Текст книги "Стилет для «Тайфуна»"

– Докладываю! Сто шестьдесят шестая мотострелковая дивизия боеспособна и готова выполнить поставленные вами задачи. Потери были. Небольшие, но были. Так что – привирают немного. Сейчас почти все танки уже восстановили.

– А еще говорят, тут у вас немецкая авиация не летает. И вправду, последние два дня самолетов немецких почти не видели.

– Ну, это заслуга союзников. Тут для немцев бесполетная зона. Единицы летают, но чтобы полноценный налет организовать – даже не пытаются. Летчики сорок третьей дивизии хорошо работают. Да и мы сами огрызаться умеем. У меня в дивизии сто пятьдесят шесть зенитных установок калибром от 14,5 до 85 мм.

– М-да…Чудеса! Чего ж так не воевать? А у меня за эту операцию почти все танки истратились. Две бригады танковых, но только на бумаге. Осталась пехота, лыжники да артиллерия, которая с трудом по этому снегу за войсками поспевает. А задачу выполнять нужно! А ты чего, полковник, молчишь?

– А что мне говорить? Командир сводной группы – генерал-майор Додонов. Он же и хозяин здесь.

– Ну, не прибедняйся, полковник. Неспроста тебя на корпус поставили. Считай, как минимум генерал-майорская должность. Значит, имеют там, – Еременко ткнул пальцем в направлении потолка, – на тебя виды. Хотя… сейчас такие времена…

Еременко закряхтел, поудобнее устраивая раненую ногу.

– Такие времена, что полковники корпусами рулят, а генерал-полковники на должности командармов падают. И это еще хорошо! Другие – вон Ефремов, Пуркаев – кто на тыловой округ, кто преподавателем в академию. Только вот чему он там научит? Что сам не сумел сделать? А с другой стороны – ты, Катуков, Черняховский. И это правильно! Красная Армия освобождается от тех, кто умеет только красиво встречать проверяющих и докладывать. И на их место идут те, кто умеет воевать. Люди войны, так сказать. На меня не смотрите. Я свои ошибки знаю и второй раз их не совершу. Шанс мне такой предоставили. Так что, полковник, не тушуйся в обществе генералов. Считай, ты уже почти им стал. Если не убьют, конечно. Война ведь – дело такое! Что у тебя сейчас по состоянию корпуса?

– Корпус боеспособен. Потери, конечно, имеются, но в целом воевать можно. Танков тоже негусто, но на одну бригаду набирается. Почти. Готов выполнить приказ!

– Я к чему спрашиваю? Вы ж понимаете мое положение? Совсем мне не с руки было просить помощи, но и не попросить и не выполнить задачу – это… В общем, останется только ехать в тыл и писать мемуары с жалобами на судьбу. Обещаю, что требовать от вас обоих героических подвигов не буду, но в авангард, кроме вас, мне сейчас поставить некого. Поэтому вынужден. И еще – понимаю, что вы непростые ребята. Особенно Додонов, да и ты, полковник, тоже. Поэтому влезать в подробности, как и что вы будете делать, не стану. Но приказы вы выполнять будете.

За разговором колонна доехала до штаба дивизии, а теперь сводной группы. Штаб располагался в большом бункере, предназначенном как раз для управления обороной УРа. Додонов и Соколов снова помогли раненому генералу.

Еременко спустился на землю, оперся на палку и внимательно осмотрелся.

Заметив в стороне накрытые масксетями машины союзников и людей возле них, в непривычной форме, уточнил у Додонова:

– Это, что ли, союзники?

– Так точно, товарищ генерал-полковник!

– А пообщаться с ними можно?

– Это только через особиста. На этот счет у него особые полномочия и указания. Даже если разрешит – сначала кучу бумаг подписать придется. И пройти детектор лжи.

– Это что еще за чудо такое?

– Аппарат, определяющий, где человек лжет, а где говорит правду.

– А ты, полковник, прошел этот… как его… детектор? – поинтересовался у Соколова Еременко.

– Никак нет! Допуска не имею. Особый отдел настоятельно рекомендовал и мне, и моим подчиненным к союзникам не приближаться. Что характерно, права у особиста генерала Додонова такие, что мой корпусной, имеющий более высокое звание в их организации, стоит перед дивизионным навытяжку.

– Ну, нет так нет! Не очень-то и хотелось. Главное – чтоб польза была. Польза есть от них? А, Додонов?

– Вы же сами хвалили моих артиллеристов за точную стрельбу. Вот это их прямая заслуга.

– Ну, ладно! Пошли в штаб. Помнится, меня чаем угостить тут обещали. Да я бы и пообедал. Может, и продукты у вас тут от союзников?

– Отчасти можно и так сказать. Сублимированные.

Еременко, уже шедший по направлению ко входу в штаб, остановился.

– Вот как? Покажешь. И попробуем.

30 декабря 1941 г.

Москва. Кремль

Над большой картой, расстеленной на столе для совещаний в кабинете Сталина, склонились два человека: хозяин кабинета и его давнишний соратник – начальник Генерального Штаба Красной Армии маршал Шапошников. Последний предпочитал старые добрые бумажные карты новомодной видеотехнике союзников.

– Излагай, Борис Михайлович! В целом обстановку я знаю, но мне интересно твое видение и твое мнение об обстановке на Западном фронте.

– Как это ни удивительно, но противник до сих пор не поверил в возможность окружения группы «Центр». Точнее сказать, не поверил в то, что мы сможем это сделать. Хотя после знакомства с материалами союзников я уже должен бы привыкнуть к истинно арийскому высокомерию. Итак, вывода войск из намечающегося окружения не наблюдается. Снабжение войск на Гжатском, Юхновском и Ржевском направлении осуществляется по дорогам севернее и южнее Ельни. Объемы перевозок существенно упали, но с учетом имевшихся запасов в районе Вязьмы и Ржева боеприпасов пока хватает. Питание войск обеспечивается за счет павшего конского состава и за счет гражданского населения. Буквально под метелку обирают людей. В целом противник на этих направлениях фронт держит, хотя и отступает. Обороняются немцы умело и стойко. Хотя я бы сказал, что основная проблема в нас самих, нежели в противнике. К сожалению, за лето – осень мы потеряли огромное количество командного состава в звене полк – дивизия. Плюс мобилизация – количество дивизий выросло многократно. В итоге уровень подготовки командиров всех степеней просел очень существенно. И вариантов исправить ситуацию на данный момент Генеральный Штаб не видит. Поэтому мы просто отжимаем немцев от Москвы. Никаких обходов, охватов выполнить, за редким исключением, не получается. Ни командиры, ни войска этого делать практически не умеют. Чуть лучше обстоят дела у Лукина и Вишневского. И у них опыт какой-никакой есть, и штабы дивизий, так сказать, обстрелянные имеются.

Далее, немцы считают возможным удержать горловину между Спас-Деменском и Дорогобужем. Более того, они собираются ликвидировать наш плацдарм в районе Ельни. С этой целью на Ельню брошен целый моторизованный корпус, прибывший из Европы. Плюс с востока город атакует пехотный корпус из состава резерва группы «Центр». В общем, жарко там. Одновременно фронтом на север южнее Дорогобужа развертывается еще один пехотный корпус. Задача – не допустить прорыва войск Еременко к Ельне. Северо-западнее Спас-Деменска разворачивается сводная группа в составе шести потрепанных, но еще боеспособных дивизий с такой же задачей.

Положение наших войск. Наша ставка на перспективных командующих армиями на флангах оправдалась. Еременко с ближайшей задачей справился – ударная группа Калининского фронта до Издешковского укрепрайона дошла.

На данный момент Еременко, добавив к переданным в его оперативное подчинение сто шестьдесят шестой мотострелковой и одиннадцатому кавкорпусу свои оставшиеся подвижные части, сформировал сводную конно-механизированную группу под командованием комдива-166 генерала Додонова. Завтра утром после артподготовки и при содействии авиации сорок третий САД с рубежа Дендино – Шавеево КМГ переходит в наступление. Задача – соединиться с плацдармом сто сорок четвертой дивизии. Сто сорок четвертая и бригады четвертого ВДК одновременно наносят встречный удар. Я убежден, задача будет выполнена в первые же сутки. Да и противник положение оценивает трезво. По данным разведки, части, находящиеся между районом Сафоново – Издешково и Дорогобужем, оставляя прикрытие, выводятся и перебрасываются кружным путем в район Ельни. После соединения с Дорогобужским плацдармом и занятием его войсками Калининского фронта, сто сорок четвертая МСД и четвертый воздушно-десантный корпус вливаются в конно-механизированную группу генерала Додонова. И уже им предстоит пробиваться к Ельне с севера.

Теперь левый фланг Западного фронта. Крейзер, Костенко и Курочкин с задачами справляются. Сегодня ночью в район плацдарма у Спас-Деменска с юга вышли передовые части корпуса Белова. На утро штабами Двадцатой армии и кавкорпуса согласованы встречные удары. Корпус Белова передается в подчинение штабу Двадцатой армии. От корпуса Белова передовые части Пятидесятой армии Крейзера отстают на два дня. Костенко и Курочкин, обеспечивая фланги Пятидесятой армии, еще на день. За эти два дня личный состав кавкорпуса отдохнет после рейда, а штабы Ершакова и Белова согласуют все вопросы. Как только плацдарм юго-восточнее Спас-Деменска займут войска Крейзера, Ершаков ударит в направлении Ельни. Напрямик там около семидесяти километров. Учитывая ударные возможности частей Ершакова, считаю возможным пробиться к Ельне за четыре, максимум семь дней. Таким образом, кольцо вокруг армий группы «Центр» должно замкнуться.

– Очень, очень красиво! Впечатлен. На бумаге просто здорово! Помнится мне, по материалам союзников, я планировал замкнуть кольцо в Смоленске. А немцы с этим не согласились и простояли на Ржевско-Вяземском рубеже аж до весны сорок третьего. А потом сами ушли. И мы так ничего им не смогли сделать. Я учел эту ошибку. И теперь кольцо должно замкнуться на девяносто километров восточнее. Вопрос – сумеем ли мы и это сделать?

– Товарищ Сталин, не забывайте, и рубеж, с которого мы начали контрнаступление, находится на пятьдесят километров западнее. Мы учли ошибки и приняли все возможные меры по улучшению ситуации. Приведенный вами факт о сокращении глубины операции – это один из примеров. Второй – пересмотр персоналий в звене дивизия – армия. Здесь все сложнее. Видите ли, армии мирного и военного времени различаются весьма существенно. В мирное время для попадания в список «хороший командир» достаточно поддерживать в частях порядок, дисциплину, успешно проводить проверки боевой готовности и учения. И экзаменующие ведь тоже не звери – такие же командиры, пусть и рангом повыше. А в военное время проверяющим является враг – безжалостный и беспощадный, не прощающий ошибок и упущений. В нашем случае на данный момент – это лучшая армия, по крайней мере, на континенте. И вот с двадцать второго июня среди командиров мирного времени идет жесточайший отбор на соответствие занимаемым должностям в военное время. Плата за это – жизни и этих командиров, и их подчиненных. Германия же уже провела свой отбор кадров в реальных конфликтах и подготовила их под требования современной войны. А нам приходится делать это в процессе ее. К сожалению, это естественный процесс, и мы в малой степени можем влиять на него. Исключение – обучение наиболее способных и продвижение их по карьерной лестнице. Тут пример Двадцатой армии показателен. Подготовленные и обученные штабы полков и дивизий позволяют успешно сражаться с врагом даже в соотношении один к трем и даже к четырем. Понятно, что новая техника, вооружение, связь, но без умения это все использовать – это просто затраты. А личный состав там – обычные красноармейцы, даже бывшие ополченцы, прошедшие безжалостный отбор в боях под Вязьмой. Вот тут третий аргумент в пользу успешности плана по разгрому группы армий «Центр». Армия Ершакова отвлекла на себя огромные силы, лишив немецкое командование возможности сдерживать наши ударные группировки.

Я считаю, наши шансы на выполнение задачи по окружению врага на западном направлении достаточно высоки.

– Вашими б устами…

Сталин вздохнул. И тут же поинтересовался:

– Каково ваше мнение о Жукове? Руководство страны ему доверяет сложные и ответственные задания. Пока у нас нет претензий по выполнению товарищем Жуковым своего долга. Кроме этого, я ознакомился с материалами союзников. В том числе и по нему. Мне интересно ваше личное мнение о нем – как офицера старой школы.

– Я тоже почитал и информацию о нем, и очень внимательно изучил анализ Генерального Штаба «Разгром немецких войск под Москвой (Московская операция Западного фронта 16 ноября 1941 г. – 31 января 1942 г.)», изданный в 1943 году под… гм… моей редакцией. М-да… Кстати, а сам Георгий Константинович знаком с этой информацией?

– Пока нет. Ему дается дозированная информация по ситуации на фронте и в целом по германской армии. А полный доступ к информации ему закрыт. Пока закрыт. Но я думаю над этим вопросом. Слишком неоднозначная ситуация рисуется по информации союзников после войны. Там много непонятного. Хотя по тому же Жукову не так и сложно.

– Понял. Продолжу. Я и ранее очень внимательно и с большим интересом следил за Георгием Константиновичем с момента его назначения на должность командующего Резервным фронтом, а затем Западным. Нельзя сказать, что он и раньше не был заметен. Я имею в виду – с момента проявления его как самостоятельного и успешного военачальника в боях под Халхин-Голом. Однако в Московской битве ставки были неизмеримо выше, а возможности, особенно в начальный период, гораздо скромнее. К тому же он, как командующий самым важным на тот момент фронтом, активно взаимодействовал с Генеральным Штабом. Хочу отметить, что он крайне целеустремлен, самостоятелен, настойчив и тверд в проведении своих решений. Изменить его решение можно лишь приведя серьезные аргументы. В таком ключе он готов обсуждать вопрос как с Генштабом, так и со своими подчиненными. Это я от них знаю. Но все это не столь важно. Перечисленные качества найдутся у многих. А вот умение видеть боевые действия, как видит их он – это редкость. Сами посудите – у Жукова отсутствует полноценное академическое военное образование. Однако он на равных играет на поле боя с самыми маститыми и опытными противниками. Сейчас я сравниваю его решения с теми, что он принимал в другой истории, в гораздо более невыгодных условиях. И вижу, что он если и допускал ошибки, то несущественные и гораздо более редкие, чем его коллеги и оппоненты. Ну, это ведь нормально – он ведь человек, а человеку свойственно ошибаться. Вывод однозначен – мы имеем, к нашему счастью, в своих рядах незаурядного человека, самородка.

– Спасибо, Борис Михайлович. Ваши выводы подтверждают мое мнение. Важно в полной мере воспользоваться талантами товарища Жукова. На пользу нашей Родине.

Когда Шапошников выходил из кабинета Верховного, тот остановил его в дверях.

– Борис Михайлович! Как только завершится операция и район портала будет освобожден, вы едете на лечение к союзникам. И это не просьба. Это приказ. Ваша жизнь нужна Родине и советскому народу.

30 декабря 1941 г.

г. Ельня

Рассвет Трофимов встретил на новых позициях. Сейчас при свете поднимающегося в морозном мареве солнца он в бинокль внимательно осматривал местность перед собой.

Надо сказать, идея комдива и комиссара дивизии спрятать его на наиболее безопасном участке плацдарма, учитывая, что остаться при штабе дивизии Трофимов отказался категорически, относительно удалась. Удалась – потому что действительно восточный участок плацдарма немцы практически не беспокоили. Все события происходили на западных рубежах обороны города. А относительно – потому что все это закончилось трое суток назад. А сейчас спокойных и безопасных мест на плацдарме не осталось вовсе. Плацдарм на сегодняшний день простреливался вражеской артиллерией насквозь. Не будь в составе дивизии подразделения артиллерийской разведки, БПЛА и радиоподавления из XXI века, дивизия бы доживала последние часы. Даже с учетом превосходного вооружения, подготовки личного состава и организации. Окружение есть окружение – снаряды и патроны имеют свойство заканчиваться, количество наступающих бьет качество обороняющихся. Финал очевиден. Наличие же единовременников Алексея позволило этот процесс существенно затянуть. Не было у немцев сейчас артиллерии, которая должна бы и могла бы простреливать плацдарм. Дивизионный артполк по наведению союзников уничтожал немецких артиллеристов безжалостно. Это было главной и приоритетной целью полка. На остальное пушкарей старались не отвлекать – берегли боезапас, понимая, что это ключевое преимущество дивизии. Поэтому все атаки немцев поддерживал жиденький огонь рассредоточенных 81-мм минометов и малокалиберных пушек.

Так вот, учитывая, что на восточном участке плацдарма немцы довольно долго не проявлялись, комполка решил немного улучшить положение и вынес передовую позицию на два километра восточнее, заняв господствующую высоту 270,2. На высоте окопалась мотострелковая рота, усиленная пулеметным и противотанковым взводами. Но главное, на ней оборудовали позицию разведчики артиллерийского дивизиона полка. И это было основной ценностью позиции. Слева и справа высоту прикрывали два взвода, занявшие деревни Коробы и Погарнова, расположенные у подножия высоты севернее и южнее ее. Трофимов напросился в роту, оседлавшую высоту. Немцы появились через несколько дней, дав возможность провести полноценное оборудование позиций. При этом, оценив ее, командир полка полностью передвинул сюда весь батальон. Когда утром 25 декабря с высоты разглядели в бинокли и стереотрубы шевеление фигурок мышиного цвета в районе Хотеевки, все облегченно вздохнули. Вот глупость-то! Обрадовались тому, что появились люди, желающие твоей смерти. Однако это так! Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Тем более что на западе гремело уже несколько дней, и командиры полков и батальонов, уже воюющих, не забывали по телефонам подколоть коллег, все продолжавших улучшать позиции. Двадцать пятого немцы не атаковали. Видимо, еще не все прибыли. Ночью караульная служба в батальоне была усилена, и перед позициями уже в сумерках были установлены сигнальные мины, которые и сработали, раскрыв несколько немецких разведгрупп. От пленных узнали, что из-под Москвы прибыл и развернулся пехотный корпус. Командование группы «Центр» сняло корпус с фронта, и дивизии его были далеко не штатной численности. Это было хорошо. А плохо было то, что корпус воевал на Восточном фронте с первого дня войны, и за плечами его солдат был весь возможный опыт русского фронта. По мнению командного состава дивизии, и Трофимов его разделял, лучше получить в противники пусть и укомплектованного по штату, но не знающего реалий войны с русскими, нежели вот такого ветерана. Однако и этих немцев они смогли удивить.

Утром, когда подразделения немцев, противостоящие боевому участку полка, стали выдвигаться на исходные рубежи, по артиллерии противника был нанесен неожиданно точный артиллерийский удар. Неожиданно точный – это для немцев. Дивизионный артполк выполнил стандартную задачу – лишил немецкую дивизию 105-мм гаубиц. Поэтому вместо стандартного начала атаки в девять ноль-ноль немцы атаковали в одиннадцать часов после непродолжительного минометного обстрела. Возможно, немцы хотели бы его и продлить, но тут уже отработала полковая артиллерийская разведка. В бой вступили артдивизион полка и минометная батарея батальона. В итоге серьезного ущерба позициям противник нанести не смог, и его пехота атаковала непривычно неподавленную оборону. Итог – атака захлебнулась почти сразу. Густые цепи фигурок в шинелях мышиного цвета сразу попали под удар пулеметов БТР и 120-мм минометов. Два дня немцы искали способы добраться до русских позиций. И вот вчера у них получилось.

Совершенно неожиданно где-то часов в четырнадцать на высоту обрушился артналет. Непродолжительный – минут пятнадцать. Но как утверждали опытные товарищи, обстрел велся снарядами калибра 150 мм. Это во-первых. И во-вторых, удар был нанесен без видимой пристрелки и достаточно точно. Убитых было не сказать что очень много, но их было несравнимо больше, нежели за все предыдущие дни. А вот раненых и контуженых – почти все оставшиеся. Как немецкую артиллерию проглядели с БПЛА – неизвестно. Хотя чему удивляться? Немцы ребята смышленые. Как пояснили ребята из артиллерийской разведки, немцы наверняка вычислили, что воздушную разведку на восточном направлении русские ведут с утра, а далее все усилия сосредотачивают на западном направлении. Хотя восток, запад – это все условно. Немцы уже давно взяли плацдарм в колечко. Поэтому разведка с БПЛА наверняка попросту не успевала за всем уследить. Налет был короткий, немецкие пушкари немедленно снялись с позиций и успели выйти за пределы дальности нашей дивизионной артиллерии.

Трофимову повезло – он в это время был в полковом тылу. В роте, оборонявшей высоту, он был «вольным стрелком». Ротный, молодой старлей, не знал, как себя с ним вести. Пожилой майор, да что там – пожилой! Для молодежи двадцати – двадцати пяти лет он был стариком. Хотя сам себя таковым не признавал. Так вот – майор, да еще союзник, да еще друг комдива и комиссара! И с личной охраной! В общем, Трофимов имел возможность работать по своему плану. Хотя упрекнуть его в чем-то нехорошем не мог никто. Траншеи доводил до кондиции наравне со всеми. В отражении атак участие принимал – старательно стрелял из выданного ему карабина образца 1944 года. А накануне описываемых событий заменил раненого пулеметчика СГМБ на бронетранспортере. Чем сильно испугал Семченкова и Жолудева. Жолудев даже попытался оттащить Трофимова от пулемета, но был отправлен командой майора на русском матерном по известному маршруту. Пришлось им с Семченковым стать вторыми номерами. После этого боя Трофимов ощутил всю некомфортность должности пулеметчика БТР-152. Ощущение, что стоишь голый на площади, а враги не просто смотрят на тебя, а стреляют. Причем все и только в тебя. Попасть не попали, но пули свистели вокруг Алексея густо. Проскочила даже запоздалая и трусливая мыслишка – что он тут, на хрен, делает вообще? Сидел бы дома и горя бы не знал! Мысль эту он задавил. В прямом смысле руками, сжав зубы и рукоятки пулемета и стараясь положить всех видимых им врагов.

Отойдя от боя и поразмыслив, он попросил ротного отпустить его на БТРе в дивизионный тыл. На недоуменный взгляд старшего лейтенанта ответил, что ему необходимо несколько модернизировать БТР и что ему, командиру роты, это точно понравится, и после испытания можно будет улучшить все БТРы в роте. Самому Трофимову тот отказать не мог, а тому без БТРа смысла ехать в тыл не было. В итоге скрепя сердце ротный согласился, но только на завтра и после отражения обязательной утренней атаки.

Так Трофимов избежал того злосчастного обстрела. В тыл он поехал, имея не одну, а две цели. Первую он осуществил в ремонтном подразделении дивизии. Опять сработало звание, возраст и положение Алексея. У ремонтников он выпросил сварщика и объяснил, что ему нужно сделать. А пока тот выполнял задание под присмотром водителя БТР, Трофимов быстренько через штаб нашел дивизионную баню при санбате и организовал для себя и сопровождения помывку. После нее сменили и белье. Ношеное Трофимов простирнул и кинул в сидор, рассчитывая высушить в землянке.

Когда он вернулся к ремонтникам, сварщик представил работу – наклонный щит из куска брони разбитого немецкого БТРа, закрывавший стрелка с лобовой и боковых проекций. Пулемет теперь стало невозможно перетащить на другой кронштейн крепления, но зато Трофимов за пулеметчика теперь мог быть спокоен. Пробить щит можно было лишь как минимум из крупнокалиберного пулемета, а они у немцев были редкостью.

И вот после всего этого в хорошем настроении Трофимов двинулся в расположение. Когда проходили тыл полка, увидели, как их высота покрылась султанами разрывов. Трофимов приказал водителю прибавить скорость, но из леса у подножия высоты не выезжать. Переждать обстрел там. Однако останавливаться не пришлось – обстрел быстро закончился. Когда БТР встал в свой окоп, позиции роты представляли собой жуткую картину. Воздействие 150-мм снарядом значительно отличалось от привычных 105. Каковы потери роты, Алексей не знал. Позиции выглядели пустынными. Лишь кое-где в траншеях отмечалось движение. А вот в поле перед позициями все обстояло ровно наоборот. Немецкие цепи, пользуясь результатами столь удачного артобстрела, быстро поднимались по склону высоты. Семченкова и Жолудева Алексей отправил по траншее приводить в боеспособное состояние всех выживших, оставшись в БТРе с водителем в качестве второго номера. Найдя на поле знакомые ориентиры, Алексей выставил прицел и повел стволом по фронту, выпустив первую пристрелочную очередь. Строчка падения пуль легла чуть ближе. Еще чуть приподняв ствол и закрепив его, ударил длинной очередью по цепи. Цепь под очередью легла. В кого попал и попал ли вообще, Трофимов не видел. Задачей себе в первую очередь он ставил снизить темп движения противника. Поэтому бил и бил по немцам, заставляя их падать на землю и наступать перебежками. Весь фронт он одним пулеметом удержать не мог, но главным было выиграть время. Не верил он, что на позициях не осталось живых. О! Слева застучал второй станкач. От соседей справа по флангу немцев ударил еще один. Меняя ленту, которую подавал водитель, Алексей рассмотрел, что слева по немцам бил такой же СГМ бронетранспортера. Пулеметчик, приникнув к пулемету, бил длинными очередями, делая то же, что и Трофимов. Отметив это, Алексей в душе пожалел парня. По щитку его установки пули били беспрерывно, не в силах пробить. А у того пулеметчика щита не было. Однако при этом Трофимов заметил, что позиции оживают, и бой уже ведут не только они с неизвестным пулеметчиком. Размышления прервал удар по щиту и рывок пулемета, чуть не сбивший его с ног, сопровождающийся странным отрывистым звуком. Трофимов осмотрел щит и обомлел – в углу щита зияло отверстие явно от снаряда малокалиберной пушки.

«Пристреляются – мне конец!» – обожгла его мысль.

Осторожно – как будто это могло помочь – Алексей выглянул в амбразуру щита. Определив по траектории примерное расположение орудия, принялся его высматривать. Но секунды спустя примерно в этом месте на опушке леса у подошвы высоты поднялись разрывы снарядов или минометных мин. Видимо, немецкую пушку заметили.

С тайной надеждой, что соседи стреляли именно по тому орудию, что отметилось пробоиной в щите, он снова взялся за ручки уже заряженного пулемета.

Атаку эту они отбили. С трудом, ввиду больших потерь, но отбили. После боя как-то само собой получилось, что ввиду ранений всего офицерского состава роты командование перешло к майору Трофимову. Нет, никаких особых полководческих талантов, а тем более подвигов, он не показал и не совершил, однако в армии даже из двух военнослужащих один является старшим. Это аксиома! Кто-то должен был взять на себя организацию эвакуации раненых и подбитой техники, назначение командиров в подразделениях вместо выбывших, распределение и перемещение огневых средств с учетом потерь в технике и вооружении, согласовать пополнение боеприпасами, привести в порядок позиции и сделать еще много более мелких дел. Из этих мелочей и состоит военная служба. Но самое главное – подготовить людей и позицию для отражения повторной атаки. Однако в сумерках по полевой связи пришел приказ оставить высоту и отойти на основной рубеж. На первый взгляд, это было преждевременно – рота даже в таком урезанном состоянии еще способна была удерживать высоту. Однако всей картины положения батальона, а тем более полка или дивизии, Трофимов видеть не мог. Поэтому выслушав приказ и сообщив, что рота способна оборонять высоту, на подтверждение приказа ответил «есть!» и принялся его выполнять. Последними с высоты уходили уцелевшие БТРы с пехотным прикрытием.

На выезде из леса, стоявшего между высотой и основной позицией, их колонну встретили полковые саперы. Они предупредили, что ехать можно только по проложенной колее. Все поле перед новыми позициями оказалось заминировано. Вчера еще Трофимов этого не знал и просто ехал по дороге. Сейчас же она оказалась заминированной, а колея, указанная саперами и обозначенная дополнительно вешками и красными флажками, вела в расположение зигзагами. Спрятать следы движения колонн было невозможно, поэтому, кроме того что после прохождения последней колонны дорогу обязательно заминируют, ее сразу проложили так, чтобы атакующие танки, двигаясь по колее, должны были подставлять борта под огонь обороняющихся.

Прибыв на указанные позиции, рота принялась обживаться. Здесь еще раз удивили полковые и приданные дивизии саперы. Позиция ротного опорного пункта больше походила на укрепрайон, нежели на полевые позиции. Правда, бетонных дотов не было, зато дзотов было для поредевшей роты в избытке. Судя по бревнам, саперы разобрали не одну деревню. Печально, конечно, но в свете боевых действий в этом районе они так и так должны были сгореть. Землянки тоже были построены добротные. Комбат, удостоверившись в том, что майор-союзник вполне справляется с ротой, замену выбывшему ротному не прислал, сославшись на нехватку кадров. Трофимов, понимая ситуацию, настаивать на замене не стал и продолжил командовать ротой. БТР, на котором он воевал до этой поры, стал командирским, а расчет пулемета составили Семченков и Жолудев.

Вот сейчас Алексей уже при свете проснувшегося солнца и рассматривал будущее поле боя. Рота занимала позицию северо-восточней деревни Саушкино. Бывшей деревни – так как именно ее избы теперь были дзотами и блиндажами батальона. Так же, как и бывшая деревня Самодурово, левее ротного опорника, и Данино, располагавшаяся справа и немного в тылу. Данино, кстати, вполне могла бы называться селом, но церковь в ней отсутствовала, поэтому была просто большой деревней в сто двадцать дворов. А сейчас на месте этих деревень сиротливо торчали печные трубы. Перед позицией, в километре восточнее, откуда и ожидался враг, чернела опушка леса. Позади опорного пункта находился достаточно глубокий и узкий овраг, выходящий к околице деревни Самодурово, где занимала оборону другая рота батальона. Овраг был идеальным местом для расположения тылов роты, и туда уходили ходы сообщения из траншей. Алексея отвлек звенящий звук авиамоторов в небе. Последние дни, кроме самолетов 43-й дивизии, в небе появились и немецкие истребители и бомбардировщики. Действовали они четверками и парами и особой угрозы для советской пехоты не представляли. ПВО дивизии было слишком мощным для таких сил люфтваффе. Но вот нашим летчикам они явно мешали. И сейчас в небе Трофимов наблюдал завязку воздушного боя, когда к идущим в высоте трем четверкам двухмоторных бомбардировщиков, охраняемым восьмеркой истребителей, пытались прорваться с разных направлений две четверки «мессершмиттов».