Текст книги "Ангела Меркель. Самый влиятельный политик Европы"

Кренц объявлял себя реформатором, но ему трудно было добиться, чтобы его принимали всерьез; вообще, в нем трудно было увидеть человека, который хотел бы порвать с прошлым, для формирования которого он так много сделал. День ото дня основы его власти размывались все сильнее, не только потому, что каждая его попытка успокоить ситуацию встречалась усилением протестов, но также и потому, что Маркус Вольф и Ханс Модров активно пользовались своим положением для подрыва авторитета нового лидера.

У Кренца оказались связаны руки. С одной стороны, ему приходилось атаковать старую гвардию и представляться новым человеком, но при этом внимательнейшим образом следить за соперниками. Он выбрал стратегию «душить в объятиях»: решил предоставить своим оппонентам рычаги влияния и сделать их ответственными за свои действия. Это была неплохая тактика, которая с успехом использовалась и прежде. 7 ноября 1989 г. Кренц предложил Модрову сменить на посту премьер-министра Вилли Штофа и уволить внушавшего страх министра государственной безопасности Эриха Мильке. Пост премьер-министра значил не особенно много. Такая тактика представлялась разумной и осмотрительной. Но события вскоре опрокинули все планы Кренца.

Одной из самых насущных политических проблем восточногерманского режима был непрерывный поток граждан ГДР в Чехословакию и через Венгрию на Запад. Хонеккеру удалось на время отменить ту относительную легкость, с которой восточные немцы могли ездить в соседние коммунистические страны. Первым действием Кренца на новом посту стала отмена запрета на поездки в Чехословакию. Новый лидер хотел, чтобы народ его любил; он жаждал популярности и считал, что нашел верное решение. Он решил открыть границы с Западом.

9 ноября 1989 г. в 18:30 Гюнтер Шабовски – к тому моменту неофициальный выразитель мнения Кренца – дал пресс-конференцию. Он сообщил о снятии всех ограничений на поездки на Запад. Он говорил без всякой конкретики, просто сказал, что с этого момента «частные поездки за рубеж можно будет предпринимать без предъявления доказательств лояльности».

Риккардо Эрман, 60-летний корреспондент итальянского новостного агентства Agenzia Nazionale Stampa Associata, задал простой вопрос:

– Когда это решение вступит в силу?

Коммунистический чиновник посмотрел растерянно, помолчал и сказал:

– Насколько мне известно, оно вступает в силу немедленно, – и добавил: – Без промедления.

Это заявление вызвало настоящий шок, но шок приятный для граждан Восточной Германии. Как заметил один из очевидцев этих событий: «Мы не могли поверить новостям, которые услышали по радио и телевидению. Мы сели в машину и поехали к границе, а на Шёнхаузер-аллее вышли и двинулись с толпой по Борнхольме-штрассе к стене. Когда мы подошли, пара сотен человек все еще стояли перед барьером, а некоторые из них даже опирались на него. Они болтали с часовыми и избегали любой формы агрессии. Они понимали, что люди в форме, десятилетиями высокомерно разворачивавшие их на этом месте, больше не знали, что они должны делать. В одно-единственное мгновение все самомнение, вся наглость стражей в форме куда-то испарились. Внезапно ворота отворились, и мы все протиснулись в них и двинулись по Борнхольмскому мосту».

Вечер в сауне

Был вечер вторника, а каждый день недели имел в жизни Ангелы собственную конкретную программу. Во вторник она ходила в сауну, а после этого выпивала кружку пива – ни в коем случае не две! – с кем-то из друзей. В среду утром ей нужно было в 7:15 быть на работе.

Вторник 9 ноября не должен был ничем отличаться от обычного вторника – по крайней мере, так думала Ангела. Конечно, она заметила, что множество людей идет пешком о направлению к Борнхольмер-штрассе. Чуть раньше она видела в новостях пресс-конференцию с Шабовски, но не обратила на нее особого внимания. Однако она, должно быть, все же чувствовала, что обстановка вокруг стремительно меняется, потому что позвонила матери: «Мы всегда говорили: “Когда стена падет, мы пойдем и поужинаем в ‘Кемпински’ – это роскошный отель в Западном Берлине”. Я сказала маме: “Кажется, это случилось”. Но было совершенно неочевидно, что это происходит вот так, немедленно, так что я пошла в сауну с подругой, как всегда делала в шесть часов».

Должно быть, Ангела немного перепутала время. Пресс-конференция Шабовски началась только в 18:53, когда Меркель, по идее, должна была потеть в сауне. Но подобные мелочи вряд ли имеют значение.

Когда в девять часов вечера Ангела вышла из пивной после традиционной кружки пива, на улицах царило лихорадочное оживление. Тысячные потоки людей текли бесконечными извивами и переливались через границу на мосту Бёзе. Ангела пошла вместе со всеми по мосту, который прежде был недоступен восточным немцам, тоже пересекла границу и попала в Западный Берлин. Сначала она искала телефон-автомат, хотела позвонить тете в Гамбург, но потом поняла, что у нее совсем нет западногерманских денег: «Я с кем-то встретилась и в конце концов оказалась в какой-то квартире. Оттуда я смогла позвонить. Они хотели вернуться на Ку’дам – Курфюрстендам, главная улица Западного Берлина – и отпраздновать. Но я сказала, что предпочла бы пойти домой. Мне нужно было рано вставать на следующее утро. Так много новых людей и так много общения было чересчур для меня в тот момент. Меня и так уже сильно занесло, по моим стандартам».

Точное ли это описание ее мыслей и чувств в тот момент или реконструкция задним числом (а ведь прошло уже немало лет), мы знать не можем. Но интересно, что даже этот самый эйфорический, пиковый момент в недавней европейской истории Ангела описывает в очень сдержанных тонах. Ее никогда не заносило. Она всегда придерживалась своего расписания.

На следующий день она, как полагается, отправилась на работу. А после того, как выполнила в лаборатории все свои обязанности, отправилась в Западный Берлин вместе с сестрой Иреной. Они не остались там надолго, ведь Ангелу опять ждала работа.

Через два дня после открытия границы Ангела поехала в Польшу выступать на семинаре по квантовой химии. Она очень удивилась, встретившись в поезде с коллегами: «Многие из них были по-настоящему расстроены. “Теперь не будет никакого третьего пути, все пойдет к объединению, и Восток будет укрощен Западом”», – сказал один из ее знакомых.

Польские коллеги в Университете Николая Коперника в Тору – городе на севере Польши, удивились при виде Ангелы. «Зачем вы сюда приехали, когда там происходит так много интересного?» – спросил у нее, по воспоминаниям, кто-то из польских коллег. «И дальше они говорили, что теперь объединение Германии произойдет очень быстро и что к их следующему приезду в Берлин там будет уже единая Германия. Это меня поразило, но также и открыло мне глаза». Оказалось, что «те, кто наблюдал события со стороны, лучше видели, что происходит и что будет дальше».

А события и правда развивались стремительно. «Мы один народ», – начали петь демонстранты в Лейпциге 10 ноября. Эгон Кренц быстро терял власть. Как будто мало у него было поводов для беспокойства, в эти же дни он получил мрачный доклад, подготовленный Паулем Герхардом Шюрером, директором Центрального планово-экономического агентства. Документ рисовал грустную картину восточногерманских финансов. Страна была банкротом и без внешнего вливания денег вынуждена была бы объявить дефолт по своим долгам. При этом в докладе не было представлено никаких решений. Предложения – те, что там все-таки имелись – никак нельзя было назвать конструктивными, тем более реалистичными. Единственное конкретное решение, предложенное в докладе, состояло в том, чтобы Восточный и Западный Берлин вместе приняли у себя Олимпийские игры 2004 года.

По существу, получалось, что без получения экстренного кредита в размере 123 млрд дойчмарок режиму конец. Кренц, считая, что Запад должен отблагодарить его за открытие границы, отправил на переговоры Александера Шальк-Голодковски, председателя Департамента коммерческой координации (KoKo) – правительственной конторы, ответственной за импорт западных товаров. Шальк-Голодковски был могущественным человеком и одновременно темной личностью, способной за соответствующие деньги достать что угодно. По непроверенным данным, он подрабатывал на стороне монопольной торговлей порнографическими материалами и – по тем же данным – предоставил Эриху Хонеккеру ни много ни мало 4864 порнографических видеозаписи.

Шальк-Голодковски не впервые отправлялся на переговоры с западными политиками. Так, в 1983 г. он успешно договорился с Францем-Йозефом Штраусом (тогдашним министром финансов Западной Германии) о получении кредита, который, по многим оценкам, спас тогда страну от банкротства. Но теперь ситуация была иной. Гельмут Коль говорил примирительные слова; он с радостью готов был предоставить восточным немцам столь нужное им вливание западногерманских дойчмарок, – но условия, которые он выставлял при этом, далеко превосходили не только все, чего ожидала от него восточногерманская коммунистическая партия, но и то, что требовали протестующие на улицах Лейпцига.

Обращаясь к парламенту Западной Германии, Коль сказал: «СЕПГ должна отказаться от своей политической монополии и провести свободные многопартийные выборы. При этих условиях мы были бы готовы обсуждать экономическую помощь». Это было весьма жесткое условие. Но Коль не остановился и на этом. После короткой паузы он поднял голову и добавил с характерным выговором: «Ясно также, что финансовая помощь возможна на условиях фундаментальных реформ экономической системы: отказа от плановой экономики и развития экономики рыночной».

Центральный комитет коммунистической партии принял эти условия без энтузиазма. Во всем обвинили Кренца, который вынужден был оставить пост, и премьер-министром стал Модров. Начинали сбываться высказанные в Польше предсказания коллег Ангелы Меркель. 28 ноября Гельмут Коль предложил свой план объединения Германии из десяти пунктов.

За месяц до этих событий лишь 28 % западных немцев верили в то, что две Германии объединятся в течение ближайших десяти лет. Теперь доля таких людей выросла до 48 %. Гельмут Коль оседлал волну истории и ухватился за открывшиеся возможности, которых никто даже не предвидел.

К югу от границы, в Чехословакии, коммунистический режим Густава Гусака – сторонника жесткой линии, посаженного на этот пост в 1968 г. после советского вторжения, вынужден был подать в отставку. Власть коммунистов рушилась, и всего через несколько дней Александр Дубчек – герой Пражской весны, вернулся во власть и занял в парламенте место спикера. Еще до конца декабря президентом страны стал Вацлав Гавел – драматург и бывший политический заключенный. Попытка Горбачева построить общеевропейский дом имела успех, но не такой, на какой он надеялся и какого ждал.

Падение коммунизма стало судьбоносным, историческим и совершенно неожиданным событием. «В Польше этот процесс занял десять лет, в Венгрии десять месяцев, в Восточной Германии десять недель», – шутил тогда Тимоти Гартон-Эш. Возможно, стоило бы добавить, что в Румынии позже в том же году всего после десяти часов народных протестов Николае Чаушеску был свергнут, а еще через пару дней – казнен. В те безмятежные дни трудно было не дать потоку событий увлечь тебя и унести с собой. Вполне современными, возможно, даже пророческими казались тогда строки, написанные историком девятнадцатого столетия Якобом Буркхардтом, очевидцем революцией 1848 г.: «Всемирно-исторический процесс внезапно обретает устрашающую скорость: кажется, что сдвиги, для осуществления которых прежде требовались столетия, теперь являются, словно летучие фантомы, и происходят за считанные месяцы или недели. Известие носится в воздухе… все должно измениться».

Вот-вот должна была открыться новая глава в истории, и до тех пор никому не известному ученому-исследователю суждено было выйти в ней на сцену так, как никто – и меньше всех она сама – не ожидал и не мог ожидать.

Глава 5
Ангела становится Меркель

Однажды ранним вечером в пятницу одинокий «трабант-601» пыхтя, медленно и тяжело пробирался по северо-восточным пригородам Восточного Берлина. Он добрался до шоссе A114, проехал мимо природного парка Барним на Цеденикер-штрассе, повернул направо на Дорфштрассе и наконец преодолел последние несколько километров до городка Темплин. Водитель ехал по приглашению, но реально ее прибытия никто не ожидал. Брат Ангелы – Маркус, и ее отец Хорст часто приглашали ее принять участие в семинарах, которые они устраивали для политических диссидентов и интеллектуалов. Они делали это много лет, но до сих пор она всегда чем-нибудь отговаривалась: «была занята», «извините, но появилось срочное дело» и т. п. Иными словами, сплошные отговорки и оправдания.

Но в этот день, 23 сентября 1989 г., она вдруг объявилась на невинном семинаре с темой, звучавшей скорее философски: «Что такое человек?» Это было едва завуалированное прикрытие для политической дискуссии вокруг ситуации в стране. Никто в тот момент еще не подозревал, что Берлинская стена может пасть, и многих участников семинара тревожило – по словам Хорста Каснера, – что «ситуация может выйти из-под контроля». Как рассказывалось в предыдущей главе, протесты тогда уже начались в нескольких крупных восточногерманских городах, но было еще совершенно неясно, что произойдет дальше.

И Хорст, и Маркус были связаны с организацией «Нового форума» (НФ) – оппозиционной группы, основанной Катей Хавеман (вдовой диссидента Роберта Хавемана), сын которой работал вместе с Ангелой в Академии наук.

Возможно, именно благодаря этой связи Ангела начала испытывать более практический интерес к политике. Прежде ее отношения с политикой в основном ограничивались тем, что политику она обсуждала во время (очень частых) перерывов на кофе в лаборатории. По мере того, как процесс реформ набирал ход, Ангела начала посещать семинары в Гефсиманской церкви в Берлине, где участники обсуждали вопросы прав человека на довольно абстрактном философском уровне. Ангеле, по ее собственным словам, до смерти наскучили эти метафизические по сути дискуссии: «Я считаю, что в политике важен результат». Идея анархистской стихийной демократии была ей чужда, она была уверена: «Без власти возникает хаос».

Возможно, поэтому Ангела почти ничего не говорила на том семинаре в Темплине несколько недель спустя. Участники семинара в большинстве своем очень оживленно обсуждали именно эти весьма философские вопросы, которые ей представлялись такими скучными.

Один из других участников каснеровских семинаров, видный западногерманский богослов профессор Кристофер Фрай, вспоминает женщину с «круглым дружелюбным лицом», которая всю встречу просидела молча. Только в воскресенье, «когда мы ехали в церковь на ее “траби”», Ангела заговорила, сказав что-то в том смысле, что «если Восточной Германии суждено меняться, то не для того, чтобы превратиться во что-то вроде Западной Германии».

Из этого можно было бы сделать вывод, что Ангела в те дни еще ничего окончательно для себя не решила. Конечно, она уже начала принимать участие в движении за реформы, что само по себе требовало немалой храбрости. Однако она еще не была готова выступить против режима. Сама она вспоминает те дни немного иначе: «Мысленно я уже отказалась от социализма. Идея о том, что мы могли бы смешать все вместе и создать какой-то другой тип социализма с человеческим лицом меня не привлекала».

В реальности все обстояло чуть более сложно, чем Ангеле хотелось бы признать. Когда видная писательница Криста Вольф имела смелость задать вопрос о том, должна ли Восточная Германия остаться социалистической страной, Ангела и Эрика Хенч, ее подруга с университетских времен и подружка на свадьбе, написали открытое письмо в весьма сильных выражениях; это письмо – судя по всему, в результате мудрого вмешательства Хорста Каснера – не было опубликовано. В этом письме Ангела и Эрика писали: «Если вы еще верите в социализм, то важно вносить свой вклад в его воплощение и прекратить полемику». Согласитесь, это не слова человека, который уже решил отказаться от философии Карла Маркса – и тем более не ответ, которого можно было бы ожидать от политика, который менее чем через год будет избран в федеральный парламент Германии от консервативной партии.

Однако времена тогда были другие, и теперь трудно обвинять в чем-то человека, выросшего при диктатуре, которая промывала мозги своим гражданам. Во всяком случае, на этом этапе Ангела никак не могла предвидеть, что однажды станет демократически избранным консервативным политиком.

Вопрос о том, что думала Ангела в те дни о будущем социализма, остается открытым. Вероятно, ее отречение было не таким непреклонным, как она хотела бы нам сегодня внушить. Но трудно сохранить ясность мышления, когда события вокруг несутся с головоломной скоростью. А обвинения в том, что она вела себя как хамелеон, которые выдвигают некоторые ее критики, все же безосновательны. Но что Ангела тогда уже знала твердо, так это то, что политика – это интересно, и что она хочет практически в ней участвовать.

Вскоре после поездки в Темплин Ангела пришла в офис организации «Демократическое пробуждение». Это была небольшая группа интеллектуалов, которую возглавлял юрист Вольфганг Шнур. Ангела узнала об этой организации от брата и вызвалась участвовать в ее работе, хотя и не проявляла особой активности. В то время ассоциация, в которую она вступила, все еще балансировала на грани законности.

Формально «Демократическое пробуждение» было учреждено в квартире, принадлежавшей лютеранскому пастору Эрхарту Нойберту, 1 октября 1989 г. На этом этапе, примерно за месяц до падения Стены, Штази еще держала ситуацию под контролем или, по крайней мере, пыталась это делать. В общем, тайная полиция пронюхала об этой встрече и, как положено, блокировала вход в церковь, где она должна была состояться. Участники встречи, однако, ожидали этого и потому собрались на квартире священнослужителя. Четыре недели спустя члены «Демократического пробуждения» наконец приняли заявление о намерениях, хотя вскоре его пришлось менять в ответ на стремительные политические перемены. Показательно сравнить эти два варианта. В заявлении от 30 октября 1989 г. сказано: «Критическое отношение “Демократического пробуждения” к реально существующему социализму не означает, что мы в принципе отрицаем идеалы социалистического общества». Месяцем позже и, что важнее, после падения Берлинской стены «Демократическое пробуждение» пело уже по другим политическим нотам. Теперь всякие разговоры о социализме были отставлены в сторону, и партия посвящала себя борьбе за «социальную рыночную экономику с высоким уровнем экологического сознания». Кроме того, партия посвящала себя преобразованию экономики в такую форму, при которой «разные формы собственности будут существовать бок о бок».

В политику

Как мы видели в предыдущей главе, через два дня после падения Берлинской стены Ангела отправилась в Польшу на научную конференцию. Разговоры с польскими коллегами заставили ее задуматься. До того момента ее связь с «Демократическим пробуждением» была неформальной, да и сама организация на том этапе представляла собой скорее политический дискуссионный клуб, чем настоящую политическую партию. Ясно было, что если Ангела хочет участвовать в настоящей политике, то ей придется примкнуть к одной из настоящих партий. Вопрос, к которой? Сначала она пошла к социал-демократам, в только что реформированную Социал-демократическую партию ГДР. Она пошла туда не одна, а вместе с непосредственным руководителем и другом Клаусом Ульрихом. Тот сразу же вступил в партию, но Ангела отнеслась к этой идее скептически: «Поначалу все было прекрасно. Кто-то приехал с Запада, чтобы все это организовать. Все были друг с другом на “ты”». Тридцатипятилетнего физика раздражало, что люди, которых Ангела видела первый раз в жизни, обращались к ней с такой фамильярностью, говорили ей «ты», а не более формальное «вы». «Все вдруг запели “Смело, товарищи, в ногу”», – с некоторым презрением вспоминала она. Это была русская песня, обретшая популярность в ходе Октябрьской революции 1917 г., хотя ее пели и во время понедельничных демонстраций в Лейпциге в 1989 г. «Это не для меня», – сделала вывод Ангела.

Что еще сильнее раздражало Ангелу, так это то, что социал-демократы с Запада обращались друг к другу «товарищ». Неудивительно, что это вызвало у нее отторжение. Не до конца ясно, думала ли она о вступлении еще в какую-нибудь из относительно устоявшихся политических партий, таких как ХДС и либералы (СвДП). Ее брат Маркус, посвятивший себя вопросам окружающей среды, вступил в «Новый форум», который намеревался составить другим партиям конкуренцию на выборах. Ангела посетила одну из встреч НФ, но и там ее постигло разочарование. Она уже имела дело со стихийной демократией, несколько месяцев назад в Гефсиманской церкви. Она была настроена скептически, но, может быть, ситуация изменилась, подумала она. Но нет, ничего не изменилось:

«Я сходила на одно из таких собраний. Там были все те, кто разделял идеи Баро, левого критика режима, о социалистическом обществе. У меня не было с ним абсолютно ничего общего. Я пошла на собрание, чтобы продемонстрировать солидарность с оппозиционным движением Восточной Германии, но мне совершенно не понравилось то, что я там увидела».

Ангела чувствовала себя сбитой с толку. Тогда казалось, что сильнейшей партией в стране будут социал-демократы, а от них она уже отказалась. Что же ей делать? К счастью для нее, «Демократическое пробуждение» решило преобразоваться в настоящую политическую партию. 17 декабря в Лейпциге собрали конференцию, на которой делегаты решили принять участие в демократических выборах в восточногерманский парламент, которые, как все считали, должны были состояться в мае 1990 г.

Ангела предложила свои услуги этой организации. Несмотря на явно избыточное образование и квалификацию, она с радостью бралась за скучные дела, которые никто другой делать не хотел. Она начала свою политическую карьеру с раздачи листовок на Мариенштрассе в центре Берлина.

Меньше чем через год после этого политический новичок, бравшийся за эти скучные и неинтересные дела, был уже членом правительства. Однако для того, чтобы ее политическая карьера стартовала, звезды должны были сойтись удивительнейшим образом, а самой Ангеле предстояло раскрыться с совершенно новой стороны, с которой прежде ее никто не видел.