Текст книги "Assassin’s Creed. Валгалла: Сага о Гейрмунне"

4

В громадном зале усадебного дома было тепло и светло от множества масляных ламп. В дальнем конце очага на вертеле жарились остатки поросенка. Куски мяса стали коричневыми и шипели, капая жиром на огонь и наполняя зал восхитительным ароматом. Стоило Гейрмунну войти, как дружно залаяли псы. Мужчины и женщины поднялись со скамеек, приветствуя его. Они пожимали ему руки и хлопали по плечам. В зале собрались отцовская родня и его клятвенники, но было много и гостей: торговцев, ремесленников и посланцев из других земель и от других правителей. Все радовались благополучному возвращению Гейрмунна.

Не желая никого обидеть, он приветствовал всех, но невольно морщился, когда чужие пальцы касались раненой руки. Ему хотелось поскорее вырваться из людского кольца. Стейнольфур угадал его мысли.

– Пожалуй, довольно мять ему бока, – сказал Стейнольфур, выходя вперед, чтобы расчистить Гейрмунну путь. – Пропустите парня. Матери не терпится поцеловать его безбородую щеку.

Гейрмунн поблагодарил клятвенника кивком и поспешил дальше. Он шел мимо тяжелых закопченных столбов, что подпирали верхние балки и крышу, мимо тканых шпалер, привезенных отцом из земли франков. Гости рангом поменьше, считавшие себя не вправе приветствовать сына конунга у дверей, торопились сделать это сейчас, склоняя головы. Гейрмунн отвечал им кивками и шел дальше.

Его внимание привлекла одна гостья – женщина его возраста или чуть старше. Она была в доспехах. Воительница со шрамом, пересекавшим левую щеку и спускавшимся к шее, и золотистыми косами. В свете ламп они казались бронзовыми. Эту женщину Гейрмунн видел впервые, однако мужчина рядом с нею был ему знаком: Стюрбьёрн, ярл из Ставангера, что к югу отсюда. Вместе с ними стоял и Браги Боддасон – старый скальд из Гёталанда. Все трое приветствовали Гейрмунна кивками. В зеленых глазах женщины он прочел любопытство. Так бывало всякий раз, когда люди впервые видели сыновей Хьёра, прозванных Адскими Шкурами.

«Кто же она такая?» – подумал Гейрмунн, ответив на приветствия, но не остановившись. Он прошел мимо отцовского трона и удалился за резную перегородку, отделявшую большой зал от семейных покоев.

Брата он увидел в совещательной комнате, где отец в узком кругу принимал посланцев и заседал с советниками. Хамунн лежал на полу, на подстилке, прикрытый шкурами, снятыми с постели. Так удобнее было работать двум врачевательницам. Хамунн крепко спал. Его грудь вздымалась медленно и ровно, как приливная волна. На лбу блестел пот.

Отец с матерью стояли у ног Хамунна, спиной к Гейрмунну. Но мать обернулась, едва он вошел.

– Гейрмунн! – воскликнула она, крепко обняв его. – Благодарю богов за твое возвращение.

Гейрмунн тоже крепко обнял мать, потом спросил:

– Как он?

– Ирса сказала, что будет жить, – ответил отец. – Но жар пока не спадает. Врачевательница Тюра говорит, что он потерял много крови. Она посоветовала накормить его лепешкой из свиной крови. Мы закололи свинью. Теперь он спит.

– Как его рана? – спросил Гейрмунн. – Я сделал все, что мог, но…

– Мы перевязали рану, – сказала Тюра. Гейрмунн увидел из-под меха край повязки. – Дочь мне помогала. Но ты, Гейрмунн, молодец. Рана заживет, и рука Хамунна будет действовать, как прежде.

Слова врачевательницы вытащили из сердца Гейрмунна ядовитый шип страха.

– Спасибо, Тюра.

– А ты-то как? – спросила мать, осторожно коснувшись его руки. – Когда Хамунн очнулся, он сказал, что ты тоже ранен.

– Был ранен. Обо мне позаботился Стейнольфур.

– Стейнольфур? – удивилась Тюра. – Этот старый эгдир?

Решительным шагом она направилась к Гейрмунну. Казалось, врачевательница идет на войну.

– Позволь-ка мне взглянуть.

На самом деле Тюра и не спрашивала позволения, ибо повела Гейрмунна к длинному столу и усадила на отцовский стул во главе стола. Там она заголила ему руку и внимательно осмотрела следы врачевания Стейнольфура.

– Ромашка? – с похвалой в голосе спросила она. – Инга, подай мне чистую тряпку. Повязка вся грязная.

Повязка, наложенная Стейнольфуром, казалась Гейрмунну вполне чистой, но он не стал спорить с врачевательницей. Дочка Тюры поднесла к столу корзину с орудиями материнского ремесла.

– Вот так-то лучше, – сказала Тюра. – Сейчас я тебя заново перевяжу.

Она смазала рану липкой, жгучей мазью собственного изготовления и стала перевязывать.

– Рана у тебя совсем не пустяшная, – сказала мать, подойдя к сыну и положив руку ему на плечо.

Только сейчас Гейрмунн заметил, что ее глаза покраснели от слез или бессонных ночей, а может, от того и другого. В черных волосах матери прибавилось седины.

– Прости, что заставил тебя поволноваться.

– Еще бы не заставил, – сказал отец.

Конунг стоял в нескольких шагах, заложив руки за спину. Он тоже выглядел усталым и изможденным. Кожа над темно-каштановой бородой была бледнее обычного. Однако Гейрмунн сразу почувствовал: отец тревожился не столько за него, сколько за Хамунна. Тем не менее Гейрмунн заставил себя сказать:

– Отец, я сожалею, что так вышло.

– Главное, вы оба дома, и твое здоровье не внушает опасений, – вмешалась мать.

Ее голос звучал твердо. Ее слова были чем-то вроде сигнала к перемирию. В ответ отец лишь пробурчал что-то невнятное.

Вскоре Тюра закончила перевязку. Мать поблагодарила врачевательницу и проводила их с дочерью в общий зал, где им предстояло заночевать на свободной скамейке. Тюра и Инга останутся в усадьбе, пока у Хамунна не спадет жар. Может, и дольше. Все зависело от желания конунга и конунги. Гейрмунн сидел, все так же положив руку на стол. Он ждал, когда отец заговорит первым.

– Прежде чем уснуть, твой брат рассказал нам о случившемся.

– Волки, – рассеянно кивнул Гейрмунн, вперившись в широкие волокна древесины. – Хамунн храбро сражался с ними.

Конунг выслушал сына, затем подошел к столу. Гейрмунн едва не вскочил, едва не подчинился инстинктивному желанию освободить законное место конунга. Но досада и злость, словно якоря, удержали его на месте. К удивлению Гейрмунна, отец сел на соседний стул, устало ссутулившись. Конунг вздохнул, потер глаза и лоб. Гейрмунн вспоминал слова Стейнольфура, мысленно укрепляя свою оборону.

– Хамунн храбро сражался с волками, – повторил отец его слова. – Это и есть твой подробный рассказ о случившемся?

Раньше, чем Гейрмунн успел ответить, конунг продолжил:

– Был бы жив твой дед, он бы сказал, что родственные узы не защищают от зависти и вероломства. – Отец кивнул в сторону большого зала. – Можешь не сомневаться, там хватает мужчин и женщин, думающих, что только дурак мог спасти брату жизнь. Особенно рискуя собственной. Они отдают дань благородству твоего поступка, но считают тебя дураком.

– А ты? Что думаешь ты?

Конунг сощурился:

– Я никогда не сомневался, что ты – человек чести. Тебе недостает терпения, мудрости и сдержанности. Зато дури и беспечности – хоть отбавляй. Отправился в горы, навстречу опасности, совершенно неподготовленным.

В душе Гейрмунн соглашался с отцовскими словами, но признавать это не хотел.

– Сыновьям конунга не возбраняется охотиться.

– Помолчи. Не отрицай того, что очевидно каждому в этом зале, включая твоего клятвенника. Одно дело, если бы своими безрассудными действиями ты подверг опасности себя одного. Ты рисковал жизнью брата. – Отец подался вперед. – Ты рисковал жизнью будущего конунга Ругаланна.

Жжение, вызванное мазью Тюры, ослабло, сменившись отвратительным зудом. Гейрмунн по-прежнему держал руку на столе, не поддаваясь желанию почесать рану. Он сидел, не шевелясь.

– Конунг, я давно знаю, что ты почитаешь важнее всего.

Отец резко выдохнул и откинулся на спинку стула, качая головой.

– Твои слова и поступки свидетельствуют, что не напрасно ты родился младшим сыном. Как отцу, мне больно это говорить, но, как конунг, я обязан сказать. У тебя нет ни характера, ни мудрости, требуемых правителю, но сильнее всего меня страшит, что ты так и не обретешь этих качеств.

Вернулась мать. Вместе с нею вбежал ее верный пес Свангр. Глядя на могучего элкхунда, Гейрмунн вспомнил волков, с которыми ему и Хамунну совсем недавно пришлось сражаться. Только собачьи глаза, преданно глядящие на мать, показывали, что Свангр подчиняется людям.

Конунга посмотрела на мужа и сына.

– Вижу, вы так и не залатали свои разногласия.

– Как ни прискорбно, но не залатали, – ответил конунг, взглянув на Гейрмунна.

– Мне тоже жаль, – сказал Гейрмунн.

Свангр подбежал к подстилке Хамунна, понюхал его плечо и лег, протяжно заскулив.

– Он поправится, – сказала псу конунга. – Не тревожься.

Пес качнул мордой, затем устроился у постели Хамунна, как караульный у городских ворот. Конунга с улыбкой посмотрела на верного элкхунда.

– Стюрбьёрн ждет, – сказала она мужу.

– Уже поздно. Разве нельзя поговорить с ним завтра?

– Все зависит от того, в каком настроении ты его застанешь. – Конунга села напротив мужа. Гейрмунн оказался между отцом и матерью. – Если нужно, он обождет. Но он знает, что наши сыновья благополучно вернулись. Время еще не перевалило за полночь. Вряд ли он поймет твое нежелание говорить с ним.

Конунг нахмурился, затем кивнул:

– Ладно. – Он повернулся к Гейрмунну. – Ступай и пришли сюда Стюрбьёрна.

Гейрмунн поднялся со стула. Мать хотела взять его за руку, но не успела. Гейрмунн быстро покинул совещательную комнату, вернувшись в большой зал. Стюрбьёрна он застал на прежнем месте, только теперь ярл не стоял, а сидел на скамье вместе с зеленоглазой воительницей. Браги куда-то исчез. Увидев Гейрмунна, оба прекратили разговор. Гейрмунн, как мог, подавил неутихший гнев и учтиво сообщил ярлу:

– Отец согласен тебя принять.

Стюрбьёрн допил из рога остатки эля и встал. Был он высок и широкоплеч, но годы его полной силы остались позади.

– Твоему отцу повезло. Оба его сына живы, – сказал ярл.

Гейрмунн заподозрил в его словах скрытый смысл и даже оскорбление. Но где коренился этот смысл и в чем состояло оскорбление, не знал, а потому не мог дать должного ответа. Гейрмунн молча наклонил голову. Стюрбьёрн отправился в хорошо знакомую ему совещательную комнату. Гейрмунн смотрел ярлу вслед, сознавая, что даже в своем нынешнем состоянии Хамунн присутствовал там, куда его не позвали.

– А ты, значит, младший брат, – сказала воительница, глядя на него. – Гейрмунн Адская Шкура. – Она указала на освободившееся место. – Садись.

Невзирая на усталость, любопытство не позволило Гейрмунну сесть рядом. Он стоял, вместе с воительницей глядя на пищевой очаг, расположенный перпендикулярно длинному центральному очагу, обогревавшему зал.

– Тебя это раздражает? – спросила она.

– Что именно?

– Прозвище – Адская Шкура.

Гейрмунну не хватало терпения отвечать на подобные вопросы.

– Это прозвище отец дал нам обоим.

– Ты не ответил на вопрос.

Гейрмунн повернулся к ней. Воительница была старше его всего на несколько лет. От нее пахло дымом и морем, а в глазах было что-то знакомое. Что-то вроде родства, влекущего к ней.

– Кто ты? – спросил он.

Ее усмешка подсказывала: зеленоглазая воительница знала, что Гейрмунн уклонялся от ответа на ее вопрос, и решила не настаивать.

– Меня зовут Эйвор.

– Рад знакомству с тобой, – сказал Гейрмунн, склоняя голову. – Не знал, что у Стюрбьёрна есть дочь.

– Я не его дочь, хотя одиннадцать последних лет он растил меня, как своего ребенка.

– Тебе повезло. А где же твой настоящий отец?

Эйвор отвернулась и стала изучать взглядом зал. Гейрмунн подумал, что своим вопросом обидел ее.

– Прости мою напористость. Я устал и плохо соображаю. Можешь не отвечать, если…

– Мой отец мертв, и это не тайна. – Она невесело улыбнулась. – Кое-кто здесь наверняка знал моего отца. Возможно, эгдир, с которым ты пришел.

– Стейнольфур? А ему откуда знать твоего отца?

Эйвор надолго припала к рогу с элем.

– Потому что моего отца убил не кто иной, как Хьётве, правитель эгдиров.

Гейрмунн проглотил ком в горле, потеряв дар речи.

– Хьётве явился в отцовскую усадьбу, чтобы убить гостившего у нас Стюрбьёрна. Это ему не удалось, а отца он убил.

– Как звали твоего отца?

Эйвор хмуро посмотрела в рог с элем и покачала головой:

– Не имеет значения. Он умер как трус.

Гейрмунна ошеломили искренние и в то же время оскорбительные слова Эйвор о своем отце.

– Ты говоришь очень вольно.

– Я говорю правду, – возразила она. – Есть разница между болтливым и честным языком. Я выношу только один из них.

Гейрмунн задумался над ее словами и вдруг понял, почему она показалась ему знакомой. Как и у него, рунный камень ее жизни был про́клятым местом, кишащим призраками. И от прошлого, вырезанного на этом камне, ей было не убежать. Искренность Эйвор воодушевила его.

– Меня раздражает, – сказал он.

– Что именно?

– Когда меня называют Адской Шкурой.

– Тогда я не буду тебя так называть, – сказала Эйвор, подавая ему рог с элем.

Гейрмунн принял рог и отпил эля.

– Может, тогда ты скажешь правду и о том, почему ты здесь?

Усадьба Стюрбьёрна в Ставангере находилась на другой стороне Бокнафьорда, а его земли занимали изрядную часть южной оконечности Ругаланна на границе с Агдиром. Ярл вполне мог считать себя конунгом Ругаланна, но его мнение не подкреплялось ни силой, ни властью. С незапамятных времен Ругаланн принадлежал тому, кто владычествовал над проливом Кармсунн. Нынче это был отец Гейрмунна.

– Стюрбьёрн хочет поговорить с твоим отцом о Харальде.

– Каком Харальде?

– Правителе Согна.

Гейрмунн кивнул. Согн находился к северу от Ругаланна, на другой стороне Хурдаланна. Ходили слухи, что между Харальдом из Согна и Эйриком – правителем Хурдаланна возник спор чести, создавший напряженность на границе.

– При чем тут Харальд? – задал новый вопрос Гейрмунн.

– Стюрбьёрн ему не доверяет. Слишком много воинов отправились в Англию. Хурдаланн ослаблен. Агдир тоже. Стюрбьёрн считает: надо что-то делать и как можно скорее, пока аппетиты Харальда не стали безудержными.

– Ты не считаешь, что такие дела разбираются на Гулатинге?[5]5
  Гулатинг – древненорвежский прообраз апелляционного суда.


[Закрыть]

– Гулатинг у Харальда в руках.

Гейрмунн вновь отхлебнул из рога.

– В таком случае речь идет о войне.

– Естественно, – пожала плечами Эйвор.

Легкость, с какой она говорила о подобных вещах, сочеталась с ее воинским одеянием. Судя по кожаным доспехам и кольчуге, Эйвор сражалась часто, и некоторые бои были тяжелыми.

– Сдается мне, что ты успела побывать во многих битвах, – сказал Гейрмунн.

Эйвор повернулась к нему и стала разглядывать так, словно собиралась купить. Она придирчиво осматривала его лицо, ладони, костяшки пальцев и раненую руку.

– А мне сдается, что твои битвы можно пересчитать по пальцам, но тебе хочется повоевать.

– Твой язык остается честным, – сказал Гейрмунн.

– Как твои успехи в набегах? Отец наверняка дал тебе корабль и людей.

Гейрмунн не ответил, но его молчание было красноречивее слов. Эйвор недоуменно посмотрела на него, взяла рог и допила остатки эля. Воцарилось молчание. От жара пищевого очага и запаха медленно подгорающих свиных костей у Гейрмунна закружилась голова. Он почувствовал усталость. Эйвор он видел впервые. Вдобавок она была приемной дочерью отцовского соперника. Но что-то в ее облике и поведении подсказывало Гейрмунну: ей можно доверять. Он хотел ей доверять, как бы безрассудно это ни звучало.

– Нет у меня корабля, – наконец признался Гейрмунн. – Я вошел в зрелый возраст, но отец не дает мне даже плохонького суденышка.

Эйвор молча слушала его.

Гейрмунн подался вперед, и вдруг что-то впилось ему в бедро. Он хотел посмотреть, потом вспомнил: это волчий клык, брошенный в сумку, висящую на боку.

– Здесь нет ни земли, ни дичи, чтобы прокормить каждое брюхо, – шепотом произнес он.

– О чем ты?

– Да так. Просто кое-кто считает меня дураком, спасавшим жизнь брата. Может, и ты согласишься. Может, я и впрямь дурак. Но если и я заговорю честным языком, то скажу: меня в Авальсснесе ничего не держит.

– Тогда ты должен отправиться в другие края, – сказала Эйвор. – Почему у тебя нет корабля?

Гейрмунн смотрел на языки пламени и угли очага.

– Отец не верит, что набегами можно построить крепкое конунгство. Он говорит, нельзя строить королевство только на краденом золоте и серебре. Потому-то он и укрепляет Ругаланн и Авальсснес через союзы и торговлю. Он много торгует с землей франков, знает, как обстоят там дела. Франки строят королевства без набегов и разбоя.

Эйвор хмыкнула:

– У франков это называется войной.

– Знаю.

От дыма очага жгло в глазах, и они слезились. Гейрмунн зажмурился, но заслониться от жжения в груди не мог.

– Не важно, как это называется.

Он почувствовал, что Эйвор встала. Тогда он открыл глаза. Эйвор стояла и смотрела на него. Ее взгляд потеплел, и в нем появилось сочувствие.

– Мы со Стюрбьёрном отплывем с утренним приливом. Устала я за долгий день. Пойду поищу место для сна. Но мне было приятно поговорить с тобой, Гейрмунн. Знай: хотя я и говорю правду, я не выбалтываю то, что другие поверяют мне в откровенном разговоре.

– Спасибо. – Гейрмунн наклонил голову. – Мне тоже было приятно говорить с тобой, Эйвор. Я попрошу богов даровать вам со Стюрбьёрном безопасное плавание.

Эйвор сделала шаг, потом остановилась, обернулась:

– Если и впрямь тебя ничего здесь не держит, непременно отправляйся в другие края.

Дружески улыбнувшись, она ушла. Гейрмунн смотрел ей вслед, пока она не исчезла в толпе гостей.

Пора было подумать и о собственном ночлеге. Но тут перед ним выросли Стейнольфур и Шальги.

– Как все прошло? – спросил Стейнольфур.

Он обгладывал потемневшую свиную кость.

– Как ты и ожидал. Но я не настроен об этом говорить, – ответил Гейрмунн.

– Не буду досаждать. Нам уйти?

– Погодите. – Гейрмунн понизил голос. – Мне нужна твоя помощь. Собери людей.

Здоровый глаз Шальги немного округлился, но парень промолчал. Стейнольфур швырнул кость на пол, где ее тут же нашел какой-то пес.

– Каких людей? – спросил Стейнольфур.

– Тех, кто способен грести на веслах и сражаться. Тех, кто ради серебра покинет моего отца и Авальсснес.

– Таких людей полным-полно, – усмехнулся Стейнольфур. – Но зачем тебе клятвопреступники? Тебе нужны свободные люди, которые добровольно отправятся с тобой и не предадут тебя.

– Можешь найти этих людей? – спросил Гейрмунн, хотя Стейнольфур давно намекал, что готов их собрать, если ему понадобится команда. – Так, чтобы заполнить корабль?

Стейнольфур взглянул на Шальги. Парень смотрел на них, улыбаясь во весь рот. Страх перемежался у него с радостным возбуждением, словно он давно этого ждал.

– Мне понадобится время, – сказал клятвенник. – Но людей мы соберем.

– Собирай, но тихо, – попросил Гейрмунн.

– Так у тебя есть корабль? – удивился Шальги.

– Пока нет. Но будет, – пообещал Гейрмунн.

5

Рана на руке Гейрмунна полностью зажила, как и плечо брата, хотя тот выздоравливал медленнее.

Наступила зима, а с нею и всегдашние бури. Большинство кораблей пережидали зиму в бухтах. Лишь немногие отваживались, наравне с китами, плавать по свирепым волнам. Путников, прибывающих в Авальсснес, поуменьшилось, равно как и гостей в усадьбе Хьёра. Меж тем Стейнольфур, не теряя времени, набирал людей, готовых принести клятву на верность Гейрмунну и отплыть с ним летом, если к лету у младшего сына конунга появится корабль.

Пока что корабля не было.

Гейрмунн собрал все имевшиеся средства, но их не хватало на покупку или постройку корабля, даже если бы ему удалось проделать это втайне от отца, в чем он сильно сомневался. Несколько раз Гейрмунн подумывал обратиться за помощью к матери. У нее имелось серебро и золото. Может, она поддержит сыновние устремления? В этом Гейрмунн тоже сомневался. Оставался Хамунн, однако Гейрмунну не хотелось раскрывать брату свои замыслы. Пусть Хамунн окончательно поправится. Так Гейрмунн говорил Стейнольфуру и Шальги, умалчивая о другом, в чем пока не признавался даже себе. Прежде он безоговорочно доверял брату. И вдруг доверие пошатнулось.

Началось это с волчьих шкур.

Хамунн прилюдно подарил их отцу, сказав, что одержал победу над волками в честь конунга Хьёра. О том, что нескольких волков убил Гейрмунн и что эти шкуры сдирал не он, а младший брат, Хамунн в своей хвастливой речи умолчал. О замысленном обмане Гейрмунн узнал наравне со всеми. Гейрмунна это рассердило. Он промолчал, но с того дня усомнился в верности брата.

Когда тяжкое владычество зимы над морями и ветрами подошло к концу, корабли вновь поплыли, и Авальсснеса достигла весть о прибытии Гутрума. Датчанин собирался встретиться с Хьёром, призвав норвежцев примкнуть к флотилии Берси и отправиться на завоевание Англии. Гейрмунн расценил эту весть как сигнал: если он хочет заполучить корабль, надо действовать быстро. Он пригласил Хамунна порыбачить. Это была их первая вылазка после неудачной прошлогодней охоты.

Отправились недалеко: в западную часть острова. Леса там были пореже, а в бухтах кричали красноножки, снуя между скал и ухватывая длинными клювами рыбу. Добирались верхом. Всю дорогу братья молчали и продолжали безмолвствовать, когда остановились возле бухточки, удачно защищенной от морских волн несколькими островками. Вода здесь была синей и спокойной. Места эти славились обилием рыбы, однако к полудню на удочки братьев не попалось ни одной рыбешки.

– Видно, Эгир сегодня против нас, – наконец нарушил молчание Хамунн.

За время болезни он заметно исхудал. Только недавно к его смуглой коже стал возвращаться прежний оттенок.

– Эгир, но не другие боги, – ответил Гейрмунн.

Удивленный ответом, Хамунн повернулся к брату.

– Море предлагает и другие возможности, – сказал Гейрмунн. – За морем есть богатства, которые могут стать нашими. Я говорю про Англию.

Хамунн отложил удочку. С севера вдруг подул ветер, пахнущий морской солью и несущий сказания о землях, где холод и лед властвовали постоянно.

– Что за странные слова? – спросил Хамунн.

– Слышал про датчанина по имени Гутрум?

– Конечно слышал. – В голосе брата ощущалось недоумение: как Гейрмунн мог подумать, что он не слышал про Гутрума. – При чем тут Гутрум?

Гейрмунн смотрел вдаль; туда, где за скалами островков плескались высокие морские волны, а дальше лежал безбрежный океан.

– А что, если нам уплыть вместе с ним?

Хамунн искоса посмотрел на Гейрмунна и улыбнулся, словно вдруг раскусил шутку. Но улыбка быстро погасла и не вернулась. Кажется, он понял, что брат не шутил.

– Плыть с флотилией Берси почетно, – продолжал Гейрмунн. – В Англии мы прославим наши имена, как когда-то наш дед. Сыновья Хьёра и Льювины вернутся в Авальсснес, стяжав богатство и славу.

Северный ветер усилился и теперь гнал морские волны, нарушая спокойствие бухты. Он трепал волосы Хамунна, взлохмачивая косы. Хамунн взглянул на небо, где теснились облака. Присев на корточки, он стал вытаскивать лески удочек.

– Надо возвращаться, а то нас накроет бурей.

– Брат, послушай меня. – Гейрмунн перешагнул через камни, разделявшие их, и подошел к Хамунну. – Гутрум приедет в отцовскую усадьбу. Я собрал людей, готовых принести нам клятву на верность. Нужен лишь корабль, и тогда мы поплывем.

– Ты собрал людей? – Хамунн застыл с мокрой удочкой в руках. – Каких?

– Свободных. Они согласны на мои предложения.

Хамунн молча смотал оставшиеся удочки – ни одна не принесла улова. Затем встал.

– Что ты можешь им предложить?

– То же, что и тебе. То, что предлагают нам Гутрум и Берси. Земли саксов и их богатство.

– Вот только корабля у тебя нет. – Хамунн принялся сматывать удочки брата, чуть морщась от оставшейся боли в плече. – Теперь понятно, зачем ты позвал меня на рыбалку.

– Да, мне нужен корабль, – согласился Гейрмунн. – И твоя помощь в разговоре с отцом. Тебя он послушает.

– Значит, ты хочешь заполучить отцовский корабль и забрать с собой его людей? Людей из Ругаланна?

– Я же сказал: это вольные люди.

– И они готовы стать твоими клятвенниками?

– Да.

Ветер бушевал вовсю. Облака стремительно неслись по небу и быстро закрыли солнце. Смотав оставшиеся удочки, Хамунн поспешил к лошадям. Гейрмунн последовал за ним.

– Если ты поплывешь со мной, они станут и твоими клятвенниками, – сказал он брату.

Хамунн убрал удочки и, не сводя глаз с неба, отвязал от коренастой сосны лошадь, после чего забрался в седло.

– Если поскачем быстро, может, обгоним дождь. Но эта буря…

– Послушай, брат. – Гейрмунн ухватился за поводья лошади Хамунна. – Я чувствую: это моя судьба. Она меня зовет. Обещаешь мне помочь?

– Сделаю что смогу, – вскинул голову Хамунн.

– О большем не прошу, – сказал Гейрмунн.

Он вскочил в седло, и братья галопом понеслись домой, подгоняемые ветром и дождем. Буря нагнала их у самых ворот Авальсснеса.

Через шесть дней на длинной ладье, полной датчан, приплыл Гутрум.

Гости пировали в большом зале. Жарко пылал очаг. Мать Гейрмунна, нарядившись в шелка из земли франков и надев золотые и серебряные украшения, подала медовуху. Первый рог она протянула мужу, второй – Гутруму. Датчанин, сидящий рядом с Хьёром, очень отличался от отца Гейрмунна и Хамунна. Пальцы Гутрума были унизаны кольцами и перстнями, тунику украшала вышивка, а на плечах лежала меховая накидка. Пояс туники переливался драгоценными камнями, несомненно добытыми в набегах. Ему было лет сорок или чуть больше. Судя по многочисленным шрамам, жизнь не была к нему милосердна. Гутрум все делал со страстью: ел, смеялся. Гейрмунн представил, какой грозой оборачивается его страсть во время битвы.

– Все рассказы о дружелюбной конунге Ругаланна оказались правдой, – говорил Гутрум. – Твои красота и изящество, конунга Льювина, известны повсюду, хотя, как убеждаюсь, лучше один раз тебя увидеть.

– Благодарю тебя, ярл Гутрум, – ответила мать и поклонилась.

Гейрмунн знал: каждый мужчина, появлявшийся в замке Хьёра, считал себя обязанным высказать Льювине восхищение, хотя втайне им не нравился и вызывал недоверие цвет ее кожи, жесткость волос и разрез глаз. Но похвалы Гутрума казались искренними.

– Если все женщины Бьярмаланда столь же красивы, как ты, – продолжал датчанин, – странно, что твои сыновья до сих пор не поплыли туда за женами.

– А если ты, ярл Гутрум, льстишь женщинам в каждом усадебном доме, где бываешь, удивительно, что тебе по-прежнему нужны корабли, – засмеялась конунга.

– Так вам известно, зачем я приплыл? – с улыбкой спросил Гутрум.

– Конечно известно, – ответил конунг Хьёр. По тону чувствовалось, что он счел вопрос несколько оскорбительным. – Но говорить о делах мы будем не раньше, чем поедим.

Датчанин широким жестом обвел зал.

– Уверен, мужчинам и женщинам Ругаланна захочется узнать, с какими вестями я прибыл.

– Нет, – отрезал конунг. – Говорить мы будем наедине.

Датчанин поковырял в зубах, потом кивнул:

– Как пожелаешь.

Услышав о цели приезда Гутрума, Гейрмунн посмотрел на брата и едва заметно кивнул, напоминая Хамунну об их договоренности. Тот мельком взглянул на отца и ответил таким же кивком.

– Когда вторгнувшиеся в круг говорят, они меняют погоды оружия, – сказал скальд Браги, сидевший рядом с Гейрмунном.

Гейрмунн повернулся к старику. Четырнадцать лет назад, когда Браги впервые появился в усадьбе Хьёра, его борода уже была седой. Кое-кто принимал его слезящиеся глаза и рассеянную улыбку за признаки старческого слабоумия, но Гейрмунн знал: за эти годы острый ум скальда ничуть не пострадал, а глаза подмечали каждую мелочь. Он любил Браги и всегда благодарил богов за то, что этот человек живет в Авальсснесе.

– Какую погоду оружия ты предсказываешь? – негромко спросил у скальда Гейрмунн.

– Я не предсказатель. Но война чем-то схожа с крестьянским трудом. В преддверии зимы что конунг, что раб могут пожать лишь то, что посеяли весной.

– Не уверен, – возразил Гейрмунн. Он доел последний кусок свинины и ломтем ячменного хлеба подобрал остатки подливы на тарелке. У подливы был вкус орехов из темного подлеска. – Порою война является к конунгу без приглашения.

– Верно. – Браги глотнул эля. – Сорняки тоже являются без приглашения. Но заботливый крестьянин знает, как уберечь от них урожай.

– А что ты скажешь о наводнении? Или голоде?

– Сейчас ты говоришь о делах богов. О судьбе.

– Тогда ответь: как быть с судьбой?

– Трус убежден, что проживет вечно, если не ввяжется в бой, но перемирия со смертью не заключишь. – Браги положил руку Гейрмунну на плечо. – Если судьба нашла тебя, смело выходи навстречу. Это единственно правильный шаг.

Гейрмунн засмеялся. Пир за столом продолжался. Гости Авальсснеса отличались неукротимым аппетитом. Доски с угощением пустели, едва появлялись на столе. Эль и медовуха текли не только в глотки, но и по бородам датчан. Наконец настало время для разговоров. Конунг встал из-за стола и направился в совещательную комнату. Вслед за ним пошла конунга, за нею – Гутрум и Хамунн. Гейрмунн хотел присоединиться к ним, однако Браги взял его за руку.

– В молодости я участвовал в таких делах, – сказал он, глядя вслед ушедшим.

Гейрмунн же только вступил в пору молодости, и младшему сыну конунга не терпелось оказаться в совещательной комнате.

– Хочешь, чтобы я попросил отца…

– Ой нет. – Браги отпустил его руку. – В молодости такие дела меня интересовали. А нынче уже нет.

Гейрмунн нахмурился:

– Тогда зачем ты меня…

– Хочу, чтобы ты встретился со мною возле погребального кургана твоего деда. Завтра, на восходе.

– Встретиться с тобой? – недоуменно покачал головой Гейрмунн. – Я что-то не понимаю.

– Сейчас поймешь. Я хочу поговорить с тобой, но не сейчас. Хочу отдать тебе кое-что, но не здесь. И сделать это я хочу перед курганом твоего деда, на восходе солнца.

Гейрмунн кивнул, по-прежнему ничего не поняв.

– Ну ладно. Я буду там.

– Вот и славно. А теперь иди, говори о погоде, – сказал скальд, отпуская Гейрмунна.

Слова Браги озадачили его, одновременно вызвав любопытство. Хмурясь, Гейрмунн прошел в совещательную комнату. Отец вполне мог выгнать его. Гейрмунн мысленно приготовил возражение, но оно не понадобилось. Когда он вошел, Гутрум уже говорил. Датчанин сидел на противоположном конце стола. Увидев Гейрмунна, Гутрум умолк.

– Извини, что помешал, – пробормотал Гейрмунн.

– Извинения излишни, – ответил Гутрум. – Пусть оба сына послушают то, что я намерен сказать.

Гейрмунн сел рядом с матерью, напротив брата. Отец попросил датчанина продолжать.

Гутрум по привычке потянулся за элем, но стол, накрытый полотняной скатертью, был пуст. Не смутившись, датчанин продолжил свою речь.

– Сдается мне, причина моего появления в ваших краях – отнюдь не тайна. Я хочу поговорить об Англии. Датчане вместе с небольшим отрядом норвежцев одержали внушительные победы над саксонцами в Нортумбрии. Хальфдан Рагнарссон укрепился в Йорвике, откуда стал завоевывать Восточную Англию. Вскоре он захватит Мерсию, и тогда у англичан останется только Уэссекс.