Текст книги "Девушка-огонь. 13 историй любви"

Предыстория Азазелло
(литературное исследование в форме подражания, с элементами мистики)

…Шел второй месяц как Мастер пытался закончить картину – ему почему-то никак не удавалось добиться ощущения законченности. Мастер был убежден, что злых людей нет на свете, есть только люди несчастливые. Но как он ни старался изобразить римлян несчастливыми, то и дело ни к селу, ни к городу вылезали где злая ухмылка, где мрачный взгляд, а где и угрожающая гримаса. Устав в сотый раз переписывать суровые римские лица он хотел сжечь полотно в печке, но его как будто остановила неведомая мощь чьей-то сильной руки…

Не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно. Сегодня Мастер пришел в мастерскую с ощущением, что что-то непременно произойдет, будто настал особенный вечер, когда сводятся все счеты. Просидев над картиной неопределенное время, он увидел, что наконец-то получилось не так уж худо…

Придя домой Мастер устало скинул забрызганный дождевик и распахнул окно. Он чувствовал себя больным, казалось, что осенняя тьма вот-вот вольется в комнату и он захлебнётся в ней, как в чернилах. Поигрывая ложечкой в чашке с черным, как сумерки за окном, кофе Мастер не заметил, как задремал…

…спина черного как адская смола иноходца была широкой словно плато среди приземистых североамериканских гор. Конь ступал вальяжно и не спеша, с каждым шагом все сильнее укачивая своего могущественного седока. Интересно, что бы делало добро, если бы не существовало зла, подумалось наезднику. Отпустивший в задумчивости поводья Воланд неожиданно для себя стал подрёмывать, позволяя хаотичным сновидениям унести себя в неведомое. Когда он моргнул особенно долго, ему вдруг привиделось, что он только что очнулся от вечерней полудрёмы где-то на окраине Москвы. Как причудливо тасуется колода, подумалось ему…

В Москве вечерело, от плиты вкусно тянуло борщом… На окне колыхались желтые занавески. «Нехороший цвет», лениво подумал Воланд. – Миша, хватит дрыхнуть, иди ужинать, – позвал с кухни чей-то ласковый и уютный голос. Даже во сне в желудке у Воланда сладко заурчало в предвкушении еды…

Мастер вздрогнул от резкого звонка в дверь. Что за странные видения! Запах борща был таким ощутимым, как будто мимо пронесли целую кастрюлю. Однако приготовить его было некому. Мастер уже лет пять как жил один и на его кухне кроме кипятка и сахара ничего не водилось… Он был когда-то женат на Вареньке или Манечке… нет, Вареньке… ещё платье у неё было такое полосатое… Звонок в дверь повторился с раздражающей навязчивостью и оторвал его от воспоминаний. Мастер нехотя поднялся, и обреченно побрел в прихожую. За дверью стояла странная троица: импозантный господин в чёрной тройке и худой взлохмаченный тип в клетчатой кепке и пенсне, за которыми во тьме парадного переминался с ноги на ногу кто-то третий, чем-то отдаленно напоминающий разжиревшего кота.

– Это Вы тот самый художник, который написал «Багровый остров»? – с лёгким акцентом спросил импозантный господин и не дожидаясь ответа шагнул в квартиру.

– Они-с, они-с, – услужливо подтвердил его спутник в пенсне и протиснулся следом.

Мастер хотел было захлопнуть дверь, но в неё вдруг быстро прошмыгнул третий – то ли карлик в мохнатой шубе, то ли жутких размеров черный кот…

– Миша, ты скоро? – в который раз позвала Елена Сергеевна. – Тут к тебе товарищ пришёл…

На пороге стоял маленький, но необыкновенно широкоплечий человек, в котелке на огненно-рыжих волосах, с некрасиво выпирающим нижним зубом.

– Михаил Афанасьевич, позвольте представиться, – сказал он гнусаво, – Азазамов моя фамилия. Я к вам по личному поручению товарища Сталина!

Елена Сергеевна, стоявшая здесь же, вздрогнула и в испуге прислонилась к стене.

– Ох, и трудный народ эти женщины! И зачем именно меня послали по этому делу? Пусть бы ездил Берия, он обаятельный, – пробормотал про себя Азазамов. Повернувшись к Елене Сергеевне, он добавил как можно обходительнее: – Да не волнуйтесь Вы так, Иосиф Виссарионович прислал меня с просьбой…

Азазамов повернулся к Михаилу Афанасьевичу и продолжил: – Товарищ Сталин просил Вас написать пьесу о событиях его юности, о рабочей демонстрации в Батуме в марте 1902 года… Пройдемте в кабинет, обсудим детали…

Через час, выпроводив Азазамова, Елена Сергеевна и Михаил Афанасьевич наконец-то сели ужинать. Уронив ложку в тарелку с борщом, Михаил Афанасьевич задумчиво сказал:

– Пожалуй, добавлю я его в свиту к Воланду…

– Кого, Миша?, – спросила Елена Сергеевна.

– Азазамова. Занятная личность. Типичный демон. Я назову его Азазелло…

..Красная горошина Солнца укатилась в бездну, хищно притаившуюся за горизонтом. Вальяжно и уверенно ступавший в закатных лучах конь вдруг оступился, споткнувшись впотьмах, и побеспокоил своего могущественного седока. Оторвавшись от занятной полудремы, Воланд позволил себе додумать ускользнувшую было мысль: «Однако, что бы делало добро, если бы не существовало зла? Как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются и от предметов, и от людей – вот хоть, к примеру, тень от моей шпаги… Было бы по меньшей мере глупо ободрать весь земной шар из-за чьёй-то фантазии наслаждаться голым светом… А, впрочем, посмотрим… Посмотрим… Скоро в Москве будет интересная история!..»

Воланд расправил плечи, пришпорил коня, и, на мгновение сверкнув черной молнией в лунном свете, они оба растаяли в ночном сумраке.

Однажды на Остоженке…
(мемуары с элементами мистики)

Эта история произошла в конце восьмидесятых, в разгар жаркого июля. День начался как обычно – звонок будильника в семь утра, мысль «посплю ещё минуточку», потом – часом позже! – лихорадочные сборы с мыслью, что опять опаздываю, и, наконец, утренняя гонка в метро, чтобы влететь в офис, обливаясь потом, всё-таки на пять минут позже!

– Опять опоздал, Михаил!.. – констатировал начальник конторы, всегда самолично встречавший своих сотрудников у двери. – Что на этот раз? Котят через дорогу переводил?

Сквозь его напускную суровость пробивалась лёгкая ирония, дававшая надежду, что «принимать меры» ко мне не будут. Да и какие меры можно принять к курьеру?! К человеку, занимающему самую низшую ступень в карьерной иерархии нашей конторы! Ну разве что, щелбан отвесить? Зарплата у меня и так меньше всех, а работа как у волка, которого ноги кормят…

В общем, начальник для порядка пожурил меня и отправил за заданием в проектный отдел. Надо было отнести пакет с чертежами инженеру по подземным сооружениям, который жил на Остоженке, 41. Этот адресат мне был знаком и симпатичен – он всегда давал мелочь, на которую я на обратной дороге покупал себе бутылку пепси или пакет «Московской картошки».

Наскоро глотнув с девушками из проектного кофе, я помчался на Парк Культуры. Пакет надо было доставить к 11 утра, времени было достаточно, однако, как-то так получилось, что из метро я вышел без пяти одиннадцать и понял, что снова опаздываю. Ускорив шаг я понёсся по Остоженке, и уже собирался завернуть к дому, где жил инженер, как нечаянно задел плечом какую-то растрёпанную рыжую девчонку.

Девчонка ойкнула и рассыпала бумажные листки, которые несла в руках. Пришлось остановиться, и помочь. Наскоро сложив листки в стопку, я взял один из них. Темно-синим фломастером на нём было написано: «Пропала собака!»

– У тебя собака что ли пропала? – спросил я недоверчиво.

– Ага, – девчонка грустно кивнула рыжей головой, – прямо вот на том углу. Она ещё щенок совсем. Из-за угла мотоциклист неожиданно выскочил, она рванулась, и я нечаянно поводок выпустила.

– Так она ещё и с поводком была? Далеко с поводком не убежишь… – деловито рассудил я.

– Ну да. Но вообще-то это вчера было, а я её до сих пор не нашла….

Рыжая всхлипнула и мне стало её жалко.

– Знаешь, что, – предложил я, – давай я приеду после работы и мы вместе твою собаку поищем. Хочешь? Давай в семь, на углу Остоженки и Хилкова!

Сотовых тогда ещё не было и потому закончив работу я со всех ног спешил на встречу с рыжей, боясь опоздать. Ровно в семь я подбегал к серому дому с белыми колоннами, у которого стояла рыжая, отмечая краем глаза, что листки с синими буквами уже висят на встречающихся по дороге столбах и подъездах.

В поисках Джимки (так звали собачку) мы обошли всю Остоженку и всю Пречистенку, снуя по переулкам от улицы к набережной и обратно, расклеивая объявления и расспрашивая старушек у подъездов. Одна сердобольная тётушка даже впустила нас в квартиру и напоила холодным квасом, однако на след щенка мы так и не напали.

Ближе к вечеру над Москвой незаметно сгустились тучи, потемнело. Стрелки на моей гордости – наручных часах «Слава» – показывали четверть одиннадцатого. Только я собрался предложить рыжей проводить её домой, как откуда-то со стороны Москвы-реки донёсся протяжный звук, похожий на поскуливание. Мы переглянулись и бросились вниз по Коробейникову переулку.

Добежав до Пречистенки, перешли дорогу и подошли к воде. Вдоль реки сновали машины, конечно, не так часто, как сейчас, но всё-таки достаточно плотно, чтобы заглушить любые звуки. Нежели нам показалось? Мы вглядывались в воду и вдруг звук повторился! Жалобный собачий скулёж прозвучал со стороны Крымского моста, где-то совсем рядом.

Мы побежали на звук, но увидели у воды только пожилого мужчину с удочкой. Рыжая, уставшая от поисков своей Джимки, бросилась к нему с расспросами:

– Дядь, Вы тут щенка не видели? Мы только что слышали, как собака скулила…

Мужчина нехотя оторвался от удочки и равнодушно посмотрел в нашу сторону. Отвечать он не спешил. Я решил разъяснить ситуацию.

– Вы извините, что мы вам тут мешаем… Просто у нас щенок пропал. И мы слышали, как он сейчас скулил где-то неподалёку.

Мужчина снова взглянул на нас, на этот раз с интересом.

– Щенок, говорите, пропал? Любопытно… Да, я слышал, как собака скулила. Но вряд ли это как-то связано с вашим щенком.

Мы недоумевающее переглянулись. Рыбак достал из кармана куртки пачку сигарет «Ява», прикурил и подошел к нам поближе, стараясь держаться с подветренной стороны, чтобы на нас не попадал дым.

– Где вы услышали, как скулит собака? Здесь, на набережной? – спросил он.

– Нет, на Остоженке. Мы уже к метро шли…

– Вот! В этом то и загвоздка. Слышите, как машины газуют? Даже если мы все трое сейчас начнем кричать и завывать во весь голос – на Остоженке никто ничего не услышит.

Мы с рыжей переглянулись. Действительно, это было логично и потому странно. А рыбак, между тем, продолжал.

– Каждый год, ровно в середине июля здесь, на набережной трижды слышны поскуливания собаки. Чаще всего это происходит под вечер. Эти же жалобные звуки слышны и на Остоженке… А если точнее – на перекрестке Остоженки и Хилкова переулка. А знаете почему?

Мы слушали незнакомца, раскрыв рты, и, конечно же, не знали.

– Можете верить мне, можете не верить, но то, что я вам сейчас скажу, могут подтвердить все местные старожилы. Раз в год, в жаркий июльский вечер здесь трижды скулит… Му-му.

– Му-му?! – мы всё ещё не понимали.

– Да. Му-му. Та самая утопленная в Москве-реке собачка, которая когда-то жила в одном из домов Остоженки.

– Но… разве Тургенев не придумал эту историю? – спросила рыжая.

– Увы, молодёжь, не придумал. Жила она в сером доме с колоннами на перекрестке (мы мимо этого дома раз пять за этот день прошли!) а утонула чуть дальше Крымского брода, вот в ту сторону (он махнул рукой куда-то против течения). Но слышно её бывает именно здесь… И сегодня, походу, как раз такой день…

Рыбак докурил и вернулся к своей удочке, показывая, что разговор окончен. Стало зябко и как-то не по себе. Не сговариваясь, мы с рыжей повернулись к реке спиной и пошли к метро. Когда мы отошли от набережной метров на пятьдесят, нас догнал протяжный и жалобный собачий вой. «Третий раз!» – подумал я и взял рыжую за руку.

P.S.

Джимка вернулась домой через два дня – её приютило одно доброе семейство, которое на следующий день увидело на столбе белый лист с синими буквами и позвонило по телефону, указанному в объявлении. А рыжая стала моей первой женой. Но это уже совсем другая история…

Незабываемое

Правдивая история из жизни одного известного артиста, рассказанная как-то под рюмочку ледяной водки с селёдочкой и соленым огурчиком.

Эта история произошла в советские времена. Мой старинный приятель Сергей, служил актером в одном известном московском театре. Служил настолько безупречно, что однажды его включили в состав творческой делегации для поездки в Италию. О, Италия!.. Тогда это было очень круто. Артистов поселили в небольшой, но уютной гостинице, которая казалась королевскими апартаментами неискушенной советской интеллигенции. Сергей оказался в номере с известным цирковым артистом, красавчиком и бонвиваном. Дни сменяли друг друга как чудесные сны. Спектакли, выступления, приемы и встречи с местными творческими деятелями воспринимались как нескончаемый праздник.

В один из дней почти накануне отъезда артистов отпустили побродить по городу. С самого утра Сергей и его сосед по номеру гуляли по шикарному скверу недалеко от гостиницы. Они неспешно несли себя, молодых и красивых, по аллеям, фотографировались около памятников и фонтанов и с интересом наблюдали за проходящими мимо итальянцам, и веря и не веря тому, что они вот так вот свободно могут прогуливаться среди этой немыслимой красоты. Они оживленно обсуждали варианты дальнейшего маршрута, когда к ним вдруг подошла симпатичная девушка в обтягивающей футболке. Улыбнувшись обоим и каждому по отдельности, девушка на довольно сносном русском языке спросила: – Вы из России?

Парни сначала оторопели, но мгновенно взяли себя в руки и приосанились. Завязалась забавная беседа, полная шуток и смеха. Девушка оказалась студенткой местного университета. Тут же на лавочке сидела её подруга, с которой они вместе готовились к тесту по …русскому языку. Услышав совсем рядом русскую речь, девчонки удивились и несказанно обрадовались, потому что для них это была сказочная удача. Ведь кто ещё сможет правильно выполнить эти ужасные упражнения по русской грамматике, если не русские?

Тест был выполнен за считанные минуты, после чего общение продолжилось в небольшой уютной пиццерии на углу сквера. То-сё, хи-хи, ха-ха – между молодыми людьми завязался флирт. Циркач мёртвой хваткой вцепился в симпатяшку, которая первая подошла к ним в сквере, и всё откровеннее лапал её то за руки, то за плечи…

Впрочем, слово «лапал» было не совсем применимо к его виртуозной тактике обольщения. Со свойственной ему артистичностью и изяществом он говорил витиеватые комплименты, и как бы невзначай касался загорелого тела девушки, то снимая невидимый волосок с её шеи, то доставая у неё из декольте симпатичный цветной лоскуток, вызывающий восторг и удивление у барышень…

Примерно через час девушки упорхнули в туалет, чтобы «припудрить носики». Как только они скрылись из виду, циркач безапелляционно заявил Сергею:

– Симпатичная – моя. Даже не думай и не пялься. Хочешь, приударь за подружкой, она тоже вполне ничего.

Сергей нахмурил брови и капризно выпятил губы. «Подружка» была настоящая страхолюдина. Тощая, с жиденькими бесцветными волосами, длинноносая. Однако спорить с циркачом было бесполезно – красотка явно отдавала ему предпочтение.

– И знаешь ещё что? Чур номер сегодня до вечера мой! Ну а вы с блондинкой погуляйте где-нибудь. Если хочешь, я тебе даже денег отсыплю, сколько-нибудь. Ну там в кафешке посидеть, в кино…

После такого хамства Сергей уже не мог смолчать! – Ну уж нет, так не пойдет! Может, я тоже захочу девушку к себе пригласить!

На самом деле Сергею совсем не хотелось тащить к себе «страхолюдину», но он никак не мог смириться с явной несправедливостью происходящего.

После короткой перепалки решили кинуть монетку. Она упала на стол в тот самый момент, когда щебечущие на родном языке итальянки вернулись из туалета. Мужчины встретили их взглядами: циркач торжествующим, а Сергей удрученным: удача снова улыбнулась не ему…

Минут через пятнадцать циркач с красоткой упорхнули из кафе, оставив Сергея наедине с длинноносой, которая, ко всему прочему, по-русски говорила на порядок хуже, чем её подружка. Они молча сидели друг напротив друга, не зная как продолжить разговор. И вдруг «страхолюдина» совершенно отчетливо спросила: – А хочешь я подарю тебе незабываемое?

У Сергея пересохло в горле, колени задрожали, а в голове вихрем пронеслось несколько объёмных слайдов из «Камасутры». Он молча кивнул.

Девушка заулыбалась, взяла его за руку и потащила на вокзал, пытаясь что-то рассказывать, мешая русские и итальянские слова. Они сели в сверкающую чистотой электричку и поехали. Сергея терзали смутные сомнения. Он совсем не понимал куда они едут, а главное не понимал зачем. Название места, которое она ему несколько раз повторила, ни о чем ему не говорило.

Ехали они около часа и, наконец, приехали в небольшой городок. В пяти минутах ходьбы от вокзала, на центральной площади колыхалась и бубнила невероятная толпа народа, которая толкалась, шумела и что-то ритмично вскрикивала хором. Девушка крепко схватила Сергея за руку и решительно потащила его в толщу народа. Встречая сопротивление, он выкрикивала что-то вроде: «Эгли да Моска! Эгли да Моска!» (Он из Москвы!) И удивительно – но толпа расступалась перед ними и пропускала их вперёд.

Возможно, в те годы человек из Москвы был для итальянцев такой же экзотикой, как Италия для русских… Как бы то ни было, но через несколько минут они пробрались к большой сцене, на которой что-то величаво и степенно говорил старик в красной мантии. Подняв на него глаза Сергей остолбенел. Догадка пронзила его как молния: это же Папа Римский!!! Не может быть! Происходящее вдруг потеряло реальность, и взгляд Сергея намертво приклеился к понтифику, в попытке понять смысл произносимых им слов. Возможно, в тот день был католический праздник, а может это был какой-то особенный день для этого маленького городка, может ещё что-то… Сергею это было неизвестно, а нам и подавно.

Когда Папа закончил свою проповедь, толпа на площади взорвалась ликующими криками и к человеку в красном потянулись сотни рук тех, кто стоял у края сцены. Святой отец окинул толпу умиротворенным взглядом и приблизился к страждущим. Он чуть наклонился и пожал несколько рук, которые со всех сторон тянули к нему люди. Белобрысая итальянка с силой подтолкнула Сергея к сцене и прокричала понтифику что есть сил: «эгли да Моска!» Старик услышал голос и нашел московского гостя взглядом. Едва заметно улыбнувшись уголками морщинистых губ, он пожал дрожащую от волнения руку молодого артиста…

…Прошло несколько десятков лет. Сергей стал заслуженным артистом, потом народным. Получил государственную премию, сыграл несколько знаковых ролей в кино, прославился и приобрел всенародную известность… Но самым незабываемым моментом в своей жизни он до сих пор считает несколько коротких секунд на площади неизвестного итальянского городка, где ему пожал руку наместник Бога на земле.

Театр начинается с вешалки (Репортаж)

…Сегодня ровно год, как она работает в театре гардеробщицей, но кроме неё о скромном юбилее не помнит никто – вечером премьера, ожидается много именитых гостей, пресса, телевидение, чиновники от культуры… Накануне гардеробщицам, билетёршам и буфетчицам выдали стильные галстучки, сшитые костюмерами специально к премьере, в тон изумрудно зелёным декорациям спектакля. «Всё должно быть выдержано в одном стиле», – говорил на общем собрании Главный. «Все вы знаете, с чего начинается театр, и потому именно на Вас ложится главная задача создать первое впечатление. Всё должно быть празднично и торжественно, на улыбках. Увижу хоть одно хмурое лицо в гардеробе или буфете – пеняйте на себя!»

Что ж, с улыбкой у Нинель проблем не возникало. Всё-таки она профессиональная актриса – и не важно, что сейчас она гардеробщица – она ведь служит в театре! А значит, состоит в свите Мельпомены, пусть и не на главных ролях.

Пару часов назад Нинель услышала разговор двух студенток, подрабатывающих в театре уборщицами. До блеска натирая мраморные полы театра перед спектаклем, одна из них обронила в сердцах «и зачем только люди ходят в театр? Вот я понятно зачем, на работу, но обычные зрители! И охота им спешить сюда по пробкам, чтобы посмотреть на лица, которые каждый день бесплатно по „ящику“ показывают»…

Вторая хмыкнула и ответила «ничего ты не понимаешь в искусстве, Танька. Сейчас столько серости в жизни, что люди тянутся к настоящему искусству. Все эти сериалы, новые фильмы, телешоу – это же штамповка, конвейер. А театр – это штучный товар! Можно ходить на один и тот же спектакль хоть сто раз – и каждый раз это будет другой спектакль. Интонации, взгляды, настроение, публика в зале – всё другое, понимаешь?»

Танька не понимала. Она училась в машиностроительном, и для неё возможностью подзаработать значила больше, чем сопричастность искусству. Хотя, конечно, работой в известном московском театре она в некоторой степени гордилась, и даже шутила, переиначивая Пушкина, что «мытьё полов не терпит суеты».

Нинель эти шуточки не одобряла. Для неё театр был спасением, глотком свежего воздуха. Когда-то она сама играла в театре, но это было слишком давно. Жизнь сильно потрепала её в своей центрифуге, и, когда казалось, что всё движется к неминуемому концу, её вдруг случайно увидел Главный, который вечность назад учился с ней на одном курсе. В церквушке недалеко от театра, куда он по традиции заглянул перед генеральным прогоном премьерного спектакля, она безмолвно стояла у иконы Николая чудотворца. Увидел, узнал знакомое лицо, подошёл, заговорил. Нинель сначала запинаясь, потом глотая слёзы и пряча глаза, рассказала ему историю своих взлётов и падений, которая лишила её красоты, приличного жилья, средств к существованию. Пожалел, взял на работу, помог с жильём…

И теперь скромная и всегда опрятная Нинель – или Нина, как её называли в театре, приходит по вечерам в театр, чтобы впитать его атмосферу и почувствовать свою причастность к этому волшебному миру. Вот и сегодня, в премьерный вечер и свой годовой «юбилей», она тщательно убрала волосы в изящный пучок в стиле Элины Быстрицкой, чуть подкрасила глаза и слегка нарумянила щёки. Издалека ни за что не скажешь, что ей уже под шестьдесят…

Вот и первые зрители, он и она. Он галантно помогает ей снять изящный дорогой полушубок, она зябко пожимает плечами и говорит:

– Серж, возьми мне бинокль…

– Сёма, зачем тебе бинокль, – терпеливо возражает мужчина, – у нас второй ряд. Всё же и так видно будет.

– Ты не понимаешь, – отвечает она чуть раздражённо, – я хочу всё разглядеть! Морщинки под гримом, украшения в ушах… Я слышала, что у исполнителя главной роли правое ухо проколото в нескольких местах – как думаешь, разгляжу я эти проколы без бинокля? А про его напарника – ну, этого красавчика, который в бандитском сериале снимался, помнишь? – в общем, про него пишут, что он подрался с каким-то певцом в ночном клубе, из-за бабы. Наверняка у него синяки остались, как ни замазывай гримом, а разглядеть можно будет…

Под нескончаемый монолог своей дамы «Серж» сдаёт одежду, берёт бинокль и уходит вместе со спутницей в сторону буфета. «Сплетница», думает Нинель, провожая их безучастной вежливой улыбкой. «Знаю таких, ходят в театры только чтобы про известных артистов посплетничать. Так и представляю все эти „новости“ в соц. сетях – „он так постарел!“, „она ужасно подурнела!“, „он красит губы на сцене“, „у неё торчало нижнее бельё из под костюма“. Спроси у такой, о чем был спектакль и какой посыл в него вложил режиссёр – она впадёт в ступор… Слава Богу, таких зрителей у нас немного»…

Мысли Нинель прервали подошедшие зрители. До спектакля оставалось чуть меньше часа и публика, что называется, «повалила». Через руки бывшей актрисы проходили шубы, пальто, полушубки, куртки, пуховики, дублёнки… А профессиональная память фиксировала обрывки чужих разговоров.

– Знаешь, сколько я отвалил за билеты? Это самая модная премьера зимы! Тут вся Москва сегодня, весь бомонд, все «культурные сливки»! Знаешь, сколько было желающих составить мне компанию. А я тебя пригласил, между прочим, оцени…

– Машунь, а что хоть за спектакль то сегодня? Мне, конечно, всё равно, что смотреть, хоть сборник документальных фильмов, лишь бы с тобой, но всё-таки интересно, подо что я тебя сегодня буду обнимать…

– Интересно посмотреть на режиссуру. Я, знаете ли, дважды видел спектакли по этой пьесе – и оба раза весьма неудачные… Причём, вторую постановку делал один очень маститый режиссёр… Но играли поверхностно, а пьеса то глубокая… Замахнувшись на такое, режиссёр обязан соответствовать…

– Приехать в Москву и не сходить в театр?! Это было бы по меньшей мере глупо… Так что я им сразу сказала – хотите, чтобы я была на Вашем семинаре, обеспечьте мне культурную программу!

– Обожаю эту актрису! Хожу на все её премьеры! Она не просто талантливая, она реально гениальная! Вот увидишь, тебе обязательно понравится! Её игра просто завораживает; причём без разницы, в комедии она играет или в трагедии. Хотя, конечно, «выжимать слезу» из зрителя она умеет мастерски…

– Как хорошо, что мы выбрались! Я в театре не была уже сто лет! Это просто праздник какой-то! Катюша, спасибо, что вытащила меня, у меня от одной мысли, что я в театре, настроение поднимается. Столько положительных эмоций… Ой, смотри, сегодня ещё и премьера…

Мужчина в белом свитере ручной вязки вернулся с номерком – сотовый телефон в кармане забыл. Ох уж эти «телефонозависимые»… Сколько ни объявляют перед началом спектакля о необходимости отключить телефон, обязательно найдётся «паршивая овца», у которой во время какого-нибудь трогательного сценического монолога вдруг начинает вибрировать в кармане и на весь зал раздаётся саундтрек «Миссия невыполнима» или стилизованный под ретро звонок телефона…

Зритель в белом свитере возвращает куртку обратно и тут же начинает кому-то радостно названивать: «Я в театре! Не поверишь, кого я тут встретил! Мимо меня сейчас сам Виктюк прошёл! А ещё здесь Ирина Мирошниченко, среди зрителей, прикинь! И Максим Аверин. Блин, какая-то крутая видно премьера. Репортеры с первого канала! Ладно, пойду помелькаю перед камерами, вдруг в кадр попаду. Ты только обязательно посмотри сегодня новости культуры!…»

Дама элегантного возраста, на вид – ровесница Нинель – присаживается на пуф напротив гардероба и достаёт из пакета замшевые чёрные туфли. В Москве теперь зрители нечасто переобуваются в театрах… Возвращаясь с гастролей артисты иногда рассказывают о том, что провинциальные зрительницы приходят на спектакли со сменной обувью. Даже в Питере, говорят, подобный пиетет не редкость. А вот если встретишь дамочку в туфлях в московском театре, то в девяти случаях из десяти это означает, что её подвезли прямо ко входу на машине… Дама переобулась, спрятала сапоги в пакет, сняла пальто с воротником из чернобурки и подошла к гардеробу, красиво неся свою статную фигуру в бордовом твидовом пиджаке и строгой чёрной юбке. «Как же приятно искренне улыбаться», подумала Нинель, подавая ей номерок.

– Хотите бинокль? – предложила она с лучезарной улыбкой. Дама улыбнулась в ответ и покачала головой: – Спасибо, у меня свой. С восьмикратным увеличением, причём, – она вдруг подмигнула Нинель, или это ей только показалось?

– Можно на один номерок? – нетерпеливый молодой человек протягивал две ярких куртки. На его джемпере было написано по-английски «I like you, that’s why I am going to kill you last» («Ты мне нравишься, поэтому я убью тебя последним»). Прочитав надпись, Нинель невольно нахмурилась. Вот ведь взяли моду ходить в театр в чём попало!

– Дайте бинокль, – сказал обладатель вызывающей надписи – с биноклем ведь потом без очереди?..

Нинель кивнула и подала бинокль. «Театралы», сломя голову несущиеся в гардероб под шум финальных аплодисментов, чтобы не стоять в очереди за одеждой, не входили в круг её любимчиков. Отходя от гардероба, парень стал что-то оживленно шептать своей девушке. «Отвечаю, она прочитала, что у меня на свитере написано… Прикинь, у них гардеробщицы английский знают, офигеть!..» Нинель усмехнулась – она знала не только английский, но и довольно бегло говорила по-французски. Вот только кого теперь этим удивишь…

В буфете напротив звенели бокалы, вкусно пахло бутербродами и кофе. В конец очереди в буфет встал Сергей Юрский с женой. Стоящие впереди заметили его и начали пропускать вперёд. «Юрский, Юрский» – пробежал по очереди шёпоток. Со смущённой улыбкой истинного интеллигента Юрский продвигался к бару, искренне благодаря каждого, кто пропускал его вперёд…

Люди шли и шли, мелькали лица, одежда, номерки. Разговоры, смех, звонки мобильных, щелчки фотокамер – всё слилось в общий оживлённый гул. Наконец, театральный холл опустел, начался спектакль.

«Для чего люди ходят в театр?» думала Нинель, прислушиваясь к доносящимся из-за дверей голосам актёров. Сейчас она искренне завидовала билетёршам, которые были в зрительном зале. «Есть те, кто влюблены в него, так же как и я. А есть такие, для которых игра актёров – как «живая музыка» в ресторане… Кто-то ходит на интересные сюжеты, кто-то «на артиста», кто-то за компанию. Есть люди, которые приходят в театр за страстями и эмоциями. Как сказала как-то одна дама «театр лучше всякого психотерапевта… Посмеюсь с артистами, поплачу с ними, и так хорошо на душе становится, забываю все свои проблемы и горести»…

Взрыв смеха и аплодисменты из зала направили мысли Нинель в другое русло. Она вспомнила как когда-то играла сама. Как смотрели на неё из зала сотни глаз. С восторгом, с интересом, с вниманием – равнодушных глаз почти не было. Ведь театр – это взаимный обмен энергией, чувствами, эмоциями. Нереально трудно, практически невозможно играть для равнодушного зала. И так же невозможно остаться равнодушным, глядя на увлеченную игру талантливого артиста. Воодушевление заражает. Это как волна, которую хороший артист запускает в зал, раскачивая на ней зрителей…

Нинель видела такое много раз. Гламурные девушки, фотографирующие звёзд театральных подмостков и каждые пять минут строчащие кому-то смски, скучающие мужчины, пришедшие на спектакль «по принуждению» своих дам, выдохшийся после рабочего дня «офисный планктон» с потухшим взглядом… Эти люди вдруг забывали обо всём, кроме происходящего на сцене, как будто какая-то магия приковывала их взгляды к артистам. Да-да, это была именно магия. Самая настоящая театральная магия, которая возникает если к хорошей пьесе добавить талантливых артистов и приправить всё это умелой режиссурой мастера…