Текст книги "Зажги свечу"

И что она получала в награду за все свое усердие? Всего лишь держалась среди лучших учеников в классе, но никто не считал ее выдающейся и особо одаренной. Ей требовалось гораздо больше времени, чем способным девочкам, чтобы понять урок, хотя она и старалась изо всех сил и часто застенчиво стояла рядом с учителем математики, который смотрел на нее с раздражением:

– Я всю неделю вам объясняю, и ты киваешь. Почему сразу не сказала, что ничего не поняла?..

Затем следовало быстрое и часто нетерпеливое, но все же добродушное объяснение. Не часто бывает, чтобы шестнадцатилетняя девушка, с падающей на глаза челкой, скромно оставалась после уроков и признавала, что хочет, но не может понять сложные темы. Для учителей ученики обычно делятся на две категории: одни понимают и могут справиться с задачей, и с ними душа учителя радуется, а другие не способны и не желают понять, а потому просто бездарно тратят школьные годы. Элизабет не вписывалась ни в одну из двух категорий.

Преподаватель рисования мистер Брейс с удовольствием уделял ей время. В ирландской школе ее ничему не научили, говорил он коллегам в учительской. По ее словам, на уроках рисования им только показывали изображения Девы Марии и иллюстрации к сценам из тайн розария[21]21
  Тайны розария – размышления над эпизодами жизни Иисуса Христа, от Благовещения до Вознесения.


[Закрыть].

Остальные учителя рассеянно покачали головой. В ирландских монастырях и впрямь много странного происходит, но, зная пристрастие мистера Брейса к пиву за ланчем, на его слова полагаться не стоило. За его спиной девочки в школе прозвали его Брейс Пивной Живот и жаловались друг дружке, что от него попахивает, но Элизабет прониклась к нему симпатией. Он умел доступно объяснить понятным для нее языком. А еще все чаще задавал вопросы про монастырскую школу. Его первая жена была католичкой, но никогда не упоминала про тайны розария. Элизабет же никогда не задумывалась над перспективой в рисунке, пока мистер Брейс не объяснил ей, и потом краснела от счастья, когда он показал всем ее натюрморт как лучший в классе. Ей даже нравились его уроки по истории искусства, которые никто из остальных учениц не слушал. Когда он демонстрировал репродукции старых мастеров, Элизабет с интересом рассматривала картины, а не живот мистера Брейса или его пальцы с грязными ногтями, частично перекрывавшие изображение. Она пыталась вообразить себе мир замков и дворцов и людей со странными лицами, на которых ничего не отражалось, потому что они были принцами.

Элизабет заинтересовалась, почему среди знакомых ей изображений Мадонны нет ни одного, посвященного Лурдской Божьей Матери. В школе в Килгаррете они висели повсюду.

– Явление Божьей Матери в Лурде? – спросил мистер Брейс. – Когда оно произошло? Я ничего про это не знаю.

– Лет сто назад, наверное. Может, слышали, святая Бернадетта, разные чудеса и исцеления людей, – сказала Элизабет.

– Ну, Рафаэль вряд ли мог предсказать такое заранее, – ответил мистер Брейс. – Его ведь в то время уже на свете не было, верно?

Элизабет залилась краской и решила больше вопросов не задавать. Мистер Брейс, пожалев ее, дал Элизабет почитать несколько книг по истории искусства и один из своих бесценных сборников репродукций.

– Я иногда злюсь и кричу на учеников, – сказал он. – Однажды ты тоже будешь стоять перед целым классом и тогда поймешь меня.

– О нет, я не хочу быть учителем! – решительно заявила Элизабет.

– А кем же ты хочешь быть? – спросил он с любопытством.

Элизабет растерялась:

– Понятия не имею, но уверена, что разберусь, когда время придет.

На ее лице отразилось смятение. Мистер Брейс стал первым, кто задал ей подобный вопрос. Ни мама, ни папа никогда не спрашивали, кем она хочет стать. Возможно, многим людям приходилось принимать такое решение в одиночку. Она напомнила себе, что, когда случалось что-то серьезное или начинались стенания о несправедливости жизни, тетушка Эйлин всегда говорила Эшлинг, что жалеть себя – это самый верный способ расплакаться.

Радуясь возможности покинуть большие, выложенные плиткой коридоры школы, Элизабет, с книгами под мышкой, неторопливо шагала в Кларенс-Гарденс, не стремясь возвращаться в пустой дом, и думала, что тетушка Эйлин гордилась бы ею.

Элизабет часто выбирала более долгий путь мимо библиотеки. Время от времени там устраивали небольшие выставки, где можно побродить между столами, разглядывая модели зданий или древнегреческих реконструкций. Мистер Кларк, библиотекарь, был альбиносом и очень плохо видел. К Элизабет он относился приветливо и сказал ей, что на самом деле видит гораздо лучше, чем кажется, просто слишком много щурится. Должность библиотекаря он получил во время войны и так успешно справлялся с обязанностями, что теперь никто не мог забрать у него библиотеку. Он находил для Элизабет книги по искусству и даже достал для нее буклет и бланк заявления на поступление из местного колледжа искусств.

– Разве я смогу изучать искусство? – усомнилась Элизабет. – Я ведь ничего про него не знаю!

– Так ведь поэтому люди и учатся! – объяснил мистер Кларк, воодушевленно покачивая белоснежной головой. – Именно потому, что не знают.

По дороге из библиотеки Элизабет часто останавливалась и рассматривала витрину лавки старьевщика или, скорее, антикварного магазина Ворски, где выставлялись всякие прелестные вещицы. Она рассказывала мистеру Кларку про забавные ширмочки, пытаясь угадать, из чего они сделаны. Мистер Кларк посоветовал ей зайти и спросить у владельца, который наверняка будет рад поговорить с ней.

– Разве мне можно войти? У меня ведь нет денег на покупки… – колебалась Элизабет.

– А почему нельзя? Поболтать о прелестных вещицах людям нравится даже больше, чем их продавать.

И мистер Кларк оказался прав. Мистер Ворски показал ей, как устроены ширмы, объяснил, как их покрывали лаком, и рассказал еще столько всякого интересного, о чем никогда не говорили в школе. Элизабет набрала книг в библиотеке и поделилась полученными знаниями с мистером Брейсом после уроков рисования.

Элизабет частенько жалела, что рядом нет Эшлинг. Вот уж она бы посмеялась над ее троими друзьями! Мистер Брейс Пивной Живот, альбинос из библиотеки и старик Ворски из антикварного магазина, беженец из Польши. Но все равно здорово иметь троих друзей. А еще возможность ходить в кино. Мало кто из девочек мог позволить себе по крайней мере раз в неделю ходить на сеанс в четыре тридцать и сидеть на галерке сама по себе. Она посмотрела «Унесенные ветром» минимум четыре раза и хорошо понимала, почему Эшли полюбил Мелани, а не Скарлетт. Когда она написала про это Эшлинг, то, как и думала Элизабет, та не согласилась, заявив, что Мелани просто старомодная плакса и все испортила своей моральной безупречностью.

Пока другие бурно радовались своему шестнадцатилетию и праздновали начало взрослой жизни, Элизабет держалась в стороне. Она столько лет потратила на упорную учебу в одиночестве, и в тот день, когда пришла новость о получении стипендии в колледже искусств, ей показалось, что утомительный процесс взросления наконец завершился. Отец надеялся, что после колледжа она найдет стабильную работу. Мама написала, что нынче многие знатные молодые люди изучают искусство и, возможно, Элизабет с кем-нибудь из них познакомится. Эшлинг не понимала, как так получилось, ведь в школе Элизабет не блистала на уроках рисования, но преподавательница рисования, сестра Мартин, была неописуемо довольна. Мистер Брейс сказал, что она первая из его учениц, кто сумел добиться таких успехов, мистер Кларк подарил ей четыре старые книги по искусству, которые числились лишними в библиотечных фондах, и даже надписал их для нее. А мистер Ворски из антикварного магазина сказал, что раз теперь она официально считается студенткой колледжа искусств, то, может быть, ей понравится иногда помогать ему в магазине.

Элизабет согласилась у него работать. Однажды в субботу, вскоре после начала занятий в колледже, чувствуя себя настоящим человеком искусства, она зашла в магазин. В дальнем углу, углубившись в изучение каталога, вместо старика Ворски стоял молодой мужчина. У Элизабет екнуло сердце: а вдруг магазин продали? Она не приходила сюда несколько недель…

– Что вам показать? – галантно спросил он. – Или просто хотите осмотреться?

Какой красавчик! – подумала Элизабет. Заостренные черты лица, густые черные волосы, спадающие на лоб, – кинозвезда, да и только!

– Я хотела бы видеть мистера Ворски. Он ведь еще здесь?

– Разумеется, где ж ему быть! – улыбнулся молодой человек. – Просто сегодня он получил кое-что, чего давно не имел, – выходной. А я Джонни Стоун, его помощник.

– Ах да, конечно! Он говорил мне про вас! – Элизабет улыбнулась с облегчением. – Правда, из его описания я подумала, что вы гораздо старше…

– А вас он мне совсем не описывал… Однако вы очень молоды и очень привлекательны, осмелюсь заметить.

Элизабет снова улыбнулась и слегка покраснела:

– Благодарю вас за комплимент. Меня зовут Элизабет Уайт, и мистер Ворски как-то вроде бы говорил, что если по субботам будет много работы, то он мог бы взять меня.

– Только глупец вас не взял бы, а Стефан Ворски далеко не глуп.

– Здорово, значит, вы на моей стороне! – прямодушно сказала Элизабет. – Вы не могли бы ему передать, что в колледже искусств уже начались занятия и я взяла несколько курсов по дизайну, а также по истории искусства, и если он не возражает, то я могла бы зайти на неделе, во второй половине дня, и спросить, нужна ли ему моя помощь по субботам… – Она огляделась: ни одного покупателя. – Кажется, здесь не слишком оживленно. Как вы думаете, ему действительно нужен помощник?

– Еще слишком рано, – ответил Джонни Стоун. – Через полчасика здесь будет не протолкнуться. Я мог бы попросить вас начать прямо сегодня, но, пожалуй, это несколько бесцеремонно. Уверен, что мы увидимся в следующую субботу. По крайней мере, я очень надеюсь…

– Я тоже, мистер Стоун, – вежливо сказала Элизабет.

– Ой, да ладно!

– Я тоже на это надеюсь, Джонни, – повторила Элизабет, пожимая ему руку.

– Так-то лучше!

* * *

О помолвке Морин О’Коннор с Бренданом Дейли объявили весной, а свадьбу назначили на сентябрь. Свадьба ни для кого не стала сюрпризом, все скорее удивлялись тому, что ее пришлось ждать так долго. Даже по меркам Килгаррета период ухаживания затянулся. Имон слышал ходившую про них шутку: когда Брендан наконец набрался храбрости, чтобы сделать предложение Морин, то сказал: «Хочешь ли ты быть похоронена с моими родственниками?» Имон считал шутку невероятно забавной и всем ее рассказывал, пока папаня не велел ему закрыть свой поганый рот.

– Хватит того, что бедняжку выставили дурочкой, а тут еще и ты ржешь как конь!

Имон опешил, не понимая, почему Морин выставили дурочкой, и решил спросить у Эшлинг.

– Поскольку когда она встречалась с ним, то давала понять, что хочет выйти за него замуж, а раз он все тянул со свадьбой, то как бы не решался жениться. В этом городишке все просто чокнутые, – рассеянно ответила Эшлинг. – Только о чем тут переживать? Она его хотела, она его получила. Так все устроено.

* * *

Морин только и говорила что о нарядах для свадьбы. Эшлинг и Шейла Дейли будут в розовом. Розовый – отличный цвет для платьев подружек невесты. Жаль, конечно, что к рыжим волосам Эшлинг он не подходит, но тут уж ничего не поделаешь, не переделывать же всю свадьбу только потому, что у младшей сестры такие огненно-рыжие волосы. Эшлинг пожала плечами и предложила сделать подружкой невесты Ниам. Морин ответила, что так не пойдет, могут подумать, будто сестры поссорились, и начнутся сплетни. К тому же Эшлинг и Шейла Дейли примерно одного роста.

Порой Эшлинг пыталась спросить маманю, нормально ли для невесты так себя вести, или Морин слегка не в себе, но маманя ничего вразумительного не говорила. Сказала только, что свадьба – настолько особенный день, что следует позволять любые капризы. После свадьбы замужняя жизнь быстро превращается в рутину, поэтому невестам разрешают немножко сходить с ума. Нет, у самой мамани не было возможности сходить с ума, поскольку в те времена жизнь была тяжелая: мало денег, никакой уверенности в завтрашнем дне, необходимо стараться изо всех сил, чтобы выжить, иметь какой-то доход. Семья мамани потеряла все деньги, которые имела, а семье папани и терять-то было нечего. Теперь же все по-другому: жизнь куда лучше, чем в ужасные двадцатые годы…

– Но, маманя, она же совсем рехнулась! Она всего лишь выходит за Брендана Дейли, а ведет себя так, словно на ней принц женится! Представляешь, она попросила меня похудеть! Сбросить вес ради ее бракосочетания! Я ушам своим не поверила!

Маманя рассмеялась:

– Может, наденешь корсет, мы его немного затянем, и ты скажешь ей, что похудела? Я именно так и сделаю.

– Она что, и тебя похудеть попросила?!

– Да, но мне-то уже скоро полтинник. Неплохо бы и сбросить немного. А что касается мозгов, то тебе до меня еще расти и расти.

Эшлинг заявила, что слишком обескуражена предложением мамани соврать, чтобы заняться стенографией и зубрить умопомрачительные сокращения.

– Тогда пойди напиши своей подружке, – сказала маманя. – Передай Элизабет привет от меня и спроси, не хочет ли она приехать на великое торжество.

– Отличная идея! – загорелась Эшлинг. – А можно я и Джоанни напишу? Она возвращается из Франции в сентябре.

– Нет уж, лучше подожди, пока наши голубки сами решат, включать ли Мюрреев в список гостей, – улыбнулась маманя.

– Ты смеешься над ними!

– Вовсе нет!

* * *

Элизабет прислала Морин великолепный свадебный подарок – маленькое овальное блюдо из серебра. Посылка пришла за целых три недели до свадьбы, так что было полно времени любоваться на подарок. В приложенном письме Элизабет написала:

Это называется конфетница. Не думаю, что у вас есть для нее конфеты, у нас тут их точно нет, но она сгодится для чего угодно, например для печенья, когда гости придут на чай, или даже для хлеба, если кто-то зашел на ланч. Не могу поверить, что ты теперь замужняя дама. Ты первая из моих подруг, кто стал миссис. Я также посылаю тебе книжку по пробирным клеймам, чтобы ты могла определить, в каком году и где была сделана эта конфетница. Очень интересная штука! Я всегда разглядываю серебряные вещицы и читаю их историю по клеймам. Полезно знать, что если на вещи нет четырех таких значков, то она сделана не из серебра. Надеюсь, ты будешь счастлива. Если в следующем июне у меня будут хорошие оценки, то, возможно, я смогу приехать в Килгаррет и повидаться со всеми, а ты сможешь пригласить меня на чай.

Морин радовалась подарку, как ребенок. Элизабет стала первой, кто назвал ее замужней дамой, и единственной, кто видел в замужестве что-то особенное.

– Она такая образованная и столько всего знает! – сказала Морин, тщательно изучая виды пробирных клейм, чтобы поразить семейство Дейли утонченным подарком. – Эх, Эшлинг, если бы ты была хотя бы немного похожа на Элизабет…

– Не ты одна об этом мечтаешь, – задорно ответила Эшлинг, – да только какой толк от твоих мечтаний?

Про себя же она подумала, что как-то глупо со стороны Элизабет писать Морин такое душещипательное письмо и что от Морин ничего другого ожидать и не приходилось: она с головой ушла в пробы, дурацкие названия городов и производителей.

Дорогая Элизабет,

ты спрашивала про свадьбу. Честное слово, даже не знаю, что написать. Главное, что все прошло гладко. Отец О’Мара напился, но ему не дали оконфузиться, да и Брендан Дейли немного принял на грудь. Теперь он мой зять, как ты знаешь, а потому я смогу тебе рассказать, что он говорит, да только он ничего не говорит. У него есть сестра Шейла, помнишь ее по школе? Если не помнишь, то неудивительно, она и тогда была серой мышкой, и сейчас ею осталась. Обычно она носит очки, но на свадьбу их не надела, поэтому постоянно на все вокруг натыкалась и ходила прищурившись, чтобы хоть что-то разглядеть. Я сказала ей, что лучше бы надеть очки, но, похоже, мне следовало промолчать. Все произносили речи. Я выглядела уродиной. Да, я и раньше так говорила, но в прошлом я была просто красавица по сравнению с тем, как выглядела в платье подружки невесты. Если ты когда-нибудь приедешь, я покажу тебе его. Морин сказала, что его можно переделать в платье для танцев, а я ответила, что буду хранить его до конца жизни как маскарадный костюм. Опять невпопад ляпнула…

Я ведь уже рассказывала тебе про Неда Барретта? На самом деле ничего серьезного, мы гуляем у реки и немножко балуемся, совсем чуть-чуть. Ходим в кино и там тоже встречаемся. Не думаю, что мне запретят его видеть, но я не хочу, чтобы все про нас знали и говорили, что я следующая. Я вовсе не собираюсь замуж за Неда Барретта, просто хочу на нем потренироваться. Недавно я на нем тренировалась у реки, возле эллингов, и вдруг появляется кто бы ты думала? Тони Мюррей, братец Джоанни! Он посмотрел на меня так, словно считает, что мы с его сестрой помешаны на сексе. После того случая Джоанни отправили изучать домоводство куда-то, где почти все ученицы из аристократических семей. Вот такие Мюрреи стали знатные. Она жалуется, как там все ужасно, и хочет домой. У меня скоро будет собеседование для работы, настоящей работы, у Мюрреев. Маманя говорит, что раз мы с Джоанни подруги, то глупо с моей стороны наниматься к ним в контору и получать там жалованье. Это повлияет на наши отношения. Я так не думаю. Всем нужно где-то работать! А как у тебя дела? Ты ничего мне толком не рассказываешь.

Целую,

Эшлинг

Дорогая Эшлинг,

это я-то ничего толком не рассказываю? Я тебе все рассказываю, а ты – ничего! Что за случай заставил брата Джоанни думать, что вы помешаны на сексе? Почему ты выглядела уродиной в платье? Что ж это за платье такое? Как себя чувствует Донал? Почему ты совсем не упоминаешь Пегги, она еще с вами? Как выглядит новый дом Морин? Как идут дела в лавке у дядюшки Шона? Тетушке Эйлин все еще приходится работать не разгибая спины? Ты и правда потолстела или просто Морин так считает? Я совсем ничего не знаю! Теперь Килгаррет словно прочитанная сто лет назад книга о городе, которого больше не существует.

Ну а если рассказывать про меня… Слишком сложно, потому что ты не представляешь здешнюю жизнь. Если я скажу, что сейчас папа стал одеваться гораздо элегантнее и играет в бридж три раза в неделю, ты даже не поймешь, насколько он изменился. Представь, что дядюшка Шон начал ходить на вечеринки или что-то вроде того. Мама пишет каждую неделю. Они с Гарри открыли магазин. Она постоянно зовет меня приехать, и я собираюсь навестить их в ноябре. В колледже искусств начались занятия. Я и вообразить себе не могла, как мне повезло туда попасть! Они нам уже сто раз повторили, что мы лучшие из лучших и должны бороться за свои места, так как сотни желающих только и ждут, пока кто-нибудь из нас не вылетит. Остальные студенты в моей группе очень славные. В отличие от монастыря здесь почти нет девушек. Представляешь?

Я думаю, тетушка Эйлин права насчет работы у Мюрреев. Допустим, ты захочешь получать больше или они захотят тебя уволить? И разве другие их сотрудники не будут завидовать тебе, поскольку ты можешь ходить к Мюрреям домой, а они не могут? Впрочем, откуда мне знать, как оно там у вас, но, похоже, ситуация тут непростая.

Я тоже нашла работу, по субботам. В том самом антикварном магазине, про который я тебе рассказывала. Мне безумно нравится. Я вытираю пыль с фарфора и небольших предметов мебели, заполняю списки товаров и помогаю, когда приходят покупатели. Магазин принадлежит замечательному старичку мистеру Ворски. Он из Польши, приехал сюда незадолго до войны. У него работают два помощника на полную ставку: его подруга-старушка, очень приятная, но почти слепая, и Джонни Стоун. Звучит как ковбойское имя, правда? Он и сам похож на ковбоя, такой красавчик. К сожалению, в магазине он бывает нечасто, в основном ездит по стране, собирая антиквариат.

Передавай от меня всем приветы. Меня там еще не забыли? Спрашивают, как у меня дела?

Элизабет

Глава 8

На работу к Мюрреям Эшлинг не взяли. Собеседование длилось всего три минуты. Она оделась именно так, как им советовали в торговом колледже: аккуратный серый костюм, серый джемпер с коротким рукавом и белый воротничок. Никаких украшений и минимум косметики, на руках перчатки.

Эшлинг протянула копии дипломов по машинописи, стенографии и бухгалтерскому делу мистеру Миду, который управлял бизнесом Мюрреев с тех пор, как умер отец Джоанни, то есть практически с незапамятных времен.

Мистер Мид вышел из комнаты, чтобы изучить дипломы, словно они могли оказаться подделкой. Эшлинг огляделась: высокие потолки, множество полок и шкафов самых разных размеров и формы, из которых вываливались конверты и папки с небрежно связанными пачками бумаг. Как же тут пыльно и неопрятно! Даже маманина каморка в лавке и то куда лучше выглядит. Во время учебы в торговом колледже им ничего не рассказывали про контору, в которой нет ни подходящих шкафов для хранения документов, ни больших столов для работы. Из огромных коробок в одном из углов высыпались сотни этикеток, многие из них покрылись пятнами и, скорее всего, непригодны для использования. У Эшлинг просто руки чесались навести там порядок.

Дух в комнате тоже стоял странный: смесь специй, чая, кофе и чего-то еще, какая-то непонятная нотка. Кажется, алкоголь… Похоже на то, как пахнет у Махеров в лавке по четвергам. Должно быть, запах доносился из подвала, где хранилось вино.

Интересно, как они ухитряются так успешно вести дела, если в конторе сплошной беспорядок? В колледже постоянно подчеркивали, что неряшливый офис не может быть эффективным. С другой стороны, Морин рассказывала, как во время учебы на медсестру они много месяцев учились идеально заправлять кровати, а потом практически никогда этого не делали – разве что в ожидании какой-нибудь проверки.

Мистер Мид вернулся, и, к его негодованию и удивлению Эшлинг, за ним по пятам следовал Тони Мюррей. В присутствии мистера Тони мистер Мид явно нервничал. Мистер Тони определенно злился на мистера Мида.

– С дипломами все в порядке, мистер Тони, – сказал мистер Мид, передавая ему тщательно проверенные документы.

– Ну что ж, она там целый год провела, так что печатать ее точно научили, – бесцеремонно заявил Тони, и мистер Мид сник. – Почему ты вдруг решила, что тебе хочется здесь работать? – перешел прямо к делу мистер Тони.

У Эшлинг имелся заранее заготовленный ответ:

– Я всегда считала, что интереснее всего работать в компании, где есть такое разнообразие. – Она словно цитировала слова своей роли из сценария. – Мюрреи – это старинная компания, имеющая давние деловые связи с континентальной Европой. У меня будет возможность изучить торговлю вином, купажирование чая, производство виски, а также торговлю высококачественной бакалеей…

– Ты будешь просто сидеть в конторе, печатать счета и инвентарные ведомости. Как, черт возьми, ты тут собираешься изучать торговлю вином? – перебил ее Тони.

– Ну, я же буду с ней связана… каким-то образом… – залепетала Эшлинг.

Тони всегда хорошо к ней относился, вежливо, даже с юмором. С чего вдруг он сейчас на нее взъелся?

Мистер Мид, похоже, тоже удивился столь странной реакции.

– Я уверен, что… гм… мисс О’Коннор понимает… – начал он.

– Эшлинг, хватит нести чушь! Зачем тебе понадобилось устраиваться сюда? Точно такую же работу ты можешь делать для своей матери. Почему ты не в родительской лавке? Там точно так же будешь печатать счета и списки. Зачем ты здесь?

В глазах Эшлинг вспыхнула ярость. Если он собирается нарушать правила и превращает собеседование в издевательство, то и она ответит тем же! Она вела себя как положено, надела перчатки, скромно опустила глаза, вежливо отвечала, но теперь довольно, пусть будет так, как он хочет!

– А я скажу тебе, Тони Мюррей, – начала Эшлинг и, даже не глядя, почувствовала, как лицо мистера Мида исказилось от ужаса. – Я тебе честно скажу, почему хочу здесь работать. Здесь я буду носить жакет и юбку, а у мамани – рабочий халат. Здесь мне будет платить твоя семья, и я смогу тратить свой заработок, как мне вздумается, а в лавке будет не жалованье, а карманные деньги и меня будут постоянно доставать и поучать, как Имона: сиди прямо, перестань ерзать, почему это до сих пор не сделано? У Мюрреев я буду иметь какой-то статус, буду мисс О’Коннор из бухгалтерии, буду общаться с людьми и со мной будут считаться, так как я достаточно хороша, чтобы меня наняли сами великие Мюрреи, а еще я друг семьи. Вот почему я хочу здесь работать. А теперь скажи, почему ты против!

– Потому что ты подруга Джоанни! И нам нравится, когда ты приходишь в гости, с тобой наш дом расцветает красками, и я не хочу платить тебе жалованье каждую неделю! Глупая ты безмозглая девчонка! Вот почему! – Хлопнув дверью, он вышел из комнаты.

Эшлинг пожала плечами:

– Мистер Мид, верните, пожалуйста, документы. Похоже, нанимать меня не станут. – Она собрала дипломы, положила их обратно в конверт, сняла перчатки и убрала их в сумочку. – В любом случае спасибо! – Она пожала ему руку, как делают тысячи соискателей на собеседовании.

Мистер Мид наблюдал, как Эшлинг вышла на улицу. Он понятия не имел, почему мистер Тони так чудно́ себя повел, но в глубине души чувствовал огромное облегчение. Эта девчонка О’Конноров с гривой рыжих волос могла бы тут все взбаламутить. Перевернула бы всю компанию Мюрреев вверх дном, а нам такого точно не надо.

* * *

Мистер Ворски был без ума от Элизабет Уайт. Именно такую дочку он хотел бы иметь, серьезную и схватывающую все на лету. В Польше двое его сыновей думали только о том, чтобы попинать мяч во дворе, и, где бы они ни были сейчас, вдумчивыми ценителями прекрасных вещей они точно не стали. Элизабет всегда вежливая и внимательная, записывает в блокнотик все, что он рассказывал ей про мебель. Однажды она сказала, что это ей следует платить ему за обучение, вместо того чтобы получать от него деньги за помощь по субботам. Она подумывала стать реставратором картин или экспертом по мебели после окончания колледжа. По субботам они очень мило проводили время, и иногда оба вздыхали с нетерпением при появлении покупателя.

Мистер Ворски видел, что и Джонни Стоун неравнодушен к девушке. Когда они осматривали фарфор или инкрустацию на каком-нибудь столике, он явно заигрывал с ней, но Элизабет никогда не отвечала кокетливо, поскольку не воспринимала его слова как ухаживание. Движимый чем-то вроде отцовского чувства, мистер Ворски несколько раз нерешительно попробовал предупредить Элизабет об опасности чар Джонни Стоуна, частенько достигавших цели.

– Для парня, которому едва исполнился двадцать один год, он пользуется невероятным успехом у дам.

– В самом деле? – В голосе Элизабет звучало скорее любопытство, чем обида.

Убедившись, что девичье сердце еще не успело разбиться, мистер Ворски продолжил:

– Ох уж этот прекрасный принц… Именно поэтому он находит такие чудесные вещицы, когда ездит по домам. Его впускают, разрешают копаться в чуланах и на чердаках. Джонни Стоуну позволяют делать все, что ему вздумается.

– Так ведь для нас здорово, что ему все позволяют, разве нет? – с жаром откликнулась Элизабет, и мистер Ворски, тронутый тем, что она считает себя частью его магазинчика, с облегчением подумал: похоже, она не попалась на болтовню мастера обольщения Джонни.

Элизабет было просто некогда думать о романах. Она завидовала другим студентам в колледже, которые жили куда более беззаботной жизнью. Она же отвечала за закупки продуктов на неделю и, словно Дора в «Дэвиде Копперфильде», занималась сведением дебета с кредитом – только гораздо быстрее. Папе казалось, что деньги вылетают в трубу, если он не видел аккуратные столбики цифр. Домработница не всегда убирала достаточно тщательно, поскольку работать на какую-то девчонку в семье, откуда женушка сбежала с мужиком, считала ниже своего достоинства. Эта барышня могла бы сама полы помыть! Элизабет приходилось всячески изощряться, чтобы, с одной стороны, заставить домработницу не слишком пренебрегать своими обязанностями, а с другой – не обидеть настолько, чтобы она совсем ушла.

С отцом тоже приходилось непросто. Как успешный игрок в бридж, он обязан был приглашать игроков своей группы к себе раз в пару недель. Тогда Элизабет делала сэндвичи, подавала чай и вытряхивала пепельницы. Она считала, что ее усилия окупаются, поскольку примерно через день отец проводил вечер где-то в другом месте, и она не чувствовала себя виноватой перед ним, не должна была развлекать его разговорами, достаточно было спросить, как прошла игра, когда он возвращался домой. Потягивая имбирное вино, он оживлялся и почти с азартом рассказывал, как сбросил даму или как его партнер пошел на большой шлем без всяких на то оснований.

Против суббот в антикварном магазине отец не возражал, только предупредил, чтобы Элизабет не позволяла мистеру Ворски задерживать выплату жалованья: иностранцы бывают вполне добропорядочные, но на многих из них нельзя положиться. Однако он никогда не спрашивал, сколько дочь получает, и не урезал ей карманные расходы. Девушкам нужны деньги на булавки, повторял он время от времени.

Отец не понимал, насколько успешно Элизабет ведет хозяйство. Она поощряла его вкладываться в выращивание собственных овощей, чем экономила немало денег, а заодно не позволяла маяться бездельем по выходным. Элизабет также давала уроки рисования двум девчушкам, которые приходили к ней и рисовали за кухонным столом, пока она занималась выпечкой на неделю. Она пекла хлеб, печенье, пирог и запеканку, а также чистила картошку на всю неделю вперед, оставляя ее в воде, которую меняла каждый день. Она чистила фрукты и находила способ использовать любые остатки. В течение трех часов, пока длился урок, она следила за процессом рисования, поправляла перспективу, штриховку и каллиграфию. Мать девочек, полная надежд на их художественные таланты, не имела средств платить за уроки, поэтому приносила Элизабет варенье, консервированные сливы, чатни и даже цукаты.

Усилия Элизабет по домоводству отлично окупались: хозяйство было в полном порядке, хотя четверть выделяемых на него денег она оставляла себе, складывая их в жестяную коробочку. По мнению Элизабет, даже тетушка Эйлин, со всеми ее религиозными убеждениями, вряд ли нашла бы повод для осуждения. Элизабет ведь и вправду заработала эти деньги. Если бы хозяйство отца вел кто-нибудь другой, даже мама, то их бы потратили там, где она сумела сэкономить.

Она и сама не знала, зачем копит деньги. Возможно, для того, чтобы сбежать, как мама, или для того, чтобы начать свое дело, как мистер Ворски. А может, просто на бархатное платье. Джонни Стоун как-то рассказывал, что видел певицу в розовом бархатном платье, которое делало ее похожей на цветок. Блондинка в розовом бархатном платье. Джонни сказал, что он словно в раю очутился.