Текст книги "Запутанная жизнь. Как грибы меняют мир, наше сознание и наше будущее"

«Вы можете сказать: “Ну и что?” – заметил во время интервью Роланд Гриффитс, возглавлявший исследование. – Сначала я пытался понять, не была ли их обычная жизнь довольно скучной. Но нет». Участники сравнивали испытанное ими с рождением первенца или смертью одного из родителей. Эти исследования считаются одними из самых удачных психиатрических вмешательств в истории современной медицины.

Глубокие личностные изменения и перемены в сознании происходят редко; то, что они имели место в столь тесном промежутке времени, просто поразительно. И тем не менее эти результаты – вовсе не аномалия. Несколько свежих работ демонстрируют активное воздействие псилоцибина на сознание людей, их восприятие мира и воззрения. С помощью некоторых психометрических опросников, с которыми я мучился, было выявлено, что псилоцибин с высокой частотой может становиться причиной так называемого истического опыта. Имеются в виду чувства благоговения, взаимосвязанности всего в мире, преодоления пространства и времени, глубокого интуитивного понимания природы реальности, глубокой любви, умиротворенности или радости. Это также часто подразумевает утрату ясного восприятия себя.

Псилоцибин надолго впечатывается в сознание человека, как улыбка Чеширского кота из «Алисы в Стране чудес», которая «долго парила в воздухе, когда все остальное уже пропало»[19]19
  Перевод Н. М. Демуровой.


[Закрыть]. Группа исследователей сообщала, что единственная сильная доза псилоцибина увеличила готовность к новым впечатлениям, ощущение благополучия и удовлетворенности жизнью у здоровых волонтеров и этот эффект сохранялся в большинстве случаев больше года. В ходе других исследований установили, что псилоцибин помог курильщикам и алкоголезависимым отказаться от пагубных привычек. Другая группа ученых заявляла об усилении у подопытных чувства единения с природой.

В ворохе научных работ последних лет все отчетливее проступает несколько главных тем. Одна из самых интересных – как участники экспериментов разбираются в своих впечатлениях. Как пишет Майкл Поллан в книге «Мир иной» (How to Change Your Mind)[20]20
  Издательство АСТ, 2020.


[Закрыть], большинство принимавших псилоцибин для описания опыта не используют механистическую терминологию современной биологии, например не сообщают ничего о перемещении по мозгу молекул. Совсем наоборот. Поллан обнаружил, что многие из тех, кого он опрашивал, «начинали свой духовный путь завзятыми материалистами и атеистами <…>, и тем не менее на некоторых из них снизошел “мистический опыт”, взрастивший в них непоколебимое убеждение в том, что в мире имеется много такого, о чем мы даже не подозреваем, – некая “запредельная реальность”, лежащая за этой материальной вселенной и составляющая <…> целый особый мир»[21]21
  Перевод В. Спарова. Цит. по изданию выше.


[Закрыть]. Эти воздействия ставят перед нами загадку. То, что химическое вещество может спровоцировать ощущение таинственности, казалось бы, подтверждает преобладающую в науке точку зрения о том, что наши субъективные миры поддерживаются химической активностью нашего мозга; что мир духовных верований и ощущение божественного может возникнуть из материального, биохимического явления. Однако, как указывает Поллан, те же самые впечатления настолько сильны, что способны убедить людей, что нематериальная реальность – сырьевая составляющая религиозных верований – существует.

Кордицепс однобокий и кишечные микроорганизмы влияют на разум животных, потому как населяют их тело и точно настраивают химическую секрецию. К псилоцибиновым грибам это не относится. Можно ввести человеку синтетический псилоцибин и вызвать полный диапазон психодуховных реакций. Как это происходит? Оказавшись внутри тела, псилоцибин преобразуется в алкалоид псилоцин. Псилоцин вмешивается в работу мозга, стимулируя рецепторы, на которые обычно воздействует нейротрансмиттер серотонином. Имитируия это соединение, псилоцибин, как и ЛСД, проникает в нервную систему, непосредственно влияет на прохождение электрических импульсов по телу и даже изменяет структуру нейронов.

В 2000-х годах ученые в рамках Программы исследования психоделиков при поддержке Фонда Бекли и Имперского колледжа Лондона (Beckley/Imperial Psychedelic Research Programme) дали испытуемым псилоцибин и проанализировали их мозговую деятельность. До тех пор не было точно известно, как псилоцибин влияет на активность нейронов. Результаты оказались удивительными: сканирование показало, что псилоцибин не усиливал активность мозга, как можно было бы предположить исходя из его воздействия на сознание и когнитивные способности; скорее он сокращал активность некоторых ключевых зон.

Мозговая активность, снижаемая псилоцибином, – ключ к пониманию термина «сеть пассивного режима работы мозга (СППРМ)» (англ. default mode network, DMN). Если мы не сосредоточены ни на чем, наш рассудок «предается праздности»; когда мы занимаемся самоанализом, думаем о прошлом или строим планы на будущее, включается СППРМ. Эту сеть ученые прозвали «столицей мозга» и «главой корпорации». Среди беспорядочных мозговых процессов, не прекращающихся ни на минуту, СППРМ, как предполагают ученые, поддерживает своего рода порядок – как учитель в шумном, неспокойном классе.

Исследование продемонстрировало, что у испытуемых, сообщавших о наиболее сильном ощущении «растворения личности», или потери себя, под воздействием псилоцибина наиболее резко сокращалась активность СППРМ. Отключите эту сеть, и мозг «сорвет с петель». Связи в мозге нарушаются, и возникает беспорядочное нагромождение новых нейронных путей. Сети активности, до того разобщенные, образуют соединения. Используя метафору Олдоса Хаксли из его исторического исследования психоделических впечатлений «Двери восприятия», можно сказать, что псилоцибин перекрывает «редукционный клапан» нашего сознания. Результат? «Ничем не ограниченный стиль познания». Авторы исследования приходят к выводу, что способность псилоцибина изменять человеческое сознание имеет отношение к этим неконтролируемым потокам в мозге.

Мы сумели визуализировать работу мозга и таким образом приблизились к пониманию того, как психоделики воздействуют на наши тела. Однако они почти не касаются чувств, ведь, в конце концов, именно люди испытывают впечатления, не мозг. И именно эти впечатления, кажется, усиливают терапевтическое действие псилоцибина. В исследовании, где измеряли действие псилоцибина на пациентов с неизлечимыми формами рака, те из них, у кого ощущение мистического проявлялось наиболее сильно, демонстрировали самые явные признаки снижения депрессивности и тревожности. Подобным же образом в работе по изучению воздействия псилоцибина на заядлых курильщиков пациенты, продемонстрировавшие лучшие результаты, испытали самые сильные мистические впечатления. Псилоцибин, судя по всему, достигает наибольшей действенности, не нажимая на определенный набор биохимических кнопок, а раскрывая сознание пациентов, предлагая им новые способы осознания их жизни и поведения.

Эти находки, по сути, во многом вторят открытиям ученых, исследовавших ЛСД и псилоцибин в первую волну научного интереса к психоделике в середине XX века. Абрам Хоффер, канадский психиатр и исследователь действия ЛСД в 1950-х, отметил, что «с самого начала мы рассматривали в качестве ключевого фактора в терапии не химическое вещество, а впечатления[, им спровоцированные]». Это заявление может сегодня звучать очень здраво, но в то время, когда на вещи смотрели с позиции механистической медицины, оно воспринималось как радикальная мысль. Общепринятым подходом к лечению тогда (как в значительной степени и теперь) было использовать нечто – лекарства или хирургические инструменты – для лечения чего-то, из чего сделано тело, как мы используем инструменты для ремонта некоего механизма. Предполагается, что лекарственные препараты действуют на неисправный участок по химической цепочке, не затрагивая сознание и разум: лекарство влияет на рецептор, который провоцирует смену симптомов. Псилоцибин, как ЛСД и другие психоделики, напротив, действует на симптомы душевного заболевания через разум. Стандартная цепочка удлиняется: лекарство воздействует на рецептор, который провоцирует изменения в разуме, который провоцирует изменение симптомов. То есть психоделический опыт пациентов выступает в роли лекарства.

По словам Мэтью Джонсона, психиатра и исследователя в Университете Джонса Хопкинса, психоделики, например псилоцибин, «выталкивают людей из их биографии, накачав дурью. По сути, это перезагрузка системы… Психоделики освобождают место для гибкости разума, и она распространяется на модели, согласно которым мы организовываем реальность». Укоренившиеся привычки, как пристрастие к различным веществам или те, что усугубляют «пессимизм» депрессивных, становятся податливее. Смягчая жесткие рамки человеческого опыта, псилоцибин и другие психоделики способны открыть новые возможности для познания.

Одна из самых надежных и прочных подсознательных моделей – наше собственное Я. Именно нашу идентичность псилоцибин и другие психоделики, кажется, и разрушают. Некоторые называют это «растворением эго». Другие сообщают, что перестали понимать, где заканчиваются они сами и начинается окружающий их мир. «Я» как линия обороны, на которую мы так полагаемся, может пасть или съежиться, постепенно исчезнуть, раствориться в другой сущности. Результат? Чувство единства с чем-то большим, вновь обретенное ощущение взаимосвязи с миром. Во многих случаях – если говорить и о лишайниках, и о бесконечно раздвигающем границы мицелии – грибы бросают вызов поизносившимся понятиям личности и индивидуальности. Вырабатывающие псилоцибин грибы, подобно ЛСД, делают то же, но в самой интимной обстановке – внутри нашего рассудка, нашего сознания.

Когда речь идет о кордицепсе однобоком, поведение зараженного им муравья можно считать поведением гриба. Мертвая хватка, стремление к верхушке – это расширенные характеристики гриба, его расширенный фенотип. Можно ли и изменение человеческого сознания и поведения, спровоцированное употреблением псилоцибиновых грибов, считать грибным фенотипом? Выходящее за традиционные рамки фенотипа кордицепса поведение оставляет отпечаток в виде окаменелых шрамов на «изнаночной» стороне ископаемых листьев. Можно ли относиться к церемониям, ритуалам, песнопениям и другим культурным и технологическим продуктам психоделического опыта как к отпечатку, который расширенное фенотипичное поведение псилоцибиновых грибов оставляет в мире? «Наряжаются» ли псилоцибиновые грибы в наше сознание, как кордицепс и массоспора «наряжаются» в тела насекомых?

Терренс Маккенна был горячим защитником этой точки зрения. При приеме достаточно большой дозы, утверждал он, можно ожидать, что грибы заговорят – ясно и «красноречиво [расскажут] о себе в прохладной ночи нашего сознания». У грибов нет рук и ног, чтобы манипулировать миром, но, используя псилоцибин как химический императив, они могут позаимствовать человеческое тело, воспользоваться мозгом и чувствами, чтобы объясниться. Маккенна считал, что грибы способны примерить наше сознание, разум, чувства и, что самое главное, транслировать знание о другом мире. Кроме всего прочего, грибы могут использовать псилоцибин для влияния на людей – чтобы отвлечь нас как вид от пагубных привычек. С точки зрения Маккенны, это и есть симбиотическое партнерство, дающее возможности «богаче и даже причудливее», чем те, что были доступны людям или грибам по отдельности.

Как напоминает нам Докинз, то, насколько далеко мы готовы пойти, зависит от того, насколько смелы мы в своих предположениях. Предположения, в свою очередь, зависят от наших пристрастий и предубеждений. «Вы полагаете, что мир таков, каким выглядит в ясный погожий полдень, – заметил однажды философ Альфред Норт Уайтхед своему бывшему студенту Бертрану Расселу. – Мне же мир представляется таким, каким кажется ранним утром, когда пробуждаешься от глубокого сна».

С позиции Уайтхеда, Докинз строил предположения в погожий полдень. Он прикладывает все усилия, чтобы его рассуждения о расширенном фенотипе были «четко структурированными» и «не выходили за строгие рамки». Он прекрасно понимает, что фенотипы могут преодолевать границы тела, но они не должны слишком уж выступать. Маккенна, напротив, рассуждал на заре. Его требования не столь строги, его объяснения не так четко очерчены. Между этими двумя полюсами лежит целый континент возможных мнений.

Как же псилоцибиновые грибы соответствуют трем «строгим критериям» Докинза?

Способность гриба вырабатывать псилоцибин, конечно же, наследуется. Она также варьирует в пределах как рода, так и вида. Тем не менее чтобы «грибной» дурман – видения, мистические ощущения, растворение эго и утрата собственного Я – считался проявлеием расширенного грибного фенотипа, нужно, что бы соблюдалось последнее ключевое условие. Грибы, способствующие изменениям к лучшему в сознании и разуме – что бы это ни значило, – должны передавать свои гены более активно. Грибы должны отличаться друг от друга в способности влиять на людей; те, что обеспечивают более красочные и желанные впечатления, должны выигрывать на фоне тех, которым это удается хуже.

На первый взгляд, третье условие кажется определяющим. Вырабатывающие псилоцибин грибы, возможно, влияют на человеческое поведение, но, в отличие от кордицепса однобокого, внутри наших тел не живут. Более того, рассуждения Маккенны сложно согласовать с тем, что в истории псилоцибина люди появились одними из последних. Псилоцибин вырабатывался грибами за десятки миллионов лет до появления человечества. Последняя и наиболее точная оценка относит появление первых «магических» грибов к периоду около 75 миллионов лет назад. Более 95 % эволюционной истории псилоцибиновые грибы провели на планете, где не было ни одного человека, и у них все было просто замечательно. Если грибы что-то и выигрывают от нашего измененного душевного состояния, то длится это не так уж и долго.

Так какое же все-таки преимущество давал псилоцибин грибам, у которых в процессе эволюции возникла способность его вырабатывать? Зачем им вообще было создавать его? Над этим вопросом ломают голову уже не одно десятилетие как микологи, так и энтузиасты-любители. Вполне возможно, что до появления людей псилоцибин не играл какой-то особенной роли в жизни вырабатывавших его грибов. В грибах и растениях есть множество соединений, накапливающихся в тихих биохимических заводях и играющих незначительную роль в их жизни; это всего лишь побочные продукты метаболизма. Иногда эти второстепенные соединения сталкиваются с животным, которое привлекают, сбивают с толку или убивают; с этого момента эти соединения начинают приносить пользу грибу и тогда превращаются в рычаг эволюции. Но иногда они никакой особенной функции не выполняют, только создают вариации на биохимическую тему, которые когда-нибудь, возможно, окажутся полезными. А может, и нет.

Две работы, опубликованные в 2018 году, предполагают, что псилоцибин действительно обеспечивал некую фору псилоцибиновым грибам. Анализ ДНК одного из таких видов доказывает, что способность вырабатывать псилоцибин появлялась в процессе эволюции не единожды. Еще интересней такое открытие: кластер генов, необходимый для производства псилоцибина, за свою историю несколько раз мигрировал путем горизонтального переноса генов между грибными династиями. Мы уже убедились, что горизонтальный перенос обеспечивает передачу генов и закодированных в них свойств без полового общения и производства потомства. Это повседневное явление у бактерий – так сопротивляемость антибиотикам быстро распространяется по всей бактериальной популяции. Однако среди выращивающих плодовые тела грибов это редкость. Еще реже сложный кластер генов в нетронутом виде переходит от одного вида к другому. То, что кластер «псилоцибиновых» генов оставался целым, переходя от вида к виду, позволяет предположить, что он обеспечивал значительное преимущество любому грибу, в котором проявлялся. Если бы это было не так, это свойство очень быстро исчезло бы.

Но в чем же могло состоять это преимущество? Кластер «псилоцибиновых» генов переходил между видами гриба с похожим образом жизни – обитавшими в гниющей древесине и помете животных. В такой среде обитают многочисленные насекомые, которые «поедают грибы или соперничают» с ними. Все они должны быть чувствительны к сильному действию псилоцибина. Вполне возможно, что эволюционная ценность псилоцибина заключалась в его способности влиять на поведение животных. Но как, до конца не ясно. У грибов и насекомых очень длинная и запутанная историю. Некоторые грибы, такие как кордицепс и массоспора, насекомых убивают. Другие с ними сотрудничают в течение протяженных периодов эволюции, например грибы, живущие с муравьями-листорезами и термитами.

И в первом, и в других случаях грибы используют химические вещества для изменения поведения насекомых. Массоспора заходит настолько далеко, что использует для этого псилоцибин. Какова же эволюционная цель этого вещества? Мнения разделились. Отслеживать воздействие псилоцибина на организмы, которые его поглощают, непросто, даже когда подопытными являются люди, которые по крайней мере могут попытаться рассказать о своих впечатлениях и заполнить психометрические опросники. А каковы шансы выяснить, что делает псилоцибин с сознанием и разумом насекомого? Исследования с участием животных крайне редки, что также усложняет дело.

Мог ли псилоцибин отпугивать насекомых-вредителей от производивших его грибов, сбивая их с толку? Если это так, то он, видимо, не слишком эффективен. Существуют виды комаров и мух, которые регулярно селятся внутри псилоцибиновых грибов. Улитки и слизняки пожирают их без каких-либо вредных для себя последствий. Не раз наблюдали, как муравьи-листорезы активно разыскивают определенные виды грибов для еды и уносят их целиком в муравейник. Все эти открытия заставляют некоторых исследователей предположить, что псилоцибин не только не был отпугивающим веществом, но, наоборот, служил приманкой, каким-то образом настраивая насекомых в пользу гриба.

Истина, вероятно, где-то посередине. Псилоцибиновые грибы, ядовитые для одних существ, могли служить вполне съедобной пищей для тех, что смогли стать устойчивыми к грибным токсинам. Некоторые виды мух, например, невосприимчивы к яду бледной поганки и, соответственно, обладают практически исключительными правами на нее. Могли ли насекомые, устойчивые к псилоцибину, помочь грибу распространять споры? Защищать его от других вредителей? Нам остается только гадать.

Мы, может, и не знаем, как псилоцибин служил грибным интересам в первые несколько миллионов лет своего существования. Но с нашей выигрышной позиции понятно, что взаимодействие человеческого разума и псилоцибина изменило эволюционную судьбу тех грибов, что его вырабатывают. Псилоцибиновые грибы легко устанавливают контакт с людьми. Псилоцибин не только не действует отпугивающе – чтобы случилась передозировка и отравление, человеку пришлось бы съесть в тысячу раз больше грибов, чем необходимо для обычного «путешествия в страну грез». Нет, он заставляет людей выискивать грибы, переносить их с места на место и искать способы искусственно выращивать их. Так, мы уже давно помогаем распространять их споры, достаточно легкие, чтобы ветер отнес их на большое расстояние, и достаточно обильные: единственный гриб, если оставить его на любой поверхности всего на несколько часов, выбросит столько спор, что вокруг него образуется пятно густого черного цвета. Столкнувшись с новым животным, химическое вещество, которое когда-то, вероятно, служило, чтобы сбивать с толку и отпугивать вредителей, за несколько быстрых ходов превратилось в эффективную приманку. «Магические» грибы превратились из золушек в звезд международного уровня всего за несколько десятилетий XX века, и это один из самых драматических эпизодов в долгой истории взаимоотношений человека и грибов.

Гарвардский ботаник Ричард Эванс Шультес, прочитав в 1930-х описания «плоти богов», составленные испанскими монахами XV века, был заинтригован этими записями. Из немногочисленных сохранившихся источников стало понятно, что в некоторых частях Центральной Америки псилоцибиновые грибы превратились в центры культурного и духовного притяжения. Они были обнаружены в руках местных божеств, а их употребление питало канал связи с божественным началом, в которой сами грибы играли существенную роль.

Можно ли было найти эти грибы в современной Мексике? Один мексиканский ботаник подсказал Шультесу, куда нужно ехать, и в 1938 году он отправился в долины северо-восточного штата Оахака на поиски. (В том же году Альберт Хофман впервые выделил ЛСД из спорыньи в фармакологической лаборатории в Швейцарии). Шультес обнаружил, что масатеки использовали грибы для поддержания здоровья и благополучия. Курандерос, или целители, регулярно устраивали грибные бдения, чтобы излечивать больных, находить пропавшую собственность и давать советы. Грибы росли в изобилии на пастбищах вокруг деревень. Шультес собрал образцы и опубликовал свои изыскания. Он сообщал, что употребление этих грибов приводило к «безудержному веселью, бессвязной речи и… фантастическим многокрасочным и ярким видениям».

В 1952 году Гордон Уоссон, миколог-любитель и вице-президент банка J. P. Morgan, получил письмо от поэта и ученого Роберта Грейвса с описанием работы Шультеса. Известия об изменяющих сознание грибах из «плоти богов» чрезвычайно заинтересовали Уоссона, и он отправился в Мексику, в штат Оахака, на их поиски. Там Уоссон познакомился с целительницей по имени Мария Сабина, пригласившей его на грибную церемонию. Уоссон описал свои впечатления как «потрясающие душу». В 1957 году он опубликовал отчет о своей поездке в журнале Life. Статья была озаглавлена «На поиски магических грибов, или Нью-йоркский банкир отправляется в горы Мексики для участия в древних ритуалах индейцев, которые жуют странные наросты, вызывающие видения».

Статья Уоссона стала сенсацией, ее прочли миллионы. К тому времени свойства ЛСД были известны уже 14 лет и изучением его воздействия активно занималось сообщество исследователей. Тем не менее работа Уоссона о грибах-психоделиках была первой, что достигла широкой общественности. Словосочетание «магические грибы» стало почти что термином. Более того, оно наметило кое-какие новые пути в науке. В автобиографии Деннис Маккенна вспоминает, как его брат Терренс, тогда развитый не по годам 10-летний мальчуган, «ходил по пятам за матерью, размахивая журналом и требуя продолжения истории. Но ей, конечно, добавить было нечего».

События развивались стремительно. Участник экспедиции Уоссона послал Хофману образцы магических грибов, и вскоре активный ингредиент был идентифицирован, экстрагирован и назван. Им оказался псилоцибин. В 1960 году глубоко уважаемый гарвардский академик Тимоти Лири услышал о магических грибах от друга и отправился в Мексику попробовать их. Его впечатления – «путешествие в мир фантастических грез» – оказали на него глубочайшее воздействие, и он вернулся «другим человеком». Оказавшись снова в Гарварде, вдохновленный своим опытом с магическими грибами, Лири забросил исследовательскую программу, которую вел до того, и начал новый Гарвардский псилоцибиновый проект. «Съев семь грибов в мексиканском саду, – писал он позже о своем откровении, – я посвятил всю свою энергию и время исследованию и описанию этих странных глубинных сфер».

Методы Лири были весьма противоречивыми. Он оставил Гарвард и всерьез начал пропагандировать свое видение того, что культурной революции и духовного просветления можно достигнуть при помощи психоделиков. Вскоре он обрел скандальную известность. Во время многочисленных появлений на телевидении и радио он проповедовал пользу ЛСД и многочисленные положительные качества наркотика. В интервью журналу Playboy он уверял, что во время обычного психоделического трипа женщины могли испытать тысячу оргазмов. Он попытался соперничать с Рональдом Рейганом за кресло губернатора Калифорнии, но проиграл выборы.

Контркультура 1960-х годов, отчасти подогреваемая проповедями Лири, пытавшегося обратить всех в свою веру, набирала размах. В 1967 году в Сан-Франциско Лири, к тому времени уже «верховный жрец» психоделического движения, обратился к «Сбору племен» (Human Be-In), на котором присутствовали десятки тысяч человек. Вскоре после этого в тумане негативной реакции и тине скандала, замутнившими информационный фон, ЛСД и псилоцибин были запрещены. К концу десятилетия почти все исследования психоделиков были прекращены или вынуждены были перейти на нелегальное положение.

Полный запрет на псилоцибин и ЛСД отметил начало новой главы в эволюционной истории псилоцибиновых грибов. В 1950-х и 1960-х годах бóльшая часть исследований психоделиков задействовала ЛСД или синтетический псилоцибин в форме пилюль, в основном производимых Хофманом в Швейцарии. Но в начале 1970-х годов отчасти из-за риска быть наказанным за незаконную торговлю чистым псилоцибином и ЛСД, отчасти из-за их недостатка интерес к магическим грибам вырос. К середине 1970-х во многих частях света, от Соединенных Штатов до Австралии, выявили новые виды псилоцибиновых грибов. Однако поставки дикорастущих грибов сезонны и локальны. Вернувшись из Колумбии в начале 1970-х годов, Деннис и Терренс Маккенна начали поиски более стабильных поставщиков. Решение они нашли радикальное. В 1976 году братья Маккенна опубликовали небольшую книжку под заголовком «Псилоцибин. Руководство по выращиванию магических грибов». Вооружившись этой брошюрой и не покидая сарая на заднем дворе, как уверяли братья, при помощи скороварок и банок любой мог произвести неограниченное количество сильнодействующего психоделика. Процесс, утверждали они, был лишь чуть сложнее, чем приготовление джема, и даже новичок, по словам Терренса, скоро мог оказаться «по шею в алхимическом золоте».

Братья Маккенна не были первыми, кто начал выращивать псилоцибиновые грибы, но они первыми опубликовали надежное руководство по выращиванию большого количества грибов без специального лабораторного оборудования. Руководство имело сногсшибательный успех, и за пять лет было продано более 100 000 экземпляров. Это дало резкий толчок к развитию новой области – независимой любительской микологии – и повлияло на молодого миколога Пола Стемеца, открывшего четыре новых вида псилоцибиновых грибов и составившего атлас-определитель.

Стемец уже тогда работал над новыми способами выращивания целого ряда «деликатесных и лечебных» плодов и в 1983 году издал работу «Как выращивать грибы», что упростило доступ к его технологии. В 1990-х, когда в интернете стали появляться форумы грибных фермеров, голландские предприниматели нашли законную лазейку, позволявшую им открыто торговать псилоцибиновыми грибами. Многие производители тогда переключились на их выращивание. К началу 2000-х это безумие дошло до Англии, и на центральных улицах Лондона стали продаваться ящиками свежие психоделики в грибном облике. К 2004 году только компания Camden Mushroom Company продавала по 100 кило грибов в неделю, что соответствует примерно 25 000 трипов. Вскоре после этого открытую продажу запретили, но секрет уже перестал быть секретом. Сегодня в интернете можно купить готовые наборы растворимых псилоцибов. Скрещиванием видов получают гибриды, от «Золотого учителя» (Golden Teacher) до «Мккеннэ» (Mc Kennai), каждый со своим оттенком действия.

Все то время, пока люди отыскивали и собирали псилоцибиновые грибы – то есть с энтузиазмом распространяли их споры, – эти грибы выигрывали от способности подправлять наше сознание. С 1930-х годов эти преимущества многократно возросли. До поездки Уоссона в Мексику мало кто, помимо коренных сообществ Центральной Америки, знал о существовании псилоцибиновых грибов. А через два десятилетия после их прибытия в Северную Америку началась история их одомашнивания. В буфетах, спальнях и в гаражах несколько видов тропических грибов обретали новую жизнь, несмотря на неподходящий климат умеренных широт. Более того, с момента первой статьи Шультеса в конце 1930-х было описано более 200 новых видов, производящих псилоцибин, включая псилоцибиновый лишайник из тропических лесов Эквадора. Оказывается, эти грибы растут почти во всех средах, если выпадает достаточно осадков. Как заметил один из исследователей, псилоцибиновые грибы «встречаются в изобилии в любом месте, изобилующем микологами». Путеводители и руководства позволяют людям найти, опознать и собрать – таким образом рассеивая их споры – псилоцибиновые грибы, которые еще несколько десятилетий назад было бы не сыскать днем с огнем. Некоторые из этих видов, кажется, имеют склонность к потревоженным цивилизацией местам обитания и легко обживаются в том беспорядке, который остается после нас. Как с усмешкой признается Стемец, у многих из них возникла любовь к общественным местам, включая «парки, жилые кварталы, школы, церкви, поля для гольфа, промышленные комплексы, ясли, сады, зоны отдыха у трасс и правительственные здания, включая окружные суды и тюрьмы и суды и тюрьмы штатов».

Приблизили ли нас события последних нескольких десятилетий к удовлетворению третьего критерия Докинза? Можно ли считать, что эти грибы заимствуют человеческий мозг для мышления и человеческое сознание – для чувств? Попадает ли одурманенный грибом человек в самом деле под его влияние – как муравей от кордицепса? Чтобы считать наше измененное состояние расширением фенотипа гриба, одурманенный должен был бы служить репродуктивным интересам того самого гриба, который съел. Однако этого, кажется, не происходит. Выращивают лишь небольшое количество видов грибов, и по большей части «фермеры» делают выбор в пользу того, что менее требователен и дает более обильный урожай. Непонятно, насколько важно при этом «качество» грибного дурмана. Проблема также состоит в том, что, если бы все люди вымерли в одно мгновение, большая часть псилоцибиновых грибов продолжала бы жить как ни в чем не бывало. Они не зависят целиком от нашего измененного состояния – как кордицепс, полностью зависимый от поведения муравьев. Десятки миллионов лет они прекрасно росли и производили потомство без помощи людей и, скорее всего, продолжат это делать без нас.

Имеет ли это какое-либо значение? «Можно было бы предположить, что после выделения псилоцибина и псилоцина грибы Мексики утратят свою волшебную притягательность», – писали Шультес и Хофман в 1992 году. На складах Амстердама можно выращивать сотни килограммов одомашненных псилоцибиновых грибов. После выделения псилоцибина сеть пассивного режима работы мозга (СПРРМ) можно отключить по требованию на сканнерах работы головного мозга. Мистический опыт, чувство благоговения и потери собственного Я могут посетить вас на больничной койке. Насколько ближе все эти достижения подводят нас к пониманию того, как именно псилоцибин влияет на человеческое сознание?