей нарушителей этого правила, была беременность. Так было во времена, когда еще не было противозачаточных таблеток и легальных абортов. Сифилис и гонорея были самыми распространенными венерическими заболеваниями, и то и другое лечилось с помощью нового чудодейственного лекарства – пенициллина.

Открытая сексуальность и терпимость к подобным отношениям в обществе не считались ценностью. Беременным учительницам приходилось увольняться, как только «это было видно». Никто из моих подруг не признавался, что у них был с кем-то секс. В обществе было принято отрицать факт существования инцеста или изнасилования. Это была информация в стиле 18+.

Было много лицемерия. В моем городке жил один богатый мужчина, и все знали, что он «любитель клубнички». Мы, девчонки, окрестили его лобстером и старались держаться от него подальше. Но поскольку его семья была состоятельной, никто даже и не пытался помешать ему.

В моем городке гомосексуалистов безжалостно третировали. Одним из известных гомосексуалистов был сын протестантского священника. Однажды он совершил страшную ошибку, когда попросил одного парня поцеловать его. С тех пор для него начался сущий кошмар, никто не хотел иметь с ним дела, его дразнили. Слово «лесбиянка» я узнала только в колледже.

Изгои, например социалисты, коренные американцы или чернокожие, в маленьких городках подвергались гонениям и изоляции. Вывеска на здании ресторана «У нас есть право отказать в обслуживании кому угодно» использовалась для того, чтобы не допускать туда людей с другим цветом кожи. Взрослые рассказывали расистские шутки, и у них были расистские убеждения в отношении этнических групп, представителей которых они никогда не встречали. Мой отец предупреждал, чтобы я никогда не танцевала и не разговаривала с «неграми», когда поступлю в колледж, или с теми, кто, по моему мнению, принадлежит к низшему классу. Такие выражения, как «жидовские штучки» или «что-то у кого-то выцыганить», использовались повсеместно.

Преступлением было перевернуть баки с мусором или уличные туалеты в Хеллоуин. Входные двери в домах не запирались. Наш городской шериф в основном расследовал дела о пропавших домашних животных и случаи превышения скорости. Я свободно могла гулять до самой темноты, и мои родители совершенно не беспокоились. Самой большой психотравмой для меня было прочесть «Дневник Анны Франк» и понять, что где-то есть люди, которые могут быть так бесчеловечны.

Думая о своем детстве, я вспоминаю, как Марк Твен предостерегал: «Чем старше я становлюсь, тем более отчетливо я вспоминаю о том, чего никогда не было». Воспоминания скорее напоминают выполнение психологического теста Роршаха[15]15
  Тест Роршаха, или тест чернильных пятен, – тест, когда испытуемому показывают абстрактное изображение, а он должен сказать, что оно означает. – Примеч. пер.


[Закрыть], а не процедуру открытия компьютерного файла. Они весьма избирательны и выявляют глубинные особенности характера человека. Конечно, у других людей все было по-другому, но жизнь в маленьком городке в моих воспоминаниях более размеренная и безопасная. Все друг друга знали. Иногда от этого становилось уютнее, а иногда из-за этого мир сжимался и казался более угрожающим.

Кейси, которая пришла ко мне на прием, училась в старших классах в школе, где было двести тридцать учеников. Она не была знакома с детьми своих учителей или с двоюродными братьями и сестрами соседей. Когда она встречалась с людьми, она не пыталась понять, каково их место в сложной системе взаимоотношений между соседями. Когда она покупала джинсы, то не думала, что продавец станет расспрашивать, как дела у нее в семье.

Кейси редко навещала дальних родственников, особенно после развода родителей. Они жили по всей стране. Большинство взрослых соседей работали. По вечерам люди больше не сидели у себя на крылечке, а предпочитали уединяться на заднем дворе дома, чтобы никто не мог наблюдать их частную жизнь. Кондиционеры способствовали семейной изоляции. В жаркие летние дни и ночи люди стали сидеть по домам, чтобы побыть в прохладе. Кейси больше знала о жизни знаменитостей, а не о соседях в доме рядом.

Кейси более агрессивно сопротивлялась родителям по сравнению с подростками в дни моей юности. Она орала на них, ругалась, обвиняла в том, что они пытаются ее контролировать, и грозила убежать из дома. Ее родители сносили такие открытые проявления гнева с большей терпимостью, чем предыдущие поколения взрослых. Я не знаю, были девушки моего поколения более бесправны или просто более счастливы. Иногда я думаю, что такая открытость – это прогресс, но когда я общалась с осторожными матерями, то была в этом совсем не уверена.

Кейси была погружена в мир средств массовой информации с самого рождения. У нее в семье были видеоплеер, стереосистема, два цветных телевизора и шесть радиоприемников. Кейси просыпалась под радио, включала стереопроигрыватель в машине по дороге в школу, в школе смотрела видео, а возвращаясь домой, решала, что ей включить – стереопроигрыватель, радио, телевизор или смотреть кино. Она могла выбирать из сорока каналов двадцать четыре часа в сутки. Уроки она делала под музыку.

На Кейси с друзьями с рождения обрушивался поток рекламы, и они очень хорошо разбирались в фирменной продукции и рекламных роликах. Хотя многие из ее друзей были не в состоянии ответить, что на гербе штата Небраски изображен цветок золотарника, зато они сразу издали могли определить, газировка какой марки валяется в канаве у дороги. И без конца распевали песенки из рекламных роликов.

Кейси годами смотрела хорошо продуманную рекламу, в которой ей внушали, что счастье зависит от потребления правильно выбранных товаров. Она была чувствительна к малейшей неправде и знала, что взрослые часто обманывали детей ради наживы. Она считала это не пороком, а просто маркетингом. Но я не уверена, что она осознавала, в чем заключается самая большая ложь – о том, что для счастья нужно что-то покупать.

У Кейси было больше возможностей получить доступ к книгам, чем у меня. Я могла читать лишь то, что было в городской библиотеке размером с маленький магазинчик на углу, и то, что каждую неделю привозили в передвижной библиотеке в маленьком автобусе. А у Кейси был доступ к библиотечной системе из шести филиалов, в школе была библиотека размером со спортивный зал и возможность подписаться на несколько популярных журналов. Но она читала меньше меня. Особенно классику, которую я так любила; «Джейн Эйр», «Моби Дик» и «Возвращение на родину» – эта цветистая тяжеловесная проза наводила на Кейси скуку. Ей было еще чем заняться в свободное время.

Журналы для девушек в 1990-е годы были похожи на те, которые я покупала, когда была подростком. В них демонстрировалась косметика, средства от прыщей, мода, давались рекомендации о том, как похудеть и как понравиться парням. Даже некоторые заголовки остались прежними: «Угадай свой цвет», «Как выглядеть привлекательной для молодых людей» или «Десять правил для красивых волос». А другие отдавали дань актуальным проблемам девяностых годов: «Две студентки в сером расслабляются в Оксфордском университете», «Нужно ли мне пройти тест на ВИЧ?» или «Добавь себе яркости, если стресс лишил тебя сил».

Кейси слушала музыку групп Dead Milkmen, 10 000 Maniacs, Nirvana и They Might Be Giants. Танцевала под садомазохистскую песню «Эротика» в исполнении Мадонны. Сексистские тексты песен и реклама товаров с обнаженными женскими телами постоянно сопровождали ее на протяжении всей жизни. Любимые фильмы у Кейси были «Жестокая игра» и «Мой личный идальго». Ни один из этих фильмов не разрешили бы показать в городке моего детства.

К началу 1990-х наша культура изменилась. Раньше было трудно получить доступ к информации о сексуальности, а теперь от этого некуда скрыться. Скромность и стыдливость ушли из нашей жизни. В 1950-е, когда по телевизору показывали мужа и жену, то они спали в двух разных постелях (кадры, изображавшие их в постели вместе, считались слишком откровенными). В 1990-е кровосмесительство, менструация, зуд в интимной зоне или вагинальные запахи – все обсуждалось и изображалось по телевизору.

Изменились и сюжеты романтических фильмов. В 1950-е люди ссорились, потом влюблялись и после этого целовались. К 1970-м люди ссорились, влюблялись, а потом занимались сексом. К 1990-м люди встречались, занимались сексом, ссорились и потом, возможно, влюблялись друг в друга. Влюбленные в голливудских фильмах не обсуждали предохранение от беременности, прошлые сексуальные отношения или то, каким образом секс может повлиять на тех, кто им занимается; люди просто занимались сексом. Невозможно придумать ничего более вредного и неправильного, чем голливудская модель сексуального поведения.

Кейси видела журналы «Плейбой» и «Пентхаус» на полках в магазинах с видео и в маленьких магазинах товаров первой необходимости. В моем городке были специальные театры, где демонстрировались фильмы для взрослых с пометкой ХХХ, и такие же книжные магазины. А Кейси смотрела передачи взрослых каналов в гостиничном номере, прыгая на кровати системы Magic Fingers с функцией вибромассажа. Реклама с сексуальным подтекстом, которая так раздражала меня, у нее не вызывала никакого неудовольствия. Когда я призналась ей, что впервые услышала слово «оргазм», когда мне было двадцать лет, она с удивлением вытаращила на меня глаза.

Мир Кейси был гораздо более толерантным и открытым для всего, что связано с сексом, чем тот, в котором жила я. Ее друзья придумали странную игру под названием «Вампирские содомские лесбиянки». Она для смеха приклеила на стенку вкладыш из презервативов под названием «Мятный поцелуй». В ее мире добрее и с большим пониманием относились к несовершеннолетним матерям. Четверть младенцев в 1994 году родились у матерей-одиночек. Некоторые из ее одноклассниц приносили своих малышей в школу и оставляли в специальных яслях для несовершеннолетних матерей-учениц.

В некотором смысле Кейси знала о сексе гораздо больше меня. Она читала книги о пубертатном периоде и сексуальности и смотрела о родах фильмы, которые показывали в школе. Она видела множество откровенных фильмов и слушала множество откровенных песен. Но Кейси так и не услышала ответы на вопросы, которые интересовали ее больше всего. Никто не помог ей понять, когда нужно заниматься сексом, как сказать «нет» и что такое положительный опыт сексуальных отношений.

Кейси стеснялась в обществе мальчиков так же, как и я, и меньше, чем я, понимала, как себя правильно вести. Ценности, которые она усвоила дома и в церкви, не соответствовали тому, что передавали средства массовой информации и что считали правильным ее сверстники. Ей прививали любовь и уважение к себе, но она жила в обществе, где порнографическая индустрия игнорировала женщин и где имели значение лишь отдельные части их тела. Кино и телевидение внушали ей, что полноценные люди – те, кто обладает сексуальной свободой и ведет себя раскованно, но при этом ее предупреждали, что секс может быть смертельно опасен. И вот ее изнасиловали.

Некоторые знакомые ей девочки занимались сексом с малознакомыми парнями. Одна знакомая ей девочка занялась сексом лишь для того, чтобы «раз и навсегда покончить с этим». А другая сделала это потому, что две ее подружки занимались сексом, а она не хотела от них отставать. В школьных коридорах происходило гораздо больше сексуального насилия, чем в мои времена. Девочек обзывали суками, шлюхами и потаскухами.

У Кейси притупилось чувство опасности. Она видела огромное количество телепередач о кровосмешении и сексуальных преступлениях. Кейси не разрешали ходить одной, когда стемнеет. Родители запирали на ключ двери и кладовку, где хранились велосипеды. У Кейси всегда были с собой газовый баллончик и свисток на комплекте ключей от машины. Когда она задерживалась, родители сразу же начинали беспокоиться. Конечно, и в 1950-е годы девушки попадали в беду, а в 1990-е были девушки, у которых все было в порядке, но цифры изменились. Мы это нутром чувствуем.

Когда я сравнивала время моей юности с тем, как жила Кейси, в первом издании книги «Воскрешение Офелии», я не утверждала, что детство таких, как я, было типичным для всех женщин в Америке. До некоторой степени и у меня, и у Кейси детство было необычным. Я выросла в деревенской глуши, где было гораздо меньше возможностей смотреть телевизор, чем у среднестатистических детей того времени. Кейси жила в гораздо более безопасном городе, чем другие, и ее семья была достаточно обеспеченной, чтобы оплачивать каникулы и уроки музыки. Несмотря на то что она стала жертвой изнасилования, события в жизни Кейси развивались еще не по худшему сценарию. Ее родители не были больны психозом, не совершали над ней насилия и не были наркоманами.