Текст книги "Мост через канал Грибоедова"

31

Младший менеджер сидит на стуле.

На нем (на ней) блузка из джинсового материала и юбка из ткани такого же цвета.

На блузке три пуговицы, верхняя расстегнута. Под левой грудью на ткани три параллельных разреза, как бы сделанных, а потом зашитых.

На юбке спереди три пуговицы, нижняя расстегнута, открывая колено и часть ноги выше колена.

Младший менеджер сидит, закинув ногу за ногу, правая нога сверху. Колготки светлые. Синие туфли на низком каблуке стоят рядом.

Руки младшего менеджера свободно лежат, скрещенные в запястьях, а лицо повернуто влево.

32

Николай, муж младшего менеджера, носил заточку в кармане.

Носиков не знал про это, пока не встретил однажды Николая в лифте. Они посмотрели друг на друга, стоя в тесной кабинке. Носиков еще не успел узнать Николая в лицо, как тот вынул из кармана заточку и спросил:

– А в бок не хочешь?

Одет он был по-другому, чем обычно, и выражение лица не свое. «Если бы я был девушкой, – подумал Носиков, – я побоялся бы ехать с таким в одном лифте».

– Что молчишь?

«Это ведь он не всерьез», – думал Носиков, чувствуя в то же время свою вину перед обманутым мужем (может быть, он уже мог о чем-то догадываться?).

– Молчи, молчи, может, и вымолчишь что-нибудь.

Лифт двигался страшно медленно, словно завис где-то между этажами. Наконец, кабинка остановилась, двери открылись.

– Живи, разрешаю, – сказал Николай и спрятал заточку в карман.

Носиков осторожно вышел из кабины спиной вперед. Двери закрылись, лифт пошел вверх.

Носиков вздохнул и сел на ступеньку лестницы, Шарил по карманам, искал сигареты, чтобы закурить от волнения. Хотя он, вообще говоря, не курил. Курил Жуков.

P.S. Носиков жил на втором этаже и поднимался к себе домой без лифта. Отсюда следует, что описываемая встреча произошла в каком-то другом доме.

33

У моста через канал Грибоедова (любимое место снов) на Носикова напали вампиры – трое, а может быть, четверо. С непроизносимыми – бсс! – именами, что изначально было понятно.

Носиков пробежал по мосту, по набережной, свернул за угол и спрятался в каком-то подъезде, легко уйдя от кошмара. Для большей безопасности спустился в подвал и встал за железной решеткой, бывшей там вместо двери. Встав, обернулся. И почти сразу кто-то высокий, в плаще показался наверху в дверном проеме. Из преследователей или кто другой – непонятно. Его тень лежала перед ним на ступеньках, но лицо было освещено и хорошо видно – не мужчины, не женщины лицо, а как бы остановленное на промежуточной середине в процессе морфинга.

– Выходи, не бойся, – сказал высокий.

Носиков не боялся, но выходить не спешил.

– Как твое имя? – спросил высокий (именно «как имя» спросил, а не «как зовут», словно был англичанин).

– Имя не скажу, а фамилию могу назвать, – ответил Носиков.

Высокий сделался выше, лицо его поплыло, изменяясь в женскую сторону, и сон кончился.

Только проснувшись Носиков обратил внимание, что во рту его собеседника ясно обнаруживались вампирские клыки, которые ни с чем нельзя было спутать.

Между тем во сне, когда он видел эти клыки, то словно не понимал, что они означают. Странно и непонятно.

P.S. Жуков истолковал этот сон как предостережение. Должно быть, Носиков не замечал по жизни каких-то очевидных предостерегающих знаков (не заметил клыков вампирских). С другой стороны, было хорошо, что Носиков не назвал вампиру своего имени, – значит, даже пренебрегая предостережениями, он имел шанс избежать опасности.

P.P.S. Носиков с вниманием отнесся к предостережению, но не заметил вокруг себя очевидных предостерегающих знаков – кроме разве заточки в кармане сантехника Николая. Однако Носиков подозревал, что настоящей причиной сна было то, что диван, на котором он спал, стоял в темной комнате. И пока он там стоял, Носикову снились нехорошие сны – вампиры, собаки, страшные старики с длинными волосами. И вода в канале Грибоедова была мутной, а пиво – горьким.

34

На мосту через канал Грибоедова (мост с четырьмя обелисками по краям) Носикову встретилась группа людей – человека четыре, а может быть, пять.

Один обратился, который час, другой попросил прикурить, а третий спросил, как зовут, глядя на Носикова выпуклыми стеклянными глазами.

– Иванов, – сказал Носиков.

– Иванов? – переспросил первый.

– Не может быть, что Иванов, – покачал головой второй.

– Глазами видно, что не Иванов, – сказал третий.

Все четверо (пятеро) были худые, какие-то даже изможденные люди. Пиджаки и брюки висели на них, не по росту большие.

– Посмотрите на него, все ли дома у него, – хихикнул первый, внимательно глядя куда-то в сторону.

– В том нет секрета, что у него с одной стороны зима, а с другой лето, – сказал непонятное второй и засмеялся.

– Да, это он, – подтвердил первый.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Носиков.

– Не надо спешить. – Первый загородил дорогу.

– Передать ему привет? – спросил третий.

– Бсст, – прошипел кто-то из задних рядов, и все четверо (пятеро) набросились на Носикова, стали душить и бить кулаками. Но хватка у них была слабая, а удары не имели настоящей силы.

Носиков высвободился из чужих рук. Кого-то отпихнул, кого-то ударил, а одного, на короткое время представив себя Жуковым, даже бросил через бедро.

P.S. «Почему зима? Почему лето?» – Носиков спрашивал Жукова, недоумевая, но тот не смог ничего ответить.

P.P.S. Есть пять мостов через канал Грибоедова с гранитными обелисками по краям: Подьяческий, Красногвардейский, Пикалов, Аларчин, Мало-Калинкин. Отсюда следует, что описанная встреча могла произойти на любом из этих мостов. Со временем Носиков понял, что с точки зрения действительного соответствия реальности ни один из этих вариантов не имеет преимущества перед другими.

35

На канале Грибоедова Носиков пил пиво в какой-то компании. Вместе с Носиковым их было человек шесть, все незнакомые, кроме Жукова.

Пивной разговор почему-то крутился вокруг надежности дверей и замков, вспоминались случаи из жизни, бывшие в тему, а также способы взлома.

Для разных типов замков имелись разные способы помимо отмычки. Ригельный замок, например, открывался струной, которую нужно было, сложив пополам, просунуть в скважину, петлей накинуть на ручку замка и потянуть. Крестовой замок элементарно открывался хорошей крестовой отверткой. Те профильные выступы, которые мешали повороту чужого ключа, при этом срезались сталью отвертки. Высоконадежный сувальдный замок в специальном месте просверливался электрической дрелью (ах, эта дрель, эта дрель! – на душе у Носикова теплело от воспоминаний), при этом инструмент подключался к питанию через провода звонка у двери, и вся операция занимала считаные минуты.

Носикову начинало казаться, что он попал в круг профессиональных взломщиков, и ощущение постепенно набирало силу реальности, поскольку все встречавшиеся на пути милиционеры считали необходимым проверить документы у компании, не обращая, кстати, внимания на Носикова и Жукова.

– Почему? – спросил Носиков у своих спутников после четвертого раза.

– У нас национальность такая, – был ответ, – приравненная к кавказской.

– Что-то вы не похожи на кавказцев, – удивился Носиков.

– Не кавказская национальность, а только приравненная, и к внешности это не имеет отношения, – объяснил отвечавший, высокий блондин с голубыми глазами.

Фамилия блондина была Петров. Простая русская фамилия, хотя Носиков в тот период своей жизни скорее ожидал встретить какого-нибудь Цу-хи или Тулшилжихели.

P.S. Носиков удивлялся: каким образом милиционеры распознают людей приравненной национальности на улице. Хотел спросить об этом, но как-то не мог решиться.

36

У Носикова в его якобы двухкомнатной квартире одна комната была глухая и темная, то есть без окон.

В этой комнате Носиков поставил диван, чтобы спать, но заметил, что сны там часто снятся тяжелые, мало-мало не дотягивающие до кошмара.

Снились собаки, вампиры, страшные старики с длинными волосами. Комнаты длинного дома, по которым можно было, кажется, бесконечно, блуждать, ища выхода. И даже набережные канала Грибоедова с мостами и спусками к воде превращались в лабиринт, в котором редко попадалось знакомое место.

У снов должна быть своя причина. Носиков знал, что водные сны приходят под влиянием журчанья текущей воды из крана, хотя и неслышного. А что в комнате? Носиков обследовал пол, стены и потолок и не обнаружил ничего подозрительного. Возможно, причина таилась в прежних жильцах, и какая-то жуткая история случилась здесь с ними, как раз в этой комнате. Посреди потолка торчал крюк для люстры – Носиков посмотрел – может, кто-то повесился на этом крюке? Если человек решил повеситься, темная комната без окон подходит лучше всего.

– Ведь так? – спрашивал Носиков у Жукова.

– Наверное, – соглашался Жуков. – Но можно ведь еще умереть не своей смертью, и темная комната для этого еще более подходящее место.

– А повеситься на крюке – это, по-твоему, умереть своей смертью?

– Чьей же еще, если человек сам решил и сам сделал? Вот если его задушит кто-то посторонний, – это будет не своя смерть.

– Своя или чужая, этого мы все равно не узнаем, – вздохнул Носиков.

Носиков стал спать в другой комнате, но время от времени почему-то возвращался на прежнее место.

P.S. В темной комнате у Носикова стоял красный диван с двумя валиками по краям. А в другой комнате диван был скорее зеленый, чем красный, с откидной спинкой. У красного дивана одна пружина выпирала. Днем это было не заметно, а ночью она давила Носикову в бок. Отсюда и сны. Носиков догадывался об этом, но не знал, может ли быть до конца уверен.

37

Однажды Носиков написал несколько рассказов из области юмора и напечатал их в журнале под псевдонимом.

Авторские экземпляры лежали у Носикова в шкафу. Однажды жена сантехника взяла их с полки и прочла.

– Какие-то истории у тебя недобренькие, – сказала она, – то побьют кого-нибудь, то ограбят.

– Это для юмора, – объяснил Носиков.

– Хороший юмор, – сказала жена сантехника, – а у Никанора Петровича квартиру три раза ограбили. А потом еще в трамвае бумажник вынули.

– Это не я, – быстро пошутил Носиков.

– Грабил, конечно, не ты, – сказала жена сантехника, – а юмор зато весь твой: дверь взломали, вино со стола выпили, хозяина побили ногами – так смешно, уделаться можно.

– Меня и самого однажды били ногами, – стал оправдываться Носиков.

– И правильно били, после такой чернухи. Наверное, не «после», а «до», хотел сказать Носиков, но промолчал.

– Кто такой этот Никанор Петрович? – спросил он через некоторое время.

– А напиши про меня, – вдруг сказала жена сантехника, не отвечая на вопрос. – Только без юмора этого и со счастливым концом.

38

И вот на мосту через канал Грибоедова (любимое место снов) Носиков снова встретил ту самую девочку Дашу, которая уже не была маленькой девочкой. Носиков не узнал бы ее, если бы рядом с Дашей не шел Жуков.

Они втроем зашли в кондитерскую.

Носиков ел пирог – настоящий французский пирог, а может, немецкий, в точности Носиков этого не знал, знал Жуков.

Спереди на ремне у Даши висела сумка. Даша опускала туда руку, когда шли по улице, и Носикову казалось, что в сумке что-то есть. Это могло быть то самое крысиное чучело, по старой памяти казалось Носикову, или уже не крысиное, а кого-нибудь более крупного, судя по размеру сумки.

Оказалось – собачка, притом живая. Она выглянула из сумки, повертела головой, осматриваясь, и спряталась снова.

– А эту еще не убили? – спросил Носиков.

– И эту убили, – сказала Даша, и вынула из сумки то, что там было, – теперь это было чучело. Оно смотрело на мир выпуклыми стеклянными глазами и не шевелилось, как чучелу и подобает.

– Да, убили, – тихо произнес высокий человек с черными усами и бородой. Он прошел мимо столика, и Носиков услышал тихое: «Вы и убили-с».

Дойдя до стенки, человек развернулся и снова прошел мимо столика.

– Почему я? – спросил Носиков.

– Извините, – сказал человек, – я, кажется, говорил сам с собой вслух.

У него была какая-то неуверенность во взгляде. Жуков предложил стул, и человек сел. Кажется, они с Жуковым были знакомы.

Человека звали Георгий, а Носикова – Сергей.

– Я подумал, что среди здесь сидящих кто-нибудь, возможно, держит ответственность за то, что происходит в темноте, скрытой от взгляда, – сказал Георгий, – и мне показалось, что, возможно, это именно вы.

– Почему я? – второй раз спросил Носиков.

– Скорее всего, может быть, и не вы, – сказал Георгий, – но каждый, так сказать, ищет под своим фонарем, и я подумал, что это вы. И ведь это вы первый сказали «Убили».

– То есть я почему-то оказался у вас под фонарем, – улыбнулся Носиков.

– Нет, в определенном смысле это я у вас под фонарем, – сказал Георгий, – но извините еще раз. Я сейчас не готов к такому разговору.

– Это нельзя, нельзя с собаками, – какой-то старик возник рядом, седой, сердитый, почти ужасный на вид. Ни на кого не глядя, он тянул трясущиеся руки, чтоб отобрать, и Даша вернула чучело обратно в сумку.

«Что там делается сейчас в темноте в этой сумке?» – думал Носиков.

39

Однажды Носиков ехал куда-то на метро и, доехав, вышел. То ли на станции «Озерки», то ли на «Проспекте Ветеранов».

Стоял вечер, тихий и теплый, – первый такой в этом году, словно неожиданно свалившийся откуда-то сверху. Вчера еще, кажется, была зима – а сейчас, казалось Носикову, почти лето.

У свободной от ларьков площадки несколько человек музыкантов играли что-то очень знакомое. Люди стояли вокруг и слушали. Носиков подошел и тоже остановился. Две пары танцевали в кругу и еще пьяная женщина, одетая во что-то джинсовое. К ним стали присоединяться другие: студенты, солдаты, пенсионеры. Круг раздвинулся, а музыканты заиграли громче. Какая пестрая жизнь пошла, подумал Носиков, глядя на танцующих. Какой-то бомж вошел прямо в середину круга и плясал вместе со всеми: кружился, раскидывал руки, переминался с ноги на ногу. Два солдата, веселясь, подошли к нему и взяли под локти, чтоб раскрутить живее. Он отмахнулся от них, теряя равновесие. Кажется, он еле держался на ногах, а правая у него вообще не гнулась. Веселые солдаты отстали, а бомж уже не пытался плясать, только стоял, пошатываясь. Кто-то заботливо взял его под руку, увел из круга и скрылся с ним вместе в толпе. Носиков еще постоял немного, а потом пошел в том же направлении.

Бомж вместе со своим спутником сидел на ступеньках у входа в магазин. Они разговаривали и пили вино. Бутылка стояла рядом. Носикову показалось, что они говорят о чем-то умном и, кроме того, о чем-то таком, что имело значение и для него, Носикова.

– Уважаемый, – обратился бомж к Носикову, – не поможете ли чем-нибудь на лекарство, – и приподнял свою негнущуюся ногу. Со своей неухоженной бородой он был похож на бурлака с картины Репина.

«Я не стал танцевать в кругу, – подумал Носиков, – зато сейчас возьму в магазине вина, сяду и выпью с людьми». Но тут же понял, что это не его собственная мысль, а пришедшая откуда-то со стороны, одновременно с чьим-то сторонним взглядом, который упирался между лопаток. Носикову стало тревожно. Не оборачиваясь, он бросил монету в лежащую перед бомжом коробку. Тут же свернул за угол, и стало спокойнее.

В ларьке он взял небольшую коробку вина и, сев на скамейку в укромном месте, выпил около половины. По какой-то причине ему казалось, что так надо.

40

У написанных Носиковым рассказов была своя история.

В тот вечер он пришел домой под грузом пива и с эхом в голове от разговоров на тему взлома. Даже мысль появилась – попробовать открыть свой ригельный замок на двери гитарной струной. Только струны под рукой не было.

А ночью ему приснился тот самый сон про восемь человек, мочащихся лицом к гранитной стене, то есть про истекающую творческую энергию (смысл сна не был сразу истолкован, но это не имело значения). Носиков проснулся, и заснуть снова уже не мог.

Он решил перенести на бумагу приемы взламывания замков, которые были свежи в памяти. Перенести, как есть, не привнося ничего своего, то есть лишнего. Но истекающая творческая энергия искала выход. Вокруг темы открывания ригельного замка гитарной струной образовался сюжет. Появились, задвигались, стали думать, заговорили действующие лица: хозяин квартиры, взломщик, милиционер по вызову.

Но так ли уж важно, ригельный был замок или сувальдный, который поддался грабителю. Имело ли значение, что думал грабитель, уходя с награбленным. И что сказал милиционер, придя на место преступления. И кавказской ли национальности были отдельные действующие лица.

Носиков кое-что убрал – из того, что казалось лишним. Наверное, не все, но нужно было на чем-то кончить.

К концу недели появились еще два рассказа на близкую тему.

P.S. Чтоб напечататься, Носиков придумал себе псевдоним «В. Осокин» – те же буквы, что и в фамилии, только в другом порядке.

P.P.S. Хозяину ограбленной квартиры Носиков дал имя-отчество Никита Петрович, а человеку, которого обокрали в трамвае, – фамилию Клепиков.

Upd 1
Похищение «Святой Терезы»

Василий Николаевич подобрал ключ к квартире Никиты Петровича. А может, и ногтем открыл замок – такие замки сейчас, что умельцу нетрудно.

Взял кое-что по мелочам, а из шкафа на кухне – бутылку вина «Santa Maria».

Никита Петрович, вернувшись домой, позвонил в милицию – так мол, и так. А ему говорят: «Мелочи – они и есть мелочи, а лицо ваше грабительское не кавказской ли будет национальности?»

Никита Петрович ничего про эту национальность сказать не смог. Но делать нечего, пошел он в магазин, купил новый замок и в дверь врезал.

А Василий Николаевич дело знает, ему этот замок открыть – раз плюнуть. И он открывает, проникает в квартиру, берет там, что может. В том числе бутылку вина «Santa Luiza» из шкафа.

Никита Петрович, придя домой, позвонил в милицию. «Что же, – ему говорят, – у нас тут дела серьезные: террористы людей похищают, устройства закладывают с тротиловым эквивалентом, а что у вас – так это мелочи жизни. И, кстати, грабителя вашего лицо не кавказской ли, случаем, национальности?»

Никита Петрович о лице этом никакого представления. Пошел в магазин, купил там фирменный особый замок и в дверь свою врезал.

Василий Николаевич приходит, видит фирменный этот замок. «Ну, – думает, – богатенький стал Буратино». Но фирма – она всегда фирма, гвоздем просто так не откроешь. Так ведь и силушка есть у Василия Николаевича. Навалился могутным плечом и высадил дверь вместе с замком особым.

Нести, собственно, нечего из квартиры, но бутылку вина «Santa Esmeralda» Василий Николаевич взял-таки, что Никите Петровичу особенно обидно, – он эту бутылку не в шкафу кухонном прятал уже, а в специальном укромном месте.

Позвонил Никита Петрович в милицию.

«А что вы так неоперативно сообщаете нам информацию? – ему говорят. – Кроме того, нам желательно знать, не кавказской ли национальности то лицо пресловутое?»

Про лицо ничего не знает Никита Петрович. Но делать нечего. Отремонтировал дверь, вставил замок, какой попроще – чтобы потом меньше хлопот было. Взял на работе отгул и вот сидит у себя на кухне, открыв бутылку вина «Santa Victoria», и ждет, на звонки в дверь не отвечая. A «Victoria», между прочим в переводе с молдавского означает «Победа».

Василий Николаевич по привычке подходит к двери. «Дай, – думает, – зайду». Замок ему, умельцу такому, открыть – это пару раз плюнуть. А Никита Петрович со своего места слышит шорох, звонит в милицию и оперативно ее информирует. Ему говорят: «Принято. Ждите». Тут Василий Николаевич открывает дверь, входит, а Никита Петрович говорит ему: «Ага, попался!»

Василий Николаевич бьет Никиту Петровича по уху, валит на пол и лежачего бьет ногами, как в телевизионном вечернем триллере на сон грядущий. Потом допивает из бутылки вино, не оставляя отпечатков, – ту самую «Викторию», которая, что особенно обидно, в переводе означает «Победа». А другую бутылку под названием «Santa Tereza», то есть «Святая Тереза», находит в укромном месте и забирает с собой.

Через какое-то время приходит милиция и помогает Никите Петровичу подняться с пола. Задержка, понятно, по объективным причинам: террористы берут заложников, тротиловые эквиваленты взрываются, пули бандитские свищут. Но в плане дачи показаний Никиту Петровича просят сообщить, не кавказской ли национальности было лицо то самое.

– Нет, – Никита Петрович с трудом качает головой, – ни лицо, ни прическа.

– Жаль, – говорят ему, – но все равно вы оказали следствию неоценимую помощь.

И жмут ему руку, словно герою.

– Очень рад, – говорит Никита Петрович и улыбается, довольный. Хромая, провожает милицию до двери.

И до сих пор еще, кстати, прихрамывает на левую ногу.