Текст книги "Мы над собой не властны"

Придя вечером домой после работы, мама отвела его в сторонку.

– Расскажи, как все было на папиной лекции? Какой он был? – спросила она почему-то шепотом, со странным напряжением на лице.

Коннелл от волнения чуть не проболтался, но в последнюю секунду вспомнил свое обещание.

– Папа как всегда, – сказал он. – Я ничего не понял, что он говорил.

19

В одном медицинском журнале Эйлин прочла статью о том, что однообразный распорядок ухудшает состояние пациента, склонного к депрессии, а встряска, отход от рутины может оказать благотворное действие. Строго говоря, она не знала, вызвано ли состояние Эда депрессией, зато знала точно, что проверить это невозможно – к психотерапевту его не затащишь.

Что необходимо Эду, да и всей семье, – это выскочить из накатанной колеи. Может, переезд в новый дом выведет его из апатии? Сейчас самое время: Коннелл в будущем году начнет учиться на первом курсе, ему практически все равно, откуда ездить на занятия. А цена их дома, учитывая обстановку в районе, будет в дальнейшем только падать. Еще несколько лет, и они вообще отсюда не вырвутся.

Вот у Коукли жизнь наладилась после того, как Джека в его авиакомпании назначили директором по грузоперевозкам и они купили дом в Ист-Медоу. До переезда у Джека замечались признаки депрессии, а в Ист-Медоу он начал мастерить мебель в гараже и увлекся ландшафтным садоводством. На заднем дворе он построил плавательный бассейн. Сплошная идиллия: музыка из радиоприемника заглушает стрекотание соседских газонокосилок, мокрые следы босых ног постепенно тают на горячем бетоне, а в воздухе витает запах лосьона для загара.

Эйлин уже пять лет не повышала квартплату для семейства Орландо – а они с самого начала платили много меньше среднего. Уверенность, что сын в безопасности, перевешивала для нее упущенную выгоду. Коннелл после школы часами сидел у Орландо, на втором или третьем этаже, пока не придут домой родители. Сейчас он, правда, уже вырос и мог сам о себе позаботиться, так что благодарность Эйлин слегка поугасла.

– Я все думаю насчет дома…

Они сидели вдвоем – Коннелл сегодня ужинал у Фаршида. Эд не ответил. Эйлин уже привыкла к таким односторонним разговорам. Научилась понимать его молчание. Сегодня молчание звучало обнадеживающе – не так тягостно, как в иные дни. На него, как на белый экран, можно было проецировать свои замыслы.

– Хорошо бы у нас был свой дом, только наш. Я устала от хлопот с жильцами. А ты?

Она положила ему на тарелку немного фасоли, картошку и кусочек курицы. Без затей, но они же одни, а Эду, кажется, вообще все равно, что есть.

– Наш дом здесь, – сказал он.

– Да, конечно. Просто я подумала – может, поискать другой дом, который будет… совсем наш?

– Столько труда в него вложено.

Эд принялся резать курицу. Вместо того чтобы отрезать маленький кусочек, он распилил всю порцию на две равные половинки.

– Эд, скажи, тебе здесь хорошо?

– Да.

Он сосредоточенно резал половинки снова пополам, целиком погрузившись в эту работу.

– Нет, ты несчастлив. Не зря же ты с дивана не сходишь.

– У нас хороший дом.

Впервые Эд поднял голову и посмотрел на нее. На тарелке у него красовалась мозаика из аккуратно разложенных кусочков, но он не начинал есть.

– Район превращается черт-те во что.

– Я городской мальчишка, – сказал Эд. – Пустые улицы, редко поставленные дома – это не по мне.

Он пренебрежительно махнул вилкой.

Редко поставленные дома… Об этом Эйлин и мечтала!

– Разве плохо куда-нибудь переехать? Начать все заново? И время подходящее – Коннелл с осени тоже будет учиться на новом месте. Мы довольно много денег накопили.

– Наш дом в сто раз лучше, чем тот, где я вырос.

– Да уж, – не удержалась Эйлин. – Это точно.

Ей было неприятно, что ее выставляют какой-то стяжательницей. Она же не дворец хочет купить! Просто что-нибудь на ступеньку выше их нынешнего жилья. Она все это затеяла в первую очередь ради Эда, но какие доводы привести, чтобы не выдать истинной подоплеки?

– Надоело, что все время кто-то ходит над головой.

– Поменяемся квартирами с Линой. Она будет счастлива. Ей уже не под силу карабкаться по лестницам.

Эйлин испепелила мужа взглядом. Он уже и стручки фасоли разрезал на аккуратные половинки.

– Здесь наша жизнь, – сказал Эд.

– А не хочется попробовать в другом районе, среди других людей?

– Я не хочу привыкать к совершенно новому образу жизни.

Эйлин прикусила язык и все-таки не удержалась:

– У тебя и так уже сложился совершенно новый образ жизни.

Под ее взглядом Эд наконец-то начал закладывать еду в рот и медленно, методично пережевывать, словно заново учился жеванию. Эйлин отложила нож и вилку, чувствуя, что зрелище сводит ее с ума.

– Нам не по карману такой район, куда тебе хочется, – сказал Эд, но как-то рассеянно.

Все его внимание занимала еда: донести до рта кусочек, перемолоть зубами и проглотить.

– Да ты понятия не имеешь, чего мне хочется, – горько промолвила Эйлин.

Денежными вопросами она давно уже не занималась. За состоянием их общего счета следил Эд, и весьма тщательно. Он же вел все дела, связанные с капиталовложениями. Вложения чаще получались удачными, поскольку Эд был весьма консервативен в выборе. Вложить деньги в злосчастную «Ферст Джерси секьюритиз» его уговорила Эйлин по совету одного врача на работе. Благодаря Эду их финансовое положение было прочнее, чем у многих ровесников с такими же или даже более солидными доходами. Но решение по поводу нового дома Эйлин не могла ему уступить. Если уж не удается пробудить в нем энтузиазм, ее энтузиазма хватит на двоих.

Эйлин стала подыскивать варианты в Бронксвилле.

– Смотри, это просто идеально! – Она показала Эду объявление в газете.

– Ты знаешь мою точку зрения.

– Ну сделай мне приятное! Дом будет открыт для осмотра в субботу. Съездим, развеемся…

– На субботу у меня другие планы.

Эйлин невольно улыбнулась такой бесхитростной уловке: Эд практически никогда не планировал семейных развлечений на выходные.

– Что за планы, расскажи?

– Билеты на бейсбол.

– Ты их уже купил? Именно на эту субботу?

– Коллега на работе их для меня припас. Я сказал, что мне нужно сперва посоветоваться с женой.

Лицо Эда осветилось надеждой, словно он и вправду верил, что сумел обхитрить Эйлин. У нее не хватило духу дальше спорить. На следующий вечер Эд с гордостью показал билеты – наверняка по дороге домой купил на стадионе. Четыре штуки взял – для правдоподобия.

В субботу день выдался прекрасный – самое начало мая, чудесная погода. На лишний билет Коннелл пригласил Фаршида. Вполне взрослые пассажиры в метро шумели как подростки – одежда с фанатской символикой делала их и вовсе похожими на детей. Эйлин невольно заразилась общим настроением. На стадионе ее ждала неожиданность: вместо того чтобы подняться на самый верх трибун, как обычно, они остановились после первого пролета лестницы. Отсюда игроки на поле выглядели непривычно близкими.

Мальчишки важно уселись на свои места, явно гордясь, что сидящие на верхних рядах им завидуют. Игроки еще разминались. Мальчишки тоже вытащили бейсбольные перчатки-ловушки. Коннелл свою обязательно брал на все матчи и носил, не снимая, по нескольку часов подряд, хотя поймать мяч у него не было никакой надежды – они всегда сидели слишком высоко. А вот сейчас появился реальный шанс.

Эд отправился покупать угощение, подробно расспросив, кому что принести. Без него мальчишки совсем расшумелись. Они так и сыпали загадочными бейсбольными терминами: «горячий угол», «свечка», «мазила», «билет в оба конца». Под их болтовню на Эйлин снизошла спокойная ясность. Ей лучше всего думалось на матчах или когда Эд слушал спортивные трансляции по радио. Она знала основные правила бейсбола, и Эд ей объяснил многие тонкости, но все равно Эйлин не могла понять трепетного отношения своих мужчин к игре. Муж и сын чтили старые биты и обтерханные ловушки, словно мощи какого-нибудь святого. По правде говоря, обширные познания Коннелла вызывали у нее уважение. И ведь запомнил же столько всего! Своего рода замена научным знаниям. Когда мужчины истово изучают статистику любимой команды, в этом у них, по сути, выражается тяга к истории. Им не пришлось воевать – страна еще слишком молода, ее прошлое кажется незначительным на фоне многовековых свершений других стран, бывших соперниц. О бейсболе говорят со священным трепетом, приглушенными голосами, как о чем-то неимоверно возвышенном. Коннелл с Эдом непременно изучают отчеты о матчах после того, как прослушают радиотрансляцию или даже увидят сам матч на стадионе. Кажется, эти обсуждения для них так же важны, как и сама игра.

Эд часто восхищался тем, как ярко тот или другой спортивный комментатор описывает игру. Эйлин не могла понять, о чем речь. На ее взгляд, все подобные статьи пишутся шаблонным языком, а их выдают за повествование эпического размаха. Сама она предпочитала сосредоточиться на более непосредственных, земных впечатлениях: запах тушеного мяса с квашеной капустой; щелчки сменяющихся цифр на табло и вслед за ними гром аплодисментов; ладонь сына, победно шлепающая ее по руке.

Эд что-то давно запропал. Эйлин принялась вертеть головой, высматривая его заметную куртку «Мемберс онли». Наконец увидела его в соседней секции: Эд перегнулся через поручни и озирался, приставив руку козырьком к глазам, как дозорный на мачте. Его теребил контролер, а корешок от билета остался у Эйлин в кармане. Эд, волнуясь все сильнее, сбросил с плеча руку второго контролера. Эйлин терпеть не могла выставлять себя напоказ в общественных местах, но контролеры могли вот-вот позвать охранников, а тогда уже получится и вовсе безобразная сцена. Эйлин встала и замахала рукой, окликая Эда по имени. Он встрепенулся и вырвался от контролеров. Те, видя, что все в порядке, гнаться за ним не стали. Эд, нагруженный подносами, спустился по проходу. Эйлин раздала еду ребятам.

Эд остался стоять возле своего сиденья.

– Ты где была, черт возьми?

Эйлин украдкой огляделось, не слушают ли их.

– Здесь была, – ответила она, стараясь говорить спокойно.

Пока никто вроде не прислушивался, но дело явно шло к скандалу.

– Я тебя везде искал! – рявкнул Эд.

– Понимаю, милый, но сейчас уже все хорошо.

– Я не мог тебя найти!

– Эд, – сказала Эйлин, – я здесь. И ты здесь. Давай смотреть игру.

Мальчишки, увлеченные едой, не обращали на Эда внимания. А он все не садился, вглядываясь в толпу зрителей, словно у них на затылках были написаны ответы на какие-то важные вопросы. Фаршид без особого интереса вертел в руках блестящий, словно восковой, кренделек. А Коннелл мигом проглотил хот-дог и принялся за свой крендель. В рядах за ними уже начинали недовольно бурчать. Эйлин потянула Эда за рукав. Он рухнул на сиденье и принялся разглаживать брючины с таким усердием, словно пытался согреться или отряхивал крошки с колен.

– А где наша еда?

– Я ничего для нас не купил.

Эйлин недоуменно тряхнула головой:

– Что же мы будем есть?

– Ты ничего не просила.

– Я теперь должна просить еду?

Она отломила кусочек от кренделя Коннелла.

– Погоди-ка!

В проходе как раз показался продавец хот-догов. Эд замахал ему.

– О чем ты только думаешь? – проворчала Эйлин, принимаясь за хот-дог. – Эд, приди в себя!

– Давай смотреть игру, – ответил он.

Пару иннингов спустя игрок команды «Метс» неточным ударом отправил мяч прямо в их сторону. Время словно замедлилось; зрители застыли в леденящем душу ожидании. Ветер изменил траекторию мяча. На мгновение показалось, что он пролетит мимо. Нет, все-таки к ним! Со всех сторон болельщики тянулись к мячу, а он летел прямо в Эда. Эд неуклюже взмахнул рукой, мяч отскочил от ладони, и его схватил человек из следующего ряда.

Коннелл застыл, словно оцепенев. Рука судьбы, едва коснувшись его, прошла мимо. Мальчик весь дрожал от сдерживаемой нервной энергии, подпрыгивая, точно шарик масла на сковородке.

– Вот это да! – повторял он, обращаясь ко всем сразу – к Эйлин, к отцу, к Фаршиду, к любому, кто захочет слушать. – Ничего себе!

Удачливый болельщик, сосредоточенно глядя в пространство, принимал поздравления друзей, хлопавших его по спине. Он не хвастался и тем самым только подчеркивал свой триумф.

Эд совсем сник.

– Прости, дружище! – повторял он. – Я старался поймать его для тебя!

– Да ладно, пап.

– Ох, правда, прости… Ужасно обидно.

– Может, лучше с перчаткой? – Коннелл протянул отцу свою.

Эд, обернувшись, спросил, можно ли мальчику подержать мяч. Везучий зритель протянул ему мяч с такой неохотой, что, по мнению Эйлин, это было просто неприлично. Коннелл с трепетом принял бесценную добычу в ладони. Эйлин боялась, что он станет клянчить, нельзя ли оставить мяч себе, но Коннелл, после короткого безмолвного диалога с мячом, вернул его без единого слова, и владелец запрятал мяч поглубже в карман пиджака. Эти трофеи воображаемой войны пробуждают в мужчинах какие-то первобытные чувства. Коннелл принимался размахивать перчаткой-ловушкой всякий раз, как мяч летел приблизительно в их сторону, даже если безнадежно далеко, и Эйлин не знала, как его остановить.

20

Эйлин сидела рядом с Коннеллом на верхней ступеньке и раздумывала о том, почему люди столько шума разводят по поводу созвездий. Пунктирные линии на рисунках плохо соответствуют тем образам, которые связывают с тем или иным созвездием. Даже знай она все эти картинки, вряд ли смогла бы их разглядеть в рассыпанных по небу светящихся точках.

Обычно звезды почти не видны, однако в ту ночь они проступили удивительно ярко. Вот еще одна причина для переезда – в пригороде, наверное, звездным небом можно любоваться постоянно.

– Что ты видишь? – спросила Эйлин.

– Кучу звезд. А ты?

– Вон Большая Медведица.

– И Малая Медведица.

– Да.

– И Полярная звезда.

– Угу.

На этом их познания закончились. Эйлин была рада, что ее сын не разражается высоконаучной тирадой всякий раз, как взглянет в небо. Выходя замуж за ученого, она опасалась, что ее дети окажутся не от мира сего.

– Представляешь, тысячу лет назад люди смотрели на те же самые звезды.

Эйлин улыбнулась философским интонациям сына.

– И будут смотреть, когда мы давно уже умрем, – прибавил он.

Эйлин пробрала дрожь. Подобные сентенции родители должны говорить детям, а не наоборот. Она потеряла обоих родителей и на работе чуть ли не каждый день сталкивалась со смертью, и все же ей стало жутко от его слов о неизбежном исходе всякой жизни.

– Пошли в дом, – сказала она. – Поздно уже.

– Я хочу посмотреть, станут звезды ярче?

– Завтра в школу. – Эйлин начала терять терпение. Почему ее мужчины так несговорчивы? – Летом займешься исследованиями.

Она проверила, что сын поплелся к себе, а потом снова вышла на крыльцо и стала смотреть в ночное небо. Что видели там древние? Животных, охотников, быть может – царей? На какой-то миг ей показалось, что она видит силуэт собаки с длинным поводком. Когда взглянула снова, все уже исчезло.

Позже, лежа без сна, она думала о неизменности звезд, таких далеких от человеческих метаний и горестей. Безмерность геологических эпох почему-то приносила умиротворение.

21

По воскресеньям они ходили к обедне. Эд никогда не придавал большого значения походам в церковь. Когда Коннелл был еще совсем маленьким, Эд выводил его на улицу, стоило тому раскапризничаться.

Таким образом, задача загонять все семейство на мессу ложилась на плечи Эйлин. А она уже и сама не знала, верит ли в Бога. В устройстве мира ей давно уже не виделось никакого Божественного замысла. Может, это профдеформация? Медсестре не так-то легко сохранить веру. Столько людей у нее на глазах ушли из жизни, все по-разному: кто шумно, кто тихо, кто-то бился в агонии, кто-то оставался в полной неподвижности. Начинаешь воспринимать смерть как остановку организма, не более. В последний раз расширяются легкие, в последний раз сердце проталкивает кровь через сосуды, кровь прекращает поступать к мозгу.

Это вовсе не значит, что не надо ходить к мессе. Эйлин считала, что мальчику полезны нравственные уроки, которые он может там получить, да и ради благотворительной работы уже есть смысл посещать церковь, как бы ты ни относился к Богу. Наедине со своими мыслями Эйлин ощущала, что как будто настраивается на некую волну – этой волне и молилась после причастия, стоя на коленях рядом с другими прихожанами, хоть и казалось ей частенько, что она разговаривает сама с собой.

В прошлое воскресенье, Троицын день, проведя службу в последний раз за тридцать лет в их приходе, отец Финнеган представил пастве своего преемника – отца Чаудхари. Все уже и раньше угадали знак грядущих перемен в темнокожем незнакомце, подготавливающем к причастию Святые Дары. За прошедшее десятилетие многих священников-ирландцев сменили латиноамериканцы; теперь вот и уроженцы Индии будут.

С каждым годом Эйлин видела в храме все больше индийцев. Пару месяцев назад семья индийцев купила дом по соседству. Эйлин, естественно, предположила, что они индуисты, и очень удивилась, увидев их в церкви. Она немного задержалась, чтобы не пришлось возвращаться вместе с ними, а когда ночью, лежа в кровати, вспомнила об этом, ей стало стыдно. В следующий раз она специально догнала их у выхода и пошла с ними домой. Приятно было искупить обиду, о которой никто и не знал. После этого Эйлин с легким сердцем предоставляла им возвращаться домой в одиночестве.

Эд был куда восприимчивее к иным культурам. Идя с Эйлин по Гринвич-Виллидж, он восхищался ирокезами окрестных панков, вызывавшими у нее лишь отвращение. Поэтому Эйлин не удивилась тому, что первую обедню отца Чаудхари Эд слушал с особым вниманием. Саму Эйлин жуть пробирала от контраста темной кожи с белоснежным облачением священника и от странного, певучего акцента. Даже испаноговорящие соседи озадаченно переглядывались, будто говоря: «Чужак!» А Эд знай себе улыбался, то скрестив руки на груди, то постукивая себя по ноге церковной брошюркой.

Во время проповеди Эд обычно листал текст литургии – Библия интересовала его в первую очередь как произведение литературы. Однако сегодня он держал брошюрку раскрытой на нужном месте. По крайней мере, отец Чаудхари говорил разборчивей, чем отец Ортис, – тому лучше бы сразу пригласить переводчика-синхрониста.

Проповедь была на тему отрывка из Книги притчей Соломоновых – того, где говорится, что мудрость Божия родилась прежде сотворения земли:

 
Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил
                                                 круговую черту по лицу бездны,
когда утверждал вверху облака, когда укреплял
                                                                     источники бездны,
когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его,
                                                   когда полагал основания земли:
тогда я была при нем художницею и была радостью всякий день,
                                        веселясь пред лицем Его во все время,
веселясь на земном кругу Его, и радость моя была
                                                            с сынами человеческими.
 

Отец Чаудхари закрыл книгу и начал проповедь. Он говорил о вещах, вовсе не связанных с библейским текстом. Если все мы созданы из праха, говорил он, тот же самый прах, то есть космическая пыль, встречается по всей Вселенной. Эта космическая пыль возникла, как можно предположить, во время Большого взрыва. Она общая для нас всех, а значит, все мы в ответе друг перед другом. Эд слушал как зачарованный. Отец Чаудхари говорил о том, что человек – крохотная песчинка в сравнении с огромной Вселенной и это должно напоминать нам о смирении. Он призывал прихожан изумиться чуду пред лицом творения – и в великом, и в малом. Затем процитировал французского иезуита по имени Тейяр де Шарден: «Ему была ясна вне всяких сомнений зыбкость и пустота любой, даже самой благородной теории в сравнении с полнотой и определенностью малейшего факта, взятого во всей его конкретной реальности».

Эйлин никогда еще не видела Эда в таком восторге от проповеди. Он азартно хлопнул ладонью по спинке передней скамьи и заерзал на сиденье – Эйлин уже думала, сейчас вскочит и зааплодирует и ей придется его одергивать.

После службы возле церкви собралась небольшая толпа. Эйлин протолкалась к обочине и тут, оглянувшись, обнаружила возле себя одного Коннелла. Эд остался среди тех, кто ждал своей очереди поздороваться со священником – точно поздравляющие на свадьбе. Это уже слишком!

Эйлин добралась до него, как раз когда Эд протянул руку для рукопожатия.

– Прекрасная речь! – воскликнул он, как будто поздравлял политика после выступления. – Вы откуда родом?

Эйлин чуть со стыда не сгорела, но отец Чаудхари, кажется, обрадовался и с жаром потряс Эду руку. У них завязалась оживленная беседа, а все остальные прихожане терпеливо ждали, пока они наговорятся.

Отойдя подальше от церкви, Эйлин спросила:

– Что все это значит?

– А что?

Коннелл вытащил из кармана теннисный мячик и увлеченно его подбрасывал.

– С каких пор ты интересуешься жизнью священников?

– Он прочел очень качественную проповедь, – сказал Эд.

Коннелл уронил мячик. Эд выскочил на проезжую часть, поймал мяч и принес обратно. Эйлин со злостью похлопывала себя по ладони свернутой в трубку брошюрой.

– Обязательно было расспрашивать, откуда он? Ясно, что из Индии.

– Из Бангладеш.

– Тебе очень важно это знать?

– Я люблю узнавать новое. Перестать учиться – это смерть. – Эд бросил Коннеллу мячик. – Правда, приятель?

Когда пришли домой, Эд застыл столбом на тротуаре. Эйлин махнула Коннеллу, чтобы шел в дом. Мальчик, потоптавшись на месте, послушался. Эд по-прежнему не двигался. Эйлин поднялась на крыльцо, надеясь, что Эд пойдет за ней.

Эд стукнул мячиком о землю и снова его поймал.

– Я видел газету. Объявления, которые ты обвела.

Эйлин, подобрав юбку, присела на верхнюю ступеньку. Ей было неловко, словно ее застали за обнимашками с бойфрендом. Снова глухо стукнул мячик; Эд подхватил его, подставив ладонь.

– Я не хочу уезжать, – сказал Эд. – У нас вполне хороший дом. Соседи все знакомые. Это что-нибудь да значит? И новый священник отличный.

– Он индиец! – выпалила Эйлин. Просто не смогла промолчать. – Оглянись вокруг – что творится в районе!

– Здесь наш дом, – упрямо повторил Эд.

– А это? – Эйлин ткнула пальцем в разрисованную граффити стену многоэтажки напротив.

– И это тоже.

– А помнишь, на Хеллоуин тебя по дороге домой закидали яйцами?

– Дети везде безобразничают.

– А помнишь, как Лину ограбили?

– Никто не живет в вакууме.

– А что было с миссис Коуни? Хочешь, чтобы со мной то же случилось?

– Нет, конечно. То был несчастный случай.

– Больше похоже на убийство.

Эйлин перевела дух. Злость постепенно перекипала в решимость. Нечего с ним спорить. Если надо, она сама все сделает.

– Съездим хотя бы посмотреть. Надо же знать, что предлагают.

Эд покачал головой. С крыльца была видна крошечная пролысинка у него на макушке. Эд перестал подбрасывать мячик, положил руку на лодыжку Эйлин и легонько сжал. У нее словно электрический ток пробежал по телу, как будто Эд через прикосновение делился с ней своей энергией.

– Я не могу объяснить, почему не соглашаюсь. Просто мне правда не хочется никуда переезжать. Бывало у тебя такое чувство, что жизнь уходит, все тебя обгоняют, а ты безнадежно отстаешь? И если бы только мир остановился и никто никуда не спешил, ты смогла бы понять, что к чему? Вот я этого хочу. Чтобы ничего вокруг не менялось.

– Люди меняются, – возразила Эйлин. – Такова жизнь.

– А я возражаю!

Эд сунул мячик в карман и ушел в дом, оставив Эйлин одну на крыльце.

22

Дом, который Эйлин осмотрела первым, стоил девятьсот тысяч – вдвое больше, чем они могли себе позволить. Эйлин все равно поехала его смотреть, просто чтобы в дальнейшем было с чем сравнивать.

Она надела приличный серый костюм, блузку с рюшами и туфли на высоком каблуке. Вдоль длинной круговой дорожки перед домом уже стояли несколько автомобилей: «БМВ», «фольксваген», «ауди». Ей стало стыдно за свой «шевроле-корсика». По крайней мере, машина чистая, – к счастью, одолевшая Эда апатия не лишила его привычки отмывать семейные авто.

Через незапертую входную дверь Эйлин вошла в просторный вестибюль. Мраморные полы, картины по стенам, громадная люстра свисает со сводчатого потолка. Эйлин успела бросить только беглый взгляд – по лестнице уже спускалась переполненная энтузиазмом риелторша. За ней следовала молодая пара – оба одеты куда менее формально, чем Эйлин, и явно чувствуют себя здесь вполне непринужденно. Зря она так вырядилась! Поднимаясь по бесконечной лестнице, Эйлин сняла жакет – все равно в нем было слишком жарко.

– Добро пожаловать! – Риелторша раскинула руки, словно собираясь ее обнять.

Молодые люди были лет на десять-пятнадцать младше Эйлин. Ощущая себя незваным гостем, она мечтала развернуться и броситься к машине.

– Я увидела открытую дверь, – еле выговорила она.

– Конечно, конечно! Мы как раз собирались осмотреть патио. Присоединяйтесь к нам – или, если хотите, просто погуляйте пока по дому.

– Спасибо, я пройдусь, – ответила Эйлин.

Риелторша с парочкой вышли, а Эйлин снова подумала – не уехать ли? Только потом с ума сойдешь гадать, что эти люди о ней скажут. Из кухни доносился неизбежный аромат рагу. Примитивная уловка, но ведь подействовало! Настроение Эйлин невольно изменилось. Она поднялась на второй этаж и с удивлением увидела в спальне еще одну пару, почти своих ровесников, с двумя дочками. Младшая весело подпрыгивала, сидя на кровати. Мать, заметив Эйлин, велела дочери перестать. Муж любовался отменно сработанными оконными рамами. Он смерил Эйлин оценивающим взглядом, словно она была частью обстановки, и улыбнулся. Жена вывела девочек из комнаты, а муж задержался, изрекая глубокомысленные сентенции о каркасе дома с таким видом, как будто ему внимала восхищенная аудитория.

Оставшись одна, Эйлин тоже подошла к окну. Ее машина сверху казалась игрушечной. Птицы и падающие желуди основательно попортили крышу. Надо бы ее заново покрасить…

Эйлин взбила подушку, примятую девочкой, и еле удержалась, чтобы не сесть на кровать. Вдруг навалилась усталость. Эйлин чувствовала себя в пустой комнате как в западне: и заняться нечем, и выходить не хочется, чтобы не столкнуться опять с той молодой парочкой и риелторшей. Откуда-то доносились негромкие голоса. Эйлин вдруг заметила, что у нее колотится сердце, и постаралась выровнять дыхание. Чтобы успокоиться, стала смотреть, как в окно льются солнечные лучи. Погладила кружевное покрывало на кровати. А больше всего успокаивала тишина. Даже на улице не раздавались гудки. Никто здесь не знает, что она обманщица, напомнила себе Эйлин. Может, они сами все обманщики? В том числе и риелторша – строит из себя аристократку, под стать дому, а на самом деле просто выполняет свою работу, за которую ей деньги платят.

Эйлин почти обрела душевное равновесие, как вдруг на глаза ей попались три фотографии в красивых рамках, выстроившиеся возле ночника, будто часовые. У Эйлин внутри все сжалось, хотя, казалось бы, на снимках не было ничего особенного. Семейное фото – скорее всего, снято в отпуске; черно-белая свадебная фотография; и пожилые муж с женой, верхом на лошадях, – муж улыбается во весь рот, сидя в седле спокойно и уверенно. Видимо, решили под старость податься в теплые края. А может, они уже умерли и дом продают наследники. Судя по всему, эти люди прожили хорошую жизнь. Муж и в пожилом возрасте полон юного задора.

Эйлин даже затошнило от волнения. Вот чего Эд не понимает – в таком доме она смогла бы наконец вздохнуть свободней и наладить их общий быт. Стать такой женой, которая не мечется с утра по дому, спеша приготовить еду, пока муж не ушел на работу. Пожалуй, в таком доме можно бы прожить и до самой смерти.

Собрав волю в кулак, Эйлин спустилась вниз. Риелторша с молодыми людьми обнаружились в патио: муж озирал двор, жена с пристальным интересом осматривала гриль. Эйлин, одернув блузку, раздвинула стеклянные двери:

– Мне надо бежать. К сожалению, нет времени посидеть и поговорить.

– Да-да, конечно! – подхватилась риелторша. – Вы взяли наш буклет?

– Дом чудесный, но, боюсь, это не совсем то, что нам нужно.

– У всех свои требования, верно? Иначе все жили бы в одинаковых домах!

– Мы с мужем хотели бы посмотреть другие варианты, в этом же районе.

– Прекрасно, возьмите мою карточку! А сейчас вы где живете?

– В городе.

Формально Квинс действительно входит в состав Нью-Йорка, но Эйлин понимала, что своим ответом создает несколько иное впечатление.

– С удовольствием покажу вам другие дома!

– Спасибо. – Эйлин обернулась к парочке. – Удачи вам в поисках!

– И вам удачи, куда бы ни вел ваш путь, – высокопарно ответил молодой человек.

Эйлин в этом почудилась грубость.

Когда она вернулась домой, Эд лежал на диване в наушниках и с закрытыми глазами. Эйлин постояла возле него, помахала рукой в надежде, что он почувствует, потом зашла к Коннеллу.

Он валялся на полу, прямо в бейсбольной форме. Эйлин залюбовалась – какой он милый! Форма была чуть маловата – за прошедший год Коннелл раздался в плечах и в росте прибавил. Может, нехорошо, что он столько времени проводит в подвале со штангой? Эйлин где-то слышала, что от этого могут быть проблемы с ростом. Однако в последнее время у нее было столько забот. С дурной компанией не связался, и то ладно.

Коннелл догадался снять грязные шиповки, но и вся форма была забрызгана жирной грязью, которую невозможно отстирать.

– Как прошел матч?

– Мы проиграли. Я опозорился. Девять раз подарил базу противнику.

Он подбросил мячик и снова поймал, едва не попав себе по лицу. В последнюю секунду увернулся, не то мяч расквасил бы ему нос.

– Ничего, научишься – станешь играть лучше.

– Зато у меня подача мощная! – похвастался Коннелл, расплывшись в горделивой улыбке.

– Только дверь гаража не погни своими подачами, – предупредила Эйлин. – У меня сейчас лишних денег нет на новую дверь.

Коннелл кивнул.

– Папа пришел за меня болеть.

– Правда?

– Странный он какой-то.

Эйлин сжалась от страха:

– Что такое?

– После игры на меня наорал. Я задержался немножко – помогал убирать мячи и всякое там. Папа пока за машиной пошел. А когда я сел в машину, не знаю, что с ним сделалось. Кричал: «Сколько можно тебя ждать! Сколько можно тебя ждать!»

– Ну… Действительно, не очень хорошо заставлять людей ждать, – неуверенно ответила Эйлин, боясь, что Коннелл услышит, как неискренне она заступается за мужа.

– Не мог же я оставить биты валяться на площадке! Тренер попросил помочь. И не так уж долго я копался, правда! А отец всю дорогу орал не переставая.

– Не обижайся. У папы сейчас тяжелое время.