Текст книги "Стилет для «Тайфуна»"

– Ну вот! Другое дело! Передай от моего лица благодарность летчикам. Теперь воевать можно! – произнес Ремизов, провожая взглядом уходящие несолоно хлебавши немецкие бомбардировщики и обращаясь к авианаводчику.

– Сам командующий армией в бою был. Вроде даже лично сбил «раму», – ответил тот.

– Мужчина! Уважаю! Настоящий командир и сталинский сокол! Будет оказия – обязательно выпью с ним. Хотя… он командарм, а я – только комбриг. Как бы не по рангу мне.

– Наш командир в общении человек простой. Он – летчик! Настоящий летчик. Еще в Испании с немцами рубился.

– Ну что ж? Я от своих слов не отказываюсь.

В полдень в помощь Ремизову, точнее, в состав группы Ремизова прибыло подкрепление: еще одна стрелковая бригада, танковая бригада и артполк. Это уже стало похожим на фронт. Ремизов тут же отвел свой танковый батальон в оперативный резерв, оставив три роты второго в опорных пунктах, перекрывавших дороги, а танковой бригадой усилил позиции двух стрелковых бригад. Бригада была смешанного состава: рота тяжелых танков из пяти КВ, две роты «тридцатьчетверок» и батальон легких Т-60. Последние, вооруженные крупнокалиберными пулеметами и авиапушками, идеально подошли для укрепления позиций моряков напротив лесных массивов. КВ и «тридцатьчетверки» заняли позиции в порядках стрелковой бригады. Теперь ротные опорные пункты получили соседей хотя бы в виде огневой связи. И все же ему было тревожно. В тылу внутреннее кольцо усилилось подошедшей дивизией 2-й ударной армии и, похоже, самостоятельно вырваться из окружения шансов у немцев не осталось. Целый день они атаковали нашу пехоту и, в свою очередь, подвергались беспрерывным артобстрелам и бомбардировкам с воздуха. Район, в котором находились остатки шести дивизий, уже полностью простреливался нашей артиллерией. И, скорей всего, завтра все должно закончиться, если…

Если немцы за эти двое суток не подготовили из переброшенных резервов еще одну ударную группу. И первой на ее пути будет группа Ремизова.

Однако если такие планы у противника и были, реальность внесла в них коррективы. Им стало не до остатков окруженных дивизий. Войска Рокоссовского взяли Мгу, а Ершакова – подошли к Тосно, готовясь его штурмовать, и своим левым флангом приблизились к железной дороге Ленинград – Новгород. От Мги до Невы, по левому берегу которой занимала оборону 55-я армия, оборонявшая город Ленина, осталось десять километров.

Из района Шлиссельбурга поспешно выводились немецкие части. Все резервы группы армий «Север» бросались навстречу наступающим армиям Волховского фронта с целью задержать их продвижение.

В ночь с 21 на 22 мая 16-я армия Рокоссовского остановила наступление. Части армии передавали участки дивизиям 54-й армии и, свернувшись в походные колонны, уходили на юго-восток, в тыл 1-й Гвардейской армии Ершакова.

22 мая 1942 г.

Штаб 1-й Гвардейской армии.

Юго-восточнее Ленинграда

– Ну, здравствуй, Филипп Афанасьевич! Давненько не виделись, – с порога раздался знакомый голос.

– Здравствуй, Константин Константинович! Да я бы не сказал, что очень давно – и трех месяцев не прошло.

Ершаков поднялся из-за стола и пошел навстречу коллеге, протягивая руку для приветствия.

– Сейчас обедать будем. Самое время.

И, показав на стул, продолжил:

– Присаживайся. Пока покурим, подождем Захарова.

– Опаздывает крылатый?

– Да нет, – взглянув на часы, ответил Ершаков, – время пока есть. Лучше скажи, как твои войска? Как техника?

– Испытываю радость, командуя армией, и гордость за ее силу и успехи. Техника не подводит и выше всяческих похвал, а люди рвутся в бой. А что у тебя?

– У меня новости, – выдохнул дым Ершаков. – Не знаю только, хорошие или плохие.

– Рассказывай! – заинтересовался Рокоссовский.

– Сегодня ночью армейские разведчики притащили полковника-интенданта. Хороший, знающий язык! Так вот он из моторизованного корпуса из-под Смоленска.

– Значит, подтянули они резервы уже из других групп, – задумчиво протянул Рокоссовский.

– Да! И это не все. По его словам, ожидается прибытие войск из группы «Юг».

– М-да… А знаешь, это хорошо! Не знаю, сколько они сюда стянут войск и сумеем ли мы их перемолоть, но, во-первых, главную задачу мы выполнили. Через несколько дней Пятьдесят четвертая и Пятьдесят пятая армии добьют не успевших уйти из котла немцев, и с Ленинграда будет снята блокада. Во второй раз окружить город им не удастся. Во-вторых, похоже, немецкое генеральное наступление на Волгу и Кавказ в этом году не состоится. Мне кажется, совсем неплохой эффект от действий двух армий.

– Ну, не преувеличивай! Воевали все, и ты это знаешь.

– Знаю! А также знаю, что ни за что они бы не смогли сделать, то, что сделали Первая Гвардейская и Шестнадцатая. Кстати, дадут ли моей армии «Гвардию» после этой операции, как считаешь?

– Завидуешь?

– Я, как нормальный военный, немного тщеславен. Признаю.

– А меня немного тревожит информация о войсках из группы «Юг». Тебе наступать, а мне обороняться, прикрывая тебе фланг. И если действительно Клейст появится тут, ситуация всерьез осложнится. Одно дело – воевать против отдельных танковых дивизий или сборных групп, и совсем другое – против полноценной танковой армии. Тем более еще не встречавшей серьезных противников и практически полноценной. Особенно здесь, где театр военных действий имеет развитую транспортную инфраструктуру, и практически нет танконедоступных мест, на которые можно было бы опереться.

– Это условие объективно для обеих сторон – и нас, и немцев. А в скорости маневрирования мы как минимум немцам не уступаем. Это я так поскромничал. В действительности превосходим, если не кратно, то серьезно уж точно. У нас нет не моторизованной пехоты. В твоем случае, безлошадной. К тому же здесь густая сеть населенных пунктов, которые должны стать опорными пунктами.

– Это да! Только это наши города и села. И нам их восстанавливать потом.

Рокоссовский ответить не успел – хлопнула дверь, и раздался голос Захарова:

– Здравия желаю, товарищи генералы! Не здесь ли подают бедным родственникам?

– Странно! – взглянув на часы, отметил Рокоссовский, обменявшись с вошедшим рукопожатием. – А говорят, когда Бог раздавал дисциплину, авиация была в воздухе. Одно из двух – либо ты, Георгий Нефедович, не летчик, либо…

– Точность – вежливость королей, как известно! И командармов! – подняв палец вверх, провозгласил Захаров. – А насчет – летчик ли я? Летчик! Имею даже несколько лично сбитых за эту операцию.

– Как немцы тебя встретили? – поинтересовался Ершаков. И добавил: – Сейчас обедать будем, как накроют на стол. Пока можно поговорить.

– Я понял. А немцы… сильны немцы! У вас, кажется, попроще – вон, катком их в землю закатываете. А у нас дела сложнее. На данный момент матчасть моей армии имеет преимущество над немецкой. Не во всем и не всегда, но это факт. И тем не менее, когда немцы уяснили обстановку на Волхове и перекинули сюда усиление, стал у нас получаться размен – один к одному. А у соседей на старой матчасти где-то один к десяти. И это при нашем численном перевесе. Мы сразу, как все началось, применили все самое новое из тактики. Подобного и немцы еще не делали. Блокируем истребителями район над целью, туда тоже под прикрытием приходят штурмовики и бомбардировщики и выполняют задачу. И ничего немцы сделать не могут. А через два дня они так же делать стали. И уже у нас начались проблемы. Про соседей вообще молчу. Те воевали, как умели.

– Насчет катка тоже не все однозначно. Немцы дерутся так, что… слово «геройски» по отношению к ним мне использовать не хочется, поэтому просто факт: иногда, чтобы подавить сопротивление гарнизонов дотов, моим танкистам приходилось чуть ли не вставлять стволы пушек в амбразуру и стрелять.

– Ладно, пошли за стол. Уже все готово! Первая Гвардейская к воздушному прикрытию претензий не имеет. Ну, а где накладки получались – ПВО дремать не должно! А то ты их и стрелять отучишь. Потом обсудим наши дальнейшие планы, раз выдался такой случай посидеть.

24 мая 1942 г.

Южнее Ленинграда

После двухдневного затишья, вызванного передислокацией советских войск, из района западнее Тосно направлением на Красногвардейск с левого фланга 1-й Гвардейской армии через ее боевые порядки перешла в наступление 16-я армия Рокоссовского. Авиация Захарова целый день висела над полем боя, уничтожая артиллерию и узлы сопротивления противника на фронте наступления. К исходу дня правый фланг армии Рокоссовского вошел в соприкосновение с частями 55-й армии Ленинградского фронта, замкнув кольцо окружения частей Шлиссельбургской группировки врага, не успевших отойти. Корпуса армии Ершакова перестраивали боевые порядки, двигаясь за левым флангом Рокоссовского, прикрывая его и выстраивая линию обороны фронтом на юг.

27 мая был ликвидирован Шлиссельбурский котел и снята блокада Ленинграда – Москва салютовала войскам Ленинградского и Волховского фронтов.ъ

28 мая 1942 г.

Южнее Ленинграда

– Так! Сейчас тринадцать часов. Повестка совещания для вас всех, – командарм Ершаков обвел глазами своих заместителей и командиров корпусов, – не новость. С раннего утра противник предпринял наступление по всему фронту нашей армии. Цель ясна. В лучшем для противника варианте – разгром советских войск, в худшем – нанесение неприемлемых потерь для наступающей группировки и остановка наступления. Нам необходимо проанализировать ситуацию и принять меры по срыву планов противника. Начальник штаба, докладывайте!

– В шесть ноль-ноль противник начал артподготовку, которая продолжалась час. Артиллерия атакованных корпусов отвечала по возможности. После чего противник крупными массами танков и пехоты атаковал передний край дивизий. Должен доложить, развединформация о прибытии на наш фронт 1-й танковой армии подтвердилась. Взят пленный из 3-го моторизованного корпуса. Он же пояснил, что в связи с пониманием руководством вермахта того факта, что в битве под Москвой мы перехватывали и читали шифрованные радиограммы, в стратегическом звене управления вермахта и люфтваффе радиосвязь используется лишь в крайнем случае. На тактическом уровне, до полка включительно, все осталось по-прежнему. По факту противник потерял скорость реагирования на изменения, но повысил сложность получения нами развединформации средствами радиоперехвата.

К настоящему времени определился участок фронта, на котором враг сосредоточил главные силы. Это участок обороны 2-го Гвардейского кавкорпуса. Противник атакует на участке фронта шириной около тридцати километров силами всей 1-й танковой армии. В первом эшелоне наступающих 3-й и 14-й моторизованные корпуса в составе трех танковых и трех моторизованных дивизий. В их числе – элитные дивизии СС «Викинг» и «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Во втором эшелоне наступает 49-й горный в составе трех легкопехотных дивизий. Сосед слева 2-го кавкорпуса – 1-й гвардейский кавкорпус, справа – две уже развернутые дивизии Гвардейского моторизованного корпуса. Против 1-го и моторизованного корпусов действуют войска группы армий «Север». На фронте Пронина и Зашибалова противник продвижения не имел. Атака отбита. Полки 1-го кавкорпуса первую линию пока удерживают, противник несет серьезные потери. У штаба корпуса есть уверенность, что дальше второй линии обороны противник не пройдет. Однако продвижение противника на фронте 2-го гвардейского вынуждает соседей загибать и растягивать фланги, что в конечном счете пока лишает корпуса резервов, а при ухудшении ситуации – заставит ослаблять фронт в пользу защиты флангов. На главном для нас и самом тревожном направлении обстановку доложит комкор Соколов.

Генерал-лейтенант Соколов после паузы, вызванной необходимостью передачи ему указки, довел обстановку на своем участке.

– К этому часу остатки дивизий корпуса уже отошли на вторую дивизионную линию. Потери большие. Авиацией выбита почти вся артиллерия и зенитные подразделения. Точнее, сначала выбили зенитчиков, хотя и досталось немцам это большой кровью. Ну а убрав ПВО, уже влегкую разбомбили артиллеристов. И снова, как летом 41-го, спешенные кавалеристы остались одни против танков и мотопехоты. Правда, сейчас мы зубастее и опытнее, успехи немцы оплатили немалой кровью. Но тем не менее на их упорстве в достижении цели это никак не сказалось.

– Что наша авиация?

– Не допустили немцы наших до своих пикировщиков. Бои в воздухе шли сильные, но не смогли летчики нам помочь. Повторюсь: к этому часу остатки дивизий отошли на вторую линию. Вторую линию составляют дивизионные полки: танковый, арт и зенитный плюс подразделения тыла и усиления. Зенитчики и артиллеристы уже встали на прямую наводку. Корпусной резерв незначителен, и я принял решение отправить его вот сюда.

Он ткнул указкой в неприметную точку на карте, обозначающую не известное никому из присутствующих село, и продолжил.

– Если все будет продолжаться в том же ключе, а скорее всего так и будет, за удержание позиций завтра я уже не поручусь. Обойдут очаги обороны, просочатся в тыл, и…

– Это понятно! – выслушав доклад командира корпуса, вступил в обсуждение Ершаков. – За сутки мы успеем перебросить к вам на помощь армейский резерв. Я убежден, что наших сил хватит остановить немецкое наступление. Однако вернуть утраченные позиции этих сил не хватит. Я считаю необходимым и возможным задействовать мотострелковую дивизию Михайлова. Об этом буду говорить с Рокоссовским. Но ее переброска и приведение в боеготовое состояние после марша займет двое суток. К тому же три часа назад я имел разговор со Ставкой. После обстоятельного обсуждения положения соединений армии и возможных вариантов развития ситуации армии была также обещана помощь со стороны уже Ленинградского фронта. Как понимаете, подключение к решению наших проблем смежного фронта возможно только Москвой. И час назад мне позвонили из Ленинграда. Там выделяют из резерва фронта и снимают с добивания фактически уже окруженной немецкой группировки юго-западнее города четыре полка Су-152, два полка КВ-1 и две стрелковых дивизии. Но они начнут прибывать тоже только через двое суток. Сутки нужны для сосредоточения войск, налаживания связи и управления. Значит, нам нужно выстоять эти трое суток. Из этих трех суток первые, товарищ Соколов, вам придется драться в одиночестве. Выстоите, Сергей Владимирович?

– Корпус будет драться на этой позиции до конца и ее не оставит.

– Ну что ж, мысль понятна. В успех вы не верите. Мне нужно сделать несколько звонков. Николай Васильевич! Продолжайте без меня.

Первый звонок Ершаков сделал, как и говорил, Рокоссовскому.

– Здравствуй, Филипп Афанасьевич! – отозвался тот почти сразу. – Слышу, гремит у тебя. И посильнее, чем здесь.

– Да, Константин Константинович, гремит. Клейст вот ломится, пытается через меня тебе в тыл пробиться.

– Тяжело?

– Сдержать его смогу, а вот сил отбросить уже не останется. Как ты, наверное, догадался, с просьбой я к тебе.

– Излагай. Помогу тебе, чем смогу.

– Далеко тебе там до моря?

– Еще два дня идти. Примерно.

– Хотел бы попросить тебя разрешить мне задействовать дивизию Михайлова не по плану прикрытия твоего фланга на последнем участке, а для контрудара и восстановления положения на фронте корпуса Соколова. Именно по нему бьет Клейст.

– Ну что ж, пока немцы не смогли меня сильно озадачить, армейский резерв я не задействовал. Могу прикрыться им в случае необходимости. Так что, считай, ты получил мое «добро» на дивизию Михайлова. На последнем этапе прикрою фланг своими силами.

– Спасибо, Константин Константинович! Уверен был, что не откажешь.

– Ну так одно дело делаем. Да и отказывать командарму-гвардейцу в такой малости как-то некрасиво, – рассмеялся в ответ Рокоссовский.

– Вот ты язва! Да дадут тебе «Гвардию»! Не сомневайся! Обязательно доложу Москве, что без помощи Шестнадцатой – почему-то еще не гвардейской – армии остановить Клейста было бы трудно!

– Я это запомнил! Ладно, договорились. До встречи!

– До встречи, Константин Константинович!

Положив трубку, Ершаков задумался. А потом, снова сняв, потребовал от дежурного по коммутатору соединить его с Захаровым.

– Здравствуй, Филипп Афанасьевич! Догадываюсь, о чем хочешь говорить. Хочешь – верь, хочешь – нет, а не смогли мы удержать небо над твоей армией. Не можем пробиться.

– Здравствуй, Георгий Нефедович! Об этом уже смысла говорить нет. То, что случилось, уже не изменить. Я о другом хочу тебя просить, хотя, исходя из сегодняшнего опыта, возможно, невозможного.

– Ну, говори, – тяжело вздохнул в трубку Захаров.

– Мне нужен один день. Один завтрашний день. Ты можешь помочь задержать немцев на рубеже, на котором дерется мой второй гвардейский? Им нужно продержаться завтрашний день, а вечером подойдет армейский резерв.

– Ну что тебе сказать, Филипп Афанасьевич? Если будет погода – я обещаю, что летчики пятой воздушной сделают все возможное и даже более того. А если не будет погоды, тут только одна тебе помощь – люфтваффе тоже в небо не поднимется.

– Очень на тебя и твоих летчиков надеюсь, Георгий Нефедович! И я лично, и вся 1-я гвардейская армия. До связи!

– До связи, Филипп Афанасьевич.

29 мая 1942 г.

Южнее Ленинграда

Полковника Савельева Афанасия Аполлинариевича, командира противотанкового полка 2-го гвардейского кавкорпуса, ординарец разбудил перед рассветом, как и приказал накануне он сам. Сегодня у него был самый важный день. Возможно, последний день в его жизни. И он хотел его встретить как полагается. Ординарец полил теплой воды, и комполка вымылся по пояс, потом надел чистое белье и сел бриться. Брился при свете «летучей мыши» – в землянке было еще темно, хотя на улице наступали знаменитые белые ночи. Тщательно выбрившись и подправив свои когда-то щегольские бакенбарды, надел заранее подготовленную ординарцем парадную гимнастерку. Присев у топчана, вытащил из-под него свой чемодан и, открыв, достал из него маленькую коробочку. Вынув что-то из нее и снова убрав, затолкал чемодан на место. После чего, подойдя к свету, прикрепил рядом с орденом Красного Знамени, полученным им за зимние бои в районе Вязьмы, орден Георгия IV степени, заслуженный им еще в Императорской армии. Ординарец, пожилой казак его лет, глядя на это, крякнул.

– А что, Фомич? За него тоже кровью плачено. И не только моей. Да и враг все тот же самый. Не добили тогда – теперь точно добьем. Верно говорю?

Когда они были вдвоем, обращались друг к другу по-простому. Чего им было делить? Каждый тянул свою лямку и понимал это.

– Верно-то верно… Хотя прав ты, командир! Как там флотские говорят – последний парад наступает! Я сейчас!

Он вернулся через пару минут, и на его груди, кроме «Отваги», появились все четыре «Георгия».

– Ну, Фомич! Да ты герой!

– Герой! Был, да весь вышел! Но сегодня придется вспомнить.

– Ладно, пошли на позицию, осмотреться нужно. Уже рассветает. День будет трудный. И долгий – для тех, кто до вечера доживет.

Они вышли из землянки. Полковник осмотрелся. На востоке заметно посветлело небо – начинался новый день. Вероятно, последний день в его жизни. Точнее, в их жизнях. Жизнях спешенных кавалеристов, сражавшихся до полудня вчерашнего дня на первой линии обороны, а потом отступивших сюда оставшихся в живых – на вторую линию. Здесь они, подкрепленные орудиями дивизионного артполка, снова вцепились в землю. Не их вина в том, что именно в это место немцы нацелили острие своего танкового клина. Хотя это название совсем не отображает реальное построение современных немецких боевых порядков, но все русские с древности точно знают, что немцы наступают «свиньей», то есть клином. И не дожили бы конники, ставшие пехотой, и дивизионные артиллеристы до этого вечера – раздавил бы их немецкий танковый каток. Сначала «лапотники» уничтожили бы артиллерию, а потом панцеры запахали бы пехоту прямо в траншеях. Но именно сюда прибыл корпусной резерв. И встали рядом с дивизионными пушками «сушки» Савельева, прикрытые приданной батареей счетверенных КПВ. А слева застучали 85-миллиметровки зенитного полка. Зенитчики дорого продали свои жизни. Батарея КПВ отправила в землю пять «юнкерсов». Соседи смогли уничтожить с десяток. Но самое главное – пока немцы воевали с ПВО, СУ-76 успели даже замаскироваться. И встретили новые Т-IV с длинноствольными пушками на прямом прицеле. Итог боя, затихшего с заходом солнца, – более сорока немецких танков перед советскими позициями. И четыре оставшихся «сушки» из двадцати одного по штату. Ночью провели подсчет сил, оставшихся на позиции. Всего из дивизии, на помощь которой был прислан полк Савельева, осталось от силы на полк спешенных кавалеристов, несколько СПГ и десятка два РПГ. Сосед слева, бывший зенитный полк дивизии, также сократился до батареи. Правее полка Савельева за позициями остатков артполка находился КП дивизии. Еще дальше правее занимал оборону танковый полк дивизии, которым просто заткнули дыру на месте истаявшего в бою кавполка соседней дивизии. Танкисты понесли большие потери от немецкой авиации и все же несколько раз контратаковали наступающие немецкие порядки во фланг. И позиции свои не уступили. По факту оборона дивизии уже не была сплошной. Тем не менее комдив запретил отступать и приказал держаться до завтрашнего вечера.

– Эх! Хорошо! И жить хочется! – глядя в светлеющее небо, с хрустом потянулся Савельев.

Прямо за КП полка в мелколесье заходились в песнях соловьи, соревнуясь в мастерстве соблазнения подруг.

– Летят! Слышишь, командир? – невесело опустил полковника на землю старый казак.

Савельев прислушался. Действительно откуда-то издали в предрассветной дымке накатывался звук десятков моторов. Только…

– Фомич, постой! Так вроде с северо-востока звук! Или я ошибаюсь?

И комполка закрутил головой, стараясь понять, откуда накатывается ноющий звук авиамоторов.

– Похоже на то, командир!

И они начали усиленно вглядываться в светлеющее небо. Савельев, вспомнив про бинокль на груди, приложил его к глазам. Из их тыла на юг шли восемь четверок истребителей. А следом за ними и с разрывом, наверное, в несколько километров ровными девятками летели плотные колонны бомбардировщиков и штурмовиков в сопровождении множества истребителей. Столько еще советских самолетов в воздухе Савельеву видеть не приходилось. Через несколько минут истребители, пролетев над передним краем, схватились уже над немецкими позициями с успевшими подняться им навстречу вражескими самолетами. А еще через некоторое время туда пришла вся эта воздушная армада, и там начался ад. Часть бомбардировщиков сбросили бомбы и, развернувшись, легли на обратный курс, все так же сохраняя плотный строй и отбиваясь от немецких истребителей. Там, где они сбросили свой смертоносный груз, земля от разрывов множества бомб не успевала оседать и горело все, что могло гореть. Дым от разрывов и пожаров закрыл все пространство, откуда сегодня должна была прийти смерть. А когда масса земли и пыли от разрывов осела, ветер снес в сторону дымы пожаров, за все оставшееся в живых взялись пикирующие бомбардировщики и штурмовики. В небе возникли с десяток огромных воздушных колес из множества атакующих врага машин. И вокруг всего этого бушевали десятки, сотни боев и поединков истребителей.

Савельев, глядя на все это, заключил:

– А знаешь, Фомич, кажется, сегодня последний парад отменяется. Вызывай командный состав на совещание. Будем думу думать. Как нам и завтра пережить.

После обеда советские ВВС повторили налет, и действительно в этот день немцы не смогли наступать. А к вечеру на позиции начали прибывать части армейского резерва. За позициями остатков артиллерийского и противотанкового полков в паре километров встала артбригада. От нее на КП Савельева протянули линию связи и прислали наводчика. И на передовой все вздохнули с облегчением. О них не забыли.

Вечером этого же дня Ершаков позвонил Захарову, выразив свою благодарность от лица всей 1-й гвардейской армии и от себя лично за то, что сделали летчики Захарова в этот день.

Захаров ответил, но как-то без настроения.

– Ну, то, что заметили ратный труд летчиков, радует. Взаимное спасибо. Но… я сегодня, Филипп Афанасьевич, больше сотни летчиков и экипажей потерял. Причем так как сбивали их над немецкой территорией, то, скорей всего, безвозвратно. А это ведь непростые летчики! Сам понимаешь – к нам кого попало не берут.

– Я убежден, что немцам пришлось заплатить за это высокую цену. Это не считая того, что твои летчики сорвали наступление немцев на главном для них направлении.

– Ты прав, конечно. И мы сбили даже с учетом обычного преувеличения примерно столько же. Однако где-то что-то мы не доработали. Не сейчас. Еще до войны. Вот и ты, и Константин Константинович, и ваши подчиненные – командиры и красноармейцы – за год научились бить немцев. Да! Техника у вас новейшая, но бойцы ведь по сути те же самые! И вы бьете немцев. Не знаю, может, можно их бить еще лучше, но уже вторая масштабная операция с одинаковым результатом в вашу пользу. А в воздухе почему-то не так. Даже при наличии и опыта, и соответствующей матчасти. Сам знаешь, новичков у меня в армии нет. И тем более печально, но факт – вынужден считать размен один к одному удачей. Даже победой. Нет, есть и у меня летчики, у которых счет сбитых уже идет на десятки. Я говорю о результатах в среднем.

Захаров замолчал. И после небольшой паузы продолжил:

– Завтра я основными силами работаю у Рокоссовского. Нельзя ему терять темп. Истребители на прикрытие твоих войск выделю. Да и ВВС Ленинградского фронта, как мне известно, ориентированы на твое направление. Но бить танки и пехоту придется тебе.

– Ничего, Георгий Нефедович, справимся. Резерв сегодня уже развернулся и готов к бою. Еще раз спасибо тебе и твоим летчикам. До связи.

– До встречи, Филипп Афанасьевич.

30 мая 1942 г.

Южнее Ленинграда

Утро следующего дня отличалось от предыдущего. И отличалось значительно. Когда свежевыбритый и одетый в парадную гимнастерку с орденами Савельев вышел из землянки, плотный туман покрывал землю. Немцы молчали. Все успели позавтракать, когда в районе девяти часов утра туман начал рассеиваться. Точнее, он просто медленно приподнялся на несколько десятков метров, все так же плотно закрывая землю от солнца, начав проливаться на землю в виде мелкой мороси, лишь незначительно улучшив видимость.

В девять ноль-ноль противник, осознав, что сегодня придется воевать без поддержки авиации, начал артподготовку. Почти сразу немецкой артиллерии начали отвечать дивизионы артбригады резерва в тылу полка. Видимость была плохая, поэтому стреляли больше по площадям. Однако, по-видимому, у советских артиллеристов средства технической разведки были лучше, потому как огонь немцев заметно слабел. Наконец в десять часов орудия смолкли, и со стороны немцев стал слышен гул танковых моторов.

Савельев, оглядев поле боя в бинокль, проговорил:

– Видимость метров пятьсот-шестьсот. А нам больше и не нужно. Встретим фрицев на прямом.

И минуты спустя из дымки стали выползать коробки немецких танков. Бой начался.

Через два часа, когда пробивший лобовую броню последней оставшейся – командирской – «сушки» немецкий снаряд убил заряжающего и ранил командира экипажа и наводчика, Савельев понял, что час настал. Немцы, несмотря на большие потери, несмотря на довольно результативный заградительный огонь артбригады, все же ворвались на позиции кавалеристов, ставших пехотинцами, и, предоставив право их добить следовавшей за танками мотопехоте, двинулись в глубину обороны. До КП дивизии и КП Савельева им оставалось пройти метров триста.

– Ну, братцы, настал наш час! Не посрамим славы русского оружия! Штаб! К бою! Приготовиться к круговой обороне! Без приказа не отступать!

И, пропустив пробежавших мимо него бойцов с гранатами в руках, остановил молоденького сержанта-наводчика из артбригады.

– А ты, сынок, останешься здесь. Твоя задача – сделать так, чтобы даже наша смерть послужила Родине. Когда немцы возьмут позицию, вызовешь огонь на нас. А сам уж – как повезет. Понял?

– Есть, товарищ полковник, вызвать огонь на себя!

– Вот и хорошо! И… передай артиллеристам бригады мою личную благодарность – стреляли они хорошо. Надеюсь, что наши позиции станут последними метрами немецкого наступления.

После этого он направился к своей боевой машине. Нужно было убедиться в ее состоянии. Когда он добрался до капонира, раненых уже унесли, а тело заряжающего лежало неподалеку, накрытое брезентом. Самоходка была исправна, как доложил последний член экипажа – механик-водитель, указав на отверстие в лобовом листе.

– Снаряд был бронебойный. Экипаж осколками брони посекло. Дмитрия, заряжающего, насмерть. Остальных ранило. Орудие не пострадало.

– Ну что, Фомич! Приходилось с орудием дело иметь? – надевая танковый шлем, поинтересовался Савельев.

– Маленько приходилось. Снаряды подавал.

– Ну, значит, справишься. Да и дело это нехитрое. Нам только вот эти сейчас нужны, – и он указал на бронебойные. – А я, как ты говоришь, маленько постреляю. Бог даст – напоследок попорчу шкурки немцам. Экипаж! К бою! Механик, двигатель завести, быть в готовности к смене позиции!

Отдав команды, полковник и ординарец, помогая друг другу, взобрались в боевое отделение самоходки. Взревели, пыхнув дымом, двигатели машины и тут же негромко зашептали, перейдя на холостой ход.

Савельев, устроившись на месте наводчика, прильнул к панораме и, крутя ручки наводки, подал команду:

– Снаряд!

И, приняв снаряд из рук Фомича, скомандовал сам себе:

– Заряжай! – и дослал снаряд в казенник.

– Так это, товарищ полковник, я тоже так умею, – прокомментировал действия ординарец.

– Ну, и отлично! Тогда я не буду отвлекаться на заряжание. Только будь справа от казенника, а то покалечит при откате. Ну, с Богом!

И он снова прильнул к панораме.

Дистанция для стрельбы была пистолетной – промахнуться было просто невозможно. Поэтому первыми двумя выстрелами Савельев зажег два танка. Первый после попадания куда-то под башню как бы споткнулся и, проехав еще по инерции с десяток метров, остановился. И только после паузы, когда уже Савельев готов был вогнать второй снаряд в неподвижную мишень, из башни появился дымок, с каждой секундой становясь все гуще. А второй выстрел вышел просто на загляденье. Экипаж танка еще не узнал, что ожила уничтоженная ранее самоходка, и в момент выстрела Савельева танк вел огонь влево по ходу движения, развернув башню. Бронебойный снаряд пушки ЗиС-3 ударом в боковую броню башни снес ее, сорвав с погона. Оба попадания Савельев, сам того не замечая, сопровождал отборным матом. Фомич только удивленно покрякивал. Ранее он не замечал за командиром знания столь изощренных оборотов. Однако третий выстрел сделать им не дали. Вражеский снаряд ударил в правый край амбразуры, скользнул по листу лобовой брони и ушел рикошетом в небо. Из-за этого капонир и рубка самоходки заполнились пылью. Когда пыль рассеялась и кашляющий Савельев снова прильнул к панораме, то сразу понял, что наступили последние секунды жизни. Увеличенное прицелом жерло орудия немецкого танка смотрело точно на него.