Текст книги "Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник)"

 
Здесь упокоен кредитор по Воле Свыше.
Я обязательно верну. Целую. Миша.
 

 
Теперь лишь червь во рту у Греты.
 

Уединенное, или Дневник писателя

Быть может, всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор.

Хорхе Луис Борхес

I

 
Во сне съел не гефилте фиш, а эскарго.
Проснулся: как и раньше – не Гюго.
 
 
Заря. Афула
 

II

 
Вознесся Исус Христос
или нет, но гроб – пустос.
 
 
Эль-Кудс. Песах.
Третий седер
 

III

 
Я часто думаю, куря:
чертовски жалко Кобзаря!
 
 
Лаская армянку.
Начало депрессии
 

IV

 
Леденящая душу картина:
Буратино съел Чиполлино.
 
 
За диафильмом.
С похмелья
 

V

 
Бродский. Бродский. Бродский.
Бродский!.. хуй уродский.
 
 
Бессонница. Заря. Афула
(перечитывая свое)
 

VI

 
Эгей! Он пляшет как безумный!
Тарасов укусил его!
 
 
Полдень.
На часах
 

VII

 
Игра природы: в Лену Рабинович
влюбились мы, а взял и помер Шостакович.
 
 
(В слезах).
Вступают щипковые
 

VIII

 
Взойду на эшафот. Спрошу у палача:
«Смотрел “Заставу Ильича’’?»
 
 
На эшафоте
(с ехидцей)
 

IХ

 
Разведись граф Лев Толстой —
был бы хлопец холостой.
 
 
Ясная Поляна
(за table-talk’ом)
 

Х

 
Грамматика России тем еще трудна,
что нет проверочного слова для говна.
 
 
За нумизматикой.
По возвращении из СССР
(опять депрессия)
 

ХI

 
Начитались Бердяевым вы б —
хохотали б безумно. Как выпь.
 
 
Ночь на Рождество.
Истерика
 

XII

 
Не русский классик я! Затем, что не хочу
всобачить в прозу междометье «чу»!
 
 
Холодина. За разбором рукописей (не горят)
 

XIII

 
Что значит повзрослел! Наверняка
стошнит от матушки парного молока!
 
 
По возвращении из СССР
(предчувствие эйфории)
 

XIV

 
Говорят: поэтессы жеманны.
А ведь это лишь enjambement’ы.
 
 
За любимой поэтессой.
Заря. Афула
 

XV

 
Раз «бедность не порок», то что тогда порок?
На завтрак пожирать любовницын творог?!
 
 
За заготовкой «Уединенного» впрок
 

XVI

 
Того, кто произнес: «Поэт должóн страдать» —
найду в аду. Чтобы по рылу дать.
 
 
Съев творог
 

XVII

 
Докатился – с утра alter ego дерзит:
«Паразит», – говорит, – «паразит!..»
 
 
За бритьем
 

XVIII

 
О, почему мне грудь стесняет грусть,
хотя я регулярно брою грудь?!
 
 
За бритьем.
Отвлекшись
 

XIX

 
Ночь напролет, как псих, читал «Дао дэ цзин».
Открылись чакры. Стыдно выйти в магазин.
 
 
На манжете
(неразб.)
 

ХХ

 
Сначала отключают свет и воду,
потом белки, жиры и углеводы.
 
 
Бен-Гиллель 8, кв. 8. Зарницы.
(За чтением «Б’решит»)
 

XXI

 
По причине геморроя
князь отъехали в Карлсроэ…
 
 
Листая Достоевского
 

XXII

 
По причине почечуя —
князь отъехали в Карлсруэ!
 
 
Озарение
 

XXIII

 
Прискорбный случай с этой, с зобом —
считать всего лишь эпизодом.
 
 
Грязи
 

XXIV

 
«Поэзия должна быть глуповата» —
у них, в России – вроде постулата.
 
 
Депрессия
 

XXV

 
Ах, где мне взять такую карму,
чтобы вольер и корм шикарный?
 
 
Ремиссия
 

XXVI

 
Вести из леса:
догнала черепаха Ахиллеса.
 
 
По возвращении из СССР
 

XXVII

 
Сел за долги в тюрьму Оскар Уайльд.
А мне бы полагался Бухенвальд.
 
 
На тризне
 

XXVIII

 
Что счеты к свету, что за свет счета —
«Mehr Licht!». И Гете тоже так считал.
 
 
При свечах
 

XXIX

 
…я не Зайчик по крови своей,
и меня только равный убьет.
 
 
За Зайчиком
 

XXX

 
Изменяет ли Генделев, сца,
выраженье смешное лица?
 
 
Бейт-Лехем.
Рождественская ночь.
На часах
 

XXXI

 
С Бар-Селлою. То-се… Вдруг входит Майя.
Бар-Селла в краску. Ничего не понимаю!
 
 
За пасьянсом.
Тюрьма Макбит
 

XXXII

 
У Гробмана один, но крупный недостаток —
остаток.
 
 
Лаская Гробмана.
Заря. Афула
 

XXXIII

 
Ну, хадж свершил в Москву. Ну, любопытства для
на минареты посмотрел Кремля…
 
 
За чисткой «Узи»
 

XXXIV

 
Увидел в микве Губермана.
Полез за словом. Не нашел кармана!
 
 
Миква.
День здоровья
 

XXXV

 
Земную жизнь пройдя до половины,
дошел: вокруг одни раввины!
 
 
Гиват-Шауль.
Шлошим
 

XXXVI

 
Рай: Зайчики – в полях. Все Окуни – в пруду.
В эфире – я! Под псевдонимом «Какаду»!
 
 
Коль Исраэль. Буфет
 

XXXVII

 
Я проснулся утром рано.
Абсолютно нету праны.
 
 
Рано
(нету праны)
 

XXXVIII

 
Когда пою: «Враги сожгли родную хату»,
нет-нет с улыбкой да и вспомню Арафата!
 
 
За чисткой вставных зубов.
Эйфория
 

XXXIX

 
Когда армянка говорит, что от меня брюхата,
а-апять с улыбкой вспоминаю Арафата.
 
 
Действующая армия.
Очередь (за пивом)
 

XL

 
Я знаю слов набат. Подводит тока,
что в метафизике не дока.
 
 
Перечитывая свое.
Бессонница. Полдень
 

XLI

 
Даже плевенький ящик Пандоры
за долги унесли кредиторы.
 
 
Зиндан
 

XLII

 
Все Пушкину прощу за сказку про Балду.
Какой величественный гимн Труду!
 
 
Колоннада (Биржи)
 

XLIII

 
Читал Коран. Такое резюме:
чем в их раю, так лучше в Костроме!
 
 
Расставшись с армянкой
 

XLIV

 
Вайскопфа наблюдал с трех до часов пяти.
Какой, однако! Глаз не отвести!
 
 
Миква
 

XLV

 
Нашел горчичник. Съел. Живьем.
Лапу сосать – инстинкт? Или прием?
 
 
Бессонница.
Как-то не по себе
 

XLVI

 
Как вижу полицейского – иной
раз маху дам. Но чаще все-таки – за мной.
 
 
За нумизматикой
 

XLVII

 
Пришел домой со свитком Торы.
Дошел до сути. Входят кредиторы!
 
 
Зиндан
 

XLVIII

 
Сколько бесстыдства все же в людях! Цигельман,
как оказалось, написал роман.
 
 
Ясная Поляна
(за table-talk’ом)
 

XLIX

 
Пиздец:
«Меняю первородство на супец».
 
 
За чтением «Б’решит»
 

L

 
Как хорошо, что подключили газ,
а то б совсем светильник разума угас.
 

Конец

Приложение к «Уединенному»

I

 
Обронишь невзначай какое-нибудь «mot»,
а повторяет всякое дерьмо.
 
 
За пасьянсом
 

II

 
В «Эгегей, хороша ж Палестина!»
«Эгегей» – восклицанье. Кретина.
 

III

 
Кто-нибудь ласкал армянку,
перенесшую ветрянку?
 
 
 9 Ава. День сапера
 

IV

 
Доволен ли взыскательный художник,
когда на нем наручник? И наножник?
 

V

 
Зачем «Умру ли я, но над могилою…»
всегда поют с такой нечеловечьей силою?
 
 
На тризне
 

VI

 
Хоть волхвуй, хоть не волхвуй —
окончание на «хвуй».
 

VII

 
Чем продолжительней молчанье,
Тем упоительней журчанье.
 
 
По возвращении из СССР
 

VIII

 
На мир подлунный глянешь без прикрас —
и на тебе! Чайковский – пидарас…
 
 
За пасьянсом.
Военная тюрьма Рамле
 

IX

 
Заметив, что на Капри все усатые,
Сморкался трубно: «Ах вы черти полосатые!»
 
 
На Капри.
Лаская армянку
 

X

 
Этот лучший из миров
удивительно херов.
 

XI

 
Армагеддон, Армагеддон!
Как много дум наводит он…
 

XII

 
Напрасен труд топиться одному,
Когда ты ни Герасим, ни Муму.
 
 
Минута слабости.
Мертвое море
 

XIII

 
Да здравствует мыло душистое
И веревка пушистая!
 

XIV

 
Над лысым черепом любви
Соорудим из пальцев «V».
 
 
За туалетом
 

Клебаны и тетя

(басня)

 
Клебаны, жадные до плоти,
Могилу раскопали тети
И мясо хладное во рву,
Урча и сплевывая, рвут,
Качают грязные тюрбаны.
Ну что ж! на то они клебаны.
 

Диана и Вакх

 
Ебаться, право, сущая безделка.
Но раз, сойдясь на олимпийский двор,
Вакх и Диана, импотент и целка,
вступили в спор.
 
 
Рек Вакх: Что импотент, так с отрочества пьяный —
под кайфом не до вас, до баб!
– Я девочка, –   ответствует Диана, —
поскольку хер ваш слаб!
 
 
Едва не развалив Юпитера чертоги,
кляла Прыщавая похмельного Скопца.
Мораль: увы, увы! людя́м подобны боги,
когда туманен хер, а плева из свинца.
 

«Пока Кондом изобретал гондон…»

 
Пока Кондом изобретал гондон,
Нимало не дремала мать-природа.
Вот так родился пламенный Дантон,
Трибун и вождь французского народа.
 

«Когда сижу один я при луне…»

 
Когда сижу один я при луне,
Задумаюсь, бывает, на минутку.
«Клуазоне, – шепчу, – клуазоне»,
А медсестра уже уносит утку.
 

Переводы

Иегуда Галеви

(ок. 1075–1141)

 
1 Душа на Востоке, а тело – где Запад кровав.
В чаше изгнания – вина не слаще отрав.
Что мой обет – если Эдома род
Сел над Сионом, а надо мной – араб?
5 Я бы Испанию в пыль постелил за само
Счастье увидеть руины Храмовых врат!
 

Иегуда аль-Харизи

(ок. 1165–1234)

 
1…а поэт был рабби Шломо-катан —
такой, что с ним рядом никто не стал —
(со времен, когда жил Эвер Ави Йоктан) —
семенили те, с кем он рядом шел, —
5 так велик был этот «Меньшой»!
 
 
Он до горних высей взошел ремесла,
ведь его Поэзия родила
на колена Мудрости, и сплела
чтоб – «он вышел первым». И – не отменить! —
10 первородства багряную нить.
 
 
Он был Мастером средь подмастерьев стиха;
Рядом с ним они по ветру шелуха,
да и Вдохновенье само
они крали, подделывая клеймо
15 того, «кто был помазан Господом перед народом его»,
Песне Песней – он равен – Шломо!
 
 
Разве сильный поэт, в свой высокий час —
и прочтет его – а для смертных, нас —
его Поэзия – чудо.
20 И «надо подняться на небеса, чтоб нам ее снять оттуда».
 
 
В молитвах из-под его руки
грозной мощью веет от каждой строки,
в Судный день – с вечера до утра —
мы внимаем Поэзии – нард и шафран
25 в оправе сапфира его пера!
 
 
Колоннада разума он – а стих
его – рабби царей земных!
 

Шломо ибн-Гвироль

(ок. 1021/22 – ок. 1053–1058)

Шломо ибн-Гвироль (он же Габироль, Гевироль, Авицеброн, Авицеброль et cetera) родился в Малаге предположительно в 1021 г. Прожив около 30 лет, он умер неизвестно где.

Жизнь этого гениального еврея была кратка, блистательна и трагична. Крохи свидетельств его неболтливых соседей по веку и вкрапления автобиографического характера в трудах самого Гвироля сообщают нам, отдаленным потомкам его современников, самую малость: был он тяжко болен, нуждался, был нелюбим, был непонят и отличался скверным характером (о чем эти современники, конечно, не умолчали). И уже никакие порывы исторических открытий, никакие филологические бури не сдуют тумана недостоверности и загадочности, окутавшего эту невероятную фигуру смутно различимых веков, Средних только по названью.

Смерть, которую он звал, ждал и называл Свободой, смерть встретил он в изгнанье, в каковое – после продолжительной, но тем не менее ожесточенной травли (по популярному обвинению в чернокнижии) – отправили Гвироля его почитатели – еврейская община Сарагосы. Заметим, что изгнанье в те бурные и малоблагосклонные к поэту и еврею времена – изгнанье из гетто – и было равнозначно смертному приговору. Болезнь же, при которой недуги Иова поминались с завистью, и золотая экзема славы настигли Гвироля раньше: еще при жизни поэта его стихи были канонизированы и включены в синагогальные литургии.

Все это – смерть, слава, аскеза и ересь, и еще, конечно же, исключительные достоинства его разнообразных, но, к несчастью, далеко не полностью дошедших до нас трудов – придало его биографии черты эксцентричности, полулегендарности и неизмеримо печальной банальности высокой поэтической судьбы.

На обожженных черепках всех трех культур и религий читаем мы дактилоскопию его покрытых струпьями пальцев. Как Соломон Авицеброн, он основал демоно– и ангелологию, на его авторитет ссылаются чуть ли не все позднейшие богословы и схоласты. Его читал Фома Аквинский. Его учение о Воле штудирует Джордано Бруно. Сулейман Ибн-Джебэриль – имя в ряду выдающихся имен арабской философии, пережившей свой полдень в мавританской Испании. Для нас он, Шломо ибн-Гвироль, астральный путешественник, философ и грамматик, «алмаз в ожерелье на шее Мудрости», величайший поэт еврейского Средневековья.

Европейское Средневековье герметично и труднопроницаемо, и в скорлупе его, в собственной и еще более твердой оболочке – Средневековье еврейское. И в этой двойной скорлупе, двойной раковине, двойном, если угодно, саркофаге – в броне непереводимости гения и одиночества – Гвироль.

И все же мы взяли на себя смелость предложить читающей по-русски аудитории опыт поэтического перевода <…>, ибо, рассудили мы: даже если тень крыла великого поэта, да что тень! – хоть шум пера одного достигнет слуха непросвещенного читателя – мы сочтем нашу нескромную миссию выполненной. А ежели непредвзятого нашего с Гвиролем читателя раздражает или смущает по отношению к тексту слово «перевод» (и впрямь изрядно скомпрометированное некоторыми нашими предшественниками) – что ж, мы согласны считать наш опыт лишь документом, записью некоего культурного переживания, какое перенесли мы при встрече с Шломо ибн-Гвиролем. Он же Ибн-Габироль. Он же Авицеброль.

 
1 Молний пером, ливней тушь расплескав,
осень писала, туч откинув рукав,
письмо по саду небес, и немыслим сам
был сад лазури и пурпура в небесах.
5 Тогда земля, небесный ревнуя сад,
расшила звездáми покровы дерев и трав.
 

 
1 Лишь потому наш род – ожившее ребро —
к вершинам Мудрости взошел высоко столь,
что человек – душа и, тело вкруг надев,
он телу – колеса предназначает роль.
 

 
1 Господь, грехи мои без потерь
несу к Тебе – меру им отмерь,
и в милости им отпущенье дай —
ведь кто я? – Пепел и прах теперь!
5 А если гибель ко мне в пути,
Господь, захлопни пред нею дверь,
за муки смертные – смерть прости,
ведь смерть я принял уже, поверь.
 

 
1 Я – страждущий Амнон, пусть приведут Тамар:
я в плен попал страстей, в тенета женских чар.
Эгей, скорей друзей гоните что есть духа
бежать и привести такою мне Тамар:
5 в венце, стан обернув в златую паутину,
в руке бокал вина – лозы веселый дар —
пусть напоить войдет, я ей скажу: утешь!
Огонь коробит плоть – о, потуши пожар!
 

 
11 Жестока боль, плоть мою круша.
Изошел я, жизнь мне нехороша —
где душе сокрыться, в какой тиши,
где отдохновенье найдет душа.
55 Дабы дух казнился и чахла плоть,
подошли втроем, как для дележа:
Грех, Недуг, Одиночество – кто их рук —
кто кольца их рук не бежал, дрожа?
Океан я им? Я морской им змей?
10 Кость моя им медь, железо ножа?
По чьему ж наследству меня гнетут
эти трое, алчущие платежа?
Почему ж за грех я один терплю,
А с других не взыщешь Ты ни гроша?
15 Вот мой труд, смотри! Вот страданье мое —
Ведь – орел плененный моя душа,
ведь я раб Твой, мне отпущенья нет,
век живу я – волей Твоей дыша.
 

 
1 Тот я, кто, меч нацепив на бедро,
в рог протрубил, что принял зарок, —
он не из тех, кто с пути своего
отвернет, малодушия не поборов,
5 ибо мудрость звездой путеводной избрал,
юн когда еще был и младобород,
что с того, что дел его выжег сад —
вор времен, жесточе всех воров.
 
 
И тогда б он выстоял, кабы дней,
10 дней ублюдки не заступили дорог,
что ведут к началу Зла и Добра,
к основанью, Разум, твоих даров.
Только помни: могилы не переступив,
сокровенных достигнуть нельзя миров.
 
 
15 Серебро лишь мысли блеснет впотьмах,
как заря приходит взыскать оброк.
Жив? – В погоню мысли встань в стременах,
день покуда топчется у ворот,
ибо дух мой – времени не слабей,
20 и пока в седле я – храню зарок!
Но всегда настигнет, о други, нас
в роковой наш час беспощадный рок.
 
 
В эту ночь невинна небес ладонь,
Ясный луч луны навестил мой кров,
25 пробудил от снов и повел вперед
по дороге, выстланной серебром,
и за свет его я болел, как тот
патриарх, чей первенец нездоров.
 
 
Тотчас ветр двинул армады туч —
30 На луну навел парусов их рой,
застил лунный свет, скрыл дождем косым,
пеленою лег, как на лик покров,
точно месяц этот уже мертвец,
облака – могила, могильный ров:
35 Бен-Беор, тучи плачут над телом твоим —
Так Арам рыдал, ибо мертв пророк.
 
 
Полночь вышла в латах чугунной тьмы —
но молниеносно пробита бронь!
И кривлялись молнии в высоте —
40 над бессильем тьмы издевался гром —
нетопырь летит так крыла воздев —
мышь летучая – тьму гоня ворон.
 
 
В кулаке Господнем моя душа —
положил свободе Господь порог,
45 дух мой взял в железа – пускай в ночи
пробудится дух, как в плену герой,
чтоб не звал, о други, я лунный свет,
что пожрал затменья бездонный рот,
или, свет ревнуя к душе моей,
50 мрак – свет лунный спрятал под свой покров,
чтоб я в новолунье не ликовал,
как от ласки царской – холопский сброд!
 
 
Ты в поход, вояка, – так в прах копье.
Ты в побег – паденья тебе урок.
55 Хоть в Сиянья Храме от своры бед
попроси приюта – настигнет рок.
 

Это одно из его прекрасных и длинных стихотворений, которое он произнес, покидая (навсегда) Сарагосу.

Арабская надпись, предваряющая это стихотворение в сохранившемся списке «Дивана» Шломо ибн-Гвироля

 
1 Язык к гортани прилип – ни
звука горлу – хрипы одни,
 
 
и – сердцекруженье – то боль
и горе зажали в клешни,
 
 
5 к очам моим поднялись
и стали бессонны они.
 
 
Так доколь уповать? Доколь
полыхать вам, гнева огни?
 
 
кому излиться, кому
10 рассказать, как несносны дни!
 
 
К кому припасть мне – утешь!
руку помощи протяни!
 
 
Я бы сердце свое пред ним
расплескал – а расплесни
 
 
15 Боль – да и отойдет душа
от горестей чертовни.
 
 
О, утешь! разве стон души
не покроет штормов грызни.
 
 
И – что сердце? – размякнет лал,
20 в мой позор его окуни.
 
 
По-твоему, жив я? – живя
средь быдла такого, что ни
 
 
в жизнь – правую не отличат
от левой своей пятерни?
 
 
25 Издох я? В пустыне? Ан нет!
Мой дом – яма, в нем хорони
 
 
того, кто юн, нищ, одинок,
без друга, да и без родни
 
 
(пожалуй, что Разум один —
30 кому прихожусь я сродни)…
 
 
Я слезы мешаю и кровь
с вином, – горше нет стряпни!
 
 
Друг, жажду тебя! но – глотком
предсмертным – утешат ли дни,
 
 
35 иль с грезой меня развела
рать ангелов в блеске брони!
 
 
Здесь всем я чужак, я живу
средь страусов, средь болтовни
 
 
жулья – я, чье сердце под стать
40 мудрейшим, я – и они!
 
 
Один – жлоб. Злой аспид – второй:
вот яд, мол: ну-ка лизни;
 
 
а третий – с честняги лицом —
агнец – влечет в западни.
 
 
45 Народ… чьих старейшин к стадам
и псами-то взять не рискни!
 
 
чьи морды пока не раскрась —
и не покраснеют они.
 
 
Гиганты – кто ж им по плечу,
50 гигантам… мушиной возни!
 
 
…Я притчу им – греком тотчас
ославят: «ты, мол, без фигни,
 
 
без зауми, бля, языком
чевой нам народным загни!»
 
 
55 Да я вас!.. О, мой язык,
трезубый, под дых их пырни!
 
 
Тетери; вам колокол мой
не звонче набата мотни!
 
 
По мерке ль вам? ну-ка, надвинь
60 ярмо мое – и потяни!
 
 
Что пасть разеваете? – дождь
от туч моих – на-кось, глотни!
 
 
от мирры, что облаком я
над миром пронес – на, дохни!
 
 
65 Нам с Разумом горе – с таким
соседушкой! Через плетни
 
 
за Богопознанье меня
зовут чернокнижником, пни.
 
 
С того-то и вою. Я сплю
70 во вретище, без простыни,
 
 
гнусь, словно тростник, пощусь
вторые и пятые дни.
 
 
Чего ж еще ждать от судьбы?
на что опереться рискни? —
 
 
75 Назад безутешный свой взор
из целой Вселенной верни:
 
 
власть Смерти с призывом Земли —
что будет сильнее? – сравни!
 
 
Прельстись только Явью – и
80 в себе ж себя похорони —
 
 
заплатишь главой не за грех —
за искус! за мысли одни!
 
 
Явь похвалит тебя – хвалу
Явь душу почтит если – ни!
 
 
85 мой Гений! призывы ее,
и чары ее – отряхни,
 
 
Звездам откажи, позовут
когда: в гости, мол, заверни…
 
 
Нет! Если жернов Земли
90 взвалил – его и тяни!
 
 
Что в этом миру мне, когда б
дух слепо не перли ступни!
 
 
Умру – и с Душою сольюсь,
ликуя в Престола тени;
 
 
955 мне ль плоти не презирать
за бренность покровов – взгляни:
 
 
как весел я в дни беды,
как плачу в победы дни;
 
 
и лишь отпадут когда
100 плоти моей ремни —
 
 
узнаю: за стоном – покой,
за гладом – тучные дни!
 
 
Но жив я пока – молю
как дед мой Шломо: «Осени,
 
 
105 Проникающий Бездны, – дай
Разум мне и Познанье – они
 
 
лишь и есть цена бытия
моего – лишь одни!»
 

 
1 «Шторм души твоей! По ветру грохоты эха
дум твоих отослать? – иль душа человека
 
 
прошумит да погаснет – лишь жертвенный дым
будет к небу всходить до скончания века!
 
 
5 Или ты – вкруг Земли и светил колесо,
с дней Творенья досель не унявшее бега?
 
 
Океан ли сознанье твое, – где Земли
омывает опоры пучина без брега?
 
 
Но на что может сердце твое уповать,
10 если, глядя на Звезды, лишь киснешь от смеха!
 
 
Да очнись ты! вернись в разуменье – узри
великана – пигмеем, червём – человека.
 
 
Не гонись за химерою Разума – и
Явь постелит и ляжет с тобою, калека!»…
 
 
15 Состраданья к Душе моей, други, прошу.
Ее тяжкие муки несносны! А мне как
 
 
видеть: мужа разумного жаждет Душа —
как ей жажду унять из дырявого меха?
 
 
Даром я в поколеньях нашелся один —
20 истомленной Душе утешенье – из всех – а
 
 
если Явь, тварь земная, грешна предо мной —
плюнуть в рожу ей – только что сердцу утеха.
 
 
Коли Яви глаза проморгали мой свет,
так – видать – слепоты ей достанет с успехом!
 
 
25 Но раскается Явь – я прощу, может стать,
не попомню наутро греха и огреха.
 
 
Время! прочь! и не трогай Разумных Земли,
разверни Колесо – вспять, земная телега!
 
 
Время! может быть, хватит тебе корчевать
30 слепо от клещевины до кедра побега?!
 
 
Лучше мусор душонок по ветру развей —
легче камни носить, чем сносить пустобреха!
 
 
Оскопи недоумков, нудящих мне вслед:
«Где он, Разум? где те, кто верны ему?» Эка!
 
 
35 Будь не сукой Вселенная, разве она
подпустила к себе бы недочеловеков?!
 
 
Нет! беструдно бы тлели они – а вокруг —
скотских радостей кейф, бессознания нега.
 
 
И от Солнечных Дев наплодили б они
40 сонмы выблядков Тьмы и невежества века.
 
 
Вам судачить о Разуме? вам ли рядить?
вам – трухе, сердцевине гнилого ореха?
 
 
Если Мудрость смешна вам – то как же вы ей!
Разум вас удостоит поднятия века?!
 
 
45 Мне распахнута Мудрость – цель ваших потуг.
С дохлым сердцем не можно коснуться Ковчега!
 
 
Мне ль покинуть ее? Сам Господь осенил
мой Завет с ней. Кто Господу будет помеха?
 
 
Мудрость бросит меня? Мать не бросит дитя!
50 Я – склонения дней ее смысл и утеха!
 
 
Я – алмаз в ожерелье на шее ее —
в ожерелье бесценном возможна ль прореха?!
 
 
Как вы скажете ей: «драгоценность сорви —
обнажи свое горло на черни потеху!»
 
 
55 Мудрость – Сердцу блаженство, чьи чисты струи,
в чье теченье войти, как в прозрачную реку.
 
 
Можно ль Душу затмить мне, как солнце зимой
застилается тучами, полными снега?!
 
 
Всякий миг этой жизни я Душу веду
60 в ее Дом за завесой туманного млека —
 
 
Ведь Душа поклялась не утихнуть – пока
Суть Его непостижна уму человека!