Текст книги "Эхобой"

Глава 5

Толпа странных существ, сидевших на кожаных стульях, пялилась на меня. Большинство выглядели, как люди, но некоторые – вовсе нет. У одних были пустые аватары – жуткие, совершенно одинаковые, безликие гуманоиды голубого цвета. Другие аватары были точь-в-точь такими же, какие школьники-придурки используют в социальных сетях, и это добавляло еще больше сюрреализма. Я видела странного инопланетянина-альбиноса с тремя красными глазами, сверкавшими в лучах искусственного освещения. Был там и старый робот из 2060-х, и минотавр.

– Где я? – спросила я, всхлипывая.

Кто-то коснулся моей руки.

Я обернулась и увидела дядю Алекса.

– Все в порядке, Одри. Ты все еще в капсуле. И я тоже в капсуле в своем офисе. Это виртуальная мультимедийная конференция. А это журналисты, которые хотят задать тебе несколько вопросов.

– Журналисты?

Дяди Алекс тяжко вздохнул.

– Да, не обращай внимания на их аватары. Они часто выбирают весьма эксцентричные образы. Мир СМИ в наши дни похож на настоящий цирк. Думаю, они полагают, что тебе будет проще держаться естественно, если они спрячутся под масками, – кто их разберет?

– Мои родители умерли, а они притворяются инопланетянами?

– Здесь нет ничего личного, они просто ведут себя как школьники-переростки.

– Нам запрещено использовать в школе ненастоящие аватары, это разрешено только в социальных сетях.

– Ну, у твоего папы тоже был такой.

– Правда?

Дядя Алекс улыбнулся. Возможно, он был доволен, что этот факт мне был неизвестен.

– О да, он иногда приходил на конференции в таком виде, чтобы задать своему брату пару вопросов. Никогда не появлялся в своем истинном облике – всегда в обличье гориллы.

– Гориллы?

– Ага, огромной серебристо-черной гориллы.

– Почему?

– Это долгая история. – Могу поспорить, в его голосе сквозила горечь. – Может быть, я расскажу тебе когда-нибудь. Но тебя не должно волновать, кем эти журналисты пытаются казаться. Это сейчас самое главное. Просто будь собой.

Я увидела Кандриссу. Она сидела по другую сторону от меня. Ее лицо было белым, заостренным и угловатым, как будто вырезанным из мрамора. Но, по крайней мере, ее можно было узнать. Ее ярко-красные губы шевелились, нашептывая:

– Смерть твоих родителей не должна быть напрасной. Пусть «Семпура» за это поплатится. Отвечай на вопросы так честно, как только можешь.

Я смотрела на эти лица – настоящие или сверхъестественные образы людей, которые сидели в своих капсулах по всей стране или даже по всему миру.

– Что произошло? – спросила я дядю Алекса. – Я снова была в Йоркшире? Почему я…?

И тут посыпались вопросы. Их задавали разные люди. Такое чувство, будто эти вопросы исходили от медленно сжимавших меня стен. Я продолжала плакать в настоящем и выдуманном мире. Кандрисса показала на кого-то. На минотавра. Человеческое тело (в элегантном костюме двадцатого века) и голова быка.

– Слушаем вас.

– Здравствуйте, – сказал минотавр. – Его бычий рот произносил человеческие слова. Это было настолько нелепо, что мне хотелось смеяться и вопить от ужаса одновременно. – Я Тао Ху из голографического журнала «Мир Эхо». Скажите, как долго Алисса принадлежала вашим родителям?

– Я… я не знаю… Четыре… Пять недель.

Еще один журналист, еще один вопрос. На этот раз аватар был похож на обычного человека – вот только он постоянно пропадал из-за плохого качества связи. Женщина с темными волосами сидела в первых рядах.

– Тина Морис, помощник редактора, «Роботические недели». Я хочу узнать, почему ваши родители решили приобрести ее. Почему они не купили обычного робота, если ваш отец был таким ярым противником Эхо?

– Ну… мой папа пережил автомобильную катастрофу и из-за травмы не мог нормально двигаться. А мама считала, что для моего образования будет лучше, если меня будут учить не только виртуальные учителя, но и Эхо тоже… Она просмотрела кучу исследований и… Это и моя вина. Папа спросил меня, надо ли покупать Эхо, и я сказала, что стоит.

Кандрисса очень активно показывала на кого-то еще, чей вопрос непременно надо было услышать. Это был лысый мужчина в футболке с движущимся рисунком, изображавшим мультяшного кролика, на которого падает деревянный молоток. Он сидел рядом с точной копией Альберта Эйнштейна (кстати, в комнате был и Стив Джобс).

– Да-да, Джозеф. Пожалуйста, ваш вопрос.

– Джозеф Килдар. Корреспондент «Новых Горизонтов». Вы считаете, «Семпура» виновата в том, что произошло?

«Новые Горизонты». Я вспомнила, как папа когда-то их костерил: «Чертовы обманщики! Такими темпами они скоро станут сборником чертовых пресс-релизов для “Касл”».

– Я… Я не знаю. Извините.

Еще одна рука. Ярко-белая, покрытая паутиной. Инопланетянин-альбинос.

– Брудо Бергманн. Журнал «Андроидный эксперт». Почему ваши родители предпочли продукцию «Семпуры»? Я имею в виду, почему они не выбрали семейную фирму?

– «Касл» – не семейная фирма. Это компания моего дяди.

Следующим был вопрос от огромного мужчины с ярко-рыжей бородой.

– Идрис Мак-Карти, – представился он. – Пишу об Эхо для периодического издания «Информационный объектив»… Хорошо, это не ваша семейная фирма. Но, конечно же, ваш отец предпочитал продукцию вашего дяди?

Дядя Алекс прервал его:

– Какое это имеет отношение к теме нашей конференции? Он не был обязан покупать мою продукцию. У нас с братом были очень хорошие отношения. Пусть мы и расходились во мнениях по поводу новых технологий, но нам вполне удавалось разделять бизнес и личные отношения.

Эти слова меня покоробили.

Может быть, дядя Алекс и мог разделять бизнес и родственные отношения, но вот папа точно этого не умел. Работа была его жизнью.

Идрис Мак-Карти не сдавался:

– Если вас не затруднит, Одри, ответьте, пожалуйста… Ваш отец боролся за то, чтобы жестко ограничивать технические разработки. Но «Семпура» тоже развивает технологии. Откуда же такая вражда с «Касл»?

Я попыталась взять себя в руки.

– Это… это была не вражда, – ответила я и споткнулась на полуслове. Говорю ли я правду? – У папы были свои принципы.

– И эти принципы привели его к покупке продукции «Семпуры»?

У меня закружилась голова. Но как-то странно, потому что комната не вращалась. Это было то самое неприятное состояние, которое возможно только в капсуле, когда между физическим телом и его образом в симуляции возникает странное расстояние. Но на меня вдобавок накатила паника. Перед глазами стояло мамино лицо. Я видела ее глаза и улыбку.

– Моих родителей убила Эхо производства «Семпуры». Такая продукция должна быть запрещена.

Журналист, который задал следующий вопрос, не представился. Это он выбрал аватар Альберта Эйнштейна.

– Вы хотите сказать, что нужно вообще запретить Эхо? Или только Эхо, созданных «Семпурой»? С этической точки зрения репутация «Семпуры» намного чище, чем у компании «Касл».

– Вы должны представиться, – резко произнесла Кандрисса довольно напряженным тоном. – Как вас зовут и на кого вы работаете? И, пожалуйста, не надо говорить, что вы Альберт Эйнштейн.

Последовала пауза. Эйнштейн молчал пару секунд. А потом с вызовом ответил:

– Ладно. Меня зовут Леони Дженсон. Я из «Дозора “Касл”».

Леони Дженсон. «Дозор “Касл”».

Потом что-то произошло. Должно быть, она использовала ментальную команду, чтобы изменить изображение Альберта Эйнштейна на свое собственное, потому что внезапно – после короткой вспышки – Леони превратилась в женщину, которую я видела на странице электронной газеты в Париже.

То же самое внимательное лицо с цепким взглядом и короткие розовые волосы.

– Леони Дженсон, – произнесла Кандрисса пренебрежительно. – Так, нам пора остановиться.

Вся комната замерла. То ли дядя, то ли Кандрисса перевели трансляцию в режим стоп-кадра. Они были единственными людьми, которые все еще могли двигаться, не считая меня.

– Послушай, – сказал дядя Алекс. – Эта журналистка из «Дозора “Касл”»… Там работает всякий сброд, у которых только одна задача – очернить меня. Наверняка и сейчас что-то затеяли. Она… ее… она готовит ловушку.

– Я знаю, кто она такая. Как может правда загнать меня в ловушку? Я была в своем доме. Я видела, как убили родителей. Зачем вы поместили меня в эту запись?

– Что ты имеешь в виду, Одри?

– Я была там, я видела папу и маму. Зачем вы это сделали? Вы хотели довести меня до такого состояния. Вы сказали, что я должна показать свою боль. Так вот, чего вы добивались! Заставить меня почувствовать еще большую боль? Чтобы я дрожала, тряслась и плакала?

В ответ Кандрисса издала некое подобие рыка:

– Послушай-ка, крошка, меньше драмы. Это был просто компьютерный глюк.

Но дядя Алекс вздохнул:

– Ну что же, Одри. Кандрисса об этом не знала. Это я еще до начала конференции решил поместить тебя в ту запись, чтобы ты точно знала, что произошло, и могла рассказать всю правду. Чем выше цель, тем больше аргументов понадобится. Я хотел, чтобы весь мир увидел, что сделала с тобой «Семпура». Я хотел, чтобы люди поняли, какую боль ты перенесла.

Я не могла в это поверить. Скользнула взглядом по неподвижной толпе аватаров, а затем повернулась к дяде Алексу, который в тот момент выглядел фальшивее любого поддельного минотавра.

– Но вы даже не спросили меня.

– Я показал тебе это, чтобы помочь. Я хочу справедливости для тебя и для Лео. Он заблуждался и, как полный дурак, постоянно соперничал со мной. Но он был мои братом. Когда наши родители умерли, он два года заботился обо мне. Я любил его. И все, чего я теперь хочу, – это справедливость.

Прежде чем я успела что-то ответить или хотя бы обдумать его слова, вмешалась Кандрисса:

– Не говори, что ты ненавидишь всех Эхо. Если ты это скажешь, они ославят тебя как странную чудаковатую девчонку и тебе некуда будет потом идти, кроме этих жалких фриков из «Дозора “Касл”». Если же ты скажешь, что ненавидишь продукцию «Семпуры», тогда у тебя будет возможность что-то изменить. Подумай хорошенько.

Но у меня не было времени на размышления. Комната снова пришла в движение. И журналисты ждали ответа.

Идрис Мак-Карти спросил, почесывая рыжую бороду:

– Вы эхофоб?

– Нет, – ответила я, понимая, что ложь в данной ситуации – лучший способ чего-то добиться. – Я не могу ненавидеть всех Эхо. Сейчас 2115 год. Я не эхофоб. Я ненавижу Алиссу, даже несмотря на то, что ее больше нет. И я ненавижу «Семпуру», которая ее создала. Алисса была конвейерной моделью, а это означает, что таких, как она, – сотни. «Семпура» – безответственная компания. Она должна понести наказание.

Идрис продолжил:

– А знаете ли вы, что только сегодня утром «Семпура» сделала заявление: несмотря на то, что они отозвали все модели Алиссы, им не удалось восстановить именно ту Эхо, которая убила ваших родителей. Они намекают на некий тайный сговор между корпорацией «Касл» и британской полицией.

– Кто бы сомневался, что они будут это говорить, – выпалил дядя Алекс. – Лина Семпура готова обвинять кого угодно, кроме себя! Они пытаются скрыть преступление! У них нет доказательств сговора, иначе они бы их предоставили. Семпура знает, что ее компания зашла слишком далеко.

Идрис внезапно начал менять облик. За одну секунду с ним произошла метаморфоза и он превратился в невысокую приятную семидесятилетнюю женщину, выглядевшую на свой возраст, с таким же рыжим цветом волос, как у Идриса, одетую в модный белый костюм. У нее был широкий тонкогубый рот и вздернутый нос.

Я ее сразу узнала. Впрочем, как и все присутствующие в комнате.

Это была Лина Семпура. Она посмотрела на дядю Алекса, который на мгновение потерял дар речи от удивления.

– Сюрприз, – сказала Лина. Она говорила со странным акцентом (ее отец был аргентинцем, мать – японкой, а воспитывали ее Эхо, причем в Москве).

Дядя Алекс знал, что уже не может прервать конференцию – это был бы очень плохой ход.

– Лина, я вижу, ты не бросила свои старые фокусы. Обманывать людей для тебя привычное дело, не так ли?

– Я пришла, чтобы сказать всем присутствующим, что я лично контролировала разработку прототипа Алиссы. И модели на основе этого прототипа были и остаются самыми надежными из всех, созданных «Семпурой». Мы намерены докопаться до причин трагедии, и скрывать нам нечего.

Дядя Алекс нервно рассмеялся:

– Ты пришла в образе мужчины по имени Идрис, а теперь заявляешь, что вам нечего скрывать!

Мне стало страшно, когда Лина, то есть ее симуляция, встала и направилась ко мне. Она смотрела мне прямо в глаза. Ее симуляция казалась более настоящей, чем она сама в реальной жизни. Я ни разу не видела никого, кто казался бы более настоящим. Я даже могла разглядеть волоски над ее верхней губой.

– Когда я была чуть младше тебя, я тоже потеряла родителей, – сказала она. – Они погибли при крушении дешевого шаттла, который летел на Луну. Я лучше, чем кто бы то ни было, знаю, как опасны технические недоработки.

– Ха! – парировал дядя Алекс. – Дефективные военные роботы, убивающие объединенные войска? Информационные линзы, ослепляющие людей? Дающие сбой роботы-охранники? Пожалуйста! Ты знаешь об опасности некачественной техники, потому что сама ее производишь.

Лина Семпура пропустила его слова мимо ушей и продолжала, обращаясь ко мне:

– Не глупи. Не становись его пиар-мартышкой. Не унижай этим память своих родителей… Помни, что твой отец был ярым противником всего, за что борется твой дядя.

Я вскипела:

– А за что боретесь вы?!

– Но он выбрал продукцию нашей компании, разве не так? О чем это говорит, Анна?

– Ее зовут Одри, – с нажимом произнес дядя Алекс.

– Итак, дамы и господа, – заговорила Кандрисса. – Я приношу свои извинения за это вторжение. Мы бы с большой радостью ответили и на другие ваши вопросы. Но ввиду того, что конференция была сорвана вторжением нашего главного конкурента, боюсь, нам придется закончить, если, конечно, Лина Семпура ни соблаговолит покинуть нас.

– О, не переживайте, – сказала Лина, пока все остальные в комнате с интересом следили за разыгравшейся драмой. – Я ухожу.

Но прежде чем раствориться в воздухе, она обратилась ко мне:

– Открой глаза, девочка. Открой глаза.

И она исчезла.

– Хорошо, – сказала Кандрисса. – Продолжим.

Дядя Алекс посмотрел на меня:

– Одри, ты в порядке?

– Джелани Обуромо, – представился мужчина из первого ряда. – «Дом и робот». Простите за прямоту, но вы видели, как Алисса убивала ваших родителей?

Ответ стоил мне огромных усилий:

– Когда это произошло, я была в капсуле, но потом видела запись. Я знаю все.

– Как вы думаете, почему это случилось? – не унимался журналист. – Как по-вашему, почему у Алиссы произошел сбой?

– Я… Я не знаю… – тут в памяти всплыла картинка. – Она назвала чье-то имя. Она сказала: «Розелла».

– Розелла? – выдохнули разом человек пять, не меньше.

– Убив их, она сказала: «Розелла». Я не знаю, кто это такая…

Симуляция снова перешла в режим стоп-кадра. Я увидела, что дядя с беспокойством смотрит на меня.

– Похоже, тебе все это дается слишком тяжело. Мне очень жаль. Но тебя однозначно травмирует эта ситуация. Думаю, на сегодня хватит. Тебе пора покинуть конференцию… Мы с Кандриссой и сами справимся.

– Но…

И вдруг оказалось, что я разговариваю с пустотой. Я сидела в темной капсуле, со считывателем мыслей на голове, и понимала: кем бы или чем бы ни была эта «Розелла», мой дядя знал о ней и ему было что скрывать.

Глава 6

Выйдя из капсулы, я решила остаться в своей комнате. Слезы катились по щекам, меня трясло. Я сидела и прислушивалась к отдаленным выкрикам очередных манифестантов, которые митинговали где-то около Зоны Возрождения. Смотрела в окно на вращающуюся сферу и голубой логотип в виде замка с тремя башнями.

Подо мной, внизу, оружейная комната. Можно взять позитрон, направить на себя и превратиться в ничто. Мрачная мысль. Я попыталась выгнать ее из головы.

Попробовала почитать книги по философии – раньше они всегда мне помогали, но не в этот раз. Может быть, потому что я взялась за Платона – древнего философа, труды которого я собиралась изучать в Оксфорде. «Иногда даже справедливость приносит вред».

Можно ли сказать, что я в такой же ситуации?

Стоило ли бороться за справедливость, если родителей уже не вернуть? И вообще, что такое справедливость? Единственное, чего мне по-настоящему хотелось, так это жить в мире без Эхо. Я никогда не смогу чувствовать себя спокойно, зная, что эти машины всегда где-то рядом – как сейчас в доме у дяди Алекса. Машины, которые могут убивать.

Я подошла к окну. Посмотрела на водосток. Он был в полном порядке. В ту ночь, когда Дэниел карабкался к моему окну, он пытался добраться до меня. Я очень сомневалась, что он должен был выполнить какую-то работу.

С этими мыслями я вышла из комнаты. Пару мгновений постояла у лестницы, прислушиваясь, нет ли поблизости Эхо.

И тут мне на глаза попалась одна картина. Я сразу ее узнала.

Ночь, старинная улица освещена фонарем, которых уже лет двести никто не видел. Но небо над улицей не темное, а голубое, залитое солнцем, с облаками, похожими на сахарную вату. На картине одновременно изображены ночь и день. И это не Пикассо и не Матисс. Она написана художником, которого звали Рене Магритт. «Империя света», любимая мамина картина. Интересно, знал ли об этом дядя Алекс? Может, и знал. А что, если он получал какое-то извращенное удовольствие, покупая вещи, которые мои родители, да и большинство людей, не могли себе позволить?

Я посмотрела на свои руки – они все еще дрожали. Конечно, проще всего вернуться в комнату и надеть нейродетекторы. Но я этого не сделала. Я хотела и дальше чувствовать страх. Хотела оставаться собой. А еще я хотела увидеть дядю Алекса и спросить его, глядя в глаза, почему он заставил меня снова пережить этот ужас. Хотя я и понимала, что, скорее всего, он повторит то же, что сказал на виртуальной пресс-конференции.

– Дядя Алекс? – позвала я. – Дядя Алекс, где вы?

Я услышала чьи-то шаги. Кто-то бежал из его офиса по лестнице. Это была Кандрисса. Она сосредоточенно отдавала мысленные команды с помощью ментального провода и встрече со мной явно не обрадовалась.

– Я ищу дядю.

Она подошла ко мне и заговорила тихо и холодно:

– Понимаешь ли ты, сколько у него важных дел? Какая ответственность лежит на его плечах?

– Конечно, понимаю.

– Он не будет всю жизнь нянчиться с крошкой-племянницей.

Я сердито смахнула слезу.

– Я об этом и не прошу. Нянька мне не нужна. Мне уже пятнадцать.

С улицы донесся шум. Опять протестующие…

На этот раз голоса раздавались ближе. Я вспомнила, как дядя рассказывал о том, как манифестанты пытались прорваться в дом. Я осмотрела холл. Дорогую мебель. Нанообои, деревья на которых медленно покачивались на ветру, мягкий ковер, произведения искусства. Все вокруг отличалось от мира снаружи. Мира, полного озлобленных людей, у которых очень мало денег и которые потеряли работу, потому что их заменили Эхо.

– Твой дядя очень добр. Даже чересчур добр для человека, занимающего такое положение. Он пытался все уладить с твоим отцом, предлагал ему деньги. Ты знала об этом? Два года назад. Миллион союзных долларов! Однако твой отец был настолько эгоцентричен, что отказался.

Я не знала, правду ли она говорит, и снова заплакала. Заплакала по-настоящему, как пятилетняя девчонка. И сделала это перед последним человеком на Земле, которому хотела бы показать свои слезы. Но она все-таки вытащила носовой платок из заднего кармана брюк. Может, она была права – я и есть ребенок? Большой пятнадцатилетний ребенок. Кандрисса протянула мне платок.

– Вот, возьми. Не волнуйся, он сделан из ткани с наночастицами и очищается автоматически. На нем не выживет ни одна бактерия.

Я взяла платок.

– Спасибо.

– Твой дядя внизу. Но на твоем месте я бы дала ему побыть одному. Видишь ли, он немного расстроен.

– Расстроен?

– Да, из-за тебя. Из-за того, как ты вела себя на пресс-конференции.

Я почувствовала, как во мне поднимается злость.

– Я не сделала ничего плохого – просто рассказала, что чувствую. И могла бы еще много чего рассказать, если бы меня оттуда не выкинули.

Кандрисса сурово смотрела на меня, а в ее глазах, затемненных ментальным проводом, мерцали отблески крошечных отрывков текстов из ее информационных линз.

– Как ты не можешь понять?! Твоя история должна быть четкой и понятной. И ты не должна рассказывать журналистам то, что в эту историю не укладывается. Забудь, что сказала Алисса. Это не имеет никакого отношения к делу. Журналисты – идиоты. Половина из них выступает против всего, что делает твой дядя. И они разжигают протестующих, большинство из которых – террористы.

– Они не террористы.

– Некоторые из них призывают убить твоего дядю.

– Я этого не знала.

Она на секунду закрыла глаза, чтобы отправить срочное мысленное сообщение, а потом снова обрушилась на меня:

– И, несмотря на то, что полиция на его стороне, пресса все время на него нападает и подпитывает ненависть протестующих. А тут еще ты подлила масла в костер. Им нужны простые факты, которые можно легко использовать против твоего дяди.

Она поколебалась, но все же добавила ледяным тоном:

– Твой отец был одним из них.

– Неправда! Он никогда не нападал на дядю Алекса.

– Напрямую – нет.

– Он вообще этого не делал! – возмутилась я.

Ее яркие губы сжались.

– Вряд ли он пытался облегчить ему жизнь. Ты знаешь об их отношениях только с одной стороны. Твой дядя – хороший человек. Он стремится сделать мир лучше. Каждый год он жертвует пять миллиардов союзных долларов на благотворительность. Могу поспорить, ты этого не знала…

Я покачала головой. Стремится сделать мир лучше?.. Может быть, несмотря на все разногласия, они с папой не так уж сильно друг от друга отличались.

– Тебе очень повезло, что он заботиться о тебе. Не будь он так великодушен, ты бы вообще сейчас осталась без крыши над головой. Если бы ты была племянницей Лины Семпуры, то уж точно оказалась бы сейчас на улице.

Она замолчала и подняла руку, как будто желая сказать «стоп»:

– Прислушайся! Прислушайся к тому, что происходит снаружи.

Возгласы протестующих слились в какой-то рык.

Кандрисса выглядела встревоженной. Ее белая кожа стала еще белей:

– О, нет! О боже, нет!

– Что произошло?

Она посмотрела на меня, а потом отвернулась:

– Они перелезли через стену.

– Что? – я не совсем понимала ее.

Она побежала к лестнице.

– Найди Яго. Манифестанты пытаются прорваться в дом. Они хотят убить Алекса. Они могут причинить вред и Яго.

– Вызвать полицию?

– Полицейские уже должны быть в курсе. Чтобы перебраться через стену, протестующие должны были уничтожить охрану.

Она исчезла на первом этаже, а я услышала еще более громкий шум и крики. И у меня снова возникло то самое чувство – чувство предельной концентрации внимания, когда смерть притаилась рядом.