Текст книги "Время прощать"

Глава 14

Джун

Рано утром во вторник Джун проснулась от криков чаек, но оно того стоило ради розового рассвета над заливом. Джун вышла на балкон и вдохнула соленый воздух, свежий аромат цветов и свежескошенной травы. Все вместе напомнило ей о Генри. Столько раз за последнюю неделю ей хотелось с ним поговорить! Но то, что не давало покоя в эти дни, относилось к другому мужчине, и она избегала Генри.

Поскольку Генри есть Генри – замечательный и понимающий, он ей не мешал.

Джун посмотрела на гавань, на рыбаков, вышедших в море на своих судах.

«Может, сегодняшний день будет тем самым», – подумала она.

Прошла ровно неделя с тех пор, как Джун оставила Смитам сообщение, короткое и простое: что она старый друг Джона и была бы рада получить его контакт. Каждое утро с того дня Джун просыпалась и сидела здесь, уверенная, что уж сегодня-то они перезвонят.

Однако она сомневалась, что сегодняшний день окажется тем самым. Если бы хотели, то уже перезвонили бы. Правда, один телефонный звонок она ежедневно получала – от Марли. Та справлялась, нет ли известий от Смитов, и Джун приободрялась. Со дня знакомства с ее сыном Марли перестроилась и вошла в роль будущей мамы, составляя списки того, что ей понадобится, выявляя лучший центр дневной медицинской помощи, читая книгу «Чего ожидать…». Джун по-настоящему подружилась с Марли, а когда подумала о том, как неожиданно это произошло, то поняла, что случиться может все. Например, звонок от Смитов. Встреча с Джоном. Создание семьи.

Поэтому она пошла проверить Чарли, скорее даже увидеть его милое лицо, проследить, как он дышит. Взгляд Джун остановился на листе бумаги с генеалогическим древом, прикрепленном над изголовьем. Никаких изменений пока не наблюдалось.

Вернувшись в спальню, Джун заметила, что постель Изабел пуста.

«Неужели она поднялась за те две минуты, что я отсутствовала? Или ее уже не было, когда я встала?»

Кэт крепко спала, подвинувшись так близко к краю, что ее красивые светлые волосы свешивались с кровати. Джун подавила порыв немного подвинуть Кэт, как делала это с Чарли, когда тот оказывался в опасной близости от края. Она не раз слышала среди ночи глухой звук падения. Но Кэт взрослая, не стоит волноваться, что взрослый человек среди ночи свалится с кровати.

Она посмотрела на пустую постель Изабел. Бледно-голубые простыни с узором из бакенов были смяты, словно сестра всю ночь ворочалась. Изабел была подозрительно тихой накануне вечером. Она приготовила для семьи ужин, три разных фирменных пиццы с интересными начинками, словно ей требовалось нарезать много овощей, успокоиться, выполняя сложный рецепт, шаг за шагом следуя указаниям. Она отказалась от помощи, и никакие слова, похоже, не улучшили ее настроения – уверения, что это могло случиться с каждым, такое, вероятно, уже случалось с Гриффином: Алекса обещала присмотреть за младшей сестрой, а потом этого не делала и Эмми терялась.

Но Изабел оставалась печальной и с каменным лицом отвечала, что ей просто нужно побыть какое-то время одной. Она позвала всех к столу, а сама поднялась наверх без ужина. Когда Джун и Кэт пришли в комнату с тарелкой еды для сестры, та притворилась спящей. Джун была уверена, что Изабел всю ночь не сомкнула глаз.

Джун выглянула в окно, выходящее на улицу – может, Изабел выгуливает Счастливчика, но среди собачников и бегунов трусцой сестры не было. Джун перешла к маленькому окошку, обращенному на задний двор – Изабел сидела на большом плоском камне, на который любили забираться и играть дети. Она сидела, подтянув колени к груди, обхватив их руками, рядом стояла кружка. Рядом с камнем Счастливчик грыз кость из сыромятной кожи, затем погнался за громадной белой бабочкой.

Джун не стала переодеваться и поспешила вниз в футболке и спортивных штанах. Забежала на кухню, налила кофе, приготовленный Изабел, и схватила два маффина из жестяной банки со сделанной Кэт надписью «Вкусные маффины – возьми один!»

– Привет. – Джун, разместив принесенные кружку и маффины на камне, уселась рядом с сестрой.

Изабел посмотрела на нее покрасневшими глазами, затем уставилась на деревья.

– Привет.

– Случившееся вчера никоим образом не бросает на тебя тень, Изабел. Надеюсь, ты это понимаешь.

– Бросает, еще как бросает. Эдвард как-то сказал мне – во время скандала, ясное дело, – что у меня нет материнского инстинкта, нет естественного стремления защитить. Это правда. Может, я была бы плохой матерью.

– Эдвард показал себя последней сволочью, Иззи. Он крупно заблуждается. Я могу назвать двадцать пять поступков, совершенных тобой за пару недели твоей жизни здесь и доказывающих, что у тебя есть материнский инстинкт.

– Назови два, – устало произнесла Изабел.

– Во-первых, то, как ты обращалась с Чарли со дня нашего приезда. Как сказала ему в первый же день, когда он завел разговор о генеалогическом древе, что он может поместить на него всех сидящих за столом. Во-вторых, как ты бросилась за чистой пижамой, когда у него шла носом кровь, и как поменяла ему простыни. В-третьих, какое терпение проявляла к старшей дочери Гриффина, когда остальные столько раз ее резко осаживали. В-четвертых, как по-доброму ты обращаешься с Перл, которой необходимо чувствовать себя полезной. В-пятых, с какой любовью ты обращалась с Лолли и как следила за гостиницей.

Изабел заплакала и закрыла лицо руками.

– Я думала, у меня хорошо получается. Я отпустила ситуацию с моим браком, хотя это единственное, что я знала за последние пятнадцать лет. Каждое утро просыпалась одна, делала здесь что-то важное… помогала ухаживать за Лолли и с гостиницей. Позволила себе влюбиться в другого человека… с детьми. Но когда я потеряла Эмми, я вспомнила слова Эдварда и… – Изабел испустила глубокий вздох. – Случившееся с Эмми могло быть гораздо хуже, Джун. Она могла выбежать на улицу, ее сбила бы машина. Элвис мог взбеситься и укусить девочку. Ее могли похитить…

– Всегда может быть гораздо хуже. Так нельзя жить, Иззи. Тебе просто нужно… иметь веру, думаю. В себя, в других людей. В то, что все получается, потому что тебе наплевать и потому что ты пытаешься. Больше мы ничего не можем сделать. В противном случае ты просто сдаешься и позволяешь тревоге одержать верх. Ты не можешь это сделать.

– А вот как ты не тревожишься?

– Тебе придется доверять себе. Ты должна.

Изабел глубоко вздохнула и отломила кусочек маффина – с корицей и белым шоколадом. Джун тут же поняла, что пусть и немного, но успокоила сестру.

В тот вечер Джун, Изабел, Кэт собрались в комнате у Лолли для незапланированного киновечера. Все были настолько печальны, что Лолли отрядила Джун выбрать фильм с Мэрил Стрип, который был бы со смыслом и трогательный, что-нибудь душевное. Джун перебирала коллекцию видеодисков в гостиной, надеясь, что у тетки найдется такой, как она хочет. Да, вот он. «Крамер против Крамера».

Джун смотрела этот фильм давно, а потом еще раз, когда болела гриппом, и он шел по кабельному телевидению. Мэрил Стрип бросает Дастина Хоффмана и их пятилетнего сына – а может, ему шесть, – потому что Дастин эгоистичный трудоголик, а ей это надоело. Ему приходится заботиться о мальчике самостоятельно, и он узнает, что такое на самом деле быть родителем. Но как раз когда он осознает, что быть отцом своего сына гораздо важнее всего остального в мире (работы, его самого), Мэрил возвращается и требует сына. Дастин не хочет его отдавать, борется за то, чтобы быть тем отцом, каким он стал. И судится с Мэрил за опеку над ребенком. Но процесс выигрывает она. Даже Мэрил не может не видеть, как изменился Дастин, как доверяет ему сын, как он любит и нуждается в своем отце, и она решает оставить их вместе.

«Вдруг фильм поможет Изабел понять, почему Гриффин расстроился и не в состоянии отвечать на ее звонки, – рассуждала Джун. – Что это связано не столько с ней, сколько с его страхами. И может, Изабел увидит, что из нее вышла бы отличная мать, потому что ее инстинкт, способность любить, то, какой личностью она стала, доказывают это».

Изабел вошла с мисками поп-корна на подносе.

– Все на месте, да?

Этим вечером они были только вчетвером. Муж Перл простудился, поэтому она осталась дома ухаживать за ним, а поскольку Лолли чувствовала себя неважно, то захотела провести киновечер в своей комнате только для семьи.

Кэт улеглась на больничную кровать рядом с матерью, почти полностью укрывшись кашемировым палантином, который получила в подарок на помолвку. С грустным видом Изабел подала Кэт большую миску поп-корна – на двоих с Лолли, потом выключила свет и села рядом с Джун на деревянный складной стул с мягким сиденьем. Положила ноги на кушетку, как и сестра.

– Гриффин так пока и не позвонил? – прошептала Джун, беря горсть поп-корна из миски на коленях у Изабел.

Та покачала головой.

– Думаю, и не позвонит. Я дважды набирала его вчера вечером и один раз сегодня утром.

– Я уверена, он позвонит, – тряхнула головой Джун. – Он просто перепугался. К тебе это не имеет отношения.

– Ничего этого не случилось бы, не оставь я девочек одних. Даже на две минуты.

– Алексе четырнадцать лет, Изабел, – вмешалась Кэт. – Не то что бы я подслушивала. Ну, если честно, подслушивала. На твоем месте любой поступил бы так же – попросил четырнадцатилетнюю девочку пару минут присмотреть за младшей сестрой, пока ты принесешь из дома ингредиенты для лимонада и пирожные. Любой, в том числе Гриффин. Ты не виновата.

– Тогда почему я так погано себя чувствую? Почему Гриффин не перезвонил мне?

Джун-то понимала, но она дала бы Гриффину хотя бы еще день, чтобы переварить случившееся. Джун беспокоило, что из-за этого происшествия Изабел так себя чувствовала – вчера ясно было видно, как она расстроилась.

Лолли села поровнее.

– Как сказала Джун, его до смерти напугало само исчезновение Эмми. Но как человек, он скорее больше всего сердит на себя, Изабел. Когда он это переживет, то позвонит.

Изабел взяла горсть жареной кукурузы – еще один хороший знак.

– Надеюсь.

Лолли нажала «play» на пульте.

– По-моему, Джун выбрала для сегодняшнего вечера очень хороший фильм.

– Посмотрите, какая Мэрил молодая, – восхитилась Джун, пока на экране Мэрил Стрип сообщала Дастину Хоффману, что бросает его и сына. – Когда он снят? В семьдесят каком-то?

Лолли включила лампу на прикроватном столике и пробежала глазами надписи на коробке от диска.

– В тысяча девятьсот семьдесят девятом.

– Она получила за него «Оскара», да? – спросила Джун.

Лолли кивнула.

– За него, за «Выбор Софи» и за «Железную леди».

– Ничего себе! Мне, конечно, понятно, почему Мэрил сыта этим по горло, – заметила Джун. – Но взять и бросить собственного ребенка… Тут я чего-то не понимаю.

Кэт зачерпнула поп-корн из их общей с Лолли миски.

– Потрясающе, как Мэрил тем не менее умеет заставить вас сочувствовать ей. Она безумно талантлива, если способна на такое.

– Действительно, – согласилась Лолли. – Поэтому я и могу снова и снова смотреть ее фильмы. И она была так молода, когда снималась в этой ленте.

Все они отставили сладости и напитки, притихнув, пока Дастин Хоффман медленно и в то же время быстро менялся, превращаясь из эгоистичного трудоголика в человека, который видит в сыне маленькую личность, реально нуждающуюся в нем.

– Дастин Хоффман тоже потрясающий актер, – заметила Джун. – Ты реально видишь, как он изменился, как понял, что ребенок важнее любого проекта на работе.

Лолли тоже взяла поп-корн.

– И насколько беспощаден мир рекламы… ну, или был тогда. То, что начальник его увольняет, показывает, что по большому счету в том мире никому ни до кого нет дела.

– Вот это да – Мэрил Стрип возвращается через пятнадцать месяцев? – округлила глаза Изабел. – Прошло пятнадцать месяцев, и она вдруг хочет вернуть сына?

Джун покачала головой.

– Не могу представить даже дня, чтобы не видеть Чарли, не обнимать его, не убеждаться, что он знает о моей любви.

– Меня не убеждает судебный процесс, – подала голос Кэт – Как представлено дело. Адвокаты, судьи… их там не было, они не могут знать, что произошло, как произошло. Например, с падением на детской площадке.

– Но Мэрил-то знает, – возразила Изабел. – Потому что знает героя Дастина Хоффмана, своего сына.

Джун кивнула.

– О Боже, я чувствовала, что этим кончится, но все равно не могу поверить, что опеку над ребенком отдали Мэрил. Он так любит своего сына… Только что обрел его по-настоящему, стал отцом в истинном смысле этого слова, и теперь мальчика отбирают.

Никто в комнате не удержался от слез. Лолли промокнула глаза бумажным носовым платком.

– Как мне нравится этот момент! Мэрил приходит забрать сына, а потом говорит, что знает – Билли уже дома.

– Теперь я хотя бы плачу счастливыми слезами, – отозвалась Изабел, вытирая глаза. – Господи Боже, как трогательно.

– Позвони Гриффину еще раз, – сказала Кэт. – Просто наговори на голосовую почту. Скажи, что понимаешь, почему он тебе не перезванивает, и просто хочешь, чтобы он знал, что ты понимаешь.

Изабел покачала головой.

– Я звонила трижды. Он не перезвонил ни разу За последнюю неделю мы разговаривали по телефону каждый вечер.

– Я считаю, он неправильно поступает, не перезванивая, – заметила Джун. – Понятное дело, он расстроен, но заставлять тебя так терзаться – неправильно. Он мог хотя бы позвонить и сказать, что ему просто нужно немного времени, что-то в этом роде.

– Сбрось ему сообщение по электронной почте, – предложила Кэт. – Напиши, что мы на киновечере посмотрели «Крамер против Крамера», на тебя фильм произвел большое впечатление, ты получила очень эмоциональный взгляд изнутри на жизнь отца-одиночки, что, например, испуг Дастина Хоффмана, когда сын поранился на детской площадке, помог тебе понять, какого страха он, должно быть, натерпелся вчера.

– А если он решит, что я идиотка, сравнивающая реальную жизнь с кино? – спросила Изабел.

– Ты пропустила фильм через себя и увидела вещи, с точки зрения отца-одиночки, – подсказала Лолли. – Думаю, ты можешь об этом сказать. Высказаться тебе в любом случае придется.

Лолли начала было говорить что-то еще, но зевнула, глаза у нее стали закрываться.

– Давай-ка мы не будем мешать тебе, засыпай. – Кэт поцеловала матери руку.

Изабел и Джун сделали то же самое. Потом Изабел поднялась наверх написать Гриффину, а Кэт поехала к Оливеру. Джун вдруг оказалась одна внизу, в притихшей гостинице, пока не пришли гости из номера «Альбатрос» и не попросили кофе, если Джун не возражает.

Она не возражала. На кухне заварила им целый кофейник и положила на тарелку остатки печенья с шоколадной крошкой. Ее телефон зазвонил, и она схватила его. Может, Смиты.

Это был Генри.

– Привет, Джун. Мне нужно с тобой поговорить. Это важно. Ты можешь прийти?

«Он меня увольняет? Нет, это глупо. Хочет поговорить о том, что случилось на катере в День труда, точно. Видимо, сообщит, что понимает: мне необходимо это сделать и что отношения между нами не обязательно должны быть натянутыми, как сейчас».

По вторникам и средам у Джун были выходные, поэтому она не видела Генри сразу после Дня труда, когда он признался, что всегда любил ее. Всю неделю он старался не показываться ей на глаза, затем уехал на выходные на мотоцикле. Один раз, когда ей нужно было поговорить с ним о затерявшемся заказе, она постучала в его кабинет, но ответа не получила. Когда же украдкой выглянула в заднее окно, то увидела Генри на катере. Он просто смотрел на воду, потом взглянул на причал.

«Он не знает, что делать, – подумала она тогда. – С этой ситуацией, со мной. С нами».

Ей тоже нужно было кое-что ему сказать. После того как он признался в своих чувствах, Джун не хотела делиться с ним новостью о том, что родители Джона нашлись… во всяком случае, их телефон и адрес. Но может, лучше сообщить ему, чтобы Генри понял: она близка к цели, больше не хватается за воздух. Если, конечно, получит ответ.

«Но я получу, – упрямо рассуждала Кэт, – только нужно составить письмо. Правильно составить, чтобы не создалось впечатление, будто я преследующая Джона девушка, с которой он недолго встречался. Не могу я просто взять и сказать, почему разыскиваю их сына. Первый должен узнать Джон, пусть он сам им сообщит».

Джун решила еще посидеть над письмом вечером, а потом, если к полудню завтрашнего дня от них не будет известий, отослать его.

– Я могу прийти сейчас, – сказала она Генри, наливая в две кружки кофе и ставя сливки и сахар рядом с печеньем на серебряный поднос. – Только попрошу Изабел последить за Чарли. Буду у тебя минут через двадцать.

– Жду на своей пристани, – ответил Генри.

Джун могла поклясться, что услышала биение его сердца в те секунды, пока он не отключился.

Когда Джун вышла из гостиницы, чтобы идти к Генри, то столкнулась на крыльце с Марли и Кипом – они собирались звонить в дверь. Кип выглядел так, как помнила Джун – красивый и высокий, в серых спортивных штанах и черной, с длинными рукавами футболке. Что и говорить, ребенок у них будет очаровательный.

Марли казалась совсем другой женщиной. Ее большие голубые глаза сияли. И она улыбалась.

– Джун, ничего, что мы заскочили? – спросила Марли. – Мы не вовремя? Ты уходишь?

«Мы, – отметила про себя Джун, переводя взгляд с Марли на Кипа. – Они вместе?»

Кип стоял с таким серьезным видом, что Джун засомневалась.

– Я иду в книжный магазин повидаться с Генри, – ответила она, обратив внимание, что Марли и Кип не на машине. – Хотите дойти со мной до гавани?

Они двинулись, и Кип приобнял Марли за плечи. Джун глянула на девушку. Та улыбалась. Лучилась счастьем.

– Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделала для Марли, Джун, – начал Кип. – Она рассказала, что ты была для нее настоящей опорой, чего не получилось у меня, когда я узнал. Поэтому я очень это ценю. Я и сейчас еще не до конца привык к новости. Но я знаю, что люблю Марли, а это все, что мне нужно.

Джун улыбнулась. Ей нравилось, когда в любви нет сложностей.

– Я была в шоке, когда он вчера вечером постучал ко мне в дверь, – призналась Марли. Мы проговорили несколько часов. Даже составили список имен мальчиков и девочек. – Кип и Марли обменялись блаженными улыбками. – У меня не хватает слов благодарности, Джун. Я все думаю, как ты пережила это одна. Надеюсь, у тебя был тогда кто-нибудь, кто поддержал, как ты меня.

– Был, – ответила она. Перед ее мысленным взором возник Генри. Он запрещал ей поднимать пачки книг. Приносил пять коробок с соленостями, когда по утрам она настолько страдала от токсикоза, что по два часа сидела в крохотном туалете «Букс бразерс». Генри первым узнал, что у нее начались схватки, поскольку она находилась на работе. Именно он позвонил Лолли. Именно он ждал ее у двери родильной палаты, расхаживая взад-вперед, как нервничающий папаша. Он первым сказал ей: «Чарли просто идеальный ребенок, совсем, как ты, Джун».

На глазах у нее выступили слезы, и она сморгнула их. Генри сказал, что любит ее, а она все гонится за мечтой, от которой не может отказаться. Потому что перед глазами у нее имелось доказательство. Эта счастливая пара.

«Родители Джона свяжутся со мной и сообщат его контакт, и я тоже получу свое счастье», – убеждала себя Джун, наблюдая, как Марли и Кип обмениваются ласковыми взглядами.

В гавани Джун попрощалась с Марли и Кипом. Обняв их напоследок, напомнила, что они с Марли договорились на следующей неделе выбрать детскую коляску. Долго смотрела, как они уходят, держась за руки.

«Возможность» – любимое слово Джун, и вот оно – в осязаемой форме. В душе Джун воцарилось счастливое спокойствие, когда она подошла к «Букс бразерс» и по переулку направилась на причал.

«Если Марли и Кип нашли путь друг к другу, значит, сможем и мы с Джоном».

Стоял один из тех прекрасных сентябрьских вечеров, когда штат Мэн предстает перед глазами его жителей и гостей во всем своем великолепии. Воздух окутывал теплым ароматом цветов и намеком на осень в виде мягкой прохлады. Джун порадовалась, что накинула поверх майки легкий, воздушный кардиган.

Генри стоял на причале рядом со своим плавучим домом, засунув руки в карманы джинсов и глядя на воду.

– Привет, – улыбнулась Джун. – Я рада, что ты позвонил. Мне тоже нужно тебе кое-что сказать.

Он повернулся и долго смотрел на нее. И она не могла понять выражения его глаз.

«Он меня все же увольняет? Ему невыносимо работать вместе со мной?»

– Генри?

– Давай войдем внутрь и сядем. – Он помог ей подняться на судно. – А, что ты хочешь мне сообщить? Давай, ты первая.

Джун спустилась по трем ступенькам в жилую зону и повернулась к Генри.

– Я его нашла.

Он пристально смотрел на нее, потом наконец проговорил:

– Нашла отца Чарли?

Она села в высокое складное парусиновое кресло.

– Я нашла старое фото времен колледжа. Там он с джаз-группой. И вышла на одного из тех парней – слава Богу, у него очень необычное имя. Оказывается, его среднее имя совпадает с названием улицы, на которой вырос Джон, поэтому парень и запомнил. Мне удалось выйти на его родителей, ну, на их адрес и номер телефона.

Снова он пристально смотрел на нее, словно хотел услышать что-то еще.

– Я позвонила и оставила сообщение, просто сказала, что я знакомая его сына и познакомилась с ним в Нью-Йорке семь лет назад, когда он путешествовал, и была бы рада с ним связаться. Они не перезвонили, но я сочиняю письмо. Я не могу просто взять и…

– Джун.

Она умолкла и посмотрела на Генри. Он секунду выдержал ее взгляд, потом закрыл глаза и втянул сквозь зубы воздух.

– Генри, что случилось? – Джун встала.

Повернувшись, он взял с письменного стола сложенный листок бумаги. Держал его, не глядя Джун в глаза и не отдавая.

– Мне пришла в голову мысль проверить… просто проверить… убедиться… О Господи, Джун, мне жаль, что приходится показывать тебе это.

Он развернул листок и подал ей. Это была распечатка некролога из «Бангор дейли ньюс», датированного ноябрем семь лет назад. Тем днем, когда они с Джоном должны были встретиться у статуи «Ангел вод» фонтана Бетесда в Центральном парке.

Джон Смит, 21 год, из Бангора, штат Мэн, умер от лейкемии 10 ноября в Нью-Йорке. Будучи тяжело больным, Джон предпочел прожить оставшиеся месяцы, воплощая свою мечту о путешествии по стране – от крупнейших городов до самых маленьких поселений. Он оставил своих родителей, Элеонору и Стивена Смитов из Бангора, штат Мэн, родителей матери…

Тут же была фотография. Вот оно, лицо красивого парня, которое она запечатлела в своей памяти на семь лет, черты, которые каждый день видит в лице своего сына. Невозможно было не узнать улыбающегося Джона.

Джун ахнула и попятилась. Нащупала край стула, прежде чем у нее подкосились ноги.

– Пока я обзывала Джона потребителем и искала его в Нью-Йорке, он лежал мертвый в больнице в миле от меня… – Она разрыдалась.

– Мне жаль, Джун. Он не бросил тебя, – прошептал Генри. – Его у тебя забрали.

Джун плакала. Мучительные рыдания исторгались из глубины ее души. Генри опустился перед стулом на колени и взял ее за руку, но она руку отдернула.

– Почему ты вообще стал просматривать некрологи? – закричала Джун. – Ты этого хотел? Чтобы он умер?

Нечестный удар с ее стороны. Джун поняла это в ту же секунду, как сказала, но все здравые мысли в миг улетучились. Джон Смит умер. Его не было все это время.

– Нет, Джун, – проговорил Генри, мягко, прерывающимся голосом. – Я посмотрел, потому что это было единственное разумное объяснение, почему мужчина мог тебя бросить.

Джун ощутила, как сердце раскалывается на кусочки. Она бегом бросилась прочь.

Когда она вернулась в гостиницу и вся в слезах взбежала по лестнице наверх, Изабел на цыпочках выходила из комнаты Чарли.

– Спит как уби… – начала Изабел, потом уставилась на Джун. – Что случилось? Джун, в чем дело?

Говорить Джун не могла, только плакала. Изабел тихонько прикрыла дверь в комнату Чарли и повела сестру за руку в их спальню. Едва за ними закрылась дверь, как Джун плача сползла на пол.

Упав перед сестрой на колени, Изабел отвела пряди волос, липнущие к влажному лицу Джун.

– Что случилось?

Джун все еще сжимала некролог. Даже не понимала, что он по-прежнему у нее в руке. Взглянула на скомканную бумажку, сунула ее Изабел, которая просмотрела заметку и ахнула.

– О нет. Нет, нет, нет, – повторила Изабел и, тоже заплакав, обняла сестру.

Джун ухватилась за Изабел и зарыдала так громко, что испугалась, как бы не разбудить Чарли.