Текст книги "Тайна старого колодца"

10. В ресторане «Сосновый бор»

Младший лейтенант милиции Голубев пришел работать в райотдел после службы на границе. Пришел по призванию и относился к своим обязанностям инспектора уголовного розыска со всей добросовестностью.

Получив от подполковника на оперативном совещании по делу Графа-Булочкина задание контролировать привокзальный участок, Голубев в первую очередь прикинул, у кого в этом районе Граф может найти приют. Среди тех, с кем мог бы познакомиться рецидивист, числился и пенсионер Лапиков.

Милицейская служба сводила Голубева с Лапиковым уже не один раз. Жил Лапиков в старенькой избенке, неподалеку от железнодорожного вокзала, на отшибе, один-одинешенек. Каждую первую неделю месяца регулярно пропивал небольшую пенсию, а оставшиеся три недели перебивался тем, "что бог на душу пошлет".

Бог посылал не густо, и Лапиков до очередной пенсии удовлетворял свои потребности в алкоголе политурой, пустырником и прочими жидкостями, предназначенными вовсе не для увеселительных целей.

И вдруг Лапиков широко закутил среди месяца. Слава Голубев сразу приметил необычное поведение пенсионера и под предлогом проверки домовой книги рано утром навестил старика. Лапиков долго не открывал, а когда открыл, то Голубев, увидев выставленную из окна раму, понял, что, пока он ждал у дверей, через окно ушел неизвестный, явно не хотевший встречи с сотрудником милиции. Слава поинтересовался, кто в последние дни жил у старика. Лапиков наивно начал крутить. Голубев решил сразу, что называется, взять быка за рога.

– Мне, дед, сказки не нужны. Собирайте быстренько одежонку, я сейчас отправлю вас туда, где пьяниц перевоспитывают большим коллективом. А коллектив – это сила! Ясно?

Старик растерянно захлопал опухшими веками.

– Давайте собирайтесь, собирайтесь! – поторопил Слава. – Некогда мне тут с вами прохлаждаться. Два года даже запаха спиртного не услышите!

– Э-э-э… А-а-а… что я плохого сделал?

– Преступника скрываете и тем самым нарушаете закон. За это в тюрьму можно попасть, а не только в больницу для алкоголиков.

Старик перепугался и рассказал, что несколько дней назад в вокзальном буфете случайно встретил рыжего парня, которому негде было переночевать. Рассчитывая на выпивку, Лапиков предложил свои услуги, сказал, что живет один совсем рядом с вокзалом, хотя и на отшибе. Рыжему это понравилось, он уговорил буфетчицу достать бутылку водки. Сам не пил. Сказал, болеет. Зато часто глотал какие-то белые таблетки. Денег у Рыжего была тьма! Каждый день он давал Лапикову по десятке на еду и на водку. Но сам почти ничего не ел.

Из дома Рыжий выходил за все прожитое время три раза: раз ночью и два днем. Куда и зачем ходил, Лапиков не знал, так же как не знал ни имени, ни фамилии постояльца. Голубев показал старику фотографию Булочкина, недавно присланную из областного управления.

– Он?

– Ага, – испуганно подтвердил Лапиков.

Все это подробно было изложено в рапорте Славы Голубева. Подполковник Гладышев провел оперативное совещание и, отпустив остальных сотрудников, беседовал с Кайровым. Кайров сидел на своем излюбленном месте, у стола, и, положив ногу на ногу, внимательно смотрел на подполковника живыми черными глазами.

Беседу прервал робкий, словно заикнувшийся телефонный звонок. Подполковник снял трубку.

– Гладышев слушает… Да… Милиция.

По тому, как напрягалось и хмурилось лицо подполковника, Кайров понял, что слышимость в телефоне плохая, а сообщение не из приятных.

– Понял, что из Ярского! – почти закричал подполковник. – При каких обстоятельствах утонул? Купался?.. Почему купался? Кто это говорит?.. Алло!..

В трубке захрипело, щелкнуло и разом замолчало, словно кто-то обрубил провода. Подполковник какое-то время подождал. Медленно, очень медленно положил телефонную трубку. Почти целую минуту сидел молча, будто не веря в то, что ему сейчас сообщили, и не замечая настороженного взгляда Кайрова.

– Бирюков утонул, – наконец сказал он.

Кайров не проронил ни слова. Только его пальцы чуть вздрогнули, дернулась полоска усов, а в глазах появилась еще большая настороженность.

– Говорят, купался – и утонул, – подполковник хмуро посмотрел на телефон. – Связь отвратительная… Не понял, кто звонил: не то Слышкин, не то Слышко.

– Купаться в рабочее время? – лицо Кайрова стало суровым. – Мальчишка! Я знал, что это дело добром не кончится, предчувствовал.

Подполковник посмотрел на него не то осуждающе, не то удивленно. Скорее даже взгляд его спросил: "Разве это имеет теперь значение?"

– Бери, капитан, машину и срочно – в Ярское. Разберись самым тщательным образом. – Заметив на лице Кайрова вопрос, добавил: – Что по задержанию Булочкина планировалось тебе, сделаю сам.

Кайров медленно поднялся со стула, плотно сжал тонкие губы, и подполковник догадался, что ехать в Ярское старшему инспектору уголовного розыска не хочется. Но Кайров не высказал этого. Только подчеркнуто официально спросил:

– Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Да, – сухо обронил Гладышев, потер ладонями виски и, доставая из коробки папиросу, сказал: – Этого еще не хватало.

Оставшись в кабинете один, он, сильно затягиваясь табачным дымом, вспоминал Бирюкова; казалось, даже слышал его голос – голос молодого здорового парня, немного глуховатый, иногда чуточку ироничный, будто подтрунивающий над самим собою.

– Нелепость! Ему бы жить да жить… – вслух произнес подполковник и погасил папиросу. Открыл папку с текущими делами. Переложил несколько листков, взял ориентировку, присланную областным управлением, на Графа-Булочкина. Ориентировка была знакома наизусть, но сейчас она явилась поводом для размышлений. Гладышев был уверен, что приезд Графа в райцентр не случаен. Об этом подполковнику говорил его опыт двух десятков лет работы в милиции. Знал Гладышев и то, как много усилий и смекалки потребуется, чтобы нащупать хотя бы тоненькую нить, которая впоследствии позволит размотать преступный клубок.

Пока такой нитью мог быть только визит Графа в военкомат. Увидев фотографию Булочкина, военком уверенно подтвердил, что именно этот человек интересовался моряком Юрой. И опять вспомнился Бирюков – это он высказал мысль, что до него в военкомате побывал Булочкин. Но что заставило Графа искать моряка Юру, даже фамилии которого он не знает? Есть ли какая связь между флотской пряжкой, найденной в колодце, Юрой и Графом? Кто этот загадочный Юра? Кажущаяся на первый взгляд связь может стать чистой случайностью, и тогда…

Зазвонил телефон. Гладышев с неприязнью посмотрел на него и снял трубку.

– Товарищ подполковник, появился Граф, – раздался в трубке голос Славы Голубева. – На железнодорожном вокзале долго изучал расписание поездов, затем пытался попасть в буфет, но буфет оказался закрытым на перерыв. Похоже, крепко пьян. Сейчас направился к ресторану "Сосновый бор". Я звонил Кайрову – это его участок для наблюдения, но телефон Кайрова не отвечает.

– Не упускай Графа, – распорядился Гладышев. – Задерживать только в крайнем случае. Посмотрим, с кем он встретится в ресторане, если только он действительно туда пошел.

– Больше некуда, так как, судя по всему, он есть хочет.

– Следи за ним, – опять сказал Гладышев и, положив трубку, быстро взглянул на часы.

До открытия ресторана оставалось полчаса. Раньше этого времени Булочкин туда не попадет. Подполковник, чтобы не привлекать внимание посетителей ресторана, снял китель, поправил ворот рубашки и, достав из сейфа пистолет, положил его в карман брюк.

Ресторан "Сосновый бор" занимал второй этаж небольшого, со светлыми витражами здания, выходящего фасадом на главную улицу райцентра. Рядом блестел стеклами универмаг, за ним гастроном. Народу на улице почти не было, но вот-вот закончится рабочий день, и, конечно, к магазинам потянутся люди. Тогда уследить за Графом будет сложнее.

На крыльце ресторана, дожидаясь открытия, толклась группа модно одетых парней и девиц в коротких юбчонках. Один из парней, с портативным магнитофоном на ремне через плечо, стоя спиной к дверям, флегматично стучал ногою о дверь. Подполковник через служебный вход прошел к директору "Соснового бора" и через несколько минут уже сидел в отдельном зале, на дверях которого предусмотрительно появилась табличка "Не работает". Отсюда сквозь стеклянную перегородку, прикрытую легкой шторой, можно было видеть зал ресторана, а через окно просматривалась и вся площадка перед входом.

Первой в ресторан ввалилась толпившаяся на крыльце молодежь. Шумно сдвинув два стола, они включили магнитофон и подозвали официантку. Перебивая друг друга, парни стали делать заказ, словно хотели как можно скорее избавиться от имеющихся у них денег. Девушки без всякой причины громко смеялись. Затем вошли двое мужчин с портфелями, похоже, командированные.

Появился какой-то верткий, заметно выпивший, мужичок. Покрутился около официантки, что-то пошептал ей на ухо, и та, улыбаясь, понесла от буфета к его столу около десятка бутылок пива.

Подполковник следил из-за отвернутого чуточку края шторы за посетителями, терпеливо ожидая появления Булочкина. Но увидел его не в зале, а на улице. Низко склонив рыжую голову, Граф тяжелой походкой медленно шел к ресторану. С его появлением на противоположной стороне улицы показался Слава Голубев.

Войдя в ресторанный зал, Булочкин выбрал стол рядом со стеклянной перегородкой, за которой сидел подполковник. Отсюда было видно всех посетителей. Гладышев вблизи увидел рыжие волосы и темный профиль горбоносого лица. Тонкие худые руки Графа были сцеплены в пальцах и лежали на столе. Он не выказывал никаких признаков поспешности. Спокойно дождался, когда официантка взяла заказ, и, не шевельнувшись, просидел до тех пор, пока она появилась с подносом. Спиртного на подносе не было, но по тому, как тяжело Граф поднял руку с ложкой, как медленно подносил ее ко рту, подполковник решил, что Граф крепко пьян.

В ресторане появлялись все новые и новые посетители. Они занимали свободные столики, которых в "Сосновом бору" было с избытком. Неожиданно внимание подполковника привлек верткий мужичок, расправлявшийся с целой батареей пивных бутылок. Повернувшись к входу, он зазывно махнул рукой и крикнул на весь зал:

– Кешка! Гаврилов, плыви к моему причалу!

– Момент! Я, кажись, кирюху встретил, – отозвался ему грубоватый голос, и тотчас у стола Булочкина появился рослый мужчина с такой же рыжей, как у Графа, шевелюрой.

Подполковник сразу узнал нового посетителя. Буквально несколько дней назад он видел его в кабинете Голубева по делу, как сказал Бирюков, "о распечатанных носах". Граф снизу вверх посмотрел на остановившегося у его стола Гаврилова и равнодушно продолжал есть. Гаврилов сел на свободный стул и что-то заговорил. Граф слушал молча. Не прерывая еды, он несколько раз вроде бы отрицательно крутнул головой. Гаврилов заговорил резче.

Подполковник напряг слух, чтобы уловить хоть слово, но стеклянная перегородка, хрипящий магнитофон и громкий смех захмелевших девиц, беспрерывно дымящих сигаретами, заглушали голос Гаврилова. Неожиданно Граф положил ложку, медленно достал из кармана десятирублевую купюру и, что-то сказав, бросил ее на стол перед Гавриловым. И без того красное лицо Гаврилова побагровело. Он оттолкнул деньги, судя по выражению лица, зло выругался и, зацепившись за угол стола, за которым сидели парни и девицы с магнитофоном, торопливо пошел к верткому мужичку, выглядывающему из-за пивных бутылок. В тот же момент Граф тоже поднялся и, не взяв со стола деньги, слегка шатаясь, пошел к выходу из зала.

Выждав несколько минут, чтобы не привлечь внимания, подполковник вышел из укрытия и последовал за Графом. Тот стоял на улице у входа в ресторан. Ломая непослушными пальцами спички, старался прикурить сигарету.

– Ваша фамилия Булочкин? – подойдя к нему, спросил подполковник и почувствовал, что за спиной появился Голубев.

Граф, будто не поняв вопроса, несколько секунд молча смотрел на подполковника, скомкал сигарету, которую так и не прикурил, и кивнул головой.

– Пройдемте с нами.

– Я спешу на электричку, – глухо сказал Граф.

– Сегодня вам ехать не придется.

На лице Графа появилось нескрываемое удивление. Он долго разглядывал милицейскую форму Голубева и, когда подполковник взял его под локоть, пошел без всякого сопротивления, тяжело волоча ноги и чуть покачиваясь. Его состояние походило на сильное опьянение крепкого, умеющего держаться человека.

При обыске у Графа был обнаружен паспорт с одесской пропиской на имя Булочкина Юрия Сергеевича, пятьсот восемьдесят рублей денег десятирублевыми купюрами, несколько незаполненных бланков со штампом Новосибирской областной поликлиники и две стеклянные пробирки с таблетками мепробамата. Во время обыска Граф не проронил ни слова. Только когда обыск был закончен и Голубев стал писать протокол, он без разрешения устало сел, сжал ладонями лицо и отчетливо, почти по слогам, проговорил:

– Я хочу спать.

Начинать его допрос в таком состоянии не имело смысла. Голубев повел Графа в камеру предварительного заключения. Через некоторое время он заглянул в кабинет и тревожно сказал:

– Товарищ подполковник, от этого самого… Графа водкой не пахнет.

– Заел какой-нибудь гадостью, – ответил подполковник. Склонившись над столом, Гладышев перекинул листок откидного календаря и красным карандашом записал: "Вызвать Гаврилова".

11. «Кина не будет»

Кто-то с силой ритмично давил на грудь и каждый раз, когда боль начинала отдаваться в ребрах, резко отпускал. Антону показалось, что именно от этой боли он и пришел в сознание.

Тело и голова будто налились свинцом. Стоило больших усилий догадаться, что ему делают искусственное дыхание. С трудом открыв глаза, он пытался разглядеть склонившегося над ним человека и не скоро узнал Столбова. В мокром комбинезоне, босиком, со спутанными волосами, прилипшими к крупному выпуклому лбу, Столбов казался сердитым и страшным.

– Не надо… – морщась от боли, попросил Антон.

Столбов испуганно отпрянул и медленно опустился на траву. Сунул в карман руку, вытащил оттуда размокшую пачку "Беломора", сожалеючи стал ее разглядывать.

– Напугал ты меня, – сказал он каким-то дрожащим, хриплым голосом. – Думал, сам с тобою концы отдам.

– Откуда ты взялся? – тихо спросил Антон.

– Домой ехал. Смотрю, ребятишки от озера сиганули. Думаю, что за чудо там объявилось? Газанул, подъезжаю, а ты уж и… пузыри пускаешь.

Столбов хрипло засмеялся, сжал в кулаке папиросную пачку так, что из нее ручейком побежала вода, размахнулся и кинул в озеро. Антон тяжело поднялся, сел. Сами того не замечая, они перешли на "ты".

– Спасибо тебе.

– За спасибо шубу не сошьешь. С тебя бутылка, – Столбов поглядел на свои босые ноги. – Сапоги, жалко, утопил. Новые кирзухи, подошва на медных шпильках. Перед поездкой первый раз обул.

– Я рассчитаюсь, – виновато сказал Антон.

Столбов удивленно посмотрел на него.

– Чудак ты… Давай одевайся по-быстрому, пока народ не собрался. Да это… не рассказывай никому, а то разговоров на всю деревню будет.

– Мне безразлично.

– А мне нет. Расспросами надоедят. – Он подождал, пока Антон оделся, открыл дверцу кабины трактора. – Садись, лучше, чем на такси, прокачу.

Трактор фыркнул мотором и запылил к деревне. У крайних домов ошалело мчалась навстречу ватага ребятни. Чуть поодаль, будто догоняя их, бежало с десяток девчат.

– Сборная птицефермы, – показав на них, ухмыльнулся Столбов и, скрежетнув рычагом, прибавил скорость.

Антон сообразил, что это бегут его спасать. Обдав бегущих поднятой с дороги пылью, трактор протарахтел мимо. Видимо, заметив рядом со Столбовым Антона, девчата растерянно остановились. Рядом с Зорькиной Антон успел разглядеть Ниночку-разлучницу и сказал:

– Ты б хоть с невестой поздоровался. Обидится.

Столбов угрюмо нахмурился, равнодушно бросил:

– Кина не будет.

– Что?

– Свадьбы, говорю, не будет.

– Почему? – удивленно спросил Антон, но Столбов промолчал, будто не услышал вопроса.

Через всю деревню он гнал трактор на повышенной скорости и остановил его у своего дома. Вышедшая из дома женщина, увидев мокрую одежду Столбова, всплеснула руками.

– Ну что? – Столбов недовольно глянул на нее. – Давай по-быстрому во что переодеться. Да на стол собери. С утра не ел, да и с гостем приехал.

– Испужал ты меня до смерти, – женщина покачала головой. – Мокрый, босой. А тут только что Слышка побег до конторы в район звонить. Сказывает, следователь в озере утоп.

– Ты и уши развесила? Слышка наговорит…

Столбов открыл дверь в дом и пригласил Антона. Переодевшись, он расчесал волосы, помог матери нарезать хлеб и достал из буфета бутылку водки. Будто оправдываясь, посмотрел на Антона, сказал:

– Нервную нагрузку хорошо снимает. Садись, перекусим.

– Не могу, – отказался Антон. – И так, как пьяный.

Столбов уговаривать не стал. Рывком сдернул с бутылки пробку и налил полный стакан. Выпил его крупными глотками. Не поморщившись, сунул в рот большой пучок зеленых луковых перьев, предварительно обмакнув их в соль. Громко швыркая, опорожнил миску щей, поглядел на оставшуюся в бутылке водку, но пить больше не стал. Отложив ложку, достал из буфета папиросы, неторопливо закурил и вдруг, не глядя на Антона, спросил:

– Не узнали еще, кто в колодец сыграл?

– Нет, – быстро ответил Антон, обрадовавшись, что кончилось неловкое молчание.

– Так и останется неизвестным?

– Почему же… Ты Юрку Резкина знал?

– И теперь знаю. В Томске живет.

– Как живет в Томске? – растерянно спросил Антон.

– Как все. После армии устроился на завод, получил благоустроенную квартиру, женился. Как-то письмо от него получал. Приглашает тоже перебраться в город. С работой и квартирой обещал утрясти – он там в каких-то мастерах уже ходит. Умотал бы я к нему, мать вот только не на кого оставить. Меня из-за нее и в армию не взяли, сердце у нее барахлит.

Антон слушал Столбова и не верил, что это тот самый неразговорчивый, мрачный парень, из которого он прошлый раз, в кабинете Чернышева, буквально вытягивал каждое слово. И Столбов, будто уловив его мысль, вдруг осекся:

– Ну да это к делу не относится, – и улыбнулся: – Растрепался, как дед Слышка.

– В каких войсках Резкин служил? – спросил Антон. – Томский адрес его у тебя сохранился?

– В войсках береговой обороны, – ответил Столбов. – Был где-то и адрес.

Он подошел к этажерке, которую Антон сразу приметил – такие были почти в каждой крестьянской избе, – долго перекладывал книги, наконец взял одну из них и, достав из нее пустой распечатанный конверт, подал его Антону. "Томск, Набережная Томи, 27, квартира 7. Резкин Ю.М." – прочитал Антон обратный адрес, внимательно изучил недавние почтовые штемпеля и, все еще сомневаясь, спросил:

– Это Агриппины Резкиной внук?

– Ее. Чей же больше… – Столбов положил книгу на стол. – Мы в одном классе учились.

– Почему он после армии ни одного письма бабке не прислал?

– Он и из армии столько же ей присылал. Только, когда деньжонки цыганил на мотоцикл, и писал. Бабка не дала денег, писать перестал. Юрка еще тот писарь!

– Тебе же написал.

– Понадобился я ему, потому и написал. У него в бригаде толковых слесарей не хватает. А я в этом деле кое-что шуруплю. Вот он и вспомнил обо мне. Пишет, приезжай, мол, по триста рубликов каждый месяц зашибать будешь и квартирку с теплым туалетом и ванной заимеешь.

Антон слушал и в душе усмехался своей наивности, с которой ухватился у Агриппины Резкиной за матросское письмо. Думал: "Не заведи сейчас Столбов этот разговор, сколько бы пустой работы пришлось переделать!". На глаза попалась положенная на стол Столбовым книга. "Старый знакомый" – прочитал на обложке и вспомнил, с каким увлечением читал в студенческие годы детективы Льва Шейнина. И опять Столбов словно угадал его мысль.

– В райцентре как-то купил. Здорово пишет, – он взял книгу в руки. – Неужели все написанное правда?

– Конечно.

Водка все-таки подействовала. Столбов раскраснелся, потрогал ворот рубахи, словно тот давил горло, и, казалось, готов был вступить в спор.

– Вот есть тут, как преступники с повинной приходили. За это наказание им смягчали. А какая разница, с повинной преступник придет или следователь его вину докопает? Скажем, убили человека. Тут хоть как убийца винись, а человек-то не оживет. По-моему, это следователи, чтобы облегчить себе работу, пыль в глаза пускают: приходите, мол, преступнички, сами, помилуем. А клюнет на приманку какой чудак, его за хобот… и на всю катушку!

Глаза Столбова возбужденно блестели. Он придвинулся к Антону и, казалось, даже забыл о дымящей в руке папиросе. Антон возразил:

– Если преступник явился с повинной, значит, в его сознании что-то произошло. Может, он понял всю глубину преступления и сам ужаснулся. Хитрецы обычно с повинной не идут, а вот преступники, даже закоренелые, бывает иной раз, задумываются над смыслом жизни.

Столбов недоверчиво хмыкнул, несколько раз глубоко затянулся папиросным дымом.

– Это ж силу воли надо иметь, чтобы самому голову в петлю сунуть.

– Почему же в петлю?

– Если воровство или халатность, – продолжал Столбов, – тут еще куда ни шло. А убийство? За него ж расстрел приклепать могут! Нет, у меня бы воли не хватило. Я бы с повинной – дудки! Докажи, следователь, мою вину, тогда и петлю набрасывай.

– Видишь, как ты рассуждаешь: "Докажи мою вину". А положением предусмотрено, что чистосердечное признание является основанием для смягчения наказания.

Столбов закурил свежую папиросу, ухмыльнулся:

– В позапрошлом году я чистосердечно признался на свою шею. Есть у нас в Ярском один хмырь, Проня Тодырев. Лодырь несусветный, сутками спит. А как подопьет – откуда энергия берется. Ну точно бодучий бык куражится. Особо женщин да ребятню обижает. Не стерпел я однажды его куража, прицыкнул. Он – в пузырь. Вытаскивает из кармана складной ножичек и на меня. Я вроде и обижать не хотел – всего один раз легонько дал ему – а у Прони и… юшка из носа. Дело было принародно, в клубе. Все видели, что Проня хоть и с детским, но все-таки с ножом на меня пер. Поддержали: "Правильно, Витька, давно рога обломать надо было". А через несколько дней приезжает из вашей милиции Кайров и спрашивает: "Бил Проню Тодырева?" – "Врезал, – отвечаю, – один разок. Жалею, мало. Еще надо было дураку поддать". – "Значит, не отрицаешь? Так и запишем", – Кайров в момент настрочил протокол, показал, где мне расписаться, сунул его в портфельчик и говорит: "Если Тодырев не заберет свое заявление, будешь отвечать перед судом за мелкое хулиганство". Чернышев вступился за меня, а Кайров руками разводит: "Превышение обороны. У Прони хоть и дурная кровь, но отвечать за нее придется как за полноценную. Пусть договариваются мирным путем. Договорятся, дело прекратим". Вызвал Маркел Маркелович Проню, и так с ним, и сяк. А Проня ни в какую: "Полста рублей наличными, тогда заберу заявление. Мне сейчас сладкого много надо есть, чтобы восполнить кровь, утраченную из-за хулиганства Столбова. А в связи с малым дитем средствов на сладости у меня нет". Плюнул Маркел Маркелович и говорит мне: "Отдай дерьму полсотни, чтоб не вонял. Я тебе премию на эту сумму выпишу". От премии я, конечно, отказался, свои отдал. А Проне того и надо было: закупил в сельмаге весь запас "Раковых шеек" и недели две сорил по деревне конфетными обертками, хвалился каждому встречному: "Во, за счет Витьки Столбова кровь восстанавливаю!" – Столбов помолчал, будто думал, говорить ли дальше. – Прошлый раз, когда ты меня допрашивал, хотел кое-какие предположения высказать по колодцу, да вспомнил вот этот случай. Думаю, опять чистосердечно нарвусь на свою шею. А зачем мне это надо?

– И зря суда испугался, – сказал Антон. – Свидетели подтвердили бы твою невиновность, и схватил бы по своему заявлению Проня как миленький.

– Зря! Это для милицейских суд не страшен. Вы все законы знаете, с судьями – по имени-отчеству. А мы в этом отношении люди темные. Только секретарь объявит: "Встать. Суд идет!" – у нас коленки затряслись. И свидетели дома храбрятся, а как за дачу ложных показаний распишутся, так в рот судье начинают заглядывать, чтоб ответом угодить. По себе знаю. Был один раз в свидетелях. Судья задает вопрос, а я глазами хлопаю, боюсь лишнее слово сказать. Кое-как оклемался. После самому смешно было.

За разговором незаметно прошло больше часа. В избу заглянула мать Столбова, тревожно сказала:

– Витька, а и впрямь, должно быть, следователь утоп. Милицейская машина сейчас по деревне промелькнула. У конторы остановилась.

– Чокнулись вы со Слышкой, что ли? – Столбов сердито взглянул на нее и показал на Антона: – Вот он, следователь! А ты: "Утоп, утоп!"

"Кто там приехал?" – удивленно подумал Антон и предложил Столбову:

– Пошли со мной. Дорогой расскажешь о колодце.

– Что о нем рассказывать? – словно испугался Столбов. – Это я спьяна сегодня разболтался. Нервы, что ли… после купания.

Антон не стал настаивать. После озера он еще не пришел толком в себя: ломило от боли виски, тело было тяжелым, непослушным. Шли молча. У колхозной конторы, рядом со служебной машиной, стояли Кайров, молоденький милицейский шофер и старик Стрельников.

– Я, слышь-ка, как увидел его на тракторе с Витькой Столбовым, стал звонить сызнова. Дак опять же телефон отказал, – гладя макушку, виновато оправдывался Егор Кузьмич.

Столбов раньше Антона сообразил, о чем идет разговор, и вмешался:

– Ты, Слышка, как всегда: слышал звон, да не знаешь, где он.

Кайров, уловив от Столбова запах водки, строго посмотрел на него, сурово бросил:

– А ты шел бы спать, пока пятнадцать суток не схлопотал.

– Это вы можете, – обронил Столбов и медленно отошел к конторе, на дверях которой висела свежая клубная афиша.

Кайрова будто током ударило.

– Что ты сказал?

Столбов обернулся:

– Что слышали.

– А ну вернись!

– А иди ты… – Столбов махнул рукой и спокойно стал разглядывать афишу.

Лицо Кайрова побагровело, глаза расширились. Он словно удивился смелости Столбова – очень уж небрежно тракторист от него отмахнулся. Антон, молча наблюдавший эту сцену, с упреком проговорил:

– Нельзя же так, товарищ капитан.

– Что?.. – Кайров уставился на Антона. Полоска усов ощетинилась: – Заступник?! В рабочее время купаешься, водку с кем попало глушишь, а я должен бросать все дела и разбираться. Мальчишка!

– Не пил я, – нахмурившись, сказал Антон.

– Оправдываться вздумал? Что, я по лицу твоему не вижу? Стоишь, как рак вареный!

Антона как будто ударили. Ударили больно, неожиданно. В какой-то очень короткий миг он почувствовал на себе любопытный взгляд старика Слышки, увидел лукавую улыбку милицейского молоденького шофера, растерянное лицо Столбова, удивленно отвернувшегося от афиши. И, не отдавая отчета своим словам, неожиданно ляпнул:

– Не городите глупость, товарищ капитан.

Кайров опешил:

– Оскорбление?..

– Нет, диагноз, – по инерции съязвил Антон и только теперь отчетливо представил, каких дров только что наломал.

Кайров буквально был обескуражен, но, как у боксера, случайно ударившего противника ниже пояса, у Антона не было удовлетворения от победы. Виновато оглядевшись, он увидел растерянно открывшего рот Слышку, испуганное лицо шофера. Во взгляде Столбова прочитал удивление: "Зачем ты так?" – и, не зная, что ответить на этот немой вопрос, пожал плечами.

Кайров, как говорится, рвал и метал, но Антон почти не слышал угроз. С трудом сообразив, что ему приказывают садиться в машину, вспомнил о ключе от кабинета Чернышева. Подошел к Столбову, передал ключ, подумал, что мог бы отдать его Екатерине Григорьевне, к которой все равно надо заехать за оставленными вещами. В голову почему-то пришла фраза Столбова о свадьбе. Антон улыбнулся и с наигранной веселостью сказал:

– Кина не будет, Витя.

Уже из машины увидел, как к Столбову подошла Зорькина. Она была в белой кофточке и короткой черной юбке. Так же, как утром, блестели туфли-лакировки. Но вместо голубой косынки с якорьком на плечи небрежно был накинут прозрачный желтый шарф.