Текст книги "За стеклом [Коламбия-роуд]"

11

Слим был, конечно, тощим, но не плоским, как показалось мне спросонок на следующее утро, когда я очнулась, разбуженная щебетом модема внизу. У меня ушло около минуты, чтобы продрать глаза и убедиться, что я в постели одна. Выпростав руку из-под смятой простыни, я перекатилась на бок, чтобы взглянуть на шторы. Рассвет выдался унылый, обещавший серенький денек, но предметы за окном явно вырисовывались четче, чем накануне, да и дождь, слава богу, прекратился.

Я взглянула на часы с приемником. До пробуждения синоптика оставалось еще навалом времени, но я решила, что день нужно начать прежде, чем тот начнется сам. После бодрых и уверенных вчерашних речей я ожидала, что Слим поднялся еще раньше. Как раз в это время модем затих, и я представила своего бойфренда перед телевизором, уже одетым и готовым к тяжкому труду, с клавиатурой на коленях. Его вчерашняя деловитость придала мне столько сил, что я вообразила, будто новый сайт будет готов уже к ланчу, а к чаю наш дом наполнит толпа инвесторов. Даже если Слим только начал закладывать Фундамент будущего успеха, его предприимчивость говорила мне о многом. В агентство мне нужно было к десяти (в конце концов, мир модельного бизнеса зависит от красоты хорошо выспавшихся людей), но я собиралась сегодня, оказавшись за столом в приемной, вложить в работу и сердце, и душу. От меня требовалось лишь не снимать приклеенную к лицу улыбку. Это не очень трудно. Я натянула джинсы, влезла в джемпер и, рассудив, что надевать парадный костюм еще рановато, поплелась искать Слима. Впрочем, на полпути к лестнице я услышала, как Павлов уже бормочет что-то в своей комнате. Дверь была открыта нараспашку, поэтому я просто сказала: «Тук-тук» – и вошла.

– Ты чего поднялся так рано?

Мой брат сидел за столом, полностью одетый и явно терпящий бедствие. Ладонь на мыши, оба глаза прикованы к экрану. Странно: в спальне Павлова пахло лавандой. Рынок начинал работу еще до рассвета, но наглухо закрытое окно не пропускало внутрь ароматов, обычно в это время уже разносившихся по улице. Затем я приметила свечу, горевшую на книжной полке. Ясно, это ароматерапия.

– Проклятые подростки, – процедил мой брат сквозь зубы.

– Прошу прощения?

– Если у тебя возникли проблемы, вокруг всегда полно людей, готовых помочь, так ведь?

– Думаю, да.

– Учителя, друзья, консультанты. Специалисты по работе с молодежью и центры экстренной психологической помощи.

– Порой и семья кое на что годится.

Ведущий колонки советов читателям развернулся в кресле, одновременно сдергивая очки с носа.

– Так отчего же они не обратятся к этим людям вместо того, чтобы скулить, выпрашивая у меня совет?

Тут до меня дошло, что Павлов одет точно так же, как и накануне вечером. Пожалуй, не стоило интересоваться, ложился ли он сегодня. Вместо этого я уставилась на компьютерный монитор.

– Ты читаешь ту колонку, что я написала вчера?

Крутнувшись вокруг своей оси, братец подтвердил, что на экране – тот самый текст.

– Ну так и отправь ее. Исторгни из своей системы.

– Хотелось бы, но я так долго на нее пялюсь, что уже не могу понять смысла заданных вопросов.

Я просмотрела статью наискось, увидела, что никаких изменений не внесено, и заверила брата, что с колонкой все в порядке.

– Давай отправляй.

– Тебе не кажется, что ее можно несколько ужать?

– Не-а.

– Но в ней столько раз повторяется слово «ублюдок», что я даже сбился со счета. Не уверен, что подростковый журнал опубликует такую писанину.

Со всей убежденностью я посоветовала ему положиться на мое чувство такта. Отодвигаясь от монитора, я заметила, что Павлов наполнил аквариум: тот стоял теперь на дальнем краю стола, рядом с лампой «Энглпойс» [5]5
  «Энглпойс» – известная британская марка складных ламп на ножке с двумя сочленениями, не претерпевшая коренных изменений в дизайне с момента первого выпуска в продажу в 1934 году.


[Закрыть].

– Ты оживил Морских Дев! – Я обошла брата, чтобы взглянуть поближе. – Это они и есть? – Я включила лампу. Свет рассеялся в воде, оттенив Десятка полтора крошечных зернышек. Все они, дергаясь, двигались в разных направлениях, скользили по спирали тут и там. – Ого! Не могу дождаться, так хочу посмотреть, на что они станут похожи, когда вырастут.

Павлов, кажется, не разделял мой энтузиазм.

– Не уверен, что стоит ждать этого с таким нетерпением.

– Почему это?

– Ну, я надеялся, что ты окажешься права и наблюдение за ними прочистит мою башку, но, говоря откровенно, мне от них не по себе.

– Как ты можешь говорить такое? Они симпатяги.

– Они похожи на рыбьи какашки, Циско.

– Да перестань же!

– Волокнистые куски рыбьего дерьма с глазами.

Павлов достал из выдвижного ящичка увеличительное стекло и предложил мне убедиться самой. С помощью оптики я отыскала Морскую Деву и инстинктивно отпрянула от аквариума. Брат был прав. Совсем не похоже на плавучий гарем, обещанный рекламой на упаковке. Похлопав Павлова по плечу, я попятилась к двери.

– Дай им имена, – посоветовала я, надеясь, что с возрастом Девы, наверное, обретут хоть какое-то изящество. – И сразу привяжешься к ним.

Тогда как мой брат растерял последние остатки уверенности в себе, Слим, как я обнаружила, с лихвою вернул свою обратно. Я должна была вздохнуть с умилением, найдя его в гостиной, как и надеялась. На нем был халат с аппликацией «манга» и заколки для волос, но это можно было понять: работать ему предстояло в одиночестве. Как я начала понимать, при свободном графике каждый день превращается в «пятницу без галстука». Беспокоиться стоило разве что о том, какое направление принял энтузиазм Слима, ибо увиденное заставило меня призадуматься о нашем будущем.

– Как только я научусь хорошо управлять этой малышкой, – проговорил Слим, – победа будет за нами.

Слим сидел на краешке дивана. Обе руки – на рукоятях джойпада; оба глаза, не отрываясь, следят за экраном. В гостиной стоит спертый воздух, занавески за спиной моего бойфренда тщетно взывают о том, чтобы их кто-нибудь раздвинул и проветрил бы помещение, распахнув окно.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я. – Это «Денежный залп»?

Слим утвердительно кивнул.

– Рычаги управления ни на что не годятся, хотя я уже могу заставить ее двигаться, вот только никак не разберусь с направлением.

Я устремила внимание на экран и впервые хорошенько осмотрела вылепленный по индивидуальному заказу тыл Мисти Вентуры. Воображение подсказывало лишь одно сравнение: два страусиных яйца в черном платке, – если, конечно, страусиные яйца можно запихнуть в столь тесное пространство. Честно говоря, результат творчества Слима был просто смешон. По сравнению с изображением на обложке диска Мисти, похоже, перетянули в шее, конечностях и талии, а затем непомерно раздули все остальные части ее тела.

– Совсем неплохо, – сказала я, – для тинейджера.

– Спасибочко.

Мог бы, по крайней мере, оторваться от телевизора, когда я злюсь. На экране разбитая на пиксели героиня очень замысловатым аллюром бочком продвигалась через джунгли. Все вокруг было завешено лианами и усыпано булыжниками; грунт в сплошных выбоинах; поодаль бурлила и завывала невидимая живность под аккомпанемент далеких раскатов туземных барабанов. Сама Мисти вырядилась настолько неподходяще, что я диву далась, как ей вообще удается ходить. Шорты для велогонок и лифчик в виде патронташа в этом фантастическом мире, положим, казались достаточно функциональными, но на ногах у девушки красовались туфли на высоченных каблуках, что в подобных обстоятельствах выглядело весьма забавно.

– Я думала, это игра для всей семьи.

– Так и есть, – отвечал Слим. – От сопливого мальчишки до седого старца – все обожают Мисти.

– Интересно, что в этой игре привлекает игроков женского пола?

– Ну, здесь как бы попадаются всякие головоломки. Это стимулирует. Этакий реальный вызов.

Спорить не было смысла. Наблюдение за тем, как Слим пытается заставить Мисти прекратить изображать из себя краба, явно могло кого-то стимулировать.

– Где ты видел такие бедра? – сменила я тему. – Между ними можно просунуть стопку монет в два пенни.

– Знаю. – В голосе Слима я расслышала гордость. Боюсь, он вообразил, что я похвалила его за внимание к деталям.

– Слим, золотой стандарт – это монетка в пятьдесят пенни. На тот случай если какому-то идиоту захочется произвести замеры.

Впервые с момента моего появления в гостиной Слим отвлекся от экрана.

– Полтинник? Всего-то?

– По-моему, да. Но ты даже не смей предлагать мне попробовать.

– Дерьмо, – обронил он, возвращаясь к игре. – Павлов сказал, там должно умещаться двадцать пять двухпенсовых монет.

Небольшая перекалибровка могла бы помочь бедняжке научиться ходить по-человечески, но я не успела высказать эту мысль вслух: Слим замер, прислушиваясь к перестуку чьих-то шагов. Кто-то приближался, причем очень быстро. Лихорадочно молотя по клавишам, Слим сумел заставить свою героиню задергаться как паралитика, и тут рядом с его собственным творением мелькнула еще одна Мисти. Она вихрем промчалась по поляне, и все усилия моего бойфренда оказались напрасны. Я даже не смогла оценить размер ляжек, так быстро двигались ее ноги.

– Бег нам еще предстоит освоить, – подосадовал Слим.

– И какова же цель игры? – спросила я, жалея, что не догадалась расспросить продавца на рынке. Мне всегда казалось, что подобные развлечения предназначены для всей семьи. Что в данном случае привлекает игроков, было ясно, но я никак не могла понять, в чем смысл игры.

Приподняв Мисти со дна джунглей, Слим поставил игру на паузу и ткнул пальцем в лежащую на ковре коробку.

– Создатели игры раскручивали ее много месяцев подряд. Очевидно, где-то в ее недрах спрятан тайничок.

– Угу, – сказала я без особенного воодушевления, – и в нем… что?

– Банковские реквизиты, надо полагать. Номер счета, на котором лежит миллион зеленых. – Слим обернулся, чтобы видеть мою реакцию. Лишь увидев его высоко вздернутые брови, я сообразила, что речь идет вовсе не о каких-то виртуальных деньгах.

– Ты это серьезно? Миллион?!!

– Самый настоящий, – подтвердил Слим и продемонстрировал свои намерения, заставив Мисти забиться в диком припадке. – Находишь тайник с колонкой цифр, набираешь «горячую линию» и можешь никогда в жизни больше не выходить на работу.

– Прекрасно, и каковы же шансы, что тайник найдешь именно ты?

– Я над этим работаю, – ответил Слим. – Тираж игры ограничен, чтобы весь мир не помчался в Сеть с мышью наперевес добывать денежки. Стало быть, эта игра – золотая пыль не только в переносном смысле.

Очередной всплеск активности у джойпада и, не сказав «прости», героиня снялась с места. Едва ли ее руки должны были так болтаться, но она с горем пополам все же побежала.

– Жми, Мисти, – проворковал Слим, но в этот миг земля ушла из-под ног у бедной девочки, и та кубарем полетела в яму, кишащую гадюками.

– Впечатляюще, – заметила я, когда прошла первая волна шока. – Только теперь она выглядит немного мертвой.

Откинувшись на спинку дивана, Слим отбросил джойпад в сторонку.

– Небольшая задержка. Я пока лишь на первом уровне.

– И сколько же их всего?

– Что-то около ста семи.

– Понятно, – сказала я. – Деньги не должны достаться кому попало.

– Однако я уже наполовину прошел первый уровень. Вся беда в том, что на каждом из них игрок сталкивается с новыми опасностями.

– Вроде ям, кишащих змеями?

– Через ямы можно перепрыгнуть, надо только наловчиться. Здесь нужнее огневая мощь. Пока я не наткнусь на склад боеприпасов, мне следует опасаться не столько змей, сколько других игроков. Ты видела, мне просто повезло. Быть может, эта вторая Мисти посчитала, что мою и убивать-то не стоит.

– Чего-чего?

– Большинство Мисти, которых я встречал, были экипированы получше, чем Кэрол Смилли [6]6
  Кэрол Смилли (р. 1961) – звезда британского телевидения, ведущая шотландской версии телешоу «Колесо Фортуны» и автор сборника полезных советов «Руководство для работающей матери». Наиболее известна как ведущая программы, посвященной наглядным примерам переустройства жилых помещений.


[Закрыть], – признал Слим. – Речь идет не о брызгалках, заряженных краской, сама понимаешь.

– Догадываюсь, но ведь нажатие на курок не требует больших умственных усилий. Как насчет головоломок, о которых ты говорил?

– Ну, – выдавил он, помолчав, – каждый новый вид оружия отличается от остальных, так что приходится покумекать, прежде чем научишься эффективно им пользоваться. Стрелять во все стороны, может, и забавно, но здесь требуется мгновенно прикончить противника. И это потребует пошевелить извилинами, уж поверь мне.

– Вряд ли игра мне понравится, – сказала я, присаживаясь рядышком со Слимом. – Ну да ладно, дай попробую.

Слим прижал джойпад к груди, глядя на меня с таким ужасом, будто я предложила ему сделать стерилизацию.

– Извини, – пролепетал он, – что ты хочешь?

– Я думала, ты мне покажешь, как в это играют.

Слим беззвучно помотал головой, явно потрясенный.

– Циско, я делаю это ради тебя. Ради всех нас. Сейчас нет времени на игры! К понедельнику нужно успеть найти тайник и заработать миллион. Как только я отыщу его и расплачусь с Картье, ты будешь играть, сколько пожелаешь. А до тех пор мне надо работать.

12

Итак, каждый из моих подарков привел к совершенно непредвиденным результатам. Один загнал моего брата в творческий ступор, а другой подтолкнул моего бойфренда к участию в бессмысленном марафоне. Что же до моего собственного утешения, которому предстояло поддержать и укрепить мой дух, то цветы славно смотрелись на кухонном столе и вполне скрасили мне утро, пока я готовилась к выходу на работу. Порадовал и сам цветочник, окликнувший меня, когда я пробивалась через осаждавшую рынок толпу. Обычно подобные знаки внимания оставляли меня безразличной, но, поскольку круг моего общения теперь сузился, я обнаружила, что интерес посторонних мне льстит. Тем более что Добряк Уильям не унимался, а другие торговцы обернулись посмотреть.

– Гляньте, друзья, – гигант наградил меня шаловливой улыбкой. При дневном свете его пуховик казался настолько раздутым, словно был скроен из стеганого одеяла. – Вот идет девушка, которая любит путешествовать.

– Если бы, – ответила я, розовея на ходу.

– Циско, можно с тобой посоветоваться?

Внезапная перемена тона заставила меня остановиться и оглянуться на Добряка. Сквозь толчею я увидела, как посерьезнело его лицо, и свернула к прилавку.

– Что случилось?

Он подманил меня поближе и, осмотревшись по сторонам, продемонстрировал мне свои ногти.

– Может, их стоит отполировать? Как думаешь?

Я не знала, шутит он или нет. Но первой моей реакцией была улыбка. Мужик, похожий на шкаф, просит поделиться с ним секретами красоты. Добряк растопырил пальцы еще шире, и, когда он повернул их к свету, я поняла: никаких шуток. Впрочем, смотреть на руки было совершенно не обязательно: всякий, кто имеет дело с цветами, едва ли может похвастаться ногтями исключительной красы. Интересно, что же забито под эти ногти – грунт или смола?

– Думаю, сначала их надо хорошенько оттереть, – тактично высказалась я.

– Но к лицу ли мужчине иметь красивые ногти? – Теперь голос Добряка выдавал настоящее беспокойство. – Что подумает о таком парне девчонка вроде тебя?

Попробуем вспомнить, на что похожи ногти Слима. Аккуратно обрезаны, кажется, и уж точно не обкусаны. В принципе, я мало что могла сказать о них, и это само по себе было ответом на вопрос.

– Ногти мужчины не должны бросаться в глаза, – решила я. – Вообще говоря, женщина вряд ли обрадуется, если мужчина посягнет на содержимое ее шкафчика в ванной.

Я подняла глаза на Добряка Уильяма.

– На кого ты хочешь произвести впечатление, Вилли?

– Да особо ни на кого. – Рука тут же вырвалась из моей и скрылась в кармане пуховика. – Просто любопытствую.

Я сухо усмехнулась. В таком случае, мое предложение его не обидит.

– Если хочешь, я могу сделать тебе маникюр.

– Да? А это больно?

– Нет, и не волнуйся: я не растрезвоню об этом всем и каждому.

Улыбка Добряка Уильяма показалась мне философской.

– А ты могла бы отполировать их так, словно мне наплевать, как они выглядят?

– Естественный блеск, – догадалась я. – Но добиться этого не так-то просто.

– Я возмещу потраченное время, – сказал он, – и куплю твое молчание, если понадобится.

– С радостью тебе помогу, хотя, Бог свидетель, деньги мне не помешали бы.

Услышав это, Добряк подался назад и, смерив меня взглядом, осторожно сообщил мне, что я одета в деловой костюм.

– За работу обычно платят, – заметил он.

– Не слишком много, если она временная…

– Ай-ай-ай.

– …к тому же арендная плата не дает мне уснуть по ночам.

– Двойной удар. А как насчет твоего бойфренда? Ходят слухи, что он богач.

Я рассказала Вилли, что финансовые операции моего друга с треском провалились, прихватив с собою и его веб-сайт.

– Вот незадача. И как он воспринял новость?

– Скажем так, на какое-то время Слим ушел в подполье.

– Держится, значит. А в карманах у братца звенит?

Не сильно погрешив против истины, я объяснила Вилли, что мой брат не очень хорошо себя чувствует и что нехватку средств теперь приходится покрывать в основном мне.

– Кстати, кто ваш домовладелец?

– Фрэнк Картье. Ты его знаешь?

При звуках его имени Уильям поморщился, и я задалась вопросом, не доводилось ли и Добряку иметь дело с этим типом? Вглядываясь в его умное по меркам улицы лицо, я надеялась прочесть ответ и в некотором смысле его увидела.

– А может, устроиться к тебе помощницей? – предложила я как бы в шутку. – Твой бизнес, наверное, позволяет по-быстрому загрести деньгу.

Пожав плечами, Добряк уставился невидящим взором куда-то мне за спину.

– Зависит от времени года, – сказал он. – Летом дела идут неплохо, но ничто не сравнится с весной. Когда прибывает первая партия нарциссов, можно на радостях открывать шампанское.

Мы немного помолчали, прежде чем я отважилась добавить, что говорю вовсе не о цветочном рынке. Добряк сделал вид, что не слышит, и я восприняла это как совет не наезжать. «Выучи их язык», – советовал Слим. Может, попробую снова, когда разучу все условные коды.

– Ну, мне пора, – сказала я. – Хочу прийти на работу пораньше и сесть на телефон, поискать что-нибудь еще. Мне позарез нужна хорошая работа, Вилли. Мы в отчаянном положении.

– Будешь проходить мимо больницы?

– Конечно. Как раз по дороге.

Отвернувшись на миг к прилавку, цветочник выхватил большой букет восточных маков, как выхватывают кривую саблю из ножен.

– Сможешь занести это моему другу?

Я глядела на растрепанное розовое подношение, слегка остолбенев. Конечно, перед этим я сама сказала, что не прочь поработать на Добряка, но когда такой шанс мне действительно представился, впала в замешательство.

– На словах что-нибудь передать? – спросила я.

– «Поправляйся скорее», – ответил Добряк. «Уж не кодовая ли это фраза?», – подумалось мне. Он, похоже, прочитал мои мысли. – Что обычно желают человеку, закованному в гипс?

В тот момент я была слишком напугана, чтобы ответить. Я не рискнула ни прощупать черенки цветов (нет ли там спрятанного послания иного рода?), ни поинтересоваться, при каких обстоятельствах кто-то из знакомых Добряка угодил в больницу с переломом. В конце концов, этот «кто-то», кем бы он ни был, мог пострадать, если я откажусь помочь Вилли с доставкой подобного груза. Я осторожно приняла цветы в свои руки.

– Хорошая девочка, – похвалил он и потрепал меня по щеке. – Седьмая палата. Спросишь там Роуз.

– Так это женщина? – Добряк Уильям опустил глаза, скулы его порозовели. Чтобы понять его, мне уже не нужно было взламывать тайные коды. Цветы в моей руке внезапно легли поудобнее. – Передать ей твои наилучшие пожелания?

– Нет смысла, – ретировался за прилавок Вилли. – Кровавая Роуз и так все знает.

– Что за имя такое – Кровавая Роуз? – опешила я.

– Моя подруга вечно попадает в передряги, – сказал Вилли и взмахом руки смел со стойки целую груду лепестков. – Постоянно калечит себя на работе.

Решив, что речь идет, скорее всего, о женщине, торгующей по соседству, я вздохнула с облегчением и повторила, что мне действительно нужно бежать.

– В следующий раз, – пообещала я напоследок, – займемся твоими ногтями.

– Циско, ты супер. Я у тебя в долгу.

– А я в долгу у Картье, – мрачно ответствовала я, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Не переживай ты так! – рявкнул Добряк. Я обернулась. – Это всего лишь деньги.

13

До чего же я ненавижу больницы! И всегда ненавидела. Нет, я не боюсь хирургов. Мне даже нравится запах антисептиков, и я способна (правда, с трудом) есть тамошнюю пишу. Но вот с чем мне бывает трудно смириться, так это с моментом выхода из больницы: когда я вновь оказываюсь на улице, мне всякий раз кажется, будто мир изменился, пока меня не было. Чуть ярче солнечный свет, чуть пронзительней запах выхлопных газов, и даже таксисты, мерещится мне, берут немного дороже. Отчего-то время, проведенное в этих добела отмытых стенах, течет иначе, чем за ними. Будь ты пациент или посетитель, время замирает. И остается только вспоминать, какова жизнь снаружи, да прикидывать, куда ты отправишься, выйдя отсюда.

Первый раз, когда меня выписали из больницы, не в счет, поскольку новорожденная не знает, что могло измениться, ей все в новинку. Одиннадцать лет спустя меня выкатили из больничных дверей на кресле-каталке с гипсовой нашлепкой на лодыжке и новообретенным почтением к пони. В пятнадцать я вышла из больницы, лишившись одновременно аппендикса и бойфренда, который не позаботился меня навещать, а всего год спустя еле-еле выползла вон из больничного морга, где остались мои родители. Каждый раз я вступала в мир заново, глядя вокруг чуть другими глазами, и утро, когда я навестила Кровавую Роуз в ее палате, не стало исключением. Как и просил Вилли, я доставила туда букет, а взамен получила урок жизненной философии.

Оторвав глаза от книжки, Роуз спросила:

– Признавайтесь сразу, вы «добрый» или «злой» полицейский? Даже если в руках у копа цветы, никогда не угадаешь.

Отдельная палата пахла духами «Шанель», но все перебивал запах хлорки. Пациентка была одета в алую атласную пижаму, левая нога была загипсована и торчала кверху. Одно запястье было забинтовано, на груди – любовный роман, а на лице – подозрение. Я уже успела войти в палату, но неожиданный вопрос остановил меня как раз возле стула, стоявшего рядом с постелью. Роуз чем-то напоминала женщину, чей муж мотает срок. Пожизненный. Она годилась мне в матери, но чудом сохранила внешность испорченной Барби. Я объяснила, что никакой я не коп, что меня зовут Циско и что у нас имеется общий знакомый.

– Добряк Уильям, что ли? – спросила Роуз, нацелившись на букет в моей руке. Судя по выговору, эта женщина родилась где-нибудь в Эссексе, вероятно, в частном поместье, одном из тех модернистских строений из красного кирпича – с большими воротами и доберман-пинчерами, – там, где никто не посмеет полюбопытствовать, откуда взялись такие деньжищи.

– Добряк Уильям, флорист, – подтвердила я просто на тот случай, если у нее появились какие-то сомнения по поводу цели моего визита.

Волосы у Кровавой Роуз были светлые, но ближе к корням они переходили в такую черноту, что их, видимо, специально так выкрасили. На затылке красовался узел волос раза в два крупнее любой накладки. Не дернув и плечом, она сузила глаза:

– Ты точно не коп?

– Я же на высоких каблуках, – заметила я, делая шаг назад, чтобы Роуз могла оглядеть всю мою невысокую фигуру. – Из меня такой же полицейский, как и стриптизерша.

Этот довод был принят с благосклонной улыбкой, сразу смягчившей выражение лица Роуз, отчего она перестала походить на тюремную вдовушку. Меня распирали вопросы: что с ней случилось и какие у нее счеты с законом, но, пока я набиралась мужества, ее вниманием вновь завладели цветы. Подманив меня поближе, она спросила, сколько с нее.

– Нисколько, – ответила я, но это прозвучало недостаточно убедительно. Во избежание недоразумений я перевернула букет вверх черенками и постучала им о свое бедро. Маки вылезли из обертки без каких-либо гостинцев. Роуз разочарованно пощелкала языком, и, как ни странно, я тоже ощутила укол досады, словно отсутствие в букете наркотиков означало, что как курьер я ни на что не гожусь. Я бочком приблизилась к раковине, нашла графин и наполнила его.

– Либо это вылетело у него из головы, – огорченно сказала Роуз, – либо из обертки где-нибудь по дороге.

Я покачала головой.

– Может, он понадеялся, что цветов будет достаточно, чтобы тебя утешить?

– Ох уж этот Вилли, – вздохнула она. – Ни за что не бросит друга в беде.

Наступило молчание, которое мне следовало прервать, просто выразив согласие. Вместо этого я вновь повернулась к постели:

– Ты знаешь, мне кажется, что он влюблен в тебя.

– Добряк? – удивленно переспросила Роуз. – В меня?

– А что такого? – Я поставила цветы на столик у кровати и придвинула стул, чтобы узнать побольше.

– Не уверена, что Вилли вообще смотрит на женщин под таким углом, – сказала Роуз. – Главная страсть его жизни – цветы. Они его по-настоящему заводят. Один взгляд на его ногти, и сразу становится ясно, к чему он действительно неравнодушен.

– Ну, не знаю. – Маникюрные печали Уильяма я решила оставить при себе. Вместо этого показала на бутоны, доставленные по его просьбе. – Эти цветы говорят о многом.

– Многого в них как раз недостает, – парировала Роуз. Она коротко усмехнулась, но затем вновь натянула маску осторожности, изучая мое лицо. – Мы с Вилли – давние знакомые, – сказала она затем. – Он вечно помогает мне убираться.

– Что ты говоришь?

– Всегда, золотце. Каждый раз.

Ее нежелание вдаваться в подробности убедило меня задержаться. До начала рабочего дня оставалось еще с полчаса, и необходимость пораньше пробраться в контору и занять телефон уже не казалась мне такой уж насущной. Здесь гораздо интереснее. Я просто не могла заставить себя уйти, не прояснив ситуацию. Мне это было нужно, чтобы успокоить собственные мысли.

– Ну, – сказала я, разглядывая сооружение из проволоки на блоках, нависшее над кроватью, – и что же, черт возьми, с тобою приключилось?

– Ничего особенного, – легко отмахнулась от вопроса Роуз, словно лежать под нагромождением блоков и рычагов было даже приятно. – Неудачно упала в галерее искусств.

– Не повезло с приземлением?

– Мраморный пол не особенно мягок.

– Похоже, не самая нищая галерея, – заметила я. – Может, стоит подать на них иск? Получить компенсацию?

Роуз заулыбалась собственным мыслям.

– Это будет не просто сделать.

– Почему?

– Я упала, пытаясь их обворовать, – объяснила она. – Но тебе говорю об этом только потому, что знаю: друг Вилли не станет болтать.

Я открыла было рот, но тут же захлопнула его, оглушенная новостью. Роуз что-то объясняла мне о просевшей под ней стеклянной крыше, но я почти ничего не слышала. Вместо этого я лелеяла мысль, что признание Роуз сделало меня сообщницей преступления. В моем мире «соучастие» было словечком из телевизионных шоу, а не обвинением, способным отправить человека прямехонько за решетку. Сообразив, что теперь Роуз глядит на меня особенно пристально, следя за реакцией, я постаралась овладеть собой и спросила:

– Тебя не поймали?

Кровавая Роуз указала пострадавшей рукой на дверь:

– Если б не Вилли, там стояла бы сейчас полицейская охрана.

– Он тоже был там?

– Добряк не одобряет мой выбор профессии, – рассмеялась Роуз, – но он всегда готов прийти мне на помощь, когда ситуация выходит из-под контроля.

– Ты говоришь так, словно подобные истории происходят с тобой сплошь и рядом, – заметила я. – Признаться, Вилли упомянул, что ты постоянно калечишь себя на работе.

– Он так сказал? – Я увидела, как под маской спокойствия Роуз разлился румянец, и потупилась, чтобы не смущать собеседницу. Когда же я подняла глаза, она заговорила опять: – Да, и поэтому меня преследует моя собственная ДНК.

– Как это?

– Я вечно оставляю кровь на месте преступления. – Она показала запястье и дала мне немного времени, чтобы сделать самостоятельные выводы. – На этот раз чуть не перерезала себе артерию. Осколки стекла упали на мраморные плиты вместе со мной.

– Ужас!

– Не то слово, но Вилли обо всем позаботился. Стоит только звякнуть ему на мобильник, и он сразу примчится спасать меня, хотя обычно я попадаю впросак посреди ночи.

– Да ну! – недоверчиво фыркнула я, хотя про себя решила, что Добряк действительно похож на тех парней, для которых друзья – единственная семья.

– Ты бы видела его лицо всякий раз, когда он спешит мне на выручку, – продолжала Роуз. – Волочит инструмент для уборки, пыхтит, ругается и клянется, что делает это в последний раз, но в душе я знаю… знаю… – На этом она умолкла, освежая, видимо, в памяти сцену, затянутую полицейскими лентами ограждения.

– Ни дать ни взять ангел-хранитель, – сказала я.

– Если бы Вилли не повозил там шваброй, у экспертов был бы просто праздник.

– А что в больнице? – спросила я. – Врачи что-нибудь подозревают?

– Погляди-ка на чудесные цветы, которые расставлены у них в коридорах, – вместо ответа предложила мне Роуз. – Как ты думаешь, кто усыпал здешние палаты лепестками?

Я откинулась на спинку стула: от всего этого у меня закружилась голова.

– Можно задать тебе один вопрос?

– Пожалуйста. Это куда веселее, чем уколы.

– Я просто хочу знать, стоит ли овчинка выделки?

– Какая овчинка?

– Преступление.

Не могу сказать, кто первый вышел из задумчивости – Роуз или я сама. «Да что со мною творится? – вдруг прозвучало в моей голове. – Я всегда относила себя к отряду "хороших девчонок", и на тебе: сижу тут, мило беседуя с воровкой. Вылитая бродячая кошка. Говорят, у них девять жизней, но по виду Роуз можно судить, что несколько уже позади. Надо бы перевести разговор на другой предмет, свернуть беседу, но обстоятельства диктуют свое». Потому-то ее ответ и застрял у меня в мозгу на весь день.

– Есть ли смысл преступать закон? – спросила я вновь.

– Это зависит от того, – ответила Кровавая Роуз, тщательно выбирая слова, – насколько сильно ты нуждаешься в деньгах.

В то утро на работе каждое лицо, вплывающее в поле моего зрения, несло на себе отпечаток преступного прошлого. По крайней мере, мне так казалось. Я говорю не о юных дарованиях со свеженькими личиками и с папками собственных снимков под мышкой, а о тех, кто стоял за ними, кто зарабатывал на модельном бизнесе деньги: об агентах и искателях талантов, о клиентах и сопровождающих их лицах. Совершенно неожиданно каждое их движение стало казаться мне подозрительным: спешная просьба о встрече с кем-то, то, как они ерзали в своих креслах, бубнили в свои мобильники, ожидали препровождения наверх. Все они были насквозь корыстными, продажными типами, не так ли? До своей аудиенции у Кровавой Роуз я ни разу в жизни не смотрела в глаза преступнику, даже не предполагала, что окажусь в подобном обществе. Теперь же могло показаться, что это я не от мира сего – «мисс Лопушок», временная секретарша на приеме посетителей, которая отчаянно пытается оплатить свои счета законным путем.

С приближением ланча мысли постепенно обрели конкретное направление.

– Ты когда-нибудь совершал преступление?

Эту фразу Слим услышал, едва успев снять трубку. Это вам не какое-нибудь «Привет!» или «Ты уже оделся?». И все же к моему вопросу он отнесся достаточно здраво. Я даже слышала, как он жует что-то на том конце, правда, подбирая подходящий ответ. Вопреки показаниям часовой стрелки, в моей голове мелькнула пугающая мысль: что бы Слим ни жевал, он, по всей вероятности, считает это завтраком.