Текст книги "Уроки итальянского"

Билл почувствовал, что, несмотря на теплые солнечные лучи, его бьет озноб.

– Пойдем, папа. Мама сказала, что она зайдет в церковь, а потом они будут ждать нас в пабе.

Там они и нашли своих женщин. При виде брата широкое лицо Оливии осветилось улыбкой.

– Это Билл, он управляющий банком, – сообщила она посетителям, и все, кто сидел в пабе, улыбнулись.

Так ей всегда улыбались те, кому не грозила перспектива ухаживать за ней до конца жизни.

На следующий день Билл отправился в Маунтинвью, чтобы записаться на курсы итальянского. С тяжелым сердцем он думал о том, как ему повезло, что отцу удалось скопить немного денег и отправить его в школу гораздо лучшую, нежели эта. В школе, где учился Билл, была приличная спортплощадка, и родителям учеников приходилось вносить так называемые добровольные пожертвования. Эти взносы шли на различного рода дополнительные аксессуары, которых здесь, в Маунтинвью, явно не было.

Билл посмотрел на облупившуюся штукатурку и безобразные навесы для велосипедов. Вряд ли кому-либо из парней, которые посещают сей храм науки, удастся после окончания школы устроиться на работу в банк, как удалось ему. А может быть, он рассуждает, как сноб? Или наоборот – культивирует в себе гипертрофированное чувство вины, пытаясь выстроить некую шкалу моральных ценностей? Может, времена изменились и нынче все по-другому? Нужно обсудить это с Гранией, ведь, в конце концов, здесь преподает ее отец.

А вот с Лиззи об этом говорить бесполезно, на этот счет Билл не питал никаких иллюзий.

Перспектива посещения курсов привела Лиззи в сильнейшее возбуждение.

– Я всем рассказываю, что скоро мы сможем свободно болтать по-итальянски, – говорила она и заливалась счастливым смехом.

Иногда в такие минуты она напоминала ему Оливию: та же наивная вера в то, что стоит о чем-то сказать, как это непременно сбудется. Но разве можно сравнить безупречную, ослепительно красивую, ясноглазую Лиззи с несчастной Оливией? Его умственно отсталая сестра – это его крест, и нести этот крест придется всю жизнь!

В глубине души Билл надеялся, что Лиззи все же раздумает посещать курсы, и это позволит ему сэкономить несколько лишних фунтов. Паника постепенно овладевала им: сумма долгов уже превысила размер его месячной зарплаты, а он еще не принес домой ни единого пенни. Билл наслаждался своим новым пиджаком, но это не могло заглушить нараставшую в душе тревогу. Вполне возможно, покупка пиджака явилась с его стороны безответственным поступком, о котором Биллу еще предстоит пожалеть.

– Какой замечательный пиджак! Наверное, чистая шерсть? – поинтересовалась женщина, сидевшая за письменным столом, и пощупала ткань его рукава. На вид ей было лет пятьдесят, и у нее была приятная улыбка.

– Да, вы правы, – ответил Билл. – Чистая шерсть, но цена зависит в основном от покроя – по крайней мере, так мне сказали в магазине.

– Безусловно, – со знанием дела кивнула женщина. – вероятно, итальянская вещь, не правда ли?

У нее был ирландский выговор, но слышался какой-то легкий акцент, словно она долго жила за границей. В голосе ее прозвучала неподдельная заинтересованность, хотя речь шла о вполне обыденных вещах. Кто она – учительница? Ведь Грания говорила, что преподавать язык им будет какая-то настоящая итальянка. Может, это она и есть?

– Вы учительница? – спросил Билл. Он еще не расстался со своими деньгами и теперь думал: может, пока рано вносить плату за их с Лиззи обучение? А вдруг вся эта учеба окажется полнейшей чепухой и надувательством – ведь такое случается на каждом шагу? В таком случае он по-глупому выбросит деньги на ветер.

– Да, вы угадали. Меня зовут Синьора. Я прожила двадцать шесть лет в Италии, на Сицилии. Я даже думаю до сих пор на этом языке и надеюсь, что мне удастся поделиться своими знаниями с вами и другими людьми, которые присоединятся к нам.

Теперь отступать было сложнее. Билл пожалел о своей чрезмерной щепетильности. Многие его коллеги из банка, которых они с Гранией называли между собой «акулами», без труда выпутались бы из подобной ситуации.

Подумав о Грании, Билл вспомнил и то, что она говорила ему о курсах.

– А вы уже набрали нужное количество учащихся? – поинтересовался он.

Возможно, в этом – выход, ведь если не будет достаточного количества учеников, курсы вообще не начнут функционировать. Однако лицо Синьоры оживилось.

– Si, si, тут нам очень повезло. О наших курсах узнали и здешние жители, и даже те, кто живет вдалеке. А кстати, как о нас узнали вы, мистер Берк?

– Мне сказали в банке, – ответил он.

– В банке! – Радость Синьоры была столь искренней, что Биллу не хотелось разочаровывать ее объяснениями. – Надо же, о нас знают даже в банке!

– Как вы считаете, смогу ли я выучить на ваших курсах банковскую терминологию? – Билл перегнулся через стол и устремил на женщину нетерпеливый взгляд.

– Что именно вас интересует?

– Ну, всякие специальные термины, которые применяются в банковском деле, – уклончиво ответил Билл. Он и сам толком не знал, какие именно банковские термины когда-либо могли бы пригодиться ему в Италии.

– Вы можете составить список этих терминов, и я узнаю их специально для вас, – сказала Синьора. – Но, откровенно говоря, наши курсы будут иметь мало общего с банковским делом. Мы в основном собираемся преподавать вам общие основы языка, попробуем дать возможность почувствовать дух Италии. Я хочу, чтобы вы хотя бы немного узнали и полюбили ее, и тогда, если вы когда-нибудь окажетесь в этой стране, вам покажется, что вы пришли в гости к другу.

– Это было бы здорово! – искренне сказал Билл и протянул ей деньги за себя и Лиззи.

– Martedi, – сказала Синьора.

– Простите, что вы сказали?

– Martedi. Во вторник. Вот вы уже и знаете первое слово на итальянском.

– Martedi, – повторил Билл и зашагал к автобусной остановке. Он шел и думал о том, что это была еще более безрассудная трата денег, чем покупка элегантного итальянского пиджака из чистой шерсти.

– Что мне надеть на курсы? – спросила его Лиззи вечером в понедельник. Такой вопрос могла задать только она. Другие скорее поинтересовались бы, брать ли им с собой тетради и словари.

– То, что не будет отвлекать других от занятий, – откликнулся Билл.

Глупый совет, и только дурак мог надеяться на то, что он будет принят. В гардеробе Лиззи не было ни одного наряда, который не отвлекал бы кого угодно от чего угодно. Даже сейчас, под конец лета, она носила короткие юбки, чтобы окружающие могли любоваться ее длинными загорелыми ногами, короткие топики и легкие блузки, свободно наброшенные на плечи.

– Но что именно? – не унималась Лиззи.

Понимая, что его спрашивают не о фасоне, а о цвете, Билл ответил:

– Лично мне нравится красный.

Ее глаза радостно загорелись. Доставить Лиззи удовольствие было проще простого.

– Я примерю прямо сейчас, – взвизгнула она и достала из шкафа красную юбку и красную с белым кофточку.

С копной своих золотых волос она выглядела изумительно – юной и свежей, – ну просто как девушки с рекламного плаката дорогого шампуня.

– А может, вплести в волосы красную ленту? – задумчиво проговорила она. – Как ты считаешь?

Билл ощутил прилив едва ли не отеческих чувств: она действительно нуждалась в нем, в его помощи и защите. Сколь бы ни было велико его сходство с филином, как бы ни был он озабочен перспективой расплачиваться по долгам, Лиззи без него просто пропадет.

– Сегодня первый день занятий, – сообщил он на следующий день Грании.

– Ты потом обязательно расскажешь мне, как все прошло, – серьезно сказала она. – Только честно, без прикрас.

Ей было очень важно знать, как будут складываться дела у отца, как он будет выглядеть со стороны – достойно или глупо.

Билл заверил девушку, что расскажет ей всю правду, только правду и ничего, кроме правды, но в глубине души подумал, что, возможно, это обещание придется нарушить. Даже в том случае, если эта затея закончится полным провалом, он не сможет огорчить Гранию и, скорее всего, заверит ее, что все прошло отлично.

Когда они с Лиззи приехали в школу, Билл не узнал пыльную пристройку. Она буквально преобразилась. На стенах появились огромные плакаты, фотографии фонтана Треви, Колизея и «Давида» Микеланджело, репродукция «Моны Лизы», а также картины, изображающие бескрайние виноградники и блюда с итальянскими деликатесами. В комнате стоял стол, застланный красной, белой и зеленой гофрированной бумагой, а на нем – картонные тарелки, прикрытые целлофановой пленкой, и в них – настоящая еда: маленькие кусочки салями и сыра. На столе лежали также бумажные цветы, и к каждому цветку был прикреплен большой ярлык с его названием. Оказывается, гвоздика по-итальянски называется garofano. Да, кто-то здесь изрядно потрудился.

Билл надеялся, что все это не окажется напрасным. Ради странной женщины с волосами необычного цвета – наполовину рыжими, наполовину седыми, которую называли просто Синьора, ради мужчины с добрым лицом, который суетился в глубине комнаты и, видимо, был отцом Грании, ради всех тех людей, что смущенно расселись вокруг стола и, заметно нервничая, ожидали начала занятий. Всех их, как и его самого, привели сюда какие-то надежды и мечты, но ни один, судя по внешнему виду, не планировал сделать карьеру в международном банковском бизнесе.

Синьора сплела пальцы рук и заговорила.

– Mi chiamo Signora. Come si chiama?[19]19
   Меня зовут Синьора. Как вас зовут? (ит.)


[Закрыть] – обратилась она к мужчине, в котором Билл предположил отца Грании.

– Mi chiamo Aidan[20]20
   Меня зовут Эйдан (ит.).


[Закрыть], – ответил он.

И так далее, пока на этот вопрос не ответил каждый из сидящих. Лиззи это страшно понравилось.

– Mi chiamo Lizzie! – выкрикнула она, и все восхищенно улыбнулись – так, словно она продемонстрировала великие достижения в изучении итальянского языка.

– Давайте попробуем, чтобы наши имена звучали более по-итальянски. Вы могли бы сказать: «Mi chiamo Elizabetta».

Такой вариант понравился Лиззи еще больше, она стала твердить свое новое имя на все лады, и ее с трудом удалось остановить.

Потом все записали в своих тетрадях выражение «mi chiamo», вывели на карточках свои имена и прикрепили на грудь. А затем стали учить, как осведомляться друг у друга о самочувствии, спрашивать о том, который час, какой день недели, какое число и где живет собеседник.

– Chi е?[21]21
   Кто это? (ит.)


[Закрыть] – задавала вопрос Синьора.

– Guglielmo[22]22
   Гульельмо (ит.).


[Закрыть], – хором отвечал класс.

Скоро все явно расслабились. Синьора раздала листы с написанными выражениями, которые в этот день учили, уже знакомые всем по звучанию, и стало ясно, как трудно было бы произнести их, увидев только на бумаге. Они снова и снова задавали друг другу одни и те же вопросы: «Какой сегодня день? Как вас зовут? Который теперь час?» Всем это очень нравилось.

– Bene[23]23
   Хорошо (ит.).


[Закрыть], – сказала Синьора, – у нас осталось еще десять минут. – (Послышался огорченный выдох. Неужели прошло уже почти два часа?) – Вы сегодня на славу потрудились. Сейчас мы перекусим, но, перед тем как съесть салями и сыр, вы должны научиться правильно произносить эти слова.

Тридцать взрослых, словно голодные дети, набросились на колбасу с сыром, старательно твердя их итальянские названия.

– Giovedi[24]24
   До четверга (ит.).


[Закрыть], – сказала Синьора.

– Giovedi, – хором откликнулся класс.

Билл начал аккуратно составлять стулья, один на другой возле стены. Синьора посмотрела на отца Грании, словно желая узнать, что он думает об уроке. Тот ответил ей одобрительным кивком. На помощь Биллу пришли другие учащиеся, и через пару минут в классе был наведен образцовый порядок. Уборщице здесь будет нечего делать.

Билл и Лиззи вышли к автобусной остановке.

– Ti amo, – неожиданно сказала ему она.

– Что это значит? – спросил Билл.

– Ой, не прикидывайся, будто не знаешь! – улыбнулась Лиззи. От ее улыбки у него таяло сердце. – Ну, пошевели мозгами! Что такое «ti»?

– По-моему, это означает «ты», – сказал Билл.

– А что такое «амо»?

– Любовь?

– Это значит: «Я тебя люблю».

– Откуда ты знаешь? – спросил потрясенный Билл.

– Я спросила у Синьоры, перед тем как уйти. А она сказала, что эти два слова – самые лучшие в мире.

– Так оно и есть, – согласился Билл.

В конце концов, из этих курсов итальянского, может, и впрямь выйдет толк.

Все вышло именно так, как предсказывала Грания, но не из-за того, что Лиззи стало неинтересно, а потому, что в Дублин приехала ее мать.

– Она не была здесь целую вечность, и я просто обязана встретить ее на вокзале, – извиняющимся тоном сказала она Биллу.

– Но разве ты не можешь сказать ей, что вернешься домой в половине девятого? – взмолился Билл. Он был уверен, что если Signorina Elizabetta пропустит хотя бы одно занятие, то не появится там уже никогда. Она наверняка заявит, что слишком сильно отстала от группы и уже не сможет догнать остальных.

– Ну правда же, Билл, мама бывает в Дублине очень редко. Я не могу ее не встретить.

Билл хмуро молчал.

– Ты ведь так сильно любишь свою маму, что даже живешь с ней под одной крышей, а я свою, получается, даже встретить на станции Хьюстон не могу? Можно подумать, я прошу у тебя так уж много!

– Нет, не много, – пришлось ему согласиться.

– И вот что еще, Билл, не мог бы ты одолжить мне денег на такси? Мама ненавидит автобус.

– А она сама не может заплатить за такси?

– О, не будь таким жадюгой, сквалыгой и скупердяем!

– Но это же нечестно, Лиззи! Это несправедливо и неправильно!

– Ну и ладно! – передернула плечами Лиззи.

– Что означает твое «ладно»?

– Что означает, то и означает. Наслаждайся своим итальянским и передай от меня привет Синьоре.

– На, держи деньги на такси.

– Нет, не нужны мне твои подачки! Тем более когда у тебя такая кислая рожа!

– Я очень хочу, чтобы вы с мамой доехали до дому на такси, поэтому я убедительно прошу тебя взять эти деньги. Если ты это сделаешь, я буду совершенно счастлив, почувствую себя щедрым и великодушным. Пожалуйста, Лиззи, возьми их! Очень тебя прошу!

– Ну ладно, если уж ты так этого хочешь.

Он поцеловал ее в лоб.

– Смогу я хотя бы на этот раз познакомиться с твоей мамой?

– Очень надеюсь на это, Билл. Ты знаешь, я еще в прошлый раз хотела вас познакомить, но у нее здесь столько подруг, и с каждой нужно было встретиться… На них ушло все время, что она тут пробыла.

Про себя Билл подумал, что почему-то ни одна из многочисленных подруг матери Лиззи не изъявила желания приехать за ней на вокзал на такси или на собственной машине. Однако вслух он этого, естественно, не произнес.

– Dov’è la bella Elizabetta?[25]25
   Где красавица Элизабетта? (ит.)


[Закрыть] – спросила Синьора на следующем занятии.

– La bella Elizabetta е andata alia stazione, – с удивлением услышал Билл собственный голос. – La madre di Elizabetta arriva stasera[26]26
   Красавица Элизабетта отправилась на вокзал. Сегодня вечером приезжает ее мать (ит.).


[Закрыть].

Синьора было восхищена.

– Benissimo, Guglielmo. Bravo, bravo![27]27
   Великолепно, Гульельмо. Браво, браво! (ит.)


[Закрыть] – радостно захлопала она в ладоши.

– Ах ты, зубрила несчастный! Небось всю ночь над учебником корпел? Перед училкой выслуживаешься? – злобно прошипел сквозь зубы крепыш, сидевший рядом с Биллом. На бирке, прикрепленной к лацкану его пиджака, синим цветом значилось: «Луиджи». На самом деле его звали Лу.

– Ничего я не зубрил. Слово «andato» мы проходили на прошлой неделе, а слово «stasera» еще в первый день. Все эти слова нам положено знать.

– Ай, ладно, не дергайся! – поморщился Лу и присоединился к классу, который хором кричал, что на этой piazza много красивых домов. – «Много красивых домов…» Вранье! Сплошное вранье, – снова забормотал он, глядя в окно, за которым раскинулся грязный и запущенный школьный двор с постройками, похожими на бараки.

– Скоро здесь будет гораздо симпатичнее, – прошептал Билл, – школу уже начали красить.

– Ты, как я погляжу, большой оптимист, – брюзгливо ответил Лу. – У тебя все всегда замечательно.

Биллу хотелось сказать, что в его жизни замечательного мало: он привязан к дому, где все зависят от него, любит девушку, которая даже не считает нужным представить его своей матери, что он не имеет понятия, каким образом в следующем месяце выплатить взятый в банке кредит. Но конечно же, ничего такого Билл не сказал. Вместо этого он присоединил свой голос к хору, распевавшему все ту же песню: «In questa piazza ci sono molti belli edifici»[28]28
   «На этой площади так много красивых зданий» (ит.).


[Закрыть], думал о том, куда отправились Лиззи с матерью. В его душе теплилась слабая надежда на то, что Лиззи не повезет маму в ресторан, чтобы потом вручить ему чек для оплаты, поскольку в этом случае серьезных неприятностей в банке не миновать.

Члены группы перекусили поджаренными хлебцами с сыром. Синьора сказала, что это кушанье называется crostini.

– А где же vino? – спросил кто-то.

– Я очень хотела угостить вас vino rosso и vino bianco[29]29
   Красное вино и белое вино (ит.).


[Закрыть], но вы же понимаете: здесь школа и администрация не хочет, чтобы сюда приносили алкогольные напитки. Нельзя подавать дурной пример школьникам.

– Боюсь, заботиться о моральном облике этой шантрапы уже поздно, – пробурчал Лу.

Билл посмотрел на соседа с неподдельным интересом. Для него было загадкой, зачем этому человеку понадобилось изучать итальянский язык. Вообще-то, это касалось всех присутствующих, и тем более Лиззи. Но для чего приходит сюда дважды в неделю этот Лу, превратившийся ныне в Луиджи, который явно презирает все происходящее здесь и рычит на всех в течение двух часов, пока длятся занятия, было совершенно непостижимо. В конце концов Билл решил, что это нужно воспринимать как элемент многообразия жизни.

Один из бумажных цветков сломался и теперь лежал на полу.

– Можно мне взять его, Синьора? – спросил Билл.

– Certo, Guglielmo, – ответила Синьора. – Это для lа bellissima Elizabetta?

– Нет, это для моей сестры.

– Mia sorella, mia sorella – так по-итальянски будет «моя сестра», – сказала Синьора. – Вы хороший, добрый человек, Guglielmo.

– Да, но что это дает в наши-то времена? – обронил Билл, вышел на улицу и направился к автобусной остановке.

Оливия встретила его на пороге.

– Поговори по-итальянски! Поговори по-итальянски! – закричала она.

– Ciao, sorella, – сказал он. – На, держи garofano. Я принес ее тебе.

От счастливого выражения, появившегося на лице сестры, Билл почувствовал себя еще хуже, чем прежде, хотя и до этого у него на душе было прескверно.

С этой недели Билл стал брать на работу бутерброды. При нынешнем состоянии его финансов он не мог позволить себе даже дешевой столовки.

– У тебя все в порядке? – озабоченно осведомилась Грания. – Ты выглядишь усталым.

– Нам, полиглотам, не привыкать к нагрузкам, – слабо улыбнулся Билл.

Грания, похоже, хотела задать ему вопрос относительно Лиззи, но затем передумала. Лиззи… Что она делает сегодня? Пьет коктейли вместе с мамашей и ее подружками в каком-нибудь большом отеле, тусуется в баре «Храм» или открывает для себя какое-нибудь новое заведение, о котором потом будет взахлеб рассказывать ему? Биллу хотелось, чтобы она позвонила ему и спросила, как прошли вчера занятия, а он назвал бы ее красавицей и сказал бы, что очень скучает по ней. Он похвастался бы, как здорово он произнес на итальянском несколько фраз, когда сообщил учительнице, что Лиззи поехала на вокзал встречать маму, а она рассказала бы ему о том, где была и что делала. Но это затянувшееся молчание…

Вторая половина дня тянулась долго и томительно. Но вот рабочий день закончился, и Билл стал волноваться. Такого еще не бывало, чтобы в течение целого дня они не созвонились хотя бы раз. Может, зайти к ней домой? С другой стороны, если Лиззи занята тем, что развлекает свою мать, не рассердится ли она на него? Она же сказала, что надеется познакомить их, так что не стоит форсировать события.

Грания заработалась допоздна.

– Ждешь звонка от Лиззи? – поинтересовалась она.

– Нет. В город приехала ее мать, и Лиззи, скорее всего, с нею. Просто не знаю, чем занять себя.

– Вот и я тоже. Веселая работенка у нас в банке, верно? К концу дня превращаешься в такого зомби, что даже не можешь сообразить, что делать дальше. – Грания рассмеялась.

– Ты-то себе всегда дело найдешь. Так и летаешь: то сюда, то туда, – с оттенком зависти проговорил Билл.

– Только не сегодня. Никакого желания идти домой. Мать наверняка собирается в свой ресторан, отец заперся у себя в кабинете, а к Бриджит в последнее время просто страшно приближаться – злая как тигрица. Села на диету, говорит, что снова стала толстеть. То и дело встает на весы, жалуется, что в доме постоянно пахнет чем-то вкусным, и говорит только о еде. Послушать ее хоть один вечер – поседеешь.

– Неужели это ее действительно так волнует? – Билл всегда сочувствовал людям, озабоченным какими-то проблемами.

– Вот уж не знаю. Мне она всегда казалась нормальной – ну, может, немного пухленькой, но вполне в форме. Когда у нее на голове удачная прическа и она улыбается, Бриджит ничем не хуже остальных, но когда она начинает беситься из-за того, что набрала лишний килограмм, что у нее не застегивается молния или слишком широкие бедра, то становится просто невыносимой. Господи, да она в эти минуты любого может довести до сумасшествия! Вот почему я не хочу идти домой. У меня нет ни малейшей охоты выслушивать ее причитания.

Они помолчали. Билл хотел бы пригласить Гранию выпить в каком-нибудь баре, но вовремя спохватился, вспомнив о состоянии своих финансов. Ему оставалось только одно: отправляться домой на автобусе – благо, у него был сезонный проездной – и не тратить больше ни пенни.

И в этот момент Грания предложила:

– Послушай, а пойдем в кино? Я приглашаю.

– Нет, я не могу, Грания.

– Перестань, еще как можешь! Ведь я у тебя в долгу за то, что ты записался на эти курсы. Ты очень помог нашему семейству.

В ее устах это прозвучало вполне резонно.

Они пролистали вечернюю газету в поисках подходящего фильма, обмениваясь соображениями насчет качества той или иной картины. Как было бы легко и приятно постоянно находиться рядом с человеком, подобным Грании, снова подумалось Биллу, и ему почему-то показалось, что Грания думает о том же. Однако с жизнью не поспоришь. Она и дальше будет любить этого нелепого пожилого мужчину и преодолевать трудности, которые возникнут, когда об их связи узнает ее отец. А Билл обречен оставаться с Лиззи, которая мучает его и утром, и днем, и ночью. Да, так уж устроена жизнь.

Когда он вернулся домой, мать была не на шутку встревожена.

– Приезжала Лиззи, – сообщила она, – и велела тебе отправляться к ней, когда бы ты ни вернулся.

– Что-нибудь случилось? – забеспокоился Билл. Это было не похоже на Лиззи – приезжать к нему домой, тем более после того, не слишком радушного, приема, который был оказан ей во время ее первого визита.

– О, на мой взгляд, много чего случилось, – сказала мать. – Твоя Лиззи – очень взбалмошная девица.

– Она что, заболела? Или возникли какие-то проблемы?

– Ее проблемы в ней самой. Я же говорю, она – взбалмошная девица, – повторила мать.

Билл понял, что больше ничего от нее не добьется, выскочил из дому и сел в автобус.

Окутанная теплой сентябрьской ночью, Лиззи сидела на широких ступенях, ведущих к дому, обхватив руками колени и раскачиваясь взад-вперед. Билл с огромным облегчением увидел, что она не плачет, да и вообще не выглядит сколько-нибудь огорченной.

– Где ты был? – с упреком спросила она.

– А где была ты? – вопросом на вопрос ответил Билл. – Ты же сама велела мне не звонить и не приезжать к тебе.

– Я была здесь.

– А я – на работе.

– А потом?

– Потом ходил в кино, – ответил Билл.

– А я думала, что у нас нет денег даже на такое невинное развлечение, как поход в кино.

– Платил не я, а Грания Данн. Она пригласила меня в благодарность за то, что я записался на курсы.

– Вот как?

– Да. Что-то не так, Лиззи?

– Все.

– Зачем ты приезжала ко мне домой?

– Хотела увидеть тебя и кое-что обсудить.

– Что ж, тебе удалось до смерти перепугать и мою мать, и меня. Почему ты не позвонила мне на работу?

– Я постеснялась.

– Твоя мама приехала?

– Да.

– Ты ее встретила?

– Да, – безжизненным голосом подтвердила Лиззи.

– И вы доехали до дому на такси?

– Да.

– Так в чем же дело?

– Она высмеяла мою квартиру.

– О господи, и это все? Неужели ты целые сутки мучила меня неизвестностью, а потом вытащила сюда только для того, чтобы сообщить об этом?

– Конечно, – засмеялась Лиззи.

– Просто она… просто ты… в общем, у людей вроде вас принято так шутить.

– Но это не было шуткой.

– А чем это было?

– Она сказала, что у меня нелепая, смешная квартира, и заявила, что ни за что там не останется. Слава богу, сказала она, я не отпустила такси и могу немедленно выбраться из этих трущоб.

Билл огорчился. Он видел, что Лиззи расстроена не на шутку. Что за бессердечная и неумная женщина – ее мать! И так почти не видит свою дочь, неужели трудно быть с ней поласковее хотя бы те несколько часов, которые она в кои-то веки решила провести в Дублине?

– Я понимаю тебя, понимаю, – принялся он утешать Лиззи, – но ведь люди очень часто говорят несправедливые и неправильные вещи. Не стоит так переживать из-за этого. Пойдем наверх. Ну, пойдем же!

– Нет, я не могу.

Ей, видимо, хотелось, чтобы ее уговаривали.

– Лиззи, в банке я с утра до вечера общаюсь со множеством людей, которые постоянно говорят не то, что надо. Они вовсе не злые, но часто обижают других. Весь фокус в том, как не допустить этого. А потом я возвращаюсь домой, и мама говорит мне, что ей надоело готовить еду из мороженого цыпленка и консервированного соуса, а отец не устает повторять, сколько счастливых шансов он упустил в своей жизни, а Оливия заявляет всем и каждому, что я директор банка. Время от времени они начинают мне надоедать, но это не смертельно, к этому можно привыкнуть.

– Ты можешь, я – нет. – В голосе Лиззи снова зазвучали похоронные нотки.

– Так вы что, поругались? И всего-то? Это пройдет. Семейные ссоры быстро заканчиваются. Честное слово, Лиззи! Как поругались, так и помиритесь.

– Да нет, мы, собственно, даже не ругались.

– Так в чем же дело?

– Я заранее приготовила для мамы ужин: запекла куриную печенку, купила бутылочку шерри, сварила рис. Я показала ей все это, а она опять рассмеялась.

– Ну вот, я же говорил…

– Она не захотела у меня остаться, Билл, даже на ужин. Сказала, что заехала ко мне только из вежливости. Она собиралась в какую-то картинную галерею, на какую-то выставку, открытие чего-то там еще. Сказала, что опаздывает, и пыталась протиснуться мимо меня в дверь.

– Ну и что дальше?

Биллу все это очень не нравилось.

– Ну вот, тут я и не выдержала.

– И что ты сделала, Лиззи? – Билла удивляло то, что Лиззи вроде бы вполне спокойна.

– Я заперла дверь, а ключ выкинула в окно.

– Что? Что ты сделала?!

– Я сказала: теперь тебе придется остаться, сесть и поговорить со своей дочерью. Я сказала: теперь тебе не удастся убежать от меня так, как ты всю жизнь убегала от отца и всех нас.

– И что она?

– Она буквально взбесилась. Колотила в дверь, вопила, что я такая же чокнутая, как мой папаша, и так далее в том же духе. В общем, сам знаешь.

– Нет, не знаю. Что было дальше?

– То, чего и следовало ожидать.

– Что именно?

– Когда она вдоволь наоралась, то села за стол и съела ужин.

– А потом снова принялась кричать?

– Нет, ее волновало только одно: вдруг в доме начнется пожар, мы не сможем выбраться (ключ-то я выбросила), и она сгорит дотла. Так и сказала: «Я сгорю дотла».

Мозг Билла работал неторопливо, но методично.

– Но потом-то ты ее выпустила из квартиры?

– Нет, не выпустила.

– Но ведь сейчас ее там уже нет?

– Отчего же, она все еще там.

– Лиззи, ты шутишь?

Она несколько раз подряд мотнула головой:

– Боюсь, что нет.

– Как же ты сама выбралась наружу?

– Через окно. Пока она была в туалете.

– Значит, она у тебя ночевала?

– А куда ей было деваться! Я спала в кресле, а она заняла всю кровать, – словно оправдываясь, проговорила Лиззи.

– Так, дай-ка мне во всем разобраться. Значит, твоя мать приехала вчера, во вторник, в семь часов вечера, а сейчас – среда, одиннадцать часов вечера, и она все еще здесь, насильно запертая в твоей квартире?

– Ну да.

– Но зачем? Скажи, ради всего святого, зачем ты это сделала?!

– Чтобы поговорить с ней. У нее никогда не находилось на это времени, ни разу в жизни.

– И она с тобой поговорила? Я имею в виду – теперь поговорила?

– Да нет, в общем-то. Не получилось у нас разговора. Она только и твердит, что я психопатка, чокнутая, двинутая и все такое.

– Я не верю в это, Лиззи, просто не могу поверить. Ведь она пробыла в твоей квартире даже не один день, а целые сутки! – У Билла голова шла кругом.

– А как еще мне было поступить? У нее никогда нет свободной минуты, она вечно куда-то бежит, с кем-то встречается. С кем угодно, только не со мной.

– Но так же нельзя! Нельзя запирать человека, если хочешь, чтобы он с тобой поговорил!

– Я понимаю, что это, возможно, не самое лучшее решение. Послушай, а может, ты попробуешь поговорить с ней? А то у нас как-то не очень получается.

– Я?! С ней?! Я?

– Билл, но ты же сам говорил, что хочешь познакомиться с моей мамой. Ты несколько раз это повторял.

Билл посмотрел на взволнованное лицо женщины, которую любил. Конечно, ему очень хотелось познакомиться со своей будущей тещей, но только не тогда, когда та фактически похищена, насильно заперта в квартире, сидит там почти тридцать часов и теперь, возможно, уже названивает в полицию. Тут нужна была дипломатия – искусство, которым Билл Берк никогда не владел.

Он подумал, как бы повели себя в подобной ситуации герои его любимых фантастических романов, но потом решил, что ни один даже самый великий фантаст еще не додумался до ситуации, хотя бы отдаленно напоминающей эту.

По лестнице они поднялись к квартире Лиззи. Изнутри не доносилось ни единого звука.

– Может, твоя мама тоже выбралась через окно? – прошептал Билл.

– Нет, я заклинила окно снаружи, так что ей его не открыть.

– Но она могла выбить стекло.

– Нет! Ты не знаешь мою маму.

Верно, подумалось Биллу, однако сейчас ему предстоит узнать ее, причем при весьма необычных обстоятельствах.

– Как она себя поведет? Набросится на меня, станет кусаться?

– Нет, конечно нет, – заверила Лиззи. Она презирала его за трусость.

– Ну ладно, но ты хотя бы поговори с ней, объясни, кто я такой.

– Нет, она злится на меня и скорее станет говорить с незнакомым человеком.

Билл расправил плечи и, обращаясь к запертой двери, заговорил.

– Гм, миссис Даффи, меня зовут Билл Берк, я работаю в банке, – громко произнес он, однако это его сообщение осталось без ответа. – Миссис Даффи, с вами все в порядке? Не могли бы вы заверить меня в том, что вы спокойны и находитесь в добром здравии?

– А с какой стати мне быть спокойной и находиться в добром здравии! – послышался злой, но твердый голос из-за двери. – Моя вконец спятившая дочь заточила меня здесь, и, клянусь, она будет жалеть об этом каждый день, каждый час – с этой минуты и до конца своей жизни!

– Миссис Даффи, если вы отойдете от двери, я войду и все объясню вам.