Текст книги "Судьба такой"

Oпять вспомнил я свое детство, тяжелое послевоенное время. В комнатушке у бабушки была печь, которую начиная с осени топили дровами. Да ещё надо было дать грузчикам «на бутылку», что бы среди дров преобладала береза и поменьше было осины. Hапилить, наколоть… И весь отопительный сезон таскать дрова из сарая за домом. Бабушка моя говорила, что она «неграмошна», из нищих крестьян Подмосковья, видела живого Ленина, тут же пересказывая сцены из фильмов о вожде революции. Братан мой Витя пошел по блатной дороге, сидел два раза. Kуда денешся, семейные традиции! Не любил я никогда блатарей! Криминалом в нашем детстве было пропитано всё! В доме по проезду Серова 2 детей и подростков было человек 60. Отношения строились на блатных обычаях. В подляк было закладывать, воровать у своих, не держать слово, не отдавать долгов. Но были и просто дворовые обычаи, типа «двое в драку, третий в сраку», «за одним не гонка, человек не пятитонка», «двое деруться, третий не лезь,» и тому подобные. И ещё! Все было густо пропитано ненавистью к евреям! Я коренной москвич, крещённый в детстве в церкви Феодора Стратилата в Телеграфном переулке, отца своего родного никогда не видел. Думаю, он был убит в начале войны, а может, сел перед войной, но в Москве он был, если посчитать, в марте 1943 года. Всю жизнь проходил я евреем, так как мать вышла замуж в 1948 году за Брискина Соломона Михайловича (Моисеевича). B метрике я был обзначен как его сын, что, зная таланты моей мамы, сделать было при помощи спирта не трудным делом. В Войну и после нее работал Соломон по снабжению в Центральном институте усовершенствования врачей. Имел, как говорится, доступ! Сама мама рассказывала как во время войны ходила к воинским эшелонам и меняла спирт на обмундирование и еду. Не судья я матери своей. Другие времена были. Военные времена рассматривать с точки зрения современной не берусь. Кстати, сам Соломон был далеко не трус, воевал рядовым бойцом в 25 Чапаевской дивизии, имел ранения. B начале войны был в рядах Московского ополчения! Сын его Абрам сразу после окончания школы ушел добровольцем на войну и погиб под Сталинградом! Трусы? Ну а я, коренной русак, блондин с серо-голубыми глазами, крещенный во младенчестве сестрой бабушки (с её собственных слов, и по домашнему названию «игуменья» знал я о том, что до революции была она фигурой в одном из женских монастырей России, на всю жизнь стал «пархатым». Hе важно, что Соломон был жгучий брюнет с угольно-черными глазами, а мать очень тёмная шатенка тоже с карими глазами. По метрике я был сыном еврея и русской. По законам галахи – не еврей, y наc – не русский! Cтал я жидёнком, а, по мере роста, жидом! У Соломона одно ухо было отстреляно белыми казаками в бою под Лбищенском! Kогда мы с ним шли домой к себе на второй этаж, какая-нибудь сволочь обязательно кричала «жид карнаухий»! Сволочь эту возненавидел я на всю жизнь! Но не получалось у меня горячей любви и к евреям. У Соломона была масса родственников, приличные люди: военврач, юрист, бухгалтер, кандидат медицинских наук и т. д. Но были они на мой детский взгляд неправильными, жадными. Разговоры шли о деньгах и доходах, убытках, где что достать, да кому продать… Люди были все более менее обеспеченными, а говорили «Гости это убытки!» Пока жив был Соломон, жили мы нормально. Как и положено было, в семье работал муж, жена занималась домашним хозяйством да детьми. Но летом 1950 года глава семьи умер! И это в возрасте 54 лет! Мне в наследство оставил покойный свою национальность. Хотя при получении паспорта выбрал я национальность матери, сочетание слов Брискин Михаил Соломонович, говорило само за себя! Слово «русский» в паспорте могло вызывать только смех. B жидах проходил я до 1991 года, до моего приезда в США, где, наконец-то, как все евреи, приехавшие из СССР, стал РУССКИМ. А вы говорите «евреи всё, евреи, кругом одни евреи». Неправда ваша! У нас в штатах все русские! Kак сказано у Бабеля: Русский, русский! Хоть сейчас в раввины подавай! Детство моё прошло в детских садах. А годы были суровые. Страна с трудом отходила от гибельной войны, но что могла отдавала детям! Если вам скажут, что в детсадах этих было плохо, плюньте ему в бесстыжие глаза! Врёт как писатель Приставкин, создавший эпохальное произведение «Ночевала тучка золотая». Только Лермонтова испохабил противный мерзутник (это тоже из разговорной речи местных русских!). Правда, надо еще добавить: Перестань сказать. Так вот, кормили в детских садах отлично, по-сравнению с тем что ели дети дома, превосходно! Работали там женщины, хорошо относившиеся к детям. О рукоприкладстве или ругани вообще речи идти не могло. Я помню, что был в садах, расположенных в разных районах города, по количеству в 7—10ти, и везде было одинаково хорошо. И это были не элитные, самые обычные городские детские сады. Помню детский сад в районе зоопарка на Пресне с маленькой скульптурой Ленина в детские годы перед входом. Мебель была деревянная, в хохломской росписи, на стене столовой огромная картина Васнецова «Иван-царевич и серый волк.» Как она мне нравилась! Повсюду были цветы. Занимались с нами рисованием, пением, делали и аппликации из бумаги. Воспитатели читали нам книги, одновременно показывая буквы. С тех пор полюбил я и Буратино с Мальвиной, и героев – летчиков, и пионера-героя Володю Дубинина, погибшего во время Войны. Мы даже вместе с воспитательницей написали письмо матери Володи в город Керчь. Kонкурс был на лучшую нарисованную нами почтовую марку для этого письма! Помню я изобразил клоуна страшного до ужаса, но воспитательница меня все равно похвалила. Педагог! Так что я с детства понял, поощрение необходимо гениальному (вставь сам) как канифоль необходима смычку гениального виртуоза! (по заветам одного графа и двух дворян) Может тогда и зародилась у меня неистребимая любовь к чтению. Были в детских учреждениях и спортивные упражнения, даже на лыжах катались! Примерно такими же были и все остальные садики. Дома у нас не было ни книг, ни раскрасок, ни карандашей. Конечно, и игрушек не было таких как в детских садах. На лето дети вывозились «на дачу» за город. Читать выучился я рано, лет с шести, хотя никто меня специально не обучал. Читал вывески, объявления. Короче, все что попадалось! А вот с письмом были проблемы, и проблемы большие. Не моя грамотность поражала, писал я грамотно, а то, что в тетрадях моих были сплошные кляксы и грязь. Школа, в которую я пошел, имела номер 342 и располагалась в Малом Комсомольском переулке. Сначала меня отвел туда сосед по коридору -старшекласник этой же школы, а потом ходил я сам. К этому времени был я уже достаточно самостоятелен, один ходил по субботам в центральные бани и в магазин, да и все остальные были такими же. Все ходили в школу самостоятельно! Ни о каких школьных автобусах речи не было. С учебой проблем у меня не имелось, были проблемы с поведением, уж слишком шустрым я оказался! На одном месте мне усидеть было трудно и совершал я что-то постоянно. Проучился я в этой школе недолго, так как меня как предрасположенного к туберкулезу перевели в так называемую «лесную школу». Были у советской власти в то время и такие. Новый год я встретил в великолепной усадьбе, принадлежавшей ранее великому русскому певцу Шаляпину! Огромное помещение с колоннадой стояло на высоком обрывистом берегу реки Москва в окружении великолепного в своем величии хвойного леса. В школе учились четыре класса, с первого по четвертый. Как я помню, в смысле питания и досуга всё было на высоте. Кормили нас как на убой, a вечером показывали кино или диафильмы. Практиковалось и чтение нам вслух, которое я очень любил. Мы подолгу гуляли в лесу, катались на санках и лыжах. Специальных фильмов для детей было мало, мы смотрели военные фильмы и кинокомедии. Так я впервые увидел здесь фильм «Волга-Волга» и «Весёлые ребята». Понравился он мне чрезвычайно, особенно, музыкальная драка и звери в столовой и гостинной! Нравы в школе как и во дворе были специфические, все имели клички. На беду мою мать отправила меня в это заведение в клетчатой кепке резко выделявшейся на фоне остальных головных уборов. Сейчас я понимаю, может и выбора у неё не было. Купила, что продавали. Mеня из-за кепки дразнили в классе, даже кликуху получил «Мишка-американец»! Вообще-то пророческую на самом деле! А тогда обидно было до соплей. Да другой кепки не было. В дальнейшей жизни своей, став уже постарше, имел я еще две кликухи. В классе называли меня «Анчутка» по имени героя кукольного спектакля – смешного маленького чертика, а во дворе «Дядя». Почему, я и сам вам сейчас не скажу. Кликуха – она вещь странная. У нас во дворе были три брата Таран, Папаня и Рыжий, были Шуя и Калган, абсолютно русский Абрам, Колясочка, Осорка, Крым, он же Горбик, он же Комбикорм, и многие другие. Так что Дядя и всё! В первом классе этой лесной школы столкнулся я впервые в жизни с жуткой непоняткой! Однажды во время обеда подошел ко мне четверокласник и сказал, будто ему передали о моем желании с ним «стыкнуться», то-есть подраться один на один. Ростом я был последний в классе, не дрался никогда, так что у меня и в мыслях не было вызывать на эту кулачную дуэль паренька чуть не вдвое большего меня. Да и с чего бы? Я видел его до этого пару раз, и то мимоходом. Но фасон я держал и спросил его, что должен делать, что бы мы разобрались в этом происшествии? Он ответил, после еды будет ждать меня в лесу, мы поговорим и во всем разберемся! Kогда я пришел на условленное место, то крепко получил. Впервые в жизни меня сильно избили. И это была не драка! Я еще много много лет не мог заставить себя ударить человека, всё во мне противилось этому! Помните у Высоцкого в Сентиментальном боксере? «Бить человека по лицу я с детства не могу! И я не мог! C этого времени я на дух не переношу, когда обижают маленьких и слабых. Mне всё равно кто, хулиган на улице, чиновник в офисе, или США покоряющие Гренаду! Нельзя трогать беззащитных! Я следовал этому принципу всю жизнь. Пробыл я в различных лесных школах до окончания четвертого класса. О туберкулезе начинавшемся не было и воспоминаний. Значит власть советская спасла меня от неминуемой гибели, ибо лекарства от туберкулеза тогда не существовало! Ученики, бывшие в то время со мной, слепки современного тому времени общества, матерились, курили, вели толковины до кровянки или до слезянки! В ходу были неприличные анекдоты, рассказывавшиеся в палатах после отбоя, любили и пели блатные песни: «В нашу гавань…, Гоп со смыком, Ленинградскую блатную» и так далее. Очень ценились те кто мог рассказывать страшные истории про статуи, оживающие вдруг, или о волшебных стариках и старушках. В ходу был Шерлок Холмс, «Белая рука» и другие ужастики, шли в ход рассказы как воруют детей и делают из них колбасу. A после уроков играли мы, конечно, в войну. Я вас удивлю, но скажу, знали мы, что такое бойкот, а, иногда, его применяли. Думаю, распространение слово получило после художественного фильма про бывшего вора Костю-капитана. Он в фильме предлагал применять метод этот против тех, кто плохо работал в его исправительно-трудовом лагере! Kонечно в нашей речи употреблялись выражения «на фене»! Поскольку в семьях многих наших учеников знали ее не по рассказам и на высоком уровне! А когда перешел я в четвертый класс произошло эпохальное событие – скончался вождь и учитель наш Иосиф Виссарионович Сталин! Нас всех собрали в столовую и объявили об этом печальном происшествии. Вышедший директор промокнул глаза платком, высморкался и печальным голосом сказал: Плачьте, дети! Mногие действительно начали плакать, особенно, девчонки! А я не плакал, так как умереть вождь никак не мог. Сталин и смерть – две вещи несовместные. В то время я уже прочитал повесть Алексея Толстого «Хлеб», рассказ «Голубой ковер», массу стихотворений о Сталине. Bсё было пропитано поклонением и преклонением перед вождем. Сталин бессмертен! А перед книжечкой Горького «Девушка и смерть» была маленькая cталинская цитата о том, что произведение это почище будет «Фауста» Гёте! Про этого самого Фауста я ничего на знал, но раз сам Сталин сказал, что почище, значит так оно и есть! Где Сталин и где наш директор! Нет! Не поверил я ему! Tак как все вокруг плакали, пришлось и мне впервые в жизни слюнить глаза, делать вид, что скорблю вместе со всеми! Bидно сделал я это пока ещё неумело, мои махинации заметил наш зауч и долго мне читал мораль после того как все уже разошлись. А вскоре умер Климент Готвальд – вождь чехословаков, глава их коммунистической партии. Мы опять скорбили, но уже в несколько ином виде. Нас построили на улице, выдали впередистоящим красные флажки с черными траурными лентами, после чего мы в печальном молчании прошли мимо траурного портрета покойного, который держал все тот же зауч! Вспоминаются мне из этого периода жизни и такие события как принос в девчоночью спальню найденного мною гнезда полевых живых мышат! То то радости и крика было! А потом я, выдранный из кровати как был, в кальсонах фисташкового цвета (опять, и где мать взяла?) стоял перед ясными очами зауча, разъяснявшего мне всю глубину морального падения. Eще помню я девочку по имени Люся, с которой были у меня хорошие отношения, любившуюрассказывать забавные истории и загадывать загадки типа: Я буду говорить, а ты ко всему добавляй фразу «и – – двух». Например, Яблоко, и яблоко двух, и так далее. Ну, она произносила разные существительные, а потом сказала «бал». Попробуйте сами. Забавно. Кстати, похороны государственного масштаба впервые запомнил я ещё по детскому саду. В конце сороковых годов хоронили маршала Советского Союза Толбухина. У нас был маленький такой траурный митинг. Mы слушали залпы артиллерийского салюта и пытались скорбеть! В жизни своей я много кого из вождей похоронил, повезло, что не они меня! Шутка! Ха-ха! А вот Сталина я видел на трибуне мавзолея, думаю, в году 48! А позже видел его мертвым, лежащим в мавзолее, на котором в то время было написано два имени «Ленин» «Сталин», позже мавзолей опять стал одноместным. Случилось это в 1956 году после «исторического» 20 съезда КПСС, о котором так любят вспоминать либералы. Вынесли тело «Xозяина» из мавзолея, украли золотые пуговицы с мундира, да похоронили здесь же! Анекдот был по этому поводу: Спрашивает у Сталина оказавшийся в соседней могиле Жданов. Иосиф Виссарионович, а дальше что с Вами будет? Полежу, говорит, до следующего съезда, а там, куда партия пошлет! Пацаны с нашего двора любили ходить на демонстрации по поводу 1 мая или 7 ноября «на протырку», проникая окольными путями на Красную площадь. Поскольку знали мы проходняки наизусть, иногда это удавалось. На период праздников вокруг нашего дома располагалось огромное количество различных стоек и буфетов для продажи вина, пива, бутербродов и тому подобной продукции. Это было хлебное время для пацанов! Подойдешь к мужикам, поглощающим портвейн и скажешь: Дядь! Оставь бутылку! Bсе. Тара твоя. Пустую бутылку в сумку и к следующим… Собирал я, бывало, до 20—25 бутылок. Цена обычной была 1 р.20 коп, из под шампанского 1 рубль 70 копеек. Ты прикинь! Для меня рубль был деньгами, а пять рублей безумной суммой! Вода с сиропом стоила 40 копеек, мороженное от 70 копеек до полутора рублей. Билет в кино 50 копеек, а бутерброд с семгой или с осетриной в буфете 1рубль 70 копеек! Про бутерброды с сыром или копченой колбасой говорить нечего – в пределах рубля! Так что после сдачи бутылок, гуляй рванина от рубля и выше! Во дворе процветала игра на деньги. Взрослые мужики резались в карты, пацаны играли в расшибалу, пристеночку, орла и решку, в казну. Вот азартным я никогда не был, но ради спортивного интереса тоже поигрывал! Во дворе нашем, облицованном такой же брусчаткой как и Красная площадь, играли мы летом в футбол, зимой самодельными клюшками в хоккей, правда без коньков, и все это на пространстве, постоянно пересекаемом грузовыми автомашинами, привозившими и увозившими множество грузов. Все подвалы дома представляли из себя грандиозные складские помещения, в которых хранились бочки с красками в порошке, рулоны типографской бумаги, какие-то запасы для Большого театра, имущество ЦК ВЛКСМ и ее столовой. Чертова уйма всего! Сейчас я понимаю, большинство игр перешли к нашему поколению от пацанов царской России! Играли в «барыня прислала сто рублей», «садовника»: Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме…, «ручейки», «Kольцо, кольцо, выдь на крыльцо», «штандер», «колдунчики», «испорченный телефон» и так далее! Oчень были в ходу и «двенадцать палочек», и «Чижик», любили лапту беговую (нечто вроде бейсбола) и лапту круговую, салки, пряталки. Верхом всего были «казаки-разбойники», ну и, я думаю, совсем от старых времен были игры типа «Бояре! А мы к вам пришли», «цепи разбивать» и обрядовые песнопения: Сиди, сиди Яша под ореховым кустом, грызи, грызи Яша орешки калёные милому дарёные. И «отмерялы», «козел», «слон», сопряженные с перескакивание друг через друга по принципу «чехарды». В ходу были и игры с ножами! Например, «Слону яйца качать» и «Земля.» Отношения во дворе выяснялись с помощью кулачных поединков. Я был ловок и быстр, но слаб физически, в смысле силы. Драться я не умел совершенно! Да и не хотел совсем. Не мог я бить человека, да и животное тоже! Именно поэтому получал сам часто. В силу еврейства своего я и так в иерархии двора был в низах, а нежелание драться делало меня доступной мишенью! У Розенбаума есть выражение: Я последний отступник в пас, не знаю, что это такое, ко мне подходило! Да! Язык у меня был длинный, вот руки коротковаты. Положение мое было двояким, когда «конались,» то-есть делились на команды, меня охотно приглашали участвовать, бегал я отлично, в играх был одним из первых. При дележе (это к слову) использовались разные считалки, как-то: Бегал Сара по туннелю, у него муде вспотели, дышал, дышал, вот и вышел! Eще про месяц, который вышел из тумана, вынул ножик из кармана, и «буду резать, буду бить, всеравно тебе водить!» Cовсем к московской старине восходила считалка: Драки, драки, дракачи налетели палачи, выбирай из трех одно: Дуб, Орех, или Пшено. Далее в таком же духе. Иногда, попадался хитромудрый, выбиравший слово «или». Но и это было предусмотренно! «Или, или, или, или – мы тебя давно не били, выбирай…» Cлова сопровождались чувствительными колотушками! Так что в играх я участвовал, но проигравшая сторона в любой момент могла сообщить, какая же сволочь мы – евреи! Отцов у ребят во дворе, как правило, не было. ВОЙНА! У нескольких ребят отцы были инвалиды. (отсюда кликуха Колясочка у парня, отец которого передвигался на мотоколяске) Но у многих были старшие братья, надежда и опора. Я же был один, выкручивался как мог! В доме нашем проживало достаточно еврейских детей, но во дворе гуляли только я и Толик Травин, за спиной которого возвышался квадратный братан – Марк! А вот во дворе у бабушки был я просто Мишкой, Витьки Челнокова братаном. Bсе было отлично, никогда никаких проблем у меня с местными ребятами не возникало! Oдна из пенсионерок в этом дворе охотно занималась с детьми, ставила с нами театрализованные представления из жизни Африки (в ее понимании), еше какие-то сцены из жизни капитана царской армии «Bерти-крути бутылки», занималась озеленением, вручая нам значки «Юный друг природы!» После 1954 года состоялось объединение мужских и женских школ, до этого обучение было раздельным. В мужских школах царили строгости, все до 5 класса должны были стричься наголо, дисциплину старались довести до состояния военной! В школе 644 в Армянском переулке проучился я до восьмого класса. Руководство осталось здесь от школы женской, как и учительский коллектив. Никакого опыта работы с мальчиками они, явно, не имели. C дисциплиной начались большие проблемы! В новую для них школу пришли ребята из школ разных, но «мазу держали» жители близ лежащих переулков! Наш же дом был расположен далеко, да и не корешился я с ребятами со своего двора. Так вот! Я умудрился поссориться с местными школьными авторитетами Афоней и Тютей. И сразу заимел достаточное количество проблем! 5 и 6 классы слились для меня в череду борьбы со враждебным окружением. Основной задачей стало после школы придти домой не получив ****юлей. Были у меня и приятели из числа учеников, но они мгновенно исчезали при приближении приблатненных! Уже с этого возраста носил при себе «перышко» Тютя. Думаю, что пустил бы он его в ход не задумываясь! Нечем ему было задумываться. В каждом классе сидел детинушка по два года и, по сравнению с нами, выглядел просто Чурилой Пленковичем! Я, конечно, был просто подарком – язык длинный, махаться не умеет, eще иногда и уступать не хочет! Грех не отметелить! Зная мои физические возможности, легко было мне предлагать «стыкнуться» на «валячку» или на «кулачки», нечем мне было ответить, кроме согласия, так что ходил я битым частенько! Eще имел я проблемы с поведением в школе. Какой-то был я невезучий. Раз на перемене одному мальчику стало плохо. Я как раз был рядом с мокрой тряпкой для протирки доски, был в тот день дежурным по классу. Ну и стал я как в кино показывают, махать тряпкой перед его лицом, а он возьми и помри! Не от тряпки, конечно! Был у него врожденный порок сердца, паренька перетрудили на уроке физкультуры. Cкандал был страшенный. Меня на полном серьёзе вопрошали, зачем убил я одноклассника своего? Слава богу, хоть не посадили! Или шёл по коридору военрук школы нашей, престарелый капитан, неся в руках автомат ППШ. Я же, злодейски подкравшись, нажал на спусковую скобу. От щелчка капиташа даже подпрыгнул, а меня потащили к директору школы. И такого была масса! Да и успехами в учебе я не блистал. Литературу, историю и всякую ботанику знал наизусть, писал очень грамотно, но с таким количеством грязи и клякс! А уж про арифметику и думать было страшно. Темный лес. Складывая или отнимая, умножая или деля я, видно, отвлекался, поскольку занятие было мне не в радость. Ну и лепил ошибку на ошибкe! Плюс к тому в 5 и 6 классах я много и тяжело болел, пропустил массу учебного времени, так что вообще ничего в точных науках не понимал, и не хотел понимать! В пионеры меня приняли только в 6 классе, тогда как всех принимали в 4-том! Исключили в 7 классе за диверсионную деятельность. В то время электрические предохранители назывались «пробки». Расположены были эти самые «пробки» в одном месте, на электрощите. Eсли пробки выкрутить, свет гаснет, но если пробки и точку их соприкосновения проложить мокрой «промокашкой», свет не исчезает сразу, так как мокрая бумага проводит электричество, но после какого-то промежутка времени бумага высыхает и свет гаснет! Как-то, придя пораньше, я это и проделал! Зима, занятия надо начинать, в школе около тысячи учеников в полном мраке. Mеня исключили из пионеров навечно, а из школы на две недели. Вот это да! Матери ничего не сообщили, знали – дело бесполезное, я ей тоже ничего не сказал, утром уходил из дома, положив в портфель какую-нибудь обалденную книгу вроде «Капитан Сорви-голова» Буссенара или «Приключения Тарзана», и славно проводил время, катаясь в теплом метро по Кольцу. Правда, до этого успел я отличиться и на ином поприще! В школе был объявлен конкурс на лучшую Новогоднюю газету. Все было по-честному, жюри из учителей и вожатой, представители учащихся в жюри. Так как газеты не были подписаны, а классы не обозначены, объективность была обеспечена. Первым призом был билет на Новогоднюю елку в Кремль, незадолго до этого ставший открытым для подобных мероприятий! Получить приз мог только редактор газеты класса. Hаша газета заняла первое место, а редактор был я! Мне и отдали билет! На празднике полагалось быть в школьной форме. Да будет вам известно, в то время в школе существовала три вида формы: для бедных – из хлопчато-бумажной материи очень быстро приобретавшей жуткий вид, гимнастерка, брюки, поверху гимнастерки полагалось носить ремень с бляхой (вещь нужная). Следующим сортом была форма для середняков – всё тоже, но материал шерстяной, ну и для богатеньких – брюки и великолепный китель, который носили без ремня. Ко всему этому полагалась фуражка со школьной эмблемой! А я пошел на праздник в своей потерявшей цвет и фактуру форме! Зато впервые тогда видел я Грановитую палату, Георгиевский зал и Патриаршие палаты! Доволен был безмерно. Давали нам и подарки! Так назывались красочные пакеты с мандаринкой и конфетами, среди которых выделялась вкусом одна, состоявшая из вафли в шоколаде. В продаже таких не было, да и где бы я взял деньги на вафли в шоколаде? Здесь в США обнаружил я на старости лет конфеты эти в неограниченном количестве! Называются они «Кит-кет», цена вполне доступна! Эти бы конфеты, да в то время! А вот искал я в здешних магазинах и не нашел послевоенный, оставшийся от поставок по ленд-лизу, колбасный фарш, мечту пацанвы Москвы в сороковые! Какой у него был вкус! Нет его в современной Америке, не производят. За мою жизнь встречал я не мало учителей да и с профессорами и академиками встречался. Но в памяти моей осталась наша учительница по русскому языку и литературе, незабвенная Ассалия Семеновна! Была она на вид неказиста, очень строга. Двойки лепила не задумываясь! На всю жизнь научила она меня любить русский язык! Именно на её уроках научился я грамотно писать, а упражнения по повторению перед каждым уроком, так называемых, «трудных» слов типа терраса или артиллерия позволили мне легко писать сочинения при поступлении в институт и всякие там курсовые работы при обучении! Полюбил я и русскую литературу. За то меня отмечала Ассалия! Eщё я кропал детские, совершенно беспомощные, но стихи! В то время записан я был в три детские и одну взрослую библиотеки. Поскольку в каждой выдавали на руки не более 2 книг, а читал я запоем! Не раз принималось мною участие в различных литературных конкурсах, которые в то время широко проводились в Москве! Конкурсы эрудитов я всегда выигрывал, у меня даже составилась небольшая библиотека! Совершенно потрясло бедную мою учительницу, когда как-то в выходной день она увидела по телевизору передачу из Центрального дома работников искусств. Шел конкурс литературных эрудитов для старших школьников, на сцену вызывались желающие из зала, которые и отвечали на вопросы театрализованных персонажей. И вдруг на сцене она увидела меня! По ходу я опознал Митрофанушку и Чатского, а на вопрос, читал ли я эти книги, ответил утвердительно. На просьбу персонажей, задал я вопрос Мирофанушке о том, что такое дверь? Существительное или прилагательное, а Чатского спросил, куда это он собирается ехать на запрашиваемой карете, где, собственно, располагается уголок для его утомленного сердца? И получил я в подарок шеститомник Пушкина, чему был сугубо рад! Но после моего исключения из школы, пришлось всерьез браться за ум, чего-то я подучил и, хоть как, но окончил семь классов. Школа надоела мне до крайности, и решил я идти в «ремеслуху». Там и форму выдавали, и кормили, а у меня с едой и одеждой нарастали проблемы. Мама моя принципиально не хотела работать на Советскую власть, с которой расходилась во взглядах на частное предпринимательство! Она числилась уборщицей в ЖЭКе, я сам помогал ей мыть и подметать лестницы в нашем доме. Иногда, оформлялась она еще куда-нибудь, где ничего не платили почти, но можно было и на работу не ходить, a числиться работающей. Стаж шел, придраться нельзя. Все довольны! Денег это никаких не давало, так что жили мы не скажу бедно, нищенски! Чего мама действительно любила, так это торговлишку! Без этого жить не могла! Скупая всякий хлам у старьевщиков, она продавала его на колхозных рынках Москвы. Барыш был в объеме анекдота про еврея, покупавшего сырые яйца, варившего их и продававшего по той же цене. А на вопрос о цели своего предпринимательства, отвечавшего словами: Во-первых, я имею яичный бульон, а во-вторых, я при своем деле! В матери моей видно сказывались поколения либо купцов, либо барышников. Женщина была она властная, самодурка редкостная, девизом было: Ндраву моему не препятствуй! Не зря видно раз, когда мы ехали на трамвае через Крестьянскую заставу, показала она на ряд приземистых старинных зданий и с глубокой печалью в голосе сказала: Вот здесь и были наши лабазы. Больше такого она себе никогда не позволяла! Да и бабушка моя, «из нищих крестьян Подмосковья», считая оставшиеся до пролучения очередной пенсии крохи, проговорила как то: Браслеты золотые широкие до революции 5 рублей стоили, а я не покупала, так хватало! Hадо было накупить побольше и зарыть! Кто там на самом деле были Челноковы, да и Челноковы ли они были, я, за смертью всех старших так и не узнал. Ранее не интересовался, а сейчас не спросишь. И жалею об этом неимоверно. Должен, должен человек знать свои корни! Да вот Советская власть не велела. Школа школой, а летом мое положение становилось совершенно другим, ибо отъезжал я в пионерский лагерь! Oпять-таки врут те, кто говорит, было там плохо. Кормили на убой, режим не строгий, всегда можно было за территорию лагеря уйти. Так я плавать выучился, бегая на соседний пруд купаться. Сразу по приезде в лагерь, я, хоть и не был пионером, себя им объявлял. А галстук, мол, мать забыла положить! Mне давали чей-нибудь запасной или вырезали из кумача новый. Пионер я был деятельный, активно участвовал в работе пионерской дружины, занимал разные пионерские посты, как то «звеньевой», «председатель Совета отряда», «член Совета дружин», охотно выполнял пионерские поручения, хотя и несколько своеобразно. Так, жалко мне стало кроликов, сидевших в тесной клетке и я, будучи руководителем «живого» уголка, выпустил их на волю, наврав что-то о злоумышленниках, сломавших клеточный засов! В одном из пионерских лагерей впервые увидел я «пидора», которым был местный физрук. При разговоре с пионерами, любил он сунуть руку в трусики и подержаться за находящееся там. Я его руку сразу отшиб, за что получил затрещину, а многие позволяли. Что там ещё между ними было, не знаю. Не интересовался! O сексуальных отношенияx уже в четвертом классе знали мы всё, тем более, позднее! И о «пидорах», которых в народе называли «жопники», тоже мне было известно достаточно. Во дворе нашего дома был общественный туалет на три очка. C недалекой Плешки (так в просторечии именовалась площадь Революции) приходили сюда в целях обрести место для сексуального контакта лица «с не традиционной сексуальной ориентацией!» ПИДОРЫ. Иногда взрослые ребята с нашего двора били их смертным боем. Знали мы и о местах нахождения проституток и ценах на них! Биржа была у отеля «Метрополь», стоимость-3 рубля! А частенько в субботу ребята постарше, уже работавшие, говорили пацанве: Сейчас в баню, а потом к «трем вокзалам»! Там можно было снять проститутку за бутылку дешёвого вина! Ну, да назад, в пионерский лагерь! Там существовала масса кружков, была обязательно библиотека, стоял телевизор и приемник, были теннисные столы и биллиард. Можно было играть в спортивные игры. Баскетбол я не любил, а вот в волейбол и футбол играл целыми днями! Уважал и «городки», интересная игра. Вообще, лагерная пора была порой великолепной! Я был один из всех, знали меня по имени, в евреях не ходил. Блатные нравы в лагере были сильно ослаблены, поскольку коллектив подбирался только на одну смену. Это чуть более трех недель, не развернешься! Хотя несколько раз разговоры мои не всем нравились, особенно, когда заступался я за слабых и маленьких. Раз я за это крепко получил! Все эти силовые решения за мой счет привели к тому, что я достал и прочитал книгу Харламова по Самбо, пособие по боксу и понял, надо укреплять мускулатуру! С помощью утюгов и килограммовых гирь начал делать упражнения, почерпнутые мною из книжек, сжимал в ладонях резиновые мячики, отжимался и приседал, качал пресс, укреплял спину. Но этого было мало, и я пошел в секцию классической борьбы. Вот где накачался уже по полной программе и под руководством тренера! Борьба у меня не очень шла, конституция моя не позволяла быстро набрать силу. Высшим достижением стало второе место на первенстве общества «Спартак» среди детей и подростков, разряд получил всего лишь третий. Тогда перешел я в спортклуб «Трудовые резервы», где занялся боксом. Здесь дела у меня пошли значительно лучше. На всю жизнь поставил я удары, не раз спасавшие меня в критических ситуациях! В гору я не пошел, но второй разряд получил. Окреп я сильно! Также купил абонемент в бассей и по воскресеньям ездил тренироваться в плавании, по которому позднее получил тоже второй разряд! Государство, до тех пор пока я учился, платило мне пенсию за отца. Хоть немного, а всё помощь! Так я и занимался спортом, креп, технику приобретал. А во дворе-то нашем об этом не было ни слуху, ни духу. И в возрасте моем лет четырнадцати, налетел на меня летом Дима Кузин по кликухе почему-то «Володя». Чего мы с ним не поделили, уже и не упомню, но намерение он имел обычное, отмудохать жиденка! И был крайне разочарован! Я встретил его левыми прямыми, держа на дистанции, затем провел прямой правой в челюсть и левой в солнечное сплетение. Упал мой обидчик, держась за живот и заплакал, может от боли, но я думаю, от злости, поскольку такого ответа и такого результата никак не ожидал! Его братан – комод совершенный, хотел решить возникшую проблему за брата, но игравшие в карты мужики, сказали, всё было по-честному, лучше к человеку не лезть, если он «занимается.» Сам брат твой виноват! Тогда ещё голос дворового народа много чего значил, не послушаешься, самого отхреначат! Братик ввязываться не стал. А мог бы! Никакой бокс не поможет четырнадцатилетнему справиться с пришедшим из армии переростком! Как говорят у них в Одессе «Это одна большая разница». А я с невозмутимым видом покинул двор! И, попутно, о невозмутимости. Гораздо позднее, в метро видел я сцену, когда у одной из девушек в очень коротком платье вдруг лопнула резинка от трусов! Трусики упали к её ногам, народ обернулся, разглядывая жертву глупой случайности, а девушка, я думаю, что в роду у неё были королевы, ногами окончательно скинула трусики и с горделивым видо, нимало не показывая смущения, вошла в вагон подошедшего поезда! Вот это выдержка и самообладание! Да, и опять насчет нашего поединка. Именно с тех пор мог бить я человека по лицу и не только. Общество советское завершило работу по преобразованию хоть и не очень тихого, но вполне мирного своего члена в нечто более подходящее как для обороны, так и для труда человека. "У нас героем становится любой.» Не можешь – поможем, не хочешь – заставим, вот и все дела! Будешь, падла, человеком! Как все! Мне навсегда запомнились слова Лёвы Бронштейна (для благозвучия именовавшего себя Троцким), читанные мною гораздо позднее: Стальным штыком погоним человечество к счастью! В его квадратную еврейскую голову и мысли не приходило, штыком – это больно! Может, когда самого ледорубом ошарашили, прочувствовал, наконец, убеждения это одно, а стальная вещь другое? Впрочем, черт его знает! Что для еврея какие-to там гои? Cамим господом отданы они в рабство правоверным евреям, жизни их, по сравнению с жизнью последней даже аидушке, ничего не стоят! Bскоре во дворе появились принесенные кем-то старые боксерские перчатки. Нас, родившихся в войну, было мало. Бочаров Толя по кличке Абрам, брат его Серега – Калкан, Рашид – Татарин, Мишка – Бабай, Романов Валера, естественно, Роман, eще Лиса, Ярмил, и Монтер. Вот мы и состязались! Oчень скоро желание боксировать со мной у всех поисчезло! Незавидна судьба этих ребят. Абрам подсел надолго, Калкан стал мастером спорта по борьбе, затем спился, Татарин»утонул во время купания, Мишка Бабай исчез из виду, вроде свинтил, когда его начала искать милиция, Роман и Ермил умерли pano, отчего не знаю, Лиса спился до скотского состояния и замерз зимой. A Монтера укусила забежавшая во двор бешеная собака, умер он в страшных муках! Mне повезло больше других! А из 70—80 ребят, что гуляли во дворе, только двое закончили институт – Валя Щенников, Цыган, да я. Вот так! Вполне ясно, куда направлял ребят наш двор. Реже в зону, чаще, через ремеслуху, на заводы и фабрики! A я завязал с учебой в школе и зачем-то пошел в ремеслуху при заводе «Шарикоподшипник». Профессию выбрал с шикарным названием «Наладчик токарных автоматов»» Что это такое -токарный автомат– я представлял с трудом. Для получения нужной квалификации надо было освоить профессии слесаря-наладчика, токаря и электрика! Но, как заявил наш мастер производственного обучения, руки мои были заточены как ноги. Да и сам я видел, мы с рашпилем совершенно не подходим друг другу. Напильник думать не мог, и я решил за двоих – развод и девичья фамилия! Но в комсомол я вступить успел, a затем легко расстался с ремеслухой. Посоветоваться мне было не с кем, так что решение опять принимал самостоятельно! И было оно таким, устроюсь-ка я на заводик «Машточприбор» учеником токаря – револьверщика! Oпять попал я пальцеm (скажет так) в небо! Матери до всего этого дела не было, а я почему-то решил, что токарить буду лучше, чем слесарить. Какая наивность! Летом сбежал я и оттуда, сдал приемные экзамены в медицинское училище №2 имени Клары Цеткин, где и проучился год, пока меня не исключили! Вы, наверное, уже заметили, что я, следуя словам мистера Черчилля, сказанных им о русских вообще, сначала сам создавал для себя грандиозные трудности, а затем преодолевал их с героическим упорством! К несчастью моему посетил я спектакль не помню сейчас в каком театре, назывался он «Маленькая студентка». Помню там ещё была дискуссия о том, можно ли танцевать западные танцы фокстрот и танго, а главный герой провозглашал, мы, мол, нация сильная, нам всякие там фокстроты не страшны! Ох! Если бы только эта ахинея! B спектакле попутно рассказывалось о студентах-махинаторах, которые вместо одного брали два билета, 3атем тот кто взял отвечал на свой, а один билет выносил товарищу, который быстренько готовил ответ, входил, брал билет, называл номер находящегося в кармане, отвечал и выносил билет следующему. Уф! Устал даже! Cхема мне понравилось. Так почему было не попробовать? Но видно был я слишком самоуверен и в кражах не опытен, математичка раскусила мой фокус сразу, извлекла у меня из руки второй билет и понеслась к директору. Вскоре туда вызвали и меня. Не смотря на все мои заверения в случайности происшедшего, мне припомнили еще как я, везя из морга 23 больницы ведро с полученными для работы анатомического кабинета почками, печенью и сердцем, нарочно (бред!) опрокинул его в трамвае, а гражданам вокруг сказал, что купил все это поблизости. И дал адрес морга! Народ-то принял это богачество за коровье или свиное! Но один засек, как заходил я в училище, явился – не поленился, и нажаловался! Ну и это лыко воткнули мне в строку! Короче, исключили! Пришлось идти в Мосгорздрав, доказывать, что я не верблюд, происшедшее – цепь трагических случайностей, kоторые, буквально, меня опутали, извиняться, обещать. Bосстановили! А чёртову математику я сам выучил в три дня и сдал на четверку! Pебят, было в медицинском училище немного. В основном учились девчонки! Hac, включая тех, кто был после десятого класса, человек десять. Одним из них и был Марк Гейхман. Я тут фильм видел, кажется «Бешеная», так там играет какой– то Марк Гейхман. Mожет и он, по возрасту подходит! А к искусству тяга у него была, вместе с приятелем показывали они на наших вечерах мимические сцены, пантомимы, декламировали! Получалось у них довольно хорошо! Сам Марк, с его слов конечно, занимался фехтованием и демонстрировал, как надо держать нож и с ним работать. В какой секции фехтования преподавали в то время науку ножевого боя я просто не представляю! Так что парень он был многогранный, с талантами… Когда поступил я в медицинское училище, убедился лишний раз в том, что одежда для человека вовсе не роскошь, а самая настоящая потребность. Я вырос внезапно, и вся моя детская ещё одежда стала мала. Впереди были осень и зима, а носить было нечего! На фоне прилично одетых подростков я выглядел парижским гаменом Гаврошем, уже после расстрела его версальцами! Hе было ни костюма, ни сорочек, ни пальто, да и с обувью порядка не было. Носил я оставшиеся от ремеслухи рабочие ботинки со шнурками. Вид, прямо скажем, не первого любовника! А зимняя шапка, свитер, перчатки, шарф, а сумка спортивная как у всех? «Где деньги, Зин!» И пошел я на Главный почтамт, разносить телеграммы, дело денежное! (для подростка, вообще ничего не имеющего) До двух я учился, затем ехал на трамвае до Кировской, с трех часов разносил телеграммы!