Текст книги "Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты» (1922-1929)"

Теперь милитаристским группировкам Северо-Восточного и Северного Китая противостояли два враждующих между собой центра расколовшегося национально-революционного лагеря: нанкинский, власть которого распространялась на провинции Цзянсу, Чжэцзян, Фуцзянь и Аньхой, и уханьский, территория которого включала в основном провинции Хубэй и Хунань и в меньшей степени провинцию Цзянси. Уханьское правительство до середины июня признавали и поддерживали группировки Фэн Юйсяна и Янь Сишаня в Северном Китае. Все расчеты Москвы на проведение своей политики в Китае были связаны с действиями Уханя и Фэн Юйсяна, а также с КПК, продолжавшей сотрудничество с уханьским Гоминьданом.

Существование двоевластия усиливало тенденцию к размежеванию с Коминтерном и китайскими коммунистами в уханьском Гоминьдане.

Объективно сохранение сотрудничества с коммунистами продлевало уханьскому Гоминьдану возможность получения поддержки с советской стороны. Но дни сотрудничества Коминтерна с Гоминьданом были сочтены. В политике Коминтерна по-прежнему сохранялась установка на поддержку левых и борьбу с правыми, на «демократизацию» политической системы на местах силами общественных движений на данном революционном этапе и т. д.

Второй же такой фигуры, как Чан Кайши, которая могла бы попытаться внести коррективы в советский курс или временно согласиться с ним, пойти на компромисс и заставить принять его во имя продолжения сотрудничества с Советским Союзом, в уханьском Гоминьдане и правительстве не было.

Ван Цзинвэй, на которого в Советском Союзе возлагали большие надежды, на эту роль не подходил. В Ухане он стал председателем национального правительства. Однако, несмотря на всю свою популярность и тот факт, что на протяжении многих лет он занимал первые посты в государстве и партии, Ван Цзинвэй никогда не был истинным лидером и последовательным борцом. Скорее он был инертной личностью, пасовавшей при первых же трудностях, и использовался заинтересованными лицами в качестве прикрытия в своих комбинациях.

В апреле с предложением о поиске соглашения с Чан Кай-ши выступил генеральный консул в Шанхае Ф. В. Линде.

27 апреля Политбюро ЦК ВКП(б) отреагировало на рекомендацию генконсула и сообщило о своем решении по поводу советников в ставке Чан Кайши и верных ему частях: «…2) Ваше предложение о соглашении между Ханькоу и Чан Кайши считаем политически вредным. 3) Советники считаются прикомандированными к национальному правительству в Ханькоу, куда они и должны направиться за указаниями. Ваше вмешательство считаем ненужным». Тем самым фактически прерывались связи Коминтерна и Москвы с той частью Гоминьдана, которая примкнула к нанкинскому правительству. Одновременно отвергалась в принципе возможность урегулирования отношений с Чан Кайши. Остается напомнить, что Ханькоу, равно как Ханьян и Учан, составляли трехградье Уханя, поэтому в равной степени использовались словосочетания «национальное правительство в Ухани» и «национальное правительство в Ханькоу».

Чан Кайши, утвердившись на Нижней Янцзы, зажал Ухань в кольце блокады. Туда не пропускались даже уголь и медикаменты. Было прервано и большинство торговых связей с другими районами. Непосильным бременем для Уханя стало огромное количество войск на подконтрольной ему территории. Ухань мучительно искал выход из положения. И таким выходом представлялось продолжение Северного похода, одной из целей которого считалось вырваться за пределы Хубэя. В конце апреля 1927 г. войска уханьской группировки начали поход на Север Китая через провинцию Хэнань, рассчитывая тем самым убить двух зайцев: разбить Чжан Цзолиня и вывести в Хэнань Фэн Юйсяна.

Одновременно на Север Китая двинулась и нанкинская группировка. Цель ее операции состояла в том, чтобы овладеть провинцией Шаньдун.

В мае 1927 г. в Ухане была созвана Тихоокеанская конференция профсоюзов. На ней было отмечено, что национальная революция в Китае является ближайшей ступенью к мировой революции и тесно связана с интересами пролетариата всего мира, что китайский пролетариат должен выполнить свой долг для успеха китайской и мировой революции.

Левые гоминьдановцы и до 12 апреля не возражали против опоры на массовое рабоче-крестьянское движение, чтобы не быть игрушкой в руках гоминьдановского генералитета. В этом, вероятно, прежде всего и заключалось политическое различие между гоминьдановскими течениями, которые персонифицировались Ван Цзинвэем и Чан Кайши. Однако реальная политическая ситуация в Ухане поставила их перед трудным выбором. С одной стороны, рабочее движение оказалось бессильным перед выступлениями правых в Шанхае, Кантоне и других городах, а крестьянское движение, кроме Хунани и Хубэя, – разгромленным гоминьдановскими войсками. Расчеты на развертывание аграрной революции – взрыв спонтанной борьбы крестьян за землю – и создание на этой основе собственных вооруженных сил отчетливо отразили стремление перенести на Китай опыт российских революций, опыт большевиков периода Гражданской войны. Руководители и идеологи Коминтерна не сознавали, что особенности социальной структуры, землевладения и землепользования в китайской деревне делают здесь невозможной аграрную революцию по российскому образцу.

Тем временем рост рабочего и крестьянского движения, инициированный коммунистами на территории, которую контролировало уханьское правительство, сопровождался различного рода эксцессами – самочинными действиями рабочих пикетов и профсоюзов, захватами земли и имущества, в том числе собственности солдат и офицеров уханьской армии, самосудами над представителями деревенских верхов. Все это лишало уханьский Гоминьдан поддержки большинства генералитета НРА (и не только генералитета, но и части офицеров и солдат), делая тем самым Ван Цзинвэя и его сторонников бессильными перед угрозой со стороны Чан Кайши.

И уханьский Гоминьдан действительно сделал выбор. В середине мая на территории уханьского правительства началась полоса военных мятежей, сопровождавшихся арестами и требованиями изгнания коммунистов, разгоном и подавлением профсоюзов и крестьянских организаций. По существу, между двумя националистическими центрами, находившимися в Ухане и Нанкине, не существовало большой разницы. Левизна Уханя носила поверхностный характер, поскольку господствовавшее положение в нем занимали милитаристские элементы, власть которых постоянно росла, делая отчетливой тенденцию к примирению с Чан Кайши.

30 мая 1927 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение направить «тт. Бородину, Рою и Люксу (О. Ю. Пличе, генконсул СССР в Ханькоу. – Авт)» телеграмму, в которой китайским коммунистам предлагалось принять решительные меры, чтобы избежать поражения: «Первое. Без аграрной революции победа невозможна… С эксцессами нужно бороться, но не войсками, а через крестсоюзы. Мы решительно стоим за фактическое взятие земли снизу… Второе. Необходимы уступки ремесленникам, торговцам, мелким землевладельцам. Союз с этими слоями необходим. Конфисковать нужно землю только у крупных и средних землевладельцев. Землю офицеров и солдат не трогать. Если обстановка требует, можно пока не конфисковывать землю средних землевладельцев. Третье. Надо вовлечь в ЦИК Гоминьдана побольше новых крестьян и рабочих лидеров снизу. Их смелый голос сделает стариков решительными или выведет их в тираж. Четвертое. Надо ликвидировать зависимость от ненадежных генералов. Мобилизуйте тысяч двадцать коммунистов, добавьте тысяч 50 революционных рабочих и крестьян из Хунани – Хубэя, составьте несколько новых корпусов, используйте курсантов школы для комсостава и организуйте, пока не поздно, свою надежную армию. Пятое. Организуйте реввоентрибунал во главе с видными гоминьдановцами, не коммунистами. Наказывайте офицеров, поддерживающих связь с Чан Кайши или натравливающих солдат на народ, на рабочих и крестьян. Нельзя заниматься только уговариванием. Пора начать действовать. Надо карать мерзавцев.» Оговорки, сделанные в части категорий лиц, у которых земля не должна конфисковываться, свидетельствовали о многочисленных нарушениях в этой части.

Частичное признание работниками ИККИ и КПК непонимания ситуации в китайской деревне, наличия ряда «трудных проблем» в решении аграрного вопроса в Китае, существование специфики социальной структуры китайского крестьянства нашло свое подтверждение только год спустя – в июне – июле 1928 г. на VI съезде КПК, состоявшемся в Москве, и только в выступлении Н. И. Бухарина, а не в решениях съезда. В своем выступлении пока еще один из руководителей Коминтерна Бухарин специально остановился на проблеме, связанной с отсутствием во многих районах Китая собственных помещичьих хозяйств и наличием огромной массы безземельной бедноты, люмпенов, бывших и настоящих солдат. В этих условиях в результате уравнительного передела и наделения землей всех желающих ее получить, говорил Н. И. Бухарин, может получиться так, что после революции в среднем на душу крестьянин будет иметь меньше земли, чем ранее. Н. И. Бухарин считал, что такого положения вещей нужно избегнуть, так как в противном случае «…крестьянина, который мало что выиграл от революции в смысле земли», не удастся сделать ее активным участником и защитником. Готовых решений, признал Н. И. Бухарин, у него нет. После победы революции, говорил Н. И. Бухарин, следует организовать крупномасштабные общественные работы – промышленное и дорожное строительство и т. п., чтобы обеспечить работой массу безземельных. Но что следовало делать в ходе развертывания борьбы за землю до победы революции?

Единственным козырем в руках новой власти, по Бухарину, могла в этих условиях быть ссылка на то, что крестьянин, несмотря на уменьшение количества земли, будет жить лучше, так как будет платить гораздо меньшие налоги. Но этот аргумент, видимо, и самому Н. И. Бухарину представлялся весьма слабым. «При всех условиях, – заключал он свои размышления по этому поводу, – считаю своим долгом обратить ваше внимание на то, чтобы не выставлять легкомысленно таких требований, которые повели бы к большему, еще большему измельчанию земли на круг».

Что-то очень похожее уже предлагал в свое время Сунь Ят-сен: «…Уравнение прав на землю, т. е. проведение постепенной национализации земли», путем выкупа помещичьей земли государством с последующей ее арендой крестьянами, широкое железнодорожное и шоссейное строительство и т. д.

Навеянные опытом большевиков представления о возможности в короткие сроки создать собственные вооруженные силы из революционных рабочих и крестьян не учитывали особые трудности в Китае на пути формирования таких частей. В Китае было традиционно негативное отношение населения к военной службе. У подавляющей массы китайцев отсутствовали навыки владения даже простейшим огнестрельным оружием. Нереальным было и разложение наемных милитаристских армий по русскому образцу – путем противопоставления солдат офицерам.

Для создания собственных и надежных крупных воинских частей, способных противостоять профессиональным наемным армиям, нужно было то, чем в блокированном и контролировавшемся военными Ухане КПК в достаточной степени не располагала, – костяк командных кадров, материальные средства, оружие и время.

Представителям Коминтерна в Китае и ЦК КПК давались инструкции, направленные фактически на осуществление государственного переворота в Ухане, хотя по-прежнему не снимался тезис о поддержке уханьского Гоминьдана.

Между тем на заседаниях Политбюро ЦК КПК 6 и 7 июня 1927 г. генеральный секретарь ЦК КПК Чэнь Дусю отверг указание Москвы по китайскому вопросу. Он заявил, что крестьянское движение в Китае еще не набрало должной силы, что единый антикоммунистический фронт реакционных сил еще не сформировался и поэтому не следует торопиться с решением аграрного вопроса. Указание Коминтерна о создании коммунистами собственных вооруженных сил Чэнь Дусю назвал утопией, равно как и предложение об учреждении военно-революционных трибуналов. К началу 1927 г. в КПК было уже около 25 тыс. членов, причем более половины составляли рабочие. Однако преобладающее большинство ее членов лишь недавно приобщилось к политической борьбе и было мало знакомо с коммунистическми идеями. Костяк профессиональных революционеров был малочислен, связи руководящего ядра партии с низовыми местными организациями слабы.

Представитель Исполкома Коминтерна М. Н. Рой, находившийся в Ухане, самовольно ознакомил Ван Цзинвэя, собиравшегося на встречу с Фэн Юйсяном в Чжэнчжоу, с текстом конфиденциальной телеграммы. Ван Цзинвэй, в свою очередь, в последующем сообщил о содержании телеграммы Фэн Юйсяну, а затем и Чан Кайши.

Указания Коминтерна дали Ван Цзинвэю официальный предлог для разрыва уханьского правительства с КПК и, как следствие такого шага, для разрыва с Коминтерном и Советским Союзом.

В начале июня уханьские войска ценой больших потерь вышли в Хэнань и соединились с частями Фэн Юйсяна. Войскам Чжан Цзолиня было нанесено серьезное поражение. Для похода на Нанкин Ухань запросил еще 15 млн рублей.

19 июня 1927 г. Фэн Юйсян встретился с Чан Кайши. В результате переговоров были достигнуты следующие договоренности: М. М. Бородин должен был покинуть Китай; члены ЦИК Гоминьдана в Ухане должны были присоединиться к ЦИК Гоминьдана в Нанкине, а тем, кто отказывался от этого шага, разрешалось взять «отпуск» и выехать за границу; Тан Шэнчжи со своими войсками должен был перейти под командование Чан Кайши. После перехода Фэн Юйсяна на сторону Чан Кайши военно-политическая обстановка в противостоянии Уханя Нанкину резко изменилась в пользу Нанкина. Размежевание происходило и внутри руководства уханьского Гоминьдана. Однако Москва все еще питала иллюзии, связанные с Ван Цзинвэем, и была готова к финансовым вливаниям в Ухань.

2 9 июня 1927 г. в Ухань был выслан миллион американских долларов, еще 500 тыс. долларов США предусматривалось направить «на днях». Но принятые вскоре – в первой половине июля 1927 г. – постановления Политбюро ЦК ВКП(б) и ИККИ положили конец надеждам, связанным с уханьским правительством и практически с уханьским Гоминьданом. В этих документах говорилось, что Ухань становится контрреволюционной силой, что верхушка Гоминьдана прикрывает контрреволюцию.

Во всех документах той эпохи и в последующем период с 1925 по 1927 г. обозначен как национальная революция. Начало революции предлагается отсчитывать от событий 30 мая 1925 г. – расстрела английской полицией демонстрантов в Шанхае. Логичнее, если уж появляется желание найти точку отсчета, начало революции вести от 1 июля 1925 г., когда в Кантоне было провозглашено создание национального правительства Китайской Республики, которое объявило о приверженности трем принципам Сунь Ятсена. Определять же завершение национально-освободительной революции декабрем 1927 года, когда шли «арьергардные бои национальной революции», которые будто бы привели только к временному поражению демократических сил, или же «восстановление национальной государственности как важнейшего рычага национально-освободительной революции» некорректно. К тому же «арьергардные бои» и «восстановление государственности» – вещи не одного порядка. Более того, общеизвестно, что восстановление китайской государственности произошло не в 1927 г., а в конце 1928 г., и было оно далеко не полным и отчасти формальным, так как борьба за объединение страны продолжалась потом еще долгие годы.

Возникает резонный вопрос: насколько вообще корректен подобный термин – «национальная революция 1925–1927 гг.» – для обозначения характера тех событий? А почему не этап в гражданской войне, которая, преследуя цель объединения страны, сотрясала Китай до 1925 г. и продолжала потрясать страну после 1927 г. и завершилась фактическим объединением Китая значительно позднее?

Несомненно одно: именно в эти годы (1925–1927) при непосредственном участии Советского Союза было положено начало формированию двух непримиримых идейно-политических течений – «националистического» и «коммунистического», смертельная борьба между которыми фактически отодвигала на второй план задачи завершения национального освобождения и обновления Китая.

15 июля 1927 г. ЦИК Гоминьдана принял решение о прекращении сотрудничества с КПК. Уханьский Гоминьдан объявлял неприемлемым взятый коммунистами курс на конфискацию помещичьих земель «без приказа национального правительства», на создание революционной армии из рабочих и крестьян, на внедрение коммунистов в руководящие органы Гоминьдана и на изменение организационной структуры Гоминьдана. КПК вынуждена была уйти в подполье.

Политические катаклизмы сопровождались сменой руководства КПК, проведенной в середине июля по требованию Москвы. С поста генерального секретаря ЦК КПК был снят Чэнь Дусю и ряд китайских руководящих товарищей. Был образован Постоянный комитет временного Политбюро ЦК КПК в составе пяти человек: Цюй Цюбо¹⁴⁷ (генсек ЦК КПК), Чжан Го-тао, Чжоу Эньлай, Чжан Тайлэй¹⁴⁸ и Ли Лисань¹⁴⁹. Была проведена и замена представителя Коминтерна – проштрафившегося индуса М. Роя («отозван лишь ввиду одной организационной ошибки») заменил В. Ломинадзе, настроенный и действовавший в духе наступательной тактики. Новое руководство КПК отказалось от тактики политического маневра и предприняло отчаянную попытку контрнаступления на Гоминьдан.

21 июля Политбюро ЦК ЦКП(б) постановило «предложить» Блюхеру «сжечь свой архив» и сообщить мнение о способах и формах отзыва «наших советников в армии Уханя» в связи с нецелесообразностью продолжения их дальнейшей работы.

Спустя пять дней члены ЦК КПК приняли решение об организации восстания верных, как считалось, компартии частей НРА в Наньчане. Утром 1 августа 1927 г. части под командованием Е Тина, Хэ Луна и других военачальников, находившихся под началом Чжан Факуя¹⁵⁰, командира 4-го корпуса, ставшего командующим фронтом, начали вооруженное выступление. На сей раз речь шла о разрыве с левым уханьским правительством. Сам Чжан Факуй на такой шаг не отважился. Повстанцы объявили о создании Революционного комитета Гоминьдана, большинство которого составляли коммунисты. Восстание не привело, однако, к созданию центра революционной борьбы, как на это рассчитывали. С севера на Наньчан шли войска Чжу Пэйдэ. Следовало принимать экстренные меры. И в этой ситуации восставшие провозгласили верность революционным заветам Сунь Ятсена, стремление вернуться в провинцию Гуандун, возродить революционную базу и подготовить новый Северный поход. Наряду с этим они выдвинули лозунги аграрной революции и создания органов крестьянской власти, практически предусматривая конфискацию земель крупных землевладельцев. Предполагалось под этими лозунгами поднять крестьянские восстания по пути следования в Гуандун и прийти в Кантон на волне крестьянского движения, на волне аграрной революции. 5 августа повстанческая армия (12–14 тыс. человек) ушла из Наньчана в направлении на юго-восток – на Сватоу.

Еще 29 июля, т. е. накануне Наньчанского восстания, Политбюро ЦК ВКП(б) своим постановлением предложило Блюхеру «захворать». Последний, в свою очередь, отдал распоряжение военным советникам никакого участия в восстании не принимать. Одновременно Политбюро, опираясь на донесения главного военного советника, поощряло дальнейшее продвижение армии в Гуандун, на старую революционную базу Об этом свидетельствует постановление инстанции от 5 августа 1927 г. послать Блюхеру телеграмму, в которой предписывалось сообщить: «Все Ваши советы [на]счет Сватоу и прочее считаем правильными». Трудно сказать, кому первоначально принадлежала идея движения на Сватоу – китайским коммунистам или Блюхеру. В связи с начатым движением повстанцев на Юг Китая Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление от 11 августа «…считать необходимым удовлетворить заявку т. Уральского (В. К. Блюхера. – Авт.), исходя из расчета снабжения примерно одного корпуса». Однако времени на это отпущено не было.

14 сентября 1927 г. в Москве в IV управлении Штаба РККА было проведено совещание «по разбору Наньчанского восстания». Среди участников совещания в его стенограмме значились вчерашние военные советники в Китае, вернувшиеся на родину: В. Е. Горев, М. М. Чхеидзе, А. Н. Черников, И. И. Василевич, Е. В. Тесленко ¹⁵¹, И. Я. Зенек¹⁵², Г. Б. Скалов, К. Я. Волдин, С. С. Чекин (Сергеев), А. Н. Грэй, И. К. Мамаев, М. Г. Ефремов, В. П. Рогачев. Председательствовал на собрании помощник начальника 4-го отдела IV управления Штаба РККА Мамаев.

С основным докладом выступил Горев. Мнение большинства выступавших выразил Скалов, который отметил, «…что быстрое продвижение этой группы в район Сватоу не означает, что группа сильна, а означает, что противник не считает выгодным этот момент, чтобы начать операции». «Эта группа ушла, примерно, с 12 000 винтовок, – отмечал Скалов. – Конечно, завоевать Гуандун с таким количеством довольно рискованно. Для этого нужно намного усилить материальную базу. Таким образом, перспектива нашего ура-завоевательного движения совершенно не обоснована, и здесь нужно быть очень осторожными».

Совещание вместе с тем показало разброс в оценках как сил восставших, так и сил противника, в расстановке которых у бывших советников ясности не было. Различия также возникли и в оценке личностей руководителей восстания Е Тина и Хэ Луна – бандиты или партизаны (или это одно и то же), и насколько на них можно рассчитывать. В целом же военные советники, в равной степени как и представители Коминтерна, в августе 1927 г. оказались за бортом происходивших событий. Они не только не смогли воспрепятствовать авантюре, предпринятой по призыву КПК, которая привела к истреблению коммунистических кадров в войсках НРА, но и поддержали ее, по крайней мере в лице главного военного советника В. К. Блюхера, который даже поднял перед Москвой вопрос о материальном снабжении восставших. Опять-таки сказалась неадекватная оценка обстановки, исходившая из дефицита информации.

Отдельные разрозненные, потрепанные в боях воинские части дошли из Наньчана до Сватоу, где и были в 10-х числах октября окончательно разбиты. В походе «наньчанцев», вплоть до Сватоу, принимал участие М. Ф. Куманин, советник 20-го корпуса Хэ Луна.

14 октября Р М. Хитаров, представитель Исполкома КИМ в Китае, писал в Москву: «Под Сватоу нас разбили, разбили так основательно, что армия, на которую мы возлагали столько надежд, перестала существовать, если не считать несколько разрозненных отрядов. Причины? Их много: противник оказался сильнее и умнее, чем ожидали; армия была уставшая и голодная; руководство ее в военном отношении было достаточно бесталанным; и, наконец, мы не сумели, не успели поднять крестьянство в достаточной степени, чтобы оно смогло встать защитной стеной вокруг армии».

Главный просчет оказался в оценке готовности крестьянства к аграрной революции, не говоря уже о понимании общей ситуации в стране.

Общая антикоммунистическая настроенность гоминьдановских лидеров и гоминьдановского генералитета оказалась недостаточной базой для подлинного политического единства. Казалось бы, разрыв с китайскими коммунистами и стоявшими за ними Советским Союзом и Коминтерном с их неприемлемыми рецептами революции должен был устранить постоянный источник раздражения между Уханем и Нанкином и открыть путь к объединению враждующих сторон. Причем, как представлялось, существовало только два полюса: один группируется вокруг Чан Кайши, другой – вокруг Ван

Цзинвэя и Тан Шэнчжи, случайно и ненадолго оказавшихся в одном лагере. Однако обстановка в Китае оказалась многополярной. И с уходом советских военных и политических специалистов, которые, как выяснилось, выступали в том числе и в роли стабилизирующего, сдерживающего фактора в Южном и Центральном Китае, эта обстановка мгновенно проявилась, положив начало длительной полосе милитаристских междоусобиц и непрекращающихся раздоров в самом Гоминьдане.

Прежде всего заявила о себе крупнейшая (помимо уханьской и нанкинской) гуансийская региональная военно-политическая группировка Гоминьдана во главе с генералом Ли Цзунжэнь¹⁵³, которая контролировала Гуандун. К ней примыкали также генералы Бай Чунси и Ли Цзишэнь¹⁵⁴. И гуансийцы, и уханьцы добивались ограничения власти Чан Кайши. Гоминьдановские генералы проявляли самостоятельность и в других провинциях. Все эти группировки имели в целом общую и достаточно аморфную социальную базу, однако некоторые политические различия и в большей степени личные амбиции вели к острой межгрупповой борьбе. Учитывая, что Гоминьдан пытался продолжать Северный поход и вел войну с северными милитаристами, в стране сложилось положение «война всех со всеми».

В июне 1927 г. Чжан Цзолинь объявил об образовании военного правительства в Пекине и провозгласил себя «генералиссимусом всех сухопутных и морских сил Китая». Принципы политики Чжан Цзолиня в отношении иностранных держав были особо объявлены в Манифесте о международных отношениях, в котором Чжан Цзолинь заявлял, в частности, следующее: «Я хочу, чтобы Китай занимал место в семье наций, на которое он имеет право в силу масштабов его территории, его населения и ресурсов. Я хочу, чтобы суверенитет Китая уважался другими нациями. Неравноправные договоры должны исчезнуть навсегда и должны быть заменены другими, которые лучше соответствуют современной обстановке. Я не вижу причин к тому, чтобы эти вопросы не могли быть урегулированы мирным путем на мирной конференции… Мы, китайцы Северного Китая, являемся такими же националистами, как наши южные соотечественники. На самом деле мы являемся ими гораздо больше, ибо наша политика в следующем: Китай – китайцам, но не Китай – красным».

Таким образом, Чжан Цзолинь адаптировал в своей политике опыт национальной революции. Под флагом национализма Чжан Цзолинь проводил и кампанию борьбы против коммунизма. Его программа как во внутренней, так и во внешней политике обнаружила значительное влияние программы Гоминьдана. Национализм Чжан Цзолиня являлся также и тактическим средством для достижения мира с Чан Кайши.

Вскоре после образования военного правительства Чжан Цзолинь издал указ о прекращении военных действий и восстановлении мира. Одновременно в циркулярной телеграмме он впервые заявлял о единстве своих взглядов с «народными принципами» Сунь Ятсена, объявляя себя продолжателем его дела, а свою антикоммунистическую кампанию – последовательным завершением этого дела. Принимая «три народных принципа», Чжан Цзолинь предупреждал, что они ни в коем смысле не могут быть идентифицированы с коммунизмом, и это было его главным условием урегулирования отношений с Чан Каши.

Однако Чан Кайши не принял условий мира с Чжан Цзо-линем, так как ни с кем не собирался делить власть и не сомневался в своей победе.

Гоминьдановские генералы настаивали на полном примирении Чан Кайши с уханьским правительством и на совместном отпоре северянам. В этой ситуации Чан Кайши 12 августа 1927 г. демонстративно подал в отставку с поста главкома и уехал в Японию устраивать свои личные дела. Выражать свой протест отъездом было любимой манерой Чан Кайши (и не только, достаточно вспомнить Ван Цзинвэя). Все зависело лишь от сроков отсутствия.

В Японии в то время находилась невеста Чан Кайши, сестра вдовы Сунь Ятсена – Сун Мэйлин¹⁵⁵, представительница влиятельной в Китае семьи Сун. Все четверо детей (сестры Айлин, Цинлин и Мэйлин и брат Цзывэнь) основателя семьи Суна Чарльза, составившего состояние на торговле Библией, получили образование в США.

Старшая сестра, Сун Айлин, помогала Сунь Ятсену в работе в качестве секретаря. Сунь Ятсен, по словам современников, был натурой очень романтичной. Пребывая изо дня в день в обществе Айлин, он почувствовал привязанность к своей секретарше. И настал день, когда доктор попросил у Суна Чарльза руки его дочери. Сунь был женат и имел несколько детей, но утверждал, что добьется развода без проблем. Однако ему отказали, и Айлин прекратила встречи с Сунь Ятсеном. Вскоре она дала согласие на брак с молодым бизнесменом Кун Сянси, ставшим впоследствии крупным шэньсийским финансистом. Его семья имела отдаленное отношение к клану самого Конфуция.

Сун Цинлин¹⁵⁶ заняла место своей сестры в качестве секретаря у Сунь Ятсена. Он стал для нее кумиром, когда она была еще совсем маленькой. Будучи в США, Цинлин много слышала от своих родителей о Сунь Ятсене. Революция 1911 г. наполнила ее гордостью от сознания того, что она знакома с известным китайским революционером, и она ощутила страстную потребность служить ему. На сей раз Сунь Ятсен развелся, и Сун Цинлин стала его спутницей на всю оставшуюся жизнь, пропагандистом и наследницей его идей. Все члены семьи Сун приняли кандидатуру нового члена клана – Чан Кайши. Все, кроме Сун Цинлин.

Ее младшая сестра – Сун Мэйлин, невеста Чан Кайши, как утверждают биографы, выделялась среди своих сестер большой самостоятельностью, легко входила в контакт с окружающими, постоянно увлекалась новыми веяниями. За время пребывания в США она настолько американизировалась, что это позволило ей сказать: «Единственное восточное, чем я обладаю, это мое лицо». Мэйлин блистала в высшем свете Шанхая. Окружающие обращали внимание на высокий уровень ее образования и модные наряды. Ее расположения добивалась толпа нетерпеливых и настойчивых поклонников.

Брат Сун Цинлин – Сун Цзывэнь¹⁵⁷ являлся видным гоминьдановцем; в разное время он занимал в правительстве ответственные посты.

1 декабря 1927 г. Чан Кайши отпраздновал в Шанхае свадьбу с Сун Мэйлин, причем обряд бракосочетания был совершен в соответствии с христианскими традициями, которых придерживалась семья Сун, а затем повторен в традиционном китайском обряде. Это был третий брак гоминьдановского лидера. Женитьба на Сун Мэйлин укрепила позиции Чан Кай-ши не только в Гоминьдане, но и в Китае в целом. А связи семьи Суна Чарльза открывали двери на Запад, сулили поддержку и помощь со стороны крупного китайского бизнеса.

После разрыва с Советским Союзом и Коминтерном только три члена уханьского правительства решили покинуть Китай, и только эти трое могли по праву называться левыми гоминьдановцами в правительстве Уханя. Это были Сун Цин-лин, вдова Сунь Ятсена, Чэнь Южэнь (Евгений Чэнь)¹⁵⁸ и Дэн Яньда¹⁵⁹.

Вслед за уходом Чан Кайши с политической арены между Нанкином и Уханем начались усиленные переговоры об объединении обеих группировок. Однако только во второй половине сентября было создано новое национальное правительство, которое без Чан Кайши просуществовало, правда, недолго. В сентябре 1927 г. против Нанкина начал военные действия контролировавший войска уханьской группировки генерал Тэн Шэнчжи. Его наступление удалось остановить только в ноябре, вынудив Тэн Шэнчжи бежать в Японию. Контроль над Уханем перешел в руки лидера гуансийской группировки Ли Цзишэня.