Текст книги "Ангела Меркель. Самый влиятельный политик Европы"

Гельмут Коль и процесс объединения

То, что происходило тогда в политическом мире, в который вскоре должна была вступить Ангела, характеризовалось головокружительной скоростью, редко встречаемой в политической истории. В конце ноября, 28 числа, Гельмут Коль удивил всех и предложил объединить Германию. Не говоря о каком-то конкретном графике, Коль представил план из десяти пунктов, составленный им при помощи и участии доктора Руперта Шольца. Последний в свое время был министром обороны в правительстве Коля, но весной канцлер отправил педантичного профессора-юриста в отставку, после чего тот вернулся к преподаванию на кафедре юриспруденции в Мюнхенском университете. Однако позже политики помирились, после того как Коль признал свою неправоту.

По предложению Коля два государства должны были постепенно слиться в одно, в результате чего Восточная Германия была бы просто поглощена Федеративной Республикой; это можно было без труда сделать согласно 23-й статье Основного закона, которая была написана в расчете именно на такой, до того момента чисто гипотетический, случай. Коль не консультировался предварительно ни с Михаилом Горбачевым, ни со своим другом – французским президентом Франсуа Миттераном, не говоря уже о британском премьере Маргарет Тэтчер или американском президенте Джордже Буше (старшем). Иногда политика – это игра-действие, в котором играющий должен воспользоваться моментом.

Однако прежде чем великие державы успели отреагировать на предложение немецкого канцлера, режим Восточной Германии развалился окончательно. 3 декабря политбюро ушло в отставку. Те, кто еще пару недель назад пресмыкались перед ними, теперь подвергли своих прежде неприкасаемых и грозных коммунистических хозяев унизительной критике. При нормальных обстоятельствах члены восточногерманского парламента делали, что велят, принимая предложенные законы и исполняя роль живой печати. Но ситуация изменилась. Блокпартиен – бессильные прежде буржуазные партии – разорвали коалицию с коммунистической партией, и немалое число депутатов-коммунистов при этом присоединилось к ним. Эрих Мильке, министр государственной безопасности, едва слышно молил коллег: «Но я же люблю человечество, люблю, люблю всех людей». Эти жалкие слова потонули в презрительном смехе и издевательских выкриках.

Парламент Восточной Германии принял резолюцию о том, что монополию СЕПГ на власть необходимо разрушить, и через три дня, 4 декабря 1989 г., разгневанная толпа штурмом взяла штаб-квартиру Штази в Лейпциге. 7 декабря политические партии впервые встретились за круглым столом для переговоров и решили, что следует провести свободные выборы.

Когда Гельмут Коль 19 декабря посетил Восточный Берлин, этого самого нехаризматичного из политических лидеров встретили, как рок-звезду. Его сын Вальтер, сопровождавший отца в этой поездке, вспоминает: «От того, что я видел, захватывало дух. С нашего приподнятого места мне было далеко видно, вся Унтер-дер-Линден, насколько видел глаз, была заполнена людьми, собравшимися посмотреть на это историческое событие».

Коль действовал быстро. Канцлер, казавшийся политическим пассивом всего несколько месяцев назад, когда газеты открыто писали о возможном «цареубийстве», теперь оказался на своем месте. «Поскольку виртуозность – это достоинство, приписываемое нами обычно исполнительским искусствам, политику часто определяют как искусство», – писала Ханна Арендт, американский политический философ немецкого происхождения, в книге «Между прошлым и будущим». В те декабрьские дни 1989 г. и в первые месяцы 1990 г. Гельмут Коль, бывший до того объектом для насмешек интеллигенции, виртуозно исполнял свою политическую партию. Десять пунктов его плана застали всех – и друзей, и врагов – врасплох. Социал-демократы, за очень заметным и громогласным исключением бывшего канцлера Вилли Брандта, скептически отзывались о благах воссоединения. Но политика Коля медленно, но уверенно завоевывала поддержку.

Коль в то время был нее единственным, кто действовал быстро и демонстрировал политическую инициативу. Существовала приблизительная договоренность с Хансом Модровом, в то время премьер-министром Восточной Германии, о том, что выборы в восточногерманский парламент должны быть проведены в мае. Но после поездки в Москву Модров вернулся с новыми указаниями: выборы состоятся раньше, 18 марта. Лидер коммунистов знал, что СЕПГ контролирует обширную сеть местных организаций, и был спокоен в своей уверенности в том, что за восточногерманскую коммунистическую партию проголосует больше людей, чем ожидалось.

У его западного визави не было другого выбора, кроме как принять новую дату. Правда, Коля больше всего беспокоили не коммунисты, а возрожденные социал-демократы. Считалось, что восточную СДПГ на этих выборах ждет успех, и это могло стать проблемой для планов Гельмута Коля по скорейшему объединению. Мало того, из-за этого вся идея объединения могла быть на неопределенное время положена под сукно.

Коль также сознавал, что восточная ХДС влечет за собой тяжелый багаж, поскольку эта партия прежде была одной из Блокпартиен, поддерживавших СЕПГ и сотрудничавших с ней в годы диктатуры. Эту проблему отчасти можно было нейтрализовать посредством альянса с Демократическим пробуждением и еще одной партией правого крыла – Немецким социальным союзом, организованным в Лейпциге в декабре 1989 г. С другой стороны, работа с восточной ХДС – формально это была другая юридическая единица, отличная от ХДС на Западе, – имела свои преимущества. Восточная ХДС могла похвастать обширной сетью членов и более чем 5000 избранных на местных выборах политиков в муниципалитетах по всей Германии. Если бы этих людей удалось каким-то образом мобилизовать, то у ХДС появилась бы стихийная организация, которой у социал-демократов не было. Ведь хотя западная СДПГ вливала в Восточную часть страны немалые деньги и делались опытом, социал-демократам не хватало организации опытных активистов на местах, а это было самое главное.

У Коля и его союзников было организационное преимущество, но ему приходилось соблюдать осторожность, чтобы его поведение не ассоциировали с тем, как ведет себя «белый господин» в колонии. Он, конечно, хотел держать ситуацию под контролем, но важно было выдержать дистанцию и позволить восточным немцам самостоятельно провести выборы – по крайней мере номинально. Он договорился с Лотаром де Мезьером, превосходным музыкантом (он играл на скрипке в Берлинском симфоническом оркестре, прежде чем пойти учиться на юриста). Тщедушный очкарик де Мезьер, с одной стороны, был близок к режиму, но с другой, являлся ведущим членом лютеранского сообщества и даже выступал адвокатом в интересах своей религиозной братии. При этом он познакомился с отцом Ангелы Меркель, Хорстом Каснером, и это означало также, что он вполне укладывался в тот образ ХДС, который Коль хотел представить Востоку.

Колю необходимо было расширить свою популярность. У ХДС, по крайней мере на этом этапе, было мало шансов завоевать собственную популярность; отсюда союз с Демократическим пробуждением. Проводя предвыборную кампанию совместно с признанными оппозиционными группами, Коль получал возможность нейтрализовать обвинения в том, что ХДС – перебежчики. Демократическое пробуждение, восточный ХДС и Немецкий социальный союз договорились вступить в коалицию под названием Альянс за Германию. Формальная договоренность об этом была достигнута на встрече 30 января 1990 г.

Коль рисковал тем, что у его новых «друзей» на Востоке может развиться мания величия, но он заранее предусмотрел такую возможность и разработал резервный план на тот случай, если Лотар де Мезьер, лидер Демократического возрождения Вольфганг Шнур или лидер Немецкого социального союза пастор Ганс-Вильгельм Эбелинг начнут создавать ему сложности. Коль и его советники провели тщательную подготовку и проявили надлежащую предусмотрительность. Еще в феврале Коль получил данные о том, что де Мезьер в свое время работал агентом Штази под псевдонимом «Черный». У канцлера Западной Германии не было лишнего времени, чтобы тратить его на де Мезьера, Шнура или Эбелинга. В своем дневнике Коль с легкой иронией писал о том, что три новичка в политике передрались из-за добычи еще до выборов. Вот как Коль вспоминает встречу с ними: «Вскоре вспыхнуло настоящее сражение, потому что Кирхнер из восточного ХДС сказал, что в случае победы ХДС премьер-министром должен стать де Мезьер, но Дистель, заместитель Эбелинга, не хотел иметь ничего общего с человеком “в красных носках”, он даже назвал де Мезьера предателем».

Коль понимал, что может нейтрализовать любого из них одним росчерком пера, но позволял им играть в свои игры.

На этом этапе Ангела Меркель не имела практически никакого веса в политике. В какой-то момент она подхватила политический вирус и была очень решительно настроена принять участие в новом демократическом эксперименте. Она попросила – и получила – трехмесячный неоплачиваемый отпуск в Академии наук. Роль, которую она играла в этот период, не была видной или блестящей, но не была и незначительной, и впервые в своей ультра-короткой политической карьере она была избрана на официальный пост. 23 января 1990 г. в Берлине состоялась региональная конференция Демократического пробуждения. Делегаты сошлись на том, что им нужен официальный представитель. Ангела вызвалась стать этим представителем. Провели голосование, и она выиграла, хотя других кандидатур и не было. В сравнении с выборами, которые ожидали ее в будущем, те выборы в молодежном клубе им. Жерара Филипа были простой формальностью.

Должность, на которую выбрали Ангелу, была подчиненной и незначительной в масштабе страны, но все же это была уже роль, а не просто лицо из массовки. Вскоре стало ясно, что она более чем способна выполнять эту работу. На первый взгляд вступление в Демократическое пробуждение нельзя назвать удачным карьерным ходом, но на самом деле именно этот поступок, какими-то окольными путями, дал Ангеле возможность блеснуть. Человек, работающий в небольшой партии, имеет неплохой шанс быть замеченным.

Вольфганг Шнур, лидер Демократического пробуждения, имел о себе весьма высокое мнение. Достаточно было взглянуть на его кричащие галстуки и прическу, при виде которых на ум приходили звезды американского рок-н-ролла 1950-х гг. Во всяком случае, Шнур не страдал излишней скромностью, заявив в самом начале избирательной кампании, что считает свою кандидатуру очевидным выбором на пост премьер-министра Восточной Германии. Неудивительно, наверное, что человек с таким самомнением не нашел времени встретиться с простыми партийными функционерами и официальными лицами, которых Гельмут Коль направил для помощи Демократическому пробуждению, к примеру, с политическим консультантом Гансом-Христианом Маасом.

Шнур выступал на единой платформе с Колем и считал себя равным ему. И это тоже дало Ангеле Меркель шанс. Когда для встречи с ним прибыла делегация из Фонда Конрада Аденауэра, главного мозгового треста ХДС, он велел Ангеле поговорить с ними. «Но у меня нет никакого официального поста», – возразила она. Шнур отреагировал быстро: «Тогда я назначаю вас официальным представителем всей партии». Меркель вспоминает, что «с этого момента все пошло довольно хорошо» – или, если быть точными, все пошло довольно хорошо для нее. Бедному Шнуру повезло меньше. Он слишком зарвался, и гордыня его сгубила. Всего за четыре дня до выборов, 12 марта 1990 г., журнал «Шпигель» разместил статью, в которой неопровержимо доказывалось, что Шнур прежде был тайным агентом Штази. Его друзья, и в первую очередь пастор Эппельман, отказывались верить в эту историю. Как мог человек, много лет бывший его другом, предать его? Невозможно. Однако все опасения и сомнения этого священнослужителя, вероятно, рассеялись после того как он прочитал досье Штази, полученное «Шпигель» от переметнувшегося бывшего шпиона. При поступлении на службу в Штази Шнур получил приказ «активно влиять на негативные и враждебные силы в Восточной Германии, в первую очередь на пастора Эппельмана».

Результатом этих откровений стали истерические сцены и хаос в штаб-квартире партии в Доме демократии. У самого Шнура случился нервный срыв, и он был помещен в психиатрическое отделение больницы Св. Эдвиги. После воссоединения страны он был исключен из Германской ассоциации адвокатов, а позже осужден за нарушение параграфа 241 Уголовного кодекса – за передачу Штази информации на своих клиентов.

Эппельман и другие были подавлены, шокированы и парализованы. Что-то необходимо было предпринимать, и за дело, к всеобщему удивлению, взялась Ангела Меркель. «Я вышвырнула вон всех западных журналистов, чтобы можно было хотя бы начать ясно мыслить, – вспоминает она. Конечно, можно отнестись к этим словам как к попытке политика изобразить в позитивном ключе собственную способность действовать в критических обстоятельствах, но если разобраться, то описание того дня, данное Меркель, выглядит довольно спокойным по сравнению с рассказом одного из журналистов, ставших свидетелями ее решительных действий. Радиожурналист Томас Шварц вспоминал: «В офисе стоял полный бедлам, все были страшно подавлены, а СМИ жаждали крови… Но Ангела Меркель была спокойна и сосредоточенна, и все мужчины, занимавшие высокие посты, ориентировались на эту молодую женщину, как будто ничего естественнее в мире и быть не могло». Все отметили ее способность разрешать сложнейшие тупиковые ситуации. Разоблачение Шнура как агента Штази не пошло на пользу Демократическому пробуждению. Партия набрала всего 0,92 % голосов и умудрилась получить горсточку мест в восточногерманском парламенте только за счет союза с ХДС. Это было сильнейшее разочарование. Некоторые оптимисты в партии предсказывали ей больше двадцати процентов, и даже опросы показывали популярность Демократического пробуждения на уровне десяти процентов. Большим сюрпризом на выборах стало то, что партия де Мезьера добилась успеха там, где потерпели неудачу ее союзники. Получив 40,8 % против жалких 21,9 % у СДПГ, ХДС завоевал возможность сформировать правительство большинства, твердо поддерживающее идею скорейшего воссоединения. СЕПГ на выборах получила внушительные на первый взгляд 16,9 %, но ведь прошло меньше года с момента, когда сияющий Эгон Кренц объявлял, что СЕПГ завоевала 99,9 % голосов на муниципальных выборах. Все изменилось.

Результаты оказались неожиданными. Фаворитом считалась СДПГ, а теперь де Мезьеру приходилось учиться управлению и принимать участие в переговорах об объединении. Задачи были хаотичны и сложны для провинциального адвоката. И снова этой неожиданности суждено было предоставить Ангеле новые возможности, но дорога к вершине была ухабиста, и только целеустремленность, неформальные связи и чистая удача позволили ей добиться успеха.

Ночь после выборов и восхождение Ангелы

Ангелу результаты выборов разочаровали, но не удивили, а только сделали еще более решительной. Демократическое пробуждение собралось тогда в ресторане «Цур-Мюле» в районе Пренцлауэр-Берг, на северо-востоке города, но Ангела быстро ушла и направилась во Дворец республики, где заседал восточногерманский парламент. Она понимала, что в ближайшие месяцы Демократическое пробуждение сможет играть лишь подчиненную роль, а она успела уже нацелиться на более высокие рубежи. Теперь важно было солидаризоваться с победителями. Во Дворце, когда ей удалось проникнуть внутрь, царил всеобщий хаос. Она видела, как брали интервью у Лотара де Мезьера, но так и не смогла поговорить с ним лично. Не собираясь упускать свой шанс, она прошла до ресторана быстрого питания «Кленовый лист», расположенного в торговой галерее в советском стиле на Фишеринсель в центре Берлина, где ХДС праздновал победу большим банкетом. Ангела попыталась проникнуть внутрь, но ее завернула охрана, поскольку у нее не было ни пресс-карты, ни пригласительного билета. Подавленная, отвергнута и разочарованная, она прошла пешком четыре километра обратно до Цур Мюле. Время было уже за полночь.

К ее огромному удивлению, в гостях у павших духом членов Демократического пробуждения в этот момент находилось важное лицо, Лотар де Мезьер, – и она сразу же с ним заговорила. Он хотел продемонстрировать солидарность; она хотела подобраться поближе к его внутреннему кругу. Он пообещал ей, что Демократическое пробуждение не будет забыто, и уехал. Настроение Ангелы заметно улучшилось. Она вновь отправилась на Фишеринсель, где проходил банкет ХДС, и на этот раз ей удалось проникнуть внутрь. Целеустремленность и упорство помогли, и удача пришла. Она познакомилась с еще одним де Мезьером – Томасом. Позже ему суждено было сыграть важную роль в ее жизни – и стать инструментом ее карьерного роста: «Я отправилась на послевыборный банкет ХДС и там познакомилась с Томасом де Мезьером, кузеном Лотара де Мезьера, работавшим к тому же с ним в качестве советника. Мы поговорили о том, какую политику следует проводить, и он обещал мне, что Демократическое пробуждение не будет забыто».

Ангела умела превращать налаживание связей в настоящее искусство и, должно быть, ей удалось произвести впечатление. Во всяком случае, когда Томас и Лотар де Мезьеры встретились на следующий день, в разговоре всплыло ее имя. В голове только что избранного премьер-министра Восточной Германии начал складываться пазл. Он вспомнил, что «знал какого-то довольно либерального лютеранского пастора, у которого была дочь», которую ему когда-то рекомендовали. Теперь он понял, что эта дочь – не кто иной, как та молодая женщина, которая с таким энтузиазмом говорила с ним накануне в штаб-квартире Демократического пробуждения. По случайному совпадению – и благодаря ее настойчивости – это была та же женщина, с которой его брат разговаривал на банкете ХДС. Но можно ли ей доверять? Годится ли она в команду, которую де Мезьер сегодня собирал? Он начал задавать вопросы. Ганс-Христиан Маас был политическим советником западногерманского министерства развития, направленным на Восток для помощи тамошним политическим партиям, находящимся пока в зародыше, в поиске и утверждении себя. Маас, ставший одним из советников де Мезьера, помогал политику ХДС собирать команду. Он имел очень четкое представление о том, кого хочет видеть в команде премьер-министра. Он был полон решимости найти среди местных талантливого человека, который представлял бы широкий спектр политических мнений. На одной из встреч в декабре он вспомнил женщину, обладавшую всеми качествами, необходимыми, чтобы уравновесить слабого на первый взгляд и неопытного де Мезьера. Но кто она? Эта женщина, объяснил герр Маас, – «ученый-исследователь, она очень дисциплинирована и деятельна. Она из Демократического пробуждения, так что идеально укладывается в коалиционную арифметику». Оказалось, все они говорили об одном и том же человеке, и это была доктор Ангела Доротея Меркель.

Ганс-Христиан Маас, сын пастора, студентом бежавшего из Восточной Германии, был человеком действия. Он добыл адрес Ангелы в Пренцлауэр-Берге, поехал туда и позвонил в дверь. Она была удивлена. Формально она осталась без работы и без особого энтузиазма думала о том, что придется возвращаться в Академию наук и писать статьи о каких-то никому неведомых аспектах квантово-молекулярной динамики, вибронных взаимодействиях и других эзотерических вопросах, так занимавших ее всего несколько месяцев назад. Она была рада видеть герра Мааса, но одновременно заинтригована. «Вы помните?» – спросил ее Маас. Ей ли не запомнить их встречу! Как вспоминал позже Маас: «Не успела Меркель договорить, как мы уже сидели в моей машине и ехали в восточногерманский парламент».

Через три дня Ангеле предложили должность заместителя пресс-секретаря нового парламента Восточной Германии – по существу, второй по значению пост в новом отделе по связям с общественностью, начальником которого был назначен Маттиас Гелер. Это было существенное повышение, обеспечившее ей также значительную прибавку жалованья; она теперь зарабатывала роскошную сумму в 2500 марок в месяц – вдвое больше того, что она получала в Академии. Пара дней ушла на то, чтобы разобраться в необходимых бумагах – ведь процедура найма чиновников еще не была проработана. 9 апреля 1990 г. Матиас Гелер получил письмо из Италии: «Принимаю предложенный мне пост с благодарностью», – говорилось в письме. Оказывается, Ангела поехала отдохнуть в Италию, что само по себе указывало на то, как сильно все изменилось. Полгода назад поездка на Запад была бы попросту невозможна. «Мой партнер получил приглашение на конференцию на Сардинию, и мне захотелось поехать с ним. Я много работала и заслужила пару дней на солнце». Сразу же по возвращении началась работа.

Благодаря знанию языков она оказалась куда более востребованной, чем ожидала сама. Нужно было много ездить по миру, а теперь уже бывшая химик-исследователь никогда особенно не занималась своим гардеробом. Это немного забавляло коллег и привлекало к ней симпатии Лотара де Мезьера: «Внешне она очень походила на студентку, да и вела себя очень по-студенчески». В сравнении с другими женщинами в брючных костюмах и на шпильках, сандалии и джинсы Ангелы плохо укладывались в профессиональный дресс-код. «Во время поездки в Москву нам пришлось пойти и купить ей пиджак и новые туфли», – вспоминал де Мезьер. Может, внешне Ангела и не походила на профессионального дипломата, но в ее работе никому не удавалось найти недостатков: «Как пресс-секретарь правительства, она была лучшим и самым отзывчивым официальным источником информации в Восточном Берлине», – сказал позже Детлев Алерс, старший корреспондент газеты «Вельт». Связи Ангелы и ее репутация как профессионала росли день ото дня, но в политике она по-прежнему была, по существу, мелкой сошкой.

Выборы дали новому правительству мандат на объединение, но перспектива единой Германии радовала не все великие державы. Горбачев не отказался еще от своей идеи Нового европейского дома. Он все еще видел «Новую Германию» – как говорили тогда коммунисты – нейтральной страной, что подразумевало вывод из нее американского ядерного оружия. Президент США Джордж Буш хотел обратного: единой Германии в НАТО.

С точки зрения международного права, две сверхдержавы обязаны были договориться с Францией и Соединенным Королевством – еще двумя державами – победительницами во Второй мировой войне. Последняя была недовольна. Маргарет Тэтчер никогда не скрывала своей неприязни к Германии вообще и к Гельмуту Колю в частности. После выборов в Восточной Германии британская премьер-министр не смогла сдержать себя: «Франция и Великобритания должны объединиться сегодня перед лицом германской угрозы, – сказала она французскому послу в Лондоне. – Коль способен на все. Он стал другим человеком и уже сам не понимает, кто он такой. Он видит себя хозяином и начинает действовать как хозяин».

Однако события развивались не так, как хотелось Тэтчер. Она недооценила мастерство и решительность человека из земли Рейнланд-Пфальц, как канцлер любил себя называть. То, что Коль был немного провинциален и потому его часто недооценивали культурные коллеги, играло в его пользу. Горбачев описывал его как «деревенщину» и говорил Миттерану: «В Советском Союзе даже последний политик в провинции думает на шесть ходов вперед. Но только не он». Недооценка Коля дорого обошлась этому русскому.

Миттеран, в принципе, был более сговорчив, хотя и опасался последствий стремительного объединения. В разговоре с президентом Бушем, который спросил, поддерживает ли он «как президент Франции» воссоединение Германии, француз ответил, что он «не против, если Восток изменится», и что «если немцы этого хотят, мы не будем возражать».

Миттерана больше всего беспокоило будущее Горбачева, и у него были основания для тревоги. Советский лидер лично попросил Миттерана помочь ему избежать объединения Германии и предупредил, что если он этого не сделает, то ему, Горбачеву, грозит опасность быть смещенным и замененным на военный режим. Со временем скепсис француза лишь усиливался; он даже сумел успокоить страхи Маргарет Тэтчер. «Горбачев никогда не примет объединенную Германию в составе НАТО, а американцы никогда не согласятся на то, чтобы Германия вышла из альянса, так что не беспокойтесь», – говорил француз своему британскому визави. Миттеран все более уверивался в том, что объединение не состоится, и, не оглядываясь на него, разыгрывал европейскую карту: это, казалось, ничем не грозило. Он заявил, что если бы Европейский союз усилился, то объединенная Германия не стала бы проблемой. Отсюда: «Все, что мы можем предпринять, это сделать Европейское сообщество более привлекательным, чтобы Германия, когда она со временем объединится, предпочла ЕС вечному балансированию между Востоком и Западом».

Именно в такой блестящей идее и нуждался Коль. Если ЕС усилится, Германия не будет представлять угрозу, а станет просто крупной страной – «Соединенными Штатами Европы». У Франции будет общая валюта с Германией и остальными странами континента, а Горбачев получит какой-то вариант своего Общеевропейского дома. Джордж Буш, поддерживавший Коля, тоже был доволен. Германия останется членом НАТО, хотя и на определенных условиях.

Все были довольны, за одним заметным исключением: Маргарет Тэтчер. Британский премьер-министр вновь переоценила свои силы. Ее неуступчивая позиция по объединению Германии – она была жестко против – привела только к тому, что ее оттеснили на обочину, и остальные страны смогли без помех двигаться вперед.

Разумеется, Коль должен был заплатить за сделку. Но, с учетом всех тревог и страхов, Горбачев запросил много меньше, чем опасался Коль. Две Германии договорились, что войска НАТО не будут размещаться на земле бывшей Восточной Германии, что восточные границы Германии не будут оспариваться, и что Германия выплатит Советскому Союзу 55 млрд дойчмарок в виде подарков и займов на льготных условиях. Сумма была значительной – она соответствовала ВВП Западной Германии за восемь дней – но в данных условиях могла считаться небольшой ценой за воссоединение страны.