Текст книги "Гордые сердца"

– Я… я… мне жаль, – запинался Клайд, – но я, конечно, не могу! – Его щеки покрылись таким ярким румянцем, какой никогда не появлялся на лице Касси.

Если бы он поднял голову, то прочел бы на ее лице огромное облегчение.

– Я считала, что вы достаточно честны, чтобы не причинить такого зла вашему господину, и рада слышать, что это правда и… – Она пожала плечами и робко улыбнулась. – Должна признаться, что мне не очень хочется быть освобожденной!

Незадачливый спаситель удивленно посмотрел на Касси. Неужели это искренне? Неужели он рисковал почти всем ценным ради нежелательного дела? Слава святым, она удержала его от нарушения долга, что, конечно, помешало бы ему когда-либо достичь высокого положения, о котором он страстно мечтал. С пугающей ясностью он вдруг подумал, что, рассказав о его предложении, она все-таки может лишить его заветной цели. Краска отлила от его лица, и оно мертвенно побледнело.

Видя это, Касси успокоила его:

– Не сомневаюсь, Клайд, что преданностью и честной службой вы в один прекрасный день завоюете Шпоры и станете блестящим рыцарем!

– Касси, клянусь честью, которую я никогда не запятнаю, что всегда приду вам на помощь, когда бы вы ни попросили о ней! – Он схватил ее руку игорячо поцеловал в ладонь. Это было самое меньшее, чем он мог заплатить за ее великодушие.

С рукой, все еще зажатой в его руке, Касси еще раз присела в реверансе и наградила Клайда лучезарной улыбкой, показавшейся ему солнышком среди туч.

Невидимый в низко висящем тумане, стоя на верхней ступеньке лестницы, Уилл слышал каждое слово, произносимое внизу. Возвратясь, они с Водери застали Беату в одиночестве. Боясь, что Касси может воспользоваться его доверием и снова убежать от него, он бросился к указанному Беатой месту. Касси замечательно убеждала Клайда оставаться верным своему господину, но больше всего его согрело заявление о нежелании покидать Уилд.

– Уилл! – При виде высокой черной тени в плывущих облаках тумана Касси замерла.

Пряча истину под привычной маской, Уилл одарил белозубой улыбкой и девушку и Клайда, гораздо более напуганного, чем она.

– Беата сказала, что вы здесь, и я пошел на помощь, но вижу, у вас уже есть для этого галантный кавалер.

Клайд пробормотал что-то невразумительное, снова густо покраснев.

– Однако все же, Клайд, – Уилл с притворной суровостью посмотрел на молодого человека, – напоминаю, что я – твой господин и мои права на оказание услуг даме превосходят твои! – Он не станет наказывать Клайда, отрекшегося от своего предложения, – ведь ошибка не совершена.

Когда могучий рыцарь наклонился и взял из одеревеневших от напряжения пальцев Клайда горшок маслом, молодой человек вытер влажные ладони штаны и молчаливо взмолился оказаться как можно дальше от этой неловкой сцены.

– Я провожу свою даму в дом, Клайд! – Едва сдерживая смех, Уилл дал Клайду благовидный предлог удалиться. – Возвращайся к своим обязанностям!

Не теряя времени, Клайд быстро исчез в тумане сгущающихся сумерек.

Касси не могла скрыть удовольствия от такого многообещающего заявления и залилась краской. Она молилась про себя, чтобы ее скрыл туман. Когда она, как ей казалось весьма неизящно, поднялась по лестнице, Уилл сунул горшок с маслом под одну руку, а другой обнял ее за плечи. Он счел, что, как честный рыцарь, должен удачно провести даму по предательски неровной земле, скрытой туманом настолько густым, что не было видно ни деревьев, ни домов.

Держа Касси за плечи, он ощущал соблазнительные формы ее тела, и это было весьма опасно, но ему не хотелось об этом думать. Он стремился провести с ней наедине хотя бы несколько мгновений, и эта короткая прогулка позволяла уединиться, чего не случалось уже много дней.

Ощущение большого, мощного тела Уилла сделало с чувствами Касси странную вещь. Не желая рисковать столь желанной близостью ради бесполезной гордости, она прижалась к нему ближе, пока ее щека не легла на его широкую грудь. Под своим ухом она слышала биение его сердца. Оно билось тяжело и часто, в лад с ее собственным. А если ее близость тоже для него что-то значит?

Может быть, ей следует воспользоваться этой минутной слабостью, похоже, единственной у могучего воина, кроме Беаты? Он любит Беату, но должен понимать, что та любит Вод ери. Может быть, Уилл примет ее как утешение? Однажды она покинула его из боязни быть ему лишь утешением, но теперь готова на все, лишь бы не потерять его.

Робкая половина ее натуры предостерегала, что скорее всего он ее отвергнет. Однако, спорила возрастающая в ней отвага, может быть, и нет! В конце концов, он уже несколько раз целовал ее! Неужели она отступит, когда так близка к цели, которая, похоже, скоро станет для нее недоступной? Нет, не отступит!

Касси обволакивала его необыкновенная мужественность, маня ее еще ближе. Как пушистый котенок, она потерлась щекой о крепкую стену покрытой волосами груди и улыбнулась, когда его мускулы сжались в ответ на ее ласку. Это вызвало у нее необыкновенно волнующие воспоминания – ощущение бронзовой кожи и шелковистых волос.

Память об этом вызвала шокирующие чувства. Она подняла глаза и в дымке тумана увидела золотые искры в черных глазах – он испытывал те же чувства.

Уилл думал, что Касси не сознает, как она его искушает, но его кровь становилась горячей от ее невинной провокации. Их шаги в густом тумане становились все медленнее, пока они не остановились на полпути к дому. Здесь густой туман поглотил их настолько, что они скорее чувствовали присутствие друг друга, чем видели.

Касси была полна решимости соглашаться на все, что бы он ни предложил, несмотря на препятствие в виде тяжелого круга сыра, который пришлось нести обеими руками. Она повернулась к Уиллу, как бы черпая у него теплоту и силу. В фиалковых глазах светился неприкрытый восторг. Приняв это за выражение страсти, Уилл, проклиная себя за глупость, скользнул рукой под ее блестящую косу и, мягко обхватив затылок, приподнял ее лицо. Его губы мягко и маняще приблизились к ее рту, и нежные глаза закрылись, когда тепло его прикосновения зажгло в ее жилах медленный огонь.

Это слияние их губ лишило Касси последних сил, и она задрожала. Пусть он отвернется от нее потом – сейчас она готова принять все, что бы он ни дал ей. Не думая, Касси раскрыла губы горячей атаке, приглашая его на еще одно приятное вторжение.

Из горла Уилла вырвался хрип, когда он принял ее вызов и углубил их поцелуй до головокружительной близости. Пульс Касси замедлился до тянущегося и неуверенного ритма, густая кровь кипела и пела. Ноша, оказавшаяся между ними, мешала чрезвычайно. Уилл отпрянул.

Чувствуя, что чего-то лишилась, Касси застонала в знак протеста, а Уилл наклонился и быстро поставил на влажную землю горшок с маслом, накрыв его кругом сыра. Касси радостно уступила его сильным рукам, сомкнувшимся на ее податливом теле. Когда он уткнулся лицом в нежную впадинку между ее плечом и шеей, она охотно уступила его настойчивым рукам, обнимающим ее всю – от затылка до бедер. Он исступленно прижал ее к себе.

По телу пробежала неистовая дрожь, и Касси инстинктивно выгнулась навстречу.

В его объятиях она нашла свое место в мире! Ей вдруг стало трудно дышать – неудобство, которое окупалось сознанием, что она в объятиях любимого. Она прижалась лицом к загорелой коже, открывшейся в вороте рубахи. Страстно желая прильнуть к его губам, она встала на цыпочки, но уткнулась в его подбородок. Все это время ее руки беспокойно двигались по его мускулистым, широким плечам и сильной шее.

Уилл посмотрел на горящее желанием лицо девушки. В своей страсти она была прекраснее любой из женщин, которых он знал, и его жажда овладеть ею становилась непреодолимой. Пора остановиться, пока он в состоянии. Вместо этого он уступил настойчивому влечению и опять потянулся к ее губам: они были необузданны, горячи и невероятно сладки.

Желая более интимных объятий, Уилл обвил руки вокруг ее чудесно-округлых ягодиц и, приподняв ее, прижал к своей трепещущей плоти, постанывая от болезненного наслаждения. Любую другую женщину он опустил бы на землю, и соединение увлекло бы обоих в глубины страсти.

Тихий стон желания вырвался из стесненного горла Касси, и она вдруг ответила на его жадную просьбу, беспомощно прижавшись к нему. Уилл потерял равновесие и невольно сделал несколько быстрых шагов, чтобы обрести его. Он все еще крепко прижимал ее, но вместе с равновесием к нему вернулся разум, и он осознал, как близок к тому, чтобы уступить чувственности, пренебречь своим долгом и обесчестить знатную леди.

Как только Касси встала на ноги, Уилл резко отпустил ее. Он наклонился, чтобы поднять забытую ношу, стараясь укротить свой взбесившийся пульс и поумерить отчаянное желание. На этот раз он взял сыр под одну руку, а горшок с маслом под другую, словно они служили оружием против ее очарования. Кивком он предложил Касси идти вперед, надеясь, что за время их пути успеет полностью взять себя в руки.

Касси не обратила внимания на это обстоятельство. Опустошенная тем, что он отверг ее, она, однако, отказалась принять полное поражение. Это битва проиграна, но Касси была полна решимости выиграть войну. Он, несомненно, желает ее, и в конце концов она одолеет его сопротивление. Знай она причину этого сопротивления, она бы увеличила свои шансы на победу.

– Почему, Уилл? – Обида сменила страсть в ее глазах. Она склонила голову набок, и ее толстая коса тяжело упала на грудь. Неведомо для нее, коса притягивала внимание Уилла к соблазнительно щедрой плоти под ней, которую ему не терпелось открыть, потрогать, приласкать.

Искренне расстроенный, он был раздосадован вопросом девушки относительно его действий, совершенных для ее же блага. Да, он пал так низко, что ему приходится защищать ее от самого себя. Необходимость сосредоточить на этом всю свою волю лишила Уилла как природного такта, так и маски мягкого обаяния.

Он ответил ей серьезно и гораздо резче, чем обычно позволял себе:

– Вы моя заложница. Я не стану рисковать честью, совершая то же насилие, которое ваши соотечественники учинили над Беатой.

– Это ведь не насилие, Уилл. – Признание Касси в собственных чувствах было произнесено тихо, но более отважно, чем позволила бы себе девушка, впервые появившаяся в Уилде, и воображаемая леди Кассандра.

– Запятнай я девицу благородной крови, даже с ее согласия, я потерял бы честь. – Это унылое утверждение не допускало возражений. Признание Касси поколебало его уверенность, и он, отчаявшись, воздвиг еще один барьер: – Гораздо хуже было бы лишить целомудрия дочь или сестру врага, за которую я намерен получить выкуп: ведь я должен вернуть ее без изъяна!

Уилл повернулся и зашагал прочь. Хотя бы для того, чтобы не остаться одной в туманной ночи, Касси была вынуждена поторопиться и догнать его, а мысли ее плелись в дымке столь же густой, как и туман вокруг. Будь у нее время, она бы спокойно расставила все по местам, но одурманивающий, незатихающий внутренний голос предупреждал: если она отступит, то упустит все безвозвратно. Как она может оставить всякую надежду сохранить те немногие воспоминания, которые останутся с ней на всю жизнь?

Глава 13

– Водери, простите, что не смогла поиграть с вами в шахматы!

Беата шагнула ближе к человеку, которому всегда хотела сделать приятное. Однако, судя по тому? как холодно его полузакрытые голубые глаза смотрели на пляшущие языки пламени, ей стало ясно, чтo она разочаровала его. Должно быть, обидела его отказом сыграть с ним.

Когда Уилл отправился на поиски Касси, Беата пришла в восторг: они впервые наедине с того самого утра, как она проснулась у него на руках в зарослях папоротника в тени развесистого дуба. Она испугалась, когда он собрался покинуть ее, предупредив, чтобы до его возвращения она тихо сидела в своем укрытии. Водери укутал ее своим плащом, уверяя, что, пока на ней будет это богатое одеяние, никто не причинит ей вреда. Она до сих пор носила его, чтобы не разочаровать своего «блестящего рыцаря».

Тихий, приглушенный голос Беаты прервал раздумья Водери о враге, оказавшемся слишком уж привлекательным. Ни один честный француз не полюбил бы печально знаменитого Уилликина Уилдского. Можно уважать его за отвагу, но ни в коем случае не любить этого смертельного врага.

Водери повернулся к Беате и увидел, что золотистые глаза, ставшие почти бархатисто-коричневыми, наливаются слезами.

– Это прекрасно, любимая, что у вас появилось занятие! – С успокаивающей улыбкой Водери нежно погладил длинные шелковистые пряди, свободно спадающие на спину, погладил ее как ребенка, да ведь она и была ребенком, когда он спас ее. – Именно о такой прогулке я мечтал все эти дни.

Его лицо потеплело при виде робкой надежды, светящейся в глазах Беаты. Она не виновата, что он Раздражен, и не должна от этого страдать. От легкого кивка белокурый локон упал ему на лоб. Беата мгновенно оказалась на расстоянии вздоха от Водери, протянула руку и мягким, как шепот, прикосновением убрала золотисто-рыжеватую прядь.

Водери инстинктивно отстранился, чтобы избежать прикосновения Беаты. С тех пор как он появился в Уилде, она с каждым днем все больше выходила из состояния эйфории, а с недавнего времени начала проявлять нормальные, непритупленные инстинкты – постоянно пристально смотрела на него, старалась оказаться поближе, а при удобном случае и коснуться его. Перед этими искушениями было трудно устоять, но поддаться им значило бы нарушить данную клятву и запятнать свою гордо хранимую честь.

Беата отпрянула от человека, отвергшего ее прикосновение. Если не ее отказ сыграть в шахматы разочаровал Водери, то дело, очевидно, в чем-то другом. Ей пришло в голову самое нелепое предположение. За последнее время ее состояние улучшилось настолько, что она смогла понять: ее неспособность вспомнить все, что происходило с ней с детства и до того времени, когда ее спас Водери, – ненормальна и именно это разочаровывает Водери. Большую часть прошедших двух недель она молча старалась вызвать воспоминания, таящиеся в дальних уголках души, хотя была уверена, что в этом причина ужасных снов, которые служат ключом к восстановлению всей картины.

Но что, кроме ее воспоминаний, может быть настолько серьезным, что Водери всегда отшатывается от нее? Может быть, она совершила что-то нехорошее, что вызвало его отвращение? Или она связана какими-то клятвами? А может быть, она монахиня, почти как леди Нэсса? Или…

– У меня есть муж, о котором я забыла? Поэтому всякий раз, когда я приближаюсь к вам, вы отталкиваете меня?

Это предположение причиняло боль, но по расширившимся лазурным глазам она поняла, что так и есть.

Видя возрастающее смущение Беаты, Водери, однако, был удивлен точностью заключения, к которому она пришла. С торжественным лицом он сказал ей:

– Когда-то вы были замужем, но сейчас вы свободны! – Он не был уверен, надо ли ей рассказывать больше, и решил подождать, пока она все вспомнит. Отвлекая ее внимание, он продолжил: – Я тоже был женат.

Это увенчалось успехом: Беата застыла, вопросительно склонив голову набок.

– Что же случилось с вашей женой?

– Наш брак с Матильдой был устроен нашими семьями с целью упрочить ценные связи.

Беата знала, что так заключались браки у всех знатных людей. Может быть, он предупреждает ее, что даже свободная крестьянка никогда не станет подходящей партией для знатного рыцаря? Она взволнованно сдвинула брови, а Водери решил, что виной тому мысль о другой женщине в его жизни. С чуть заметной улыбкой он пояснил:

– Мы поженились вскоре после того, как мне минуло пятнадцать лет. Она была почти на двадцать лет старше. Матильда прежде была замужем, но детей не имела, поэтому мой дядя решил, что она бесплодна. Я не разделял его мнения. Фактически я был женат на женщине, с которой у меня не было ничего общего, но я считал своим долгом произвести потомство, и мне это удалось.

Услышав это признание, Беата поняла, что их разделяет: он женат!

– Так у вас есть жена и дети? – Беата прикусила губу, удерживая страдальческий стон.

– Нет, любимая! – Водери поспешил объяснить: – Она и младенец умерли при родах.

Увидев слабый отголосок боли в небесно-голубых глазах, Беата устыдилась, что причинила любимому страдание своими расспросами. А ведь она не видела от него ничего, кроме добра! Водери – ее блестящий рыцарь, ее спаситель, и она понимала, что и на этот раз он хочет сделать ей добро. Беата снова подошла к нему и провела рукой по его напряженному лицу, стараясь разгладить морщинки боли.

Опустив ресницы, Водери не мог думать ни о чем, кроме изящного существа, находящегося в такой соблазнительной близости.

Он чувствовал, как ее рука мягко движется по его щеке, начинающей зарастать бородой. Это было опасно и слишком маняще для человека, не готового к подобному соблазну. Он накрыл ее руку, намереваясь прервать путешествие ее нежных пальчиков, но ошибся. Открыв глаза, он наткнулся на взгляд бархатистых глаз, в котором читалось вековое, никогда не забываемое знание. Не задумываясь о последствиях, он, вместо того чтобы отвести ее руки, повернул голову и прижался губами к ее ладоням.

Беата доверчиво нагнулась к нему, обвила рукой его широкое плечо и, проведя другой рукой вверх, вплела пальцы в его блестящие волосы. Уткнувшись лицом в его грудь, она провела губами по гладкой коже, виднеющейся в разрезе рубахи.

В жилах Водери закипела кровь, когда их тела соприкоснулись. Он слишком долго желал ее, и ощущение ее губ на своем теле было для него невыносимо соблазнительным. Он отпустил ее руку и крепко обнял ее, прижимая все ближе. Наконец Водери нашел ее губы и потребовал от них пламенного ответа.

Беата с радостью ответила ему. Что бы ни случилось в ее прошлом, она была уверена, что никогда не испытывала ничего, подобного этой сладостной муке.

Как бы глубоко ни окунулись они в пучины страсти, при скрипе отворяющейся двери тотчас же отпрянули друг от друга. Беата с удивлением подняла на Водери глаза, и тот виновато покраснел. Он поклялся не касаться этого хрупкого существа, но все-таки попался на этом. Гордо распрямив плечи, Водери повернулся, готовый встретить гнев Уилла и полный решимости потребовать ответа на свое предложение руки и сердца.

– Я… простите… – заикаясь произнес Кенуорд, буквально просверливая своим смущенным взглядом дыры в полу. – Я… я только пришел вынуть хлеб из печи, пока он не подгорел!

Облегчение нахлынуло на Водери, как долгожданный дождь в жаркий летний день, хотя, вероятно, это лишь временная передышка: несомненно, мальчик расскажет об увиденном своему господину.

Желая по крайней мере уменьшить смущение Беаты, Водери решил отвлечь внимание Кенуорда:

– Вы ведь оттачивали свое мастерство в стрельбе из лука, да?

Возвращаясь с Уиллом с прогулки, он видел мальчика за этим занятием.

Кенуорд кивнул, украдкой взглянув на Водери и удивившись его осведомленности. Увидев за бесстрастным фасадом склонность к юмору, Кенуорд впоследнее время наслаждался обществом французского пленника не меньше, чем обществом Касси. И все же он был слишком хорошо обучен, чтобы слепо доверять Водери.

Водери увидел тревогу в глазах мальчика. Ему стало смешно, но он сдержал веселье, чтобы не задеть гордость юноши, и объяснил:

– Я видел вас, возвращаясь с Уиллом с прогулки!

Кенуорд, успокоенный, улыбнулся Водери.

– Но, – добавил Водери, – так как вы усердно работали, а я многие дни бездельничал, позвольте мне помочь вам. – Не дожидаясь ответа, Водери подошел к печи и с легкостью вынул из нее тяжелый противень с вкусно пахнущим хлебом.

В это время Уилл ввел в дом бледную Касси. Он рассеянно поставил на стол горшок с маслом и накрыл его кругом сыра. Занятый своими мыслями, Уилл не заметил, с каким интересом разглядывает Кенуорд комки земли, приставшие к продуктам, принесенным из сухого погреба.

«Что стало, – спрашивал себя Уилл, – с моим обычно ровным характером и манерами?» Если б у любого из многих известных ему английских феодалов спросили мнение на его счет, они, несомненно, сказали бы, что сэр Уильям Кеншемский – знаменитый обольститель дам, человек легендарной доблести и самообладания, которого не интересуют неопытные женщины. Теперь же он не просто поддался наивным чарам французской прелестницы, он стремился возбудить невинную и недоступную для него девушку, как не посмел бы это сделать ни один человек чести. Много лет он гордился, что способен брать или покидать женщину когда захочет, и никогда не позволял ни одной из них нарушить его жизнь или вмешаться в его решения.

Он с отвращением к себе признавал, что с тех пор, как в его жизнь вошла Касси, он в значительной степени отвлекается от военных забот. Все возрастающее чувство к ней сделало его характер мрачным и непредсказуемым. Он стал чужим самому себе. Эти мысли отвлекали его от менее важных событий, таких, как предложение Клайда, отказ Касси и серьезный разговор с Водери во время прогулки. Он подошел к креслу и упал в него. Откинув голову на высокую спинку, словно бремя проблем было слишком велико для него, он искал в огнях камина ответы на свои вопросы.

Касси и Беата молча, легко и дружно снимали буханки хлеба с противня и клали их на место. Как только противень был очищен, Водери снял его со стола и поставил в угол, предоставив Кенуорду накрыть стол белой скатертью и поставить на него деревянные тарелки с половинками свежего хлеба. Беата положила в каждую тарелку ломтик поджаренной оленины, а Касси залила все это крепким бульоном. В кубки, предназначенные для мужчин, Кенуорд налил горький эль, а Водери налил сладкий сидр женщинам, которые только что кончили нарезать сыр.

Казалось, в этот вечер один Кенуорд был в своей тарелке. Даже Беата, впервые с тех пор как появился Водери, с трудом встречала его необычно спокойный взгляд. Когда еда наконец была готова, Kaccи робко подошла к рассерженному рыцарю, освещенному огнем камина.

– Уилл, – нерешительно начала Касси, остановившись на расстоянии вытянутой руки от него, – еда вас ждет. – Он посмотрел на нее, и Касси снова ощутила силу его взгляда. Она очень хорошо поняла, что подвигла честного рыцаря на поступки, о которых он теперь сожалеет. Она потупила взор и добавила: – А в конце ужина у меня для вас приготовлен сюрприз!

Уступив малодушию, Касси быстро отошла к столу, надеясь, что хоть сюрприз доставит ему удовольствие, которое предвещала Эдна.

Пока все в неловком молчании рассаживались за столом, Касси искоса поглядывала на рыцаря, чья неотразимая привлекательность снова обволакивала ее и все прочнее завладевала ее сердцем. Кроме разделяющего их барьера, были и другие трудности, а непонимание его отчуждения после событий в погребе и на поляне переросло в смутное беспокойство. Уилл не просил Касси и Клайда ничего объяснять, хоть и сурово посмотрел на обоих. Может быть, он неправильно понял их разговор? Неужели он подумал, что ей отчаянно не хватает галантных кавалеров при французском дворе – ни одного из которых она никогда не видела, – и она ищет способ завлечь его людей и даже соблазнить их, чтобы они освободили ее? Это было так нелепо, что даже забавляло ее, если учесть, что она отказалась от сделанного ей предложения ради того, чтобы остаться с Уиллом!

Однако сегодня он не был расположен к Касси.

Взгляд фиалковых глаз мягко вывел Уилла из погруженности в себя, но он не откликнулся на их зов. Он не осмеливался смотреть на этого некогда робкого кролика, с каждым днем все больше становящегося сладкой искусительницей, необыкновенным сокровищем, которое честь обязывала вернуть, но ни в коем случае не в руки этого жестокого человека, а брату, от которого он ждал выкупа. Пламенные воспоминания о неудовлетворенном желании, недавно испытанном, но обреченном остаться незавершенным, жгли его душу.

Он был безумцем, невероятным безумцем, позволив себе предаться упоительным чувствам, которые причинят ему еще большую боль, когда наступит неизбежный момент ее возвращения в мир, которому она принадлежит.

Сурово нахмуренное лицо Уилла обеспокоило еще и Кенуорда. Мальчик все тревожнее смотрел на своего господина. Может быть, у Уилла есть военные новости, которыми он не хочет делиться за столом с двумя врагами-французами? Неужели их дела так плохи? Волнение спокойного по натуре Уилла становилось все сильнее, пока он не стал больше кусать губы, чем еду, лежащую в тарелке.

В продолжающемся молчании Водери заметил тревогу на лицах всех троих. Это помогло ему отвлечься от собственных мыслей. Водери поклялся не злоупотреблять доверием Беаты, но не рассчитывал, что ему придется сопротивляться соблазнам ее природной чувственности. Она, в отличие от прочих женщин, смотрела на него с обожанием, вызванным ни в коей мере ни его положением, ни богатством и властью. Это обожание выросло на зыбком песке ее спасения, в котором не было бы необходимости, не встань он и его соотечественники на ее пути. Память может вернуться к Беате, но он боялся, что она увидит в нем лишь одного из бессердечных убийц ее мужа. Это страшило его, но он все-таки женится на Беате, если ему позволят.

Остатки обильной еды уже были убраны со стола, когда Уилл повернулся к Касси, вопросительно подняв брови:

– А где же обещанный сюрприз?

Несправедливо, подумал он, вымещать на девушке свое дурное настроение, вызванное собственной же ошибкой. Она не виновата в том, что обладает телом, которого он желал так безумно, что сошел с ума. Вряд ли она виновата, что родилась знатной француженкой, тогда как он всего лишь незаконнорожденный английский рыцарь. Уиллу стало стыдно.

Нервничая из-за того, как этот угрюмец примет ее давно придуманный сюрприз, Касси, встав на ноги, споткнулась, но быстро обрела равновесие. Широко улыбающаяся Беата последовала за ней к камину и сняла с огня смазанную жиром сковороду. Касси тем временем принесла две глиняные чаши. Подняв крышку, она вынула из большей кусок нарезанного яблока и обмакнула его в меньшую, где было приготовлено сдобное тесто. К этому времени жир на сковороде разогрелся, и Касси бросила на нее желтый комок.

– Оладьи с яблоками! – в восторге воскликнул Уилл.

Покраснев от удовольствия, Касси весело принялась за оладьи; черные локоны, всегда выбивающиеся из косы, обрамляли ее лицо цвета слоновой кости. Ее сюрприз явно оказался более чем желанным. Эдна говорила ей правду! Не то чтобы Касси сомневалась в этом, просто она пала жертвой своей природной склонности к беспокойству, ставшему еще сильнее от огромного желания угодить «своему рыцарю».

Волк, сидящий внутри Уилла, наблюдал за нежной добычей и чувствовал, как все глубже погружается в пучину отчаяния. Он хотел эту женщину не только из-за ее прелестного тела, но и из-за ее великодушного и ровного характера.

Когда все оладьи были поджарены и положены на деревянное блюдо, Касси посыпала их горстью драгоценного сахара, после чего поставила ароматное кушанье на стол перед Уиллом.

– Вы великолепны, Касси. – Комплимент Уилла был искренен. – Благодарю вас от всего сердца. Я прекрасно знаю, каких усилий требует такое угощение.

Щеки Касси снова заалели. Это очень шло ей, но на этот раз ей не хотелось отворачиваться от золотых искр, сверкающих в его глазах. Эти искры разожгли в ней решимость отвоевать хотя бы несколько драгоценных часов, которые будут навеки принадлежать ей.

Оладьи с яблоками были приготовлены специально для Уилла, но он не мог столько съесть один и великодушно поделился лакомством со всеми. В тишине, воцарившейся на этот раз не от напряжения, а от искреннего наслаждения, раздался непрошеный стук в дверь.

– Войдите! – удивленно пригласил нахмурившийся Уилл. Только по очень срочному делу его люди осмеливались в такой час нарушить его покой.

Дверь распахнулась, и на пороге показался Харвей. Он чувствовал себя неловко, явившись к своему предводителю без приглашения и в неурочное время.

– Что за срочное дело привело тебя сюда? – осведомился Уилл, подчеркивая, что ждет серьезной причины этого визита.

– Я только что вернулся из дозора, во время которого повстречался с французскими подонками! – Вспомнив вдруг, что в комнате находится знатная французская дама, он покраснел, но тем не менее продолжал с виноватой гримасой: – Прежде чем мы вышли на них, они напали на бедную деревеньку Оффкэм, как стая мерзких крыс или скользких гадюк!

Уилл медленно встал, оставив на столе недоеденную оладью.

– Напали на Оффкэм? – Он с такой поспешностью приблизился к гонцу, что Харвей с трудом поборол желание повернуться и убежать, хоть и понимал, что ярость пронзительного ледяного взгляда предназначена не ему.

– Да, они сожгли его дотла, а всех, кто там был – в большинстве своем женщины и дети, – жестоко убили. – На лице Харвея обозначились горькие морщины.

– Ты узнал, кто в этом виноват? Ты видел преступников? – В бесстрастных вопросах Уилла чувствовался холод.

– Мы подошли к опушке леса, когда они уже сделали свое черное дело, и не увидели ничьих лиц, кроме тех, кто был убит стрелами наших лучников. – Харвей замолчал и сердито посмотрел на Водери: – Но мы успели разглядеть на плащах их предводителей те же гербы, что и на этом плаще!

Беата тревожно сцепила руки под скатертью. Герб был не на плаще Водери, а на том, что он дал ей. Что это значит? Он француз. Она знала это, как знала и то, что французы – враги всех англичан, но Водери ей не враг. Водери спас ее, так почему же Харвей так злобно глядит на ее любимого?

Она инстинктивно наклонилась к своему «блестящему рыцарю», на этот раз не ища его защиты, а скорее для того, чтобы защитить его, как бы она ни была слаба для этого.

Водери решил, что Беата слишком растерянна, чтобы понять услышанное, и хотел согреть ее своим теплом. Он успокаивающе обнял ее за плечи, но тем не менее чувствовал себя лицемером: ведь он вошел в ее жизнь только потому, что был участником такого же нападения.

Слова Харвея растревожили мрачные видения в мозгу Уилла. Поглощенный своими мыслями, он не замечал ужаса, охватившего всех сидящих за столом. Отпустив Харвея, Уилл повернулся и сказал отсутствующим тоном:

– День был долгим, и всем нам нужен отдых. Предлагаю всем идти спать.

Уиллу хотелось обдумать свалившиеся на него неприятности, и ему вовсе не улыбалась перспектива провести ночь в ужасной лачуге. Он сказал:

– Сегодня, Водери, мы будем спать в этой комнате, а Кенуорду разрешим выспаться в своей постели.

Уилл говорил как для того, чтобы нарушить неестественную тишину в комнате, так и для того, что бы сообщить о своем решении, не подлежащем обсуждению.

Водери кивнул. Ему оставалось лишь подчиниться приказу своего хозяина, к тому же ему представлялась прекрасная возможность провести ночь в тепле, а не в сырости и холоде мрачной хижины.