Текст книги "Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты» (1922-1929)"

Согласно положению, в состав штаба южнокитайской группы советников входил Информационно-разведывательный отдел, задачи которого были определены следующим образом:

– сбор всесторонних сведений из китайской и английской прессы о положении в Китае и, в частности, на Юге его;

– обработка сведений, поступающих от советников о состоянии НРА и армиях сопредельных государств;

– налаживание агентурной разведки в частях НРА, соседних Гуандуну провинций и в сопредельных колониях и обработка агентурных сведений;

– ведение карт боевых действий;

– статистическое и экономическое изучение Юга Китая;

– регулярная информация советников группы и военного атташе в Китае.

Информационно-разведывательный отдел, в свою очередь, подразделялся на два отделения: информационное и разведывательное. При отделе был также штат переводчиков и чертежников.

За рамками положения остался такой немаловажный вопрос: какова организация передачи собранной информации военному атташе в Пекине и руководству – в Москве? Средства связи с Москвой (радиостанция, шифровальщик, шифры) находились в руках М. М. Бородина, которыми никто, кроме него, не мог пользоваться. Что касается телеграмм, направляемых В. К. Блюхером через Бородина, то на большинство из них начальник южнокитайской группы не получал ответа. Складывалось впечатление, что телеграммы вообще не отправлялись. Только 19 мая 1927 г. Политбюро ЦК ВКП(б) постановило послать В. К. Блюхеру одного шифровальщика и выделить необходимые для телеграфных расходов суммы.

Положение прописывало (вернее сказать, пыталось прописать) и характер взаимоотношений начальника южнокитайской группы, который являлся одновременно и главным военным советником при национально-революционном правительстве и главном командовании НРА, с главным политическим советником: «Получая все директивные указания от военного атташе в Пекине, начальник группы по вопросам политического характера координирует свои решения с главным политическим советником при кантонском правительстве».

Судя по обмену письмами наркоминдела СССР Г. В. Чичерина с полпредом в Пекине Л. М. Караханом, примерно в конце марта 1926 г. Китайская комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) внесла изменения в «Положение о южнокитайской группе военно-политических работников» в сторону расширения прав главного военного советника. Возможно, новый вариант положения готовился под Блюхера, на повторной командировке которого в Китай настаивал Чан Кайши (Блюхер прибыл в Китай в конце мая 1926 г.); предусматривалось некоторое ограничение прав главного политического советника вмешиваться в военную работу.

Л. М. Карахан решительно возражал против тезиса о том, что начальник группы военно-политических работников имеет право самостоятельного решения чисто военных вопросов. Полпред утверждал: «нет чисто военных вопросов», поскольку они связаны с комсоставом, с взаимоотношениями генералов, коммунистов и комсостава в армии. Он настаивал на том, чтобы политический руководитель имел право вмешиваться в военную работу, давать указания на любой стадии по любому вопросу, иначе это означало бы «…отнять у политического руководителя возможность влиять и маневрировать в Кантоне». Все эти соображения являлись отражением позиции Карахана в части отношений полпреда и военного атташе в Пекине, предусматривавшей ограничение самостоятельности последнего.

Окончательный вариант положения неизвестен. Как бы то ни было, главный политический советник продолжал вмешиваться в военные дела, включая перемещение военных советников. Так, по указанию М. М. Бородина без согласования с главным военным советником В. К. Блюхером в начале января 1927 г. был снят с должности старшего советника при начальнике Главного штаба НРА генерале Ли Цзишэне М. Г. Ефремов¹⁴² (псевдоним «Абнольд»), а на его место назначен Г. Б. Скалов (псевдоним «Синани»).

К лету 1926 г. функции информационно-разведывательного отдела в составе штаба южнокитайской группы в Кантоне сводились исключительно к информированию начальника группы и местных военных советников. Вся агентура была сосредоточена в руках спецотдела, созданного В. Е. Горевым как прототип ВЧК – ОГПУ. Связь со спецотделом (начальник «Петров») поддерживалась через начальника информационно-разведывательного отдела, который являлся одновременно заместителем начальника спецотдела.

Подобное положение разведывательного отдела на вторых ролях, никоим образом не связанного с Разведупром, не могло не оцениваться как ненормальное в силу целого ряда причин.

Во-первых, специфические задачи, стоявшие перед спецотделом, соответственно определяли и то направление, по которому он шел в подборе своей агентуры и расширении сети, сосредоточивая, конечно, свое внимание на своих вопросах (контрразведывательных) в ущерб интересам военной разведки.

Во-вторых, сама агентурная работа спецотдела протекала все время в условиях постоянного, бессистемного освещения тех или других вопросов, ежедневным фиксированием совершенно случайных слухов, в дальнейшем не проверяемых и не разрабатываемых.

К этому времени безденежье, с которым столкнулся спецотдел, привело к расформированию «подпольного китайского ЧК» и, как следствие, к свертыванию его агентурного аппарата. На базе бывшего спецотдела была создана резидентура ИНО в составе двух человек с очень ограниченным кругом вопросов, подлежащих разработкам, и еще более ограниченным числом агентов, которые никак не могли обеспечивать военную разведку необходимыми сведениями.

Часть агентуры спецотдела получил и информационно-разведывательный отдел. Это были в основном коммунисты, но они были перегружены своей непосредственной работой в армии, поэтому сбору интересовавших сведений времени уделяли мало. В военном отношении эти агенты были совершенно безграмотны. Они были не в состоянии оценить важность и срочность получаемых материалов и в конечном итоге оказались малопригодными для военной разведки.

В июне 1926 г. начальником информационно-разведывательного отдела штаба южнокитайской группы был назначен Н. А. Семенов («Алексеев»)¹⁴³. Прибыв в Кантон, он приступил к ликвидации связей со старыми агентами и налаживанию новой агентурной сети.

В результате проведенной реорганизации аппарат информационно-разведывательного отдела, который в переписке с Москвой проходил как «разведотдел», а Семенов называл его «кантонской резидентурой», был сокращен до начальника, двух помощников, информатора, переводчика, чертежника и машинистки. Причем информатор в скором времени подлежал сокращению.

Свою работу, по мнению Семенова, разведотдел должен был выполнять различными путями: использованием агентурных данных, поступавших из китайских штабов; получением сведений из китайских документов и разговоров с осведомленными китайцами; получением докладов военных советников южнокитайской группы; обработкой английской и китайской прессы интересующих провинций и иностранной литературы по актуальным вопросам.

Реагируя на доклад Семенова, Центр отметил, что основной задачей, стоявшей перед разведотделом штаба южнокитайской группы в Кантоне, должно быть выяснение боеспособности «…вооруженных сил кантонского правительства и враждебных, а также союзных милитаристских группировок».

Одновременно обращалось внимание на организацию и ведение военно-политической разведки, что предполагало всестороннее освещение основных направлений внешней политики иностранных держав в Китае, их позиции по отдельным вопросам. Предписывалось также уделять сугубое внимание агентурной разработке совещаний милитаристов, их соглашений и тех военных сил противоборствующей стороны, которые могли быть использованы Кантоном.

Для выполнения этих задач, по мнению Центра необходимо было иметь постоянных агентов, которые «…постоянно вращаются в кругах, посвященных в вопросах текущей политики (соглашения между милитаристами, их планы действий на ближайшее будущее, их связь с империалистами и т. д.)».

В действительности все взвешенные предложения по организации агентурной работы и разумные замечания Центра к ним свелись в основном к получению разведывательных сведений путем личных связей, через парторганизации и советников.

Более того, Блюхер пытался подмять под себя в конце 1926 г. (в ходе противостояния уханьского правительства и Чан Кайши) резидентуру в Ханькоу, настаивая на том, чтобы ее руководитель Д. Ф. Попов стал советником по разведке при штабе НРА. Попова удалось отстоять.

Для постановки же разведки в Кантонской армии и непосредственного получения материалов о нацревармии «…был поставлен в штаб Галина, как и было решено ранее, т. Струмбис». Назначение Струмбиса (Жигура Яна Матисовича) ¹⁴⁴ состоялось в начале 1927 г. С ним было обусловлено, что он будет поддерживать связь с Пекином через резидентуру в Ханькоу. Через Струмбиса передавалась «штабу нацревармии» информация, которой располагала пекинская резидентура.

Первые результаты были весьма многообещающими: Струмбисом был своевременно передан план ведения боевых действий Чан Кайши, а также материалы советников VI и VIII корпусов. Запоздалая заинтересованность во взаимном обмене информацией должна была создать здоровую атмосферу. Однако времени для такого сотрудничества было отмерено не много.

Отказавшись от организации агентурной работы, опираясь на аппарат военных советников как на Юге, так и на Севере Китая, руководители групп не сумели или не пожелали обобщить имевшийся в их распоряжении обширный разведывательный материал и своевременно передать его в Центр. В результате Москва пребывала в неведении относительно происходящего в Китае и плелась в хвосте событий.

9 августа 1926 г. «Яворский» – Берзин направил телеграмму в Кантон «Уральскому» – Блюхеру, что Китайская комиссия обращает его внимание на отсутствие информации о Кантоне и в этой связи обязывает Блюхера систематически информировать Москву обо всех событиях на Юге Китая. В первую очередь требовалось срочно информировать о военном и общеполитическом положении в связи с Северным походом.

24 августа телеграмма подобного содержания была отправлена и в Пекин полпреду СССР Карахану.

Таким образом, Центр, имея своих военных и политических представителей в руководстве Гоминьдана, в штабах НРА, корпусов и дивизий, не располагал информацией о происходившем на Юге Китая, отсюда и неадекватная реакция в ВКП(б) и Коминтерне сначала на Северный поход, а позднее на противостояние в национальном правительстве.

Основная беда на Юге Китая, сетовал Берзин в одной из телеграмм Лонгве, заключается в том, что военные советники, имея даже достаточное количество материалов и сведений, не могли их ни обобщить и использовать, ни передать в Москву. Для этого у них не было ни времени, ни желания, а в большинстве случаев и возможности.

Возможность добывания разведывательной информации имелась и через советских военных советников в школе Вампу.

В школе, по словам В. К. Блюхера, был создан отдел военно-политической разведки, задачей которого «….являлся учет революционного движения в армиях дружественных Гоминьдану не только в Гуандуне, но и в Среднем, и в Северном Китае, где для связи со школой устанавливались так называемые корреспондентские бюро». Этот же отдел вел разведку и наблюдение во враждебных Гоминьдану армиях. Фактическим руководителем отдела военно-политической разведки являлся коммунист Чжоу Эньлай¹⁴⁵, начальник политотдела школы. Однако и эта возможность получения информации в интересах Разведупра не была реализована.

В 1925–1927 гг. в Шанхае военным советником при Военном отделе (Военной комиссии) ЦК КПК работал советский разведчик А. П. Аппен под псевдонимом «А. П. Хмелев».

В Шанхай Аппен прибыл 23 ноября 1925 г. По решению, принятому в Москве, он непосредственно не подчинялся начальнику южнокитайской группы военных советников В. К. Блюхеру, поскольку являлся официальным советским работником в Китае. Военно-партийная работа КПК началась с осени 1925 г. по инициативе Москвы и в соответствии с проектом директивы в ЦК КПК под названием «Организация вооруженных сил китайской революции», подготовленной в августе 1925 г. Восточным отделом ИККИ. В директиве говорилось, что от КПК требуется очень внимательное отношение и самая упорная работа по организации вооруженных сил революции и подготовке народных масс к боям «… с иностранными империалистами и реакционными китайскими милитаристами».

В этой связи ЦК и крупнейшим местным комитетам предлагалось создать военные отделы во главе с наиболее авторитетными членами бюро этих комитетов. Работа военных отделов должна была строиться «…на началах самой строгой конспирации, как для внешнего мира, так и внутри самой партии и внутри самого аппарата В. О.». Военные отделы должны были организовывать свою деятельность по двум направлениям: «Работа по накоплению и организации собственных сил и работа по разложению и использованию сил враждебных». В части работы по накоплению собственных сил предлагалось на ближайшее время серьезнейшее внимание обратить на

организацию частей армии Гоминьдана и народных армий. Дезорганизация вражеских сил должна была быть направлена в первую очередь на разложение армия Чжан Цзолиня. Гоминьдан рассматривался как союзник КПК. Поэтому ни осенью 1925 г., ни позднее вопрос о разложении Народно-революционной армии не ставился, а вопрос о накоплении и организации собственных сил напрямую связывался с НРА.

Хотя среди функций Военного отдела и значились такие, как распространение и закрепление своего влияния во всех военных группах и группировках, и в особенности в революционных (в первую очередь в национальных армиях и в армии Гоминьдана), и организация и подготовка партийных и рабочих отрядов в наиболее важных промышленных центрах страны. Однако эти функции являлись одними из многих и были далеко не основными. Переход КПК от союза с Гоминьданом к конфронтации с ним требовал изменения задач, стоявших перед военными отделами, с вынесением на первый план такой задачи, как распространение и закрепление влияния КПК в Народно-революционной армии и проведение курса на ее разложение. Однако этого не было сделано, отсюда и беспомощность компартии Китая в последующем развитии событий.

«Хмелев» (Аппен) участвовал в подготовке трех вооруженных восстаний в Шанхае, последнее из которых 21–22 марта 1927 г. завершилось успехом. Однако в целом он в своей работе проявил пассивность, если не беспомощность.

Существование Военного отдела ЦК КПК, советником которого являлся Аппен, предполагало ведение «партийной разведки». В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 6 декабря 1926 г. в этой связи, в частности, отмечалось: «Разрешить нашим разведорганам пользоваться материалами партийной разведки там, где таковая существует (Финляндия, Германия, Китай) при условии передачи этих материалов через специального товарища по связи, назначенного ЦК данной партии». В задачу Аппена входило наладить ту самую партийную разведку, чтобы пользоваться материалами, добытыми с ее помощью. Однако организовать такую разведку в полном смысле этого слова не удалось, хотя о ее наличии было доложено в Москву.

6 мая 1927 г. он подготовил докладную записку на имя Я. К. Берзина о работе Военного отдела ЦК КПК, «о недостатках работы и перспективах на будущее». Аппен, в частности, отметил, что за период с января 1926 г. была проделана следующая работа:

– учреждены в наиболее важных пунктах Китая местные военные комиссии или уполномоченные от Военного отдела;

– оказана помощь Северной экспедиции (выпуск листовок, прокламаций и воззваний к солдатам «реакционных милитаристов и реакционного флота»; дезорганизация тыла противника путем подрыва мостов, железнодорожных путей и т. д., снабжение командования Северной экспедиции информационными материалами);

– сформированы рабочие дружины (общее количество дружинников по стране достигло 10 тыс. человек, в том числе в Шанхае – до 2 тыс. человек);

– начата работа среди вооруженных организаций «Красных пик»;

– взят курс на закрепление «партвлияния в войсках Нац-армии» («достижения в этой области не проверены»);

– установлены связи с рядом политических организаций Северной Маньчжурии и с корейской военной организацией;

– «вполне удовлетворительно поставлена информационная работа».

Информационная работа в данном случае относилась к выпуску листовок, прокламаций и т. д., но не имела ничего общего с добыванием разведывательной информации.

Довольно скромные результаты за полтора года работы, и что удивительно – никакой реакции на происшедший раскол Гоминьдана. Однако тому у Аппена были свои объяснения:

– «недостаточно внимательное отношение к военной работе партии как со стороны ЦК Киткомпартии, так и со стороны наших представителей»;

– отсутствие подготовленных и квалифицированных военных китайских работников;

– «слабый состав Военного отдела ЦК, временами доходивший до одного члена комиссии, к тому же малоопытного товарища»;

– «трудноразрешимый вопрос с вооружением как для дружинников, так и для крестьянских и партизанских отрядов, причем последние, в большинстве случаев имея вооружение, не имеют патрон[ов]»;

– «полное отсутствие средств для активной работы, например, удалось приобрести динамит, но не было машинок» (в этом случае непонятно, как можно было проводить дезорганизацию тыла противника путем подрыва мостов и т. д., о чем докладывал Аппен).

И, наконец, самое основное: «Весьма слабые проникновения в Нацармию вследствие того, что директива о проникновении в армию поздно была дана от ЦК Военному отделу».

Подобная формулировка свидетельствовала о попытке оправдать собственную безынициативность и снять с себя ответственность за провал работы в этом направлении. Недостаток квалифицированных кадров, отсутствие оружия для «дружинников» и средств для «активной работы» – подобных ограничений не знала помощь, оказываемая Советским Союзом Гоминьдану и НРА. Только военных советников в южнокитайской группе в мае 1927 г. насчитывалось 93 человека.

Казалось бы, кого как не Аппена следовало привлекать к разведывательной работе. «Вопрос этот нас тоже весьма волнует, – писал Берзин в Пекин в ноябре 1926 г. – Мы получили от него недавно письмо, в котором он указывал на свою полную оторванность и независимость от военного аппарата. Происходило это по причине особого курса, которого придерживались в этом вопросе Карахан и Войтинский, которые, как оказывается, не разрешали ему даже передавать нам информационный материал. Между тем материал у него был, и довольно интересный. Кое-что он нам сейчас прислал». Итак, материал был, а передавать «не разрешали». Весьма наивное объяснение Аппеном собственной беспомощности, а вернее, нежелания руководящего сотрудника военной разведки (последняя должность перед направлением в командировку – помощник начальника агентурного отдела Разведупра Штаба РККА) выполнять разведывательные задачи.

Тем не менее Берзин отмечал, что вопрос о связи Аппена с военной разведкой и использовании его весьма широких возможностей оставался открытым. В этой связи руководитель разведки предлагал военному атташе в Пекине Лонгве установить с Аппеном, как с нашим «старым работником», единый фронт и всецело его использовать. Предусматривалось, что Аппен, «как старый агентурщик», сможет наладить работу. Непонятная деликатность со стороны начальника IV управления Штаба РККА и члена Китайской комиссии Политбюро ЦК ВКП(б). Ситуация требовала указаний, которым надлежало неукоснительно следовать, а не высказывания пожеланий. Развитие событий в Китае в 1927 г. перечеркнуло все эти запоздалые планы.

Глава 2
1927 год – переломный в организации и ведении военной разведки

«Только плавая, научишься плавать».

(Мао Цзэдун)

«XIII. Использование шпионов.

<…>

4. Качество, которое обеспечивает просвещенному государю и хорошему полководцу возможность вести военные действия и побеждать, – это способность предвидения.

Это предвидение не может быть получено гаданием; его нельзя построить ни по аналогии, ни путем дедуктивных рассуждений…

<…>

Знание человеческих нравов и настроений может быть получено только от других людей.

Отсюда использование шпионов, которых можно условно разделить на пять категорий: 1) местные шпионы; 2) внутренние шпионы; 3) обращенные (или обратные) шпионы;

4) обреченные шпионы; 5) уцелевшие шпионы».

Сунь-Цзы. Искусство войны

2.1. От разрыва с Чан Кайши до Кантонского восстания (март – декабрь 1927 г.)

«Не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей».

(Дэн Сяопин)

Оформление в Южном Китае двух центров, двух Гоминьданов, двух правительств и, значит, двух армий было признано руководством ВКП(б) «опасным и недопустимым».

III (Уханьский) Пленум ЦИК Гоминьдана (10–17 марта 1927 г.) принял ряд постановлений, направленных на восстановление коллегиального начала в партийном строительстве, на упрочение партийной и гражданской власти, ограничение власти военных в партии и государстве. Эти решения не были направлены исключительно против Чан Кайши. Была предпринята попытка ограничить власть военных структур. Вместе с тем под давлением КПК и М. М. Бородина были приняты решения, ограничивающие единоличную власть Чан Кайши в ЦИК Гоминьдана, – был упразднен пост председателя Постоянного комитета ЦИК, который он занимал. Чан Кайши был также освобожден от должности председателя Военного совета и заведующего Орготделом. На пленуме Коминтерну и КПК удалось совершить прорыв в части внедрения коммунистов в национальное правительство – туда было введено два коммуниста: министр сельского хозяйства и министр труда.

Решениями пленума власть Чан Кайши была ослаблена, но лишь в малой степени. Он по-прежнему оставался главнокомандующим, верные ему войска контролировали значительную часть районов Восточного Китая.

Однако сразу же после Пленума ЦИК Гоминьдана глава уханьского правительства Тань Янькай подписал (с подачи Бородина) секретный приказ об аресте Чан Кайши. При этом Тань Янькай и другие уведомили главкома телеграммой, что «идут его разоружать». И в этой ситуации Чан Кайши выглядел стороной оборонявшейся. Данное решение не соответствовало политике Москвы в отношении Чан Кайши. Это могло означать только одно: разрыв с ним был личной инициативой главного политического советника М. М. Бородина.

21-22 марта 1927 г. в Шанхае, который занимали войска милитариста Сунь Чуаньфана, началась всеобщая забастовка, а затем и вооруженное восстание, что явилось результатом политики сотрудничества КПК с Гоминьданом. Дата восстания определялась представителем Чан Кайши с учетом хода военных операций. 22 марта 1927 г. было создано временное городское правительство народных представителей. Войска НРА вступили в Шанхай 23 марта 1927 г., когда город был полностью освобожден от войск Сунь Чуаньфана собственными силами повстанцев.

Идея новой формы власти под названием «собрания народных представителей» «по советской системе» принадлежала представителям Коминтерна (Альбрехт), Профинтерна (Мандалян), КИМ (Насонов и Фокин). По их мнению, шанхайский пролетариат «…при соответствующей форме власти мог бы оказывать громаднейшее влияние на дальнейшее революционизирование всего нацправительства». Создание демократической власти напрямую связывалось советскими представителями с всеобщей забастовкой и восстанием. Именно в Шанхае, считали они, у пролетариата создаются условия «…для действительного обеспечения его гегемонии и через государственную власть, формы которой быстро были бы усвоены остальными крупными городами Китая». Фактически это была чисто умозрительная схема, в которой желаемое выдавалось за возможное.

Генерал Бай Чунси¹⁴⁶, командовавший гоминьдановскими войсками, приказал всем нерегулярным частям (имелись в виду в первую очередь отряды рабочей самообороны) сдать оружие, а руководству профсоюзов прекратить всеобщую забастовку в Шанхае. Части НРА начали разоружать отдельные пикеты и арестовывать их руководителей, не желавших сдавать оружие. В ответ шанхайская организация КПК и генсовет профсоюзов при деятельном участии советских представителей приняли решение о вооруженной борьбе с чанкайшистскими войсками, всеобщей забастовке и немедленном захвате концессий.

Москва была в большом затруднении относительно событий, разворачивавшихся в Шанхае, понимая, что западные державы не остановятся перед прямой интервенцией ради сохранения своих позиций в этом городе. К началу апреля 1927 г. в Шанхае насчитывалось 22,4 тыс. иностранных солдат, в том числе 16 тыс. английских, 3 тыс. американских, 2 тыс. японских и 1 тыс. французских, а также 42 военных корабля (14 японских, 13 американских, 8 британских и 7 французских). Кроме того, не было никакой уверенности, что части НРА и их командиры встанут на сторону повстанцев.

28 марта 1927 г. Политбюро ЦК ВКП(б) по предложению Сталина, Бухарина и Карахана постановило направить директиву ЦК КПК «…о недопустимости в данную минуту общей забастовки или восстания с требованием возврата концессии».

Чан Кайши прибыл в Шанхай 26 марта 1927 г., когда город уже был освобожден повстанцами. Находясь в Шанхае, Чан Кайши игнорировал решение уханьского правительства, признавшего временное городское правительство народных представителей в качестве революционного органа власти в Шанхае, и не дал ему возможности осуществлять свои полномочия.

По свидетельству очевидцев, после взятия Шанхая не проходило и одного дня, чтобы Чан Кайши не прислал телеграммы тов. «Галину» – Блюхеру с просьбой о приезде последнего в Шанхай. В. К. Блюхер утверждал, что ехать необходимо, что Чан Кайши «… перебрасывает мостик, чтобы не рвать отношений с нами». Однако все его попытки выехать в Шанхай пресекались Бородиным.

1 апреля в Шанхай из Владивостока приехал Ван Цзин-вэй. Он возвращался из Франции через Советский Союз, где встречался с И. В. Сталиным. От этого приезда ожидали многое. И Чан Кайши все еще был открыт к компромиссу: 3 апреля 1927 г. за его подписью была отправлена телеграмма командному составу НРА, в которой он заявлял о своем подчинении Ван Цзинвэю. Считалось, что Ван Цзинвэй, авторитет которого в массах был невероятно велик, сумеет примирить Ухань с Чан Кайши, правда, на позициях Уханя. Однако этого не произошло.

А Чан Кайши все еще ждал ответа на свой ультиматум. Или хотя бы попытки урегулирования ситуации со стороны представителей Коминтерна. Бородин же, несмотря на все свои заверения, и не думал покидать Китай. Коммунисты же (не без подталкивания со стороны членов Дальбюро) вывели вооруженных рабочих на улицы Шанхая.

Речь И. В. Сталина на собрании актива московской организации ВКП(б) 5 апреля 1927 г., посвященная проблемам китайской революции, свидетельствовала о том, что даже в первой декаде апреля руководство ВКП(б) и Коминтерна не ставило вопроса о разрыве с Чан Кайши: «Чан Кайши ведет армию или нет против империалистов? Да, ведет. Что сделает Чан Кайши завтра и куда повернет, мы увидим это, а пока факт, что он ведет, он вынужден вести войска против империалистов».

7 апреля 1927 г. в Шанхае была установлена блокада генерального консульства СССР. 9 апреля Чан Кайши официально объявил военное положение в Шанхае. В этот же день был распущен старый состав Дальбюро ИККИ, и, по сути, форпост Коминтерна на Дальнем Востоке прекратил свое существование, хотя формально продолжал действовать в лице его члена – главного политического советника Бородина и находившегося еще в пути в Китай представителя ИККИ индуса Роя.

12 апреля 1927 г. противостояние Уханя с Чан Кайши достигло «критической массы» после выступления последнего, получившего название «переворот Чан Кайши». Началась полоса террора против коммунистов и активных участников восстания – рабочих. Вслед за Шанхаем перевороты были произведены и в других провинциях, контролировавшихся Чан Кайши.

Решение о несостоявшемся аресте Чан Кайши в марте 1927 г., принятое по личной инициативе Бородина, явилось одним из факторов, ускорившим выступление Чан Кайши против коммунистов и левых в Гоминьдане. Второй раз после событий 20 марта 1926 г. главную роль сыграл субъективный фактор, который в случае, когда речь идет об исключительных личностях, весьма существенно влияет на ход истории. По сути, Чан Кайши был вынужден не только разорвать отношения с уханьским правительством, но и выступить против китайских коммунистов, а значит, и порвать с Советским Союзом и Коминтерном. Разрыв с Гоминьданом был объективно подготовлен всеми действиями советской стороны и Коммунистического интернационала – запрограммированностью стратегии и тактики Коминтерна определенными, достаточно ограниченными рамками выборов конкретных решений в нестандартных и незнакомых ситуациях, что проявилось в неоправданном переносе советского опыта на совершенно чуждую китайскую почву. Разрыв с Гоминьданом, когда рекомендуемая модель революции приняла форму, несовместимую с программой и стратегией политической партии, как представляется, должен был произойти, но случился бы в другой обстановке, при других условиях и, вероятнее всего, с другими последствиями.

15 апреля 1927 г. на VII расширенном заседании Постоянного комитета ЦИК (уханьского) Гоминьдана было принято решение об исключении Чан Кайши из партии, снятии со всех постов и «наказании по закону». Однако это решение не возымело никакого действия на Чан Кайши. 18 апреля 1927 г. состоялось учреждение нового национального правительства со столицей в Нанкине во главе с Ху Ханьмином. Уханьское правительство было объявлено незаконным. Чан Кайши провозгласил верность заветам Сунь Ятсена и целям национальной революции и призвал к чистке Гоминьдана от коммунистов. Одновременно он говорил о необходимости сотрудничества с Советским Союзом. Значит, как и 20 марта 1926 г., Чан Кайши, как фигура во многом компромиссная, опять был готов пересмотреть сложившееся положение и в чем-то снова «отработать» назад. Но его уже никто не хотел рассматривать как серьезного партнера и потенциального союзника в будущем.

27 мая сотрудник IV управления П. Ю. Боровой, находившийся под прикрытием должности вице-консула генконсульства СССР в Шанхае, доложил письмом Я. К. Берзину: «Победила точка зрения Б[ородина]… В большинстве военные товарищи были и остаются против разрыва с Чан Кайши, ибо с чем мы остались после этого?» На разрыв идти вообще не следовало, отмечал Боровой, опираясь на точку зрения большинства военных советников, включая В. К. Блюхера. А надо было бы продолжать маневрировать, писал он, «…еще некоторый период, измеряющийся неделями, может быть, парой месяцев до занятия Пекина». Но эти рассуждения уже ничего не могли изменить.