Текст книги "Захват Московии"

– Как, такие партии разве есть в Европе?

– Как же нету? А пуристы?.. Слышали про пуристов? Мы им кинули послание, но они слишком высокомерны, пафосны… а пафос по-нашему – это отстой… В общем, не ответили…

Пуристы? Это, кажется, в Англии… Борцы за чистоту языка.

– Да, слышал, есть такие… Но контакты нету…

– Жаль, жаль…

Исидор закурил сигару, её твёрдый, как корка, дым стал ползать по номеру. Я открыл окно, однако Фрол, что-то писавший, буркнул, что в поясницу тянет, и ногой прихлопнул его, потом перебрал какие-то бумаги:

– Босс, баб тоже сегодня навещать будем? – на что Исидор, не отвечая ему, сделал две затяжки и потушил сигару:

– Вижу, что вам неприятно. Так вот, в Европе… Связи нужны… Контакты…

– Если что – я сейчас… Мне вообще уходить… идти…

Исидор это замечание проигнорировал:

– Если совьете в Германии ячейку, назначим вас гауляйтером.

– Это не хватало! У нас запрещено! – Я испугался окончательно, но Исидор остановил меня длинной ладонью:

– Не обязательно символику носить и на митинги… то есть на гульбища ходить… Можно делом помочь… Вот мне рассказывали, у вас там в Германии сейчас развелось много русских немцев, что отсюда дезертировали и там на какой-то дикой смеси немецкого и русского говорят… Вот их бы к рукам прибрать, штрафы дать… списки составить… а?..

– Да, есть такие… Но штрафы трудно… Они сами штрафы берут… Героин, кокаин… На дискотеках водку… шумят, дераются…

– Ага, ну люмпены, босяки… Ладно, ими тогда другие бригады займутся… А ваш совет, кстати, – ну, насчет свободы суффиксов – мы на бюро обсудили, всем понравилось. Взяли в доработку. Да. Есть еще одно частное дельце… – («Опять! У всех какие-то дела ко мне!») – Видите ли, я в душе поэт… прозаик… люблю писать… – Исидор подался вперед, дотянулся до своей сумки и вытащил рукопись. – Вот хотел бы предложить вам для перевода на немецкий… несколько своих эссе… то есть кратких баснеписей… Баснепись люблю с детства. Может быть, кто-нибудь заинтересуется в Германии?.. Или вы сами?

Это было другое дело.

– Давайте! Я сам пишу короткие Kurzgeschichten[19]19
  Короткие рассказы (нем.).


[Закрыть]. Мне интересно. Я и переводы делал… – И я сообщил, что сам когда-то написал небольшой рассказ (про стрелочника, который всегда в 5 вечера слышал поезд, а в тот день, когда не услышал, – пошёл и утопился); и один раз даже пытался Чехова переводить, но там было столько разных названий еды и питья, что я не смог это перевести, у нас нету таких слов. На это Исидор чуть оживился:

– Ну, Чехов – это да, это далеко… Надеюсь, у меня таких слов нет… А гонорар… то есть добычу пополам разделим. Как вам? Отлично, вот тут оставляю… Я, кстати, и лирику пишу. Хотите, прочту?

– Давай-давай, – вспомнил я волшебное слово, пригодное во всех случаях.

Исидор встал у окна, вытянул руку:

 
Свёртыш сыворотки света,
Раскардаш дремотной тьмы.
Сочень солнца,
Комья мрака,
Слепых глаз немые сны.
Силы плещут, тельце бухнет,
Шкурки шкварки роговеют,
Жар земли уже докучен.
Новый цепень цепенеет.
 

О! Тут я понял, как плохо знаю русский язык – всего несколько слов были мною поняты, но я не стал спрашивать, потому что Исидор стал читать дальше, возвысив голос и тряся кулаком:

– «Каркас баркаса ржав, костяк хребтины шаток, труха нутра гниет с утра…»

– Это такое… анти, да? – уловил я.

Исидор довольно кивнул, стал похож на большого ребёнка, потоптался возле занавески:

– «Супостат и остолоп доедали эскалоп, съели ножку, съели две – зашумело в голове»… Есть еще динамичное, даже можно в оперетту переделать, – и, выставив ногу, Исидор нараспев стал говорить:

– «Отведайте чуть-чуть сей лакомый обед, тут собран весь сюжет!.. Стилет – в букете. Букет – в пакете. Пакет – в карете. Лестница, дверь, шпингалет. Пакет – на паркет. Брюки, жилет. Дуплетом минет. Рюмка-буфет. Из шкафа – скелет, в кимоно разодет. Где пистолет? Где стилет? Где двойка, семерка, валет? Выстрела кровь, туалет. Парапет. Кончен крикет. Какой браслет? Возвращаю билет! Ах, приглашенье на обед? Привет, привет. Где тут буфет? И да и нет!»

Хоть эти стихи мне показались не совсем в норме, я всё-таки похвалил их, надеясь, что граммар-наци оставят меня в покое и уйдут:

– Да, очень, очень, креативно… – (Сам думая, как понять слово «зубостат» – «зубная статистика», что ли?)

Эта похвала Исидору понравилась, и, когда я ещё раз сказал про «надо уходить-уйти», он тут же согласился:

– Ну, у вас дела и у нас дела, мы пойдем… Когда будет акция – предупредим…

– Да-да, много рад…

На это Исидор сказал, что было бы желательно – для партии – оставить у меня до вечера рюкзак с листовками – таскать трудно. Я был на всё согласен: пусть оставляют, лишь бы ушли!

– До встречи. Так Фрол завтра заберёт?

«При заборе!» – вспомнил вдруг я старика в камере:

– А там… ничего? Опасное, запретившее?

– Разве печатное слово может быть опасным в нашей стране? – улыбнулся Исидор. – У нас только деньги опасны, всё остальное – ерунда. Вы не согласны, что не может быть светлого завтра у страны, чей президент употребляет такую вот, например, лексику: какая-то идея его «заводит», его «что-то торкнуло», «надо разрулить ситуацию», «долбануло по всем», «безработица попёрла наверх», «всяких структур у нас завались», «голимый пиар»?.. Если язык верхов таков, чего требовать с низов?.. Впрочем, можете проверить. – Исидор обернулся к Фролу: – Боец! Подай рюкзак, заплечную сумку то бишь!.. Вот, никаких взрывчатых веществ, бомб и динамита! Одна макулатура!

– А вот опять ихнее слово сказали! – Фрол съежил слоистый лоб, ногой выдвигая мне рюкзак. – Ма-ку-ла-ту-ра! Разве русское?

– Ну, сказал и сказал, что теперь?.. Писаная бумага для отходов.

– Отходная бумага, – сказал я, думая этим словом напомнить им об уходе.

Фрол спрятал рюкзак обратно под стол, они не спеша оделись, одернули друг на друге плащи и куртку, отсалютовали мне большим «хайлем» и пошли по коридору, распевая по-русски проклятого «Хорста Весселя», от которого меня передёрнуло (но спутать я не мог):

– Коричневым дорогу батальонам, и нет преграды для штурмовика, сегодня свастика – надежда миллионов, подарит хлеб и волю на века!..

Проследив из-за занавески, как они перешли улицу и деловым шагом удалились, я стал перебирать бумаги на столе… Нет, вначале рюкзак посмотреть!.. Так, понятно – плотные стопки листовок с любимыми гербом… Вот глянцевая плотная бумага:

ПРИЗЫВЫ

Убей неуча!

Смерть безграмотным!

Лучше мёртвый, чем необразованный!

К чёрту логорею, даешь чистый язык!

Поросячья латынь – поросятам!

За слова-гибриды головы рвать небритым!

Грязный язык – грязная душа!

За ошибки – сквозь строй!

Превратим невежд в дым!

Сегодня агнонимы, завтра – шпионы!

Понятно… А это что такое?.. Опять пособие?.. Нет, памятка:

ПАМЯТКА

Чтобы вызвать расовую ненависть и этническую рознь, следует:

1. Начать кампанию по оболваниванию и осмеянию намеченных жертв. Включаются средства массовой информации, общественность, запускаются слухи, сплетни, рассказы «очевидцев».

2. Тотализировать, систематизировать и узаконить гонения, от слов переходить к делам: снять с работы, не принять на работу, ограбить, поджечь, избить, унизить, привлекая при этом, по возможности, милицию, отчего люди начнут чуждаться жертв, а жертвы – паниковать и бояться.

3. Оставить жертв в одиночестве, без помощи, чтобы они изнемогли от страха и предательств. Надо ждать, когда они вконец ослабеют, морально сломаются, перестанут сопротивляться, а потом делать с ними что угодно.

4. Исправимых жертв надлежит исправлять, неисправимых, закоренелых и строптивых следует истреблять всеми доступными способами.

5. Двигаться так: от национального самосознания – к национальному самодовольству: от национального самодовольства – к национальному самообожанию: от национального самообожания – к национальному самообожествлению.

Это мне совсем не понравилось… Терроризм какой-то… Да, зря я эти памятки тут оставил… Чего они хотят добиться?.. Интересно, что здесь, в рукописи. Так, Исидор Шеремет-Пещеристый, «Баснописи»… Я пролистал. Небольшие тексты. Вот, например, даже с эпиграфом:

Новая Вавилонская башня

…Мы растем, но не зреем, идем вперед,

но по какому-то косвенному направлению, не ведущему к цели…

Петр Чаадаев

Ни для кого не тайна, что мы, желая во всем достичь небесных высот, давно строим новую Вавилонскую башню.

Но увы, строительство наше находится в плачевном состоянии. Господь Бог так основательно смешал все языки и наречия, так успешно помутил наш разум, что полный хаос царит на стройплощадке – каменщики напрочь не понимают штукатуров; столяры не ведают, чем занимаются бетонщики; маляры не посвящены в дела плотников; слесари клеят обои; паркетчики варят трубы; кровельщики еще возводят фундамент, а сантехники уже принялись за крышу; одни кричат: «Майна!» – другие протестуют: «Вира!» А начальники строительства, у которых лбы широки, а мозга мало, важно наблюдают в подзорные трубы за ходом работ, одаривая иногда ценными указаниями. И главное: все всё время умывают руки, ибо никто не знает, скоро ли рассыплется башня или же еще долго будет стоять, скособочившись, пугая мир и вызывая удивленный ужас у остального человечества…

Хаос, бестолочь, суета и вселенская тупость царят на стройплощадке. Да и как иначе? Главные архитекторы умерли; проектировщики и инженеры – в бегах; производители работ – в тюрьме; подрядчики разбрелись кто куда; прорабы тащат, тащат и тащат; десятники спят; бригадиры выпивают; кладовщики закусывают; бухгалтерия подсчитывает, и лишь чернорабочие трудятся не покладая рук. Но, к сожалению, правая рука не ведает, что творит левая, рука руку моет, голова не знает, куда несутся ноги, которым, в свою очередь, нет покоя от больной головы.

Кирпичей миллионы штук в расход пустили, говорящие кирпичи – вещь в нашем хозяйстве не дефицитная, в отличие от всего прочего. Чего-чего, а этого добра хватает…

А, понятно – это такая протестная проза… Ну да, такую битники писали, хиппи, папа рассказывал, он тоже одно время увлекался: против всех, против власти, они даже в молодости один раз ночью сломали палками несколько дорогих машин… Что ж, вполне можно перевести на немецкий язык… Лексика понятная, не сложная… Есть и идиомы, и фразеологизмы, они всегда полезны для тренинга…

Но который час?.. Надо выйти, поесть. В гостинице ресторан работает только вечером, в день приезда я заглянул в буфет, где мне не очень понравилось: красновато-сероватая рыба невесело поглядывала с хлеба, сыр из-под целлофана скучно морщился (вроде слойчатого лба Флорушки), а кофе, хоть и назывался чёрным, был светло-коричневым. Нет, надо пойти в то кафе, где я ел солянку-поселянку. Оно где-то недалеко. Направо идти или налево?.. Ничего, Фредя найдет…

Собрался я быстро – сунул в карманы бумажник и ключ (всё остальное лежало у полковника). Съехал на лифте вниз.

Мы с портье неприятно обнюхались взглядами и раскатились: я – к выходу, он – к кофейному аппарату, похлопал по нему и крикнул куда-то в открытую дверь:

– Эй, Сергуня, аппарат опять не работает!..

Интересно, в русском слове «аппаррат» – два «п» или два «р»? – думал я, бредя наугад и размышляя о том, что Исидор трудится зря: если из русского языка выбросить все иностранные слова, мало не покажется… даже очень много покажется, пол-языка исчезнет… А вот если из европейских языков выбросить русские слова?..

А есть ли они вообще в европейских языках, русские слова? Я стал вспоминать, но ничего, кроме «бистро», «бефстроганов», «балалайка», «водка», «икра», «матрешка», «рубль», «перестройка», «гласность», «калашников» и «молотов-коктейль», не вспомнилось… Значит ли это, что русскими не было создано ничего принципиально оригинального, нового, чему не было бы еще имени и что надо было как-то называть, как Рентген, Порше, Ватт и так далее?… Очевидно, так… Надо бы на семинаре этот вопрос обсудить, это важный факт, даже фактор… Помнится, Вы со скепсисом высказывались по этой проблеме и даже говорили, что вклад русских в технический прогресс – в противовес духовному – минимален. Mendeleew-System, Pawlow-Reflexe, Botkin-Krankheit[20]20
  Таблица Менделеева, павловские рефлексы, болезнь Боткина (нем.).


[Закрыть] – и всё… А у немцев – максимален, поэтому названия почти всех приборов, станков, деталей, частей машин, военная и медицинская лексика в русском языке просто скалькированы с немецкого. Помнится, это Вы тоже объясняли мудрым «путем печи»: Иван, совсем не дурак, валяется на печи, грезит о чём-то, мечтает, ест, пьет, баб щупает – и ждёт, когда немец всё выдумает. А как немец выдумал – тут же это у немца ворует или покупает, вместе с искажённым именем – и готово, получаются всякие «фартуки», «галстуки», «парикмахерские», «бинты»[21]21
  От Fahrtuch (нем.) – ездовая накидка; Halstuch (нем.) – шейная повязка; Perücke machen(нем.) – делать парики; binden (нем.) – завязывать.


[Закрыть]… Зачем напрягаться, если Золотая Рыбка без косточек на скатерти-самооборонке всё преподнесла!..

Да, но что хорошего, если вся агрессивная терминология войны, оружия, боя – немецкие?.. Что хорошего в такой агрессии?.. Еще раз о фашизме напоминает – и всё! Хуже немцев – только Нобель, он всех с динамитом переплюнул… Лучше б этого Нобеля в тюрьму посадили, чем премии его поганого имени давать!..В нашем кружке пацифистов он – враг № 1! Врагом № 2 идёт Бертольд Шварц, что порох выдумал, третьим – Нильс Бор…

Нет, русские не агрессивны, как немцы, войн не начинают… или, вернее, не прекращают, у них постоянно где-то идёт война… А что делать, если страна большая, со всех углов всё время враги что-то откусить хотят?.. Говорил же лектор Барыгин, что 2/3 своей истории Россия воевала, это негативно сказалось на генофонде, а увеличение за последние 400 лет территории в 40 раз окончательно свело менталитет на «путь печи» – земли много, леса полны, всё растет, бегает и чирикает, авось с голоду не помрём… С другой стороны, Вы сами говорили на семинаре по Домострою, что вера в бесов, домовых, духов, фей и леших засела в русском сознании еще со времен славянского двоеверия, отсюда – тяга к собирательству грибов и ягод, что было свойственно матриархату, и хотя настольной книгой россов всегда был «Домострой», а в итоге вышла смесь бабоархата с домоперестроем…

…Так, а где тут кафе, солянка-поселянка?.. «Уют», кажется?… Нет, тот не очень уютный «Уют» был в Петербурге… надо говорить – «Петерсбурхь», бург Петра… В том «Уюте» мужчина мне про свой безвыходный фатум рассказывал… Нет, я не такой. У меня есть будущее… А, кафе «Маковка», сейчас вспомнил. Или «Камовка»?.. Ну да, Кама впадает в Каспийское море… Где-то подальше… И где тут вокзал, про который они говорили?.. Нет никакого… Пойду, как Иван, куда глаза направлены…

Блуждая по улицам, я вдруг увидел название – «улица Нежданова»… Что-то знакомое… Да это же та улица, где сидит в ларьке старик в берете, Самуилович!.. Газетчик! Может, он будет знать недорогое, но хорошее кафе?.. Где его адрес, телефон?..

Я покопался в бумажках с номерами – да, вот прыгающие цифры Алки, вот, квадратными печатными буквами с дрожью, номер старика… И адрес, «ул. Нежданова, 58». А я пока где?.. Около дома 11… Ну, недалеко идти. Но надо переходить, а это опасно, чисто реально в натуре… Такси взять, объехать?

Тут я вспомнил, что денег осталось всего 10 долларов и одна запасная 50-евровая. Вот это проблема! Как тут брать-взять деньги? Где банк?.. Где разменять эти 50?.. Но вывесок с «$» и «€» попадалось много…

Пройдя еще немного, я увидел надпись «ПУНКТ ОБМАНА». Что? Как это – «обмана»? Шутка такая? А, нет, просто буква отсвечивает. Пункт обмена, конечно. Косоватая будочка со слабой дверью… Сперделый воздух… Окошко-решётка… Человек лежит, лицом к стене, на короткой лежанке. Рук и ног как-то много… как у головоногого моллюска (которого я видел в океанариуме в Израиле)…

Это вообще что? Какой-то конурок…

– Хелло! – сказал я.

Человек повернулся всеми конечностями (это был небритый молодой человек южанского типа) спустил ноги в носках, отчего воздух неприятно шевельнулся.

– Та?.. Слюшаю! – с придыханием и излишней палатализацией сказало головоногое.

– Деньги меняете?

– Та, тэньки…

– А карточкой можно?

– Нэ… картчк-мартчк нэт… Чисты кеш тэньки…

– А где автомат – деньги брать-взять? – Я показал ему карточку.

– Нэ, афтмата нэту…

Я заглянул за решетку – какие-то древние приборы на столе, куб монитора, на полу – коробки от пиццы…

– У меня 50 евро. Сколько за них дадите?

– Сиколк? Шас шитаем, да…

Головоногое долго тыкало одним пальцем в кнопки калькулятора, но что-то не сходилось. Счет начинался снова. Было попробовано посчитать от руки. Наконец было сказано, с чесанием затылка:

– Ну, пошти тысца тириста… ну так, да… пошты тысца тириста с чем-той, да, пятьтесят, пошти…

– Давайте!

Я отдал купюру, он взял её двумя руками, дёрнул на просвет, спрятал в железный сундучонок, оттуда достал рубли и дал мне:

– Пшалсты…

Я поспешил на воздух, на улице попытался пересчитать… Столько примерно я заплатил вчера в кафе за солянку-поселянку?.. Не помню, долларов сорок… Но должен же быть где-нибудь автомат для денег?.. Нет, надо говорить «банкомат», как Вы учили нас на занятиях по разговорной речи… Интересный спор тогда затеял этот беспокойный студент из Косово, который хотел доказать, что он, как муттершпрахлер, может говорить, как ему угодно и удобно, но другие иностранцы (если им взбредёт в голову учить албанский язык), должны говорить по учебным правилам школьной грамматики. Может быть, он и прав, Вы тоже не раз говорили, что носители языка всегда правы, ибо наука описывает язык, а не язык учится у науки… Как в том анекдоте про бедного лингвиста, который Вы всегда рассказываете новым студентам (пристающим с вопросами «а можно так сказать по-русски?», «а так?» «а так?»): отправился молодой учёный к аборигенам учить их язык, всё время спрашивал: «А так можно сказать? А так?» – пока, наконец, вождю не надоело, он крикнул: «Да, да, да, так сказать можно, но мы так не говорим!» – и приказал изжарить лигвиста на ужин, чтоб не надоедал пустыми вопросами.

Людей на улице прибавилось. Все отлично одеты. По широким улицам Москвы едут машины и автобусы… Да, едут, ещё как едут!.. И улицы широкие… И даже очень, очень, даже слишком, широкие… А вон на той стороне банкомат… Но как перейти? Проблема. Машины едут слишком быстро по очень широким улицам Москвы… Надо найти живой щит…

Около «зебры» я подождал, пока какой-то здоровый дядя с пакетами, в плаще до пят, начал переходить, и пошёл рядом с ним, надеясь, что при наезде его туша спасёт меня (как в свое время дедушку Адольфа спасли от мины тела стоящих вокруг курсантов).

Банкомат стоял в кабинке. Я сунул карточку. Автомат был согласен и предложил суммы в рублях. Я принялся высчитывать, что для меня всегда – большая проблема: счёт сводит меня с ума, а когда я нервничаю, русский и дурацкий наш немецкий обратный счёт путаются в голове.

Около будки появилась молодая пара, стала настырно смотреть на меня, и я, сбившись и недосчитав в уме, нервно нажал на «5000». Автомат спросил, нужна ли квитанция… нет, не нужна… нужны деньги… Подтвердить… да… да… Вот… Тайный номер? PIN Code… Я начал набирать, первые две цифры помнил хорошо… И вдруг от волнения забыл последние две цифры!.. 79 или 97?.. Цифры забегали одна за другую, я не мог их поймать. O, Gott!.. На вариант 79 банкомат ответил отказом. Я лихорадочно набрал другой вариант – тоже отказ. Тогда первый вариант, другого варианта нет… При наборе я задел еще какую-то клавишу, по дисплею что-то промелькнуло – и банкомат с хрустом прекратил операцию, не выдав ни денег, ни карточки, и тут же стал с громким металлическим хищным верещанием перезагружаться.

Я в панике начал нажимать все кнопки подряд. Щупал рукой прорезь. Стучал по экрану. Пусто. А банкомат, лязгнув и железно облизнувшись, выбросил на дисплее первую страницу, где на берегу синего моря желтые пляшущие Проценты с гитарами и в сомбреро предлагали себя нарасхват всем желающим…

Воздуха не хватает. Я открыл дверь. Парень спросил:

– Проблемы?

– Карта… Захватило… Хваталово… Шнурово…

– Ну, бывает, может, что-то не так… Разрешите!

Он втиснулся в будку, я вышел, а его подружка, пахнущая чем-то свежим, стала участливо меня о чём-то расспрашивать, но мне было не до неё… Может, правда со счётом проблема?.. Могли же они вчера в милиции снять все деньги, пока я в камере сидел? Могли, конечно… Наверное, это. А что еще?.. Счёт ушёл в минус – и всё.

Парень, укрывшись спиной и пощелкав, спрятал что-то в бумажник, вышел:

– Ничего, дает нормально. Вам надо в банк обратиться. Вы в каком банке?

– «Deutsche Bank», я… куда…

– Вот туда. Где-нибудь в центре…

Они ушли, а я не мог двинуться. Еще раз обтрогал весь автомат – нет, ничего, с дисплея улыбаются дурацкие жёлтые долговязые проценты в соломенных пляжных шляпах… Да, вот так на практике учатся глаголы: одно дело – «брать», а совсем другое – «взять»… Но что делать?..

Надо карту закрыть! Немедленно! А номера горячей линии я не знаю… Э, говорил же Хорстович, что, помимо копии всех документов, включая билеты, надо иметь номера телефонов, по которым можнозакрытькарточки!.. Фредя полный идиот!..

Надо звонить папе. Но мой телефон у полковника в коробушке! О, горе!.. Может быть, у Самуиловича есть телефон?.. Телефонная книга?.. Auskunft[22]22
  Справка, справочное бюро (нем.).


[Закрыть]…

Я в возбуждении начал смотреть на номера домов… Вот 46… Магазин… Вот жилые дома… уже хорошо пожившие… пожилые… штукатурка отвалилась от стен… Вон, кажется, ларёк… «ПРЕССА»… А в ларьке – беретная серая голова…

– Добрый день, Матвей Самуилович!

– День добрый! – Он сразу узнал меня. – Выпустили из избы?

– Да… А вас? Вы?

Старик развел руками с недвижными клешнями (как у того чёрного рака, что в баню ходит):

– Отдал штуку, будь они неладны…

– И у меня тоже злонесчастие – карточку автомат взял… не отдавал… Опаньки – и всё!.. При заборе! Беспередел! Мне надо позвонить скорей… запереть… У вас телефон?

Самуилович покопался в карманах клетчатого пиджака, протянул ключи:

– Видите подъезд? Поднимайтесь на третий этаж, налево, табличка «Беренберг», это моя квартира, там телефон, звоните куда хотите, я минут через пятнадцать ларёк прикрою и приду. Код Германии знаете? 0049…

Я молча взял ключи и пошел, удивляясь – он же меня совсем не знает, кто я ему, чужой, а ключи дает.. Какой наш немец сделал бы так?.. Вот она, загадочная душа… нараспашку… нет, нараспашонку…

Квартира была убогая, со старой мебелью, захламистая. Старомодная кровать, ночной столик с книгами, потёртые коврики с оленями. Пара салфеточек, слонишки, мелкие вещишки, фото в облезлых рамах, фарфоровая балеринка без правой кисти за мутным стеклом… Но книг много! До потолка. И старые, тёмные, и светлые, новые.

Диван, вздохнув, просел подо мной до дна. Телефон тоже старинный, массивный, шнуры сидят кое-как… Я начал набирать. И, на счастье, дозвонился – трубку взял отец.

– Vater, ich bin’s, Manfred…

– Wie geht’s dir, mein Sohn?

– Gut. Aber… der Geldautomat hat meine Karte geschluckt.

– Oh, das ist schlimm!

– Ruf, bitte, die Sperrhotline an, die sollen die Karte sperren…

– Gut, sag mir mal deinen Pin-Code. Welche Bank? Gut, mache ich. Mama lässt grüssen. Brauchst du Geld?

– Na ja…

– Ich kann dir das Geld per Western Union Bank schicken, kommt sofort.

– Danke. Aber zuerst sperre die Karte. Ich melde mich.[23]23
  – Отец, это я, Манфред.
  – Как поживаешь, сын мой?
  – Хорошо. Но… Банкомат проглотил мою карточку.
  – О, плохо!
  – Позвони, пожалуйста, по горячей линии и заблокируй карточку.
  – Хорошо, скажи мне свой пин-код. Какой банк? Ладно, сделаю. Мама передает привет. Тебе нужны деньги?
  – Ну… да…
  – Я могу послать тебе через «Вестерн Юнион», придут сразу.
  – Спасибо. Сначала заблокируй карточку. Я буду звонить (нем.).


[Закрыть]

Когда пришел Самуилович, я уже сидел спокойно. Настроение поднималось, нагревалось. В конце концов, люди всё теряют. Там денег было – кот в плаще не валялся… Вот, папа в поезде забыл ноутбук со всеми разработками… чуть с работы не того… тю-тю, воркутю… И что, собственно, случилось такого?.. Карточку закроют, а папа деньги пришлёт… И всё! А хорошо «У мамы» жить!.. И в банке «У папы» деньги получать!.. И правильно меня Бабаня всегда стыдила, что я – «паник-махер»: «Вы, немцы, все паникёры, всё хотите заранее по полочкам разложить, а так не бывает. Всё само собой по местам уляжется».

– Ну как вы? – спросил старик из коридора. – Не испугались моего кавардака?

– Нет. А что это?

– Ну, когда неубрано… Удалось позвонить?.. Ну молодец!

– Да. Удалой молодец… На овец и сам самец… Книг много тут!

– Собираю, читаю… Вон и пластинок много, жена собирала… Знаете, кроме этого угла с лампой, чаем и книгой, ничего ведь не осталось! А хотелось бы пожить… Поразительно, как быстро наше сегодня превращается во вчера! И как человек привыкает к своему одиночеству! Как собака к подстилке!

Я деликатно промолчал.

На окнах – цветы в горшочках, пестрые цветульки в горшульках. Потолок в водяных оводьях… нет, поводьях… или разводьях?..

Старик заметил мои разглядывания, объяснил:

– Соседи, пролили. А ремонт делать!.. – Он махнул рукой и подсел к столу. – Сейчас чай будет. Ну, как вы, освоились? Вы же студент, не так ли? Учитесь или как? Нравится у нас?

Я полукивнул:

– Да… Почти что… Еще не усвоился… Трудно… Но люди хорошие, добрые… некоторые… – добавил я, вспомнив противного типа с серьгой из бюро, затеявшего мои злонесчастья.

Самуилович усмехнулся, потрогав голубой синяк на щеке:

– Чем это они добрые?.. Испоганился народ. Деньги с ума свели. В наше время все сто двадцать рублей зарплату получали и делали, что хотели, – книжки читали, общались, а сейчас… За копейку глотку перережут… Я же в ларьке сижу, всё слышу, что люди говорят…

И он рассказал о каких-то чёрных риелторах, которые, желая завладеть квартирами одиноких людей, под пытками заставили двух стариков переписать на них жилплощадь, а потом убили их, растворив живьем в бочке соляной кислоты, а остатки – костное месиво – собрали лопаточкой в трёхлитровые банки, закатали крышками и отнесли к мусорным бакам, типа выбросили испорченные консервы:

– А бомжи поели, отравились – так и выяснилось всё… Ну да ладно. Дозвонились, куда хотели?

– Да, коротко. В Мюнхен, папа карточку приоткрыл… нет, наоборот, призакрыл…

– А, ну да, ну да… Я этих шуток не имею, карт. – Он пошёл на свист чайника.

Вдруг на окне я увидел в банке какой-то гриб, похожий на медузную саркому, мерзкий и скользкий. Бородавчатое тельце висело, как розоватый эмбрион. Какие-то щупальца и шлёпальцы свисали из банки, как ноги головоногого с койки…

– Это что за… флора?

Я поднялся помочь старику, несущему с трудом две тарелки с дребезжащими чашками, но он благополучно добрался до стола:

– Всё, спасибо. Какая такая Флора? А, это… Гриб такой…

– Вид противный… Я бы не мог…

– Да, вид малоприятный, – согласился он, – но полезный, кисленький… Его пьют. Для почек хорошо… Вот заварочка, сахарок! – Он достал с полки крупную сахарницу. – А может, чего покрепче? За знакомство? Как на Руси с пятнадцатого века говорят…

– Почему с тогда?..

– А тогда генуэзские купцы, будь они неладны, научили монахов Чудова монастыря водку сотворять…

Я удивился:

– А что, до этого не пили? Я думал, всегда…

– Пили, конечно, но что-то другое, брагу, пиво, мёд…

Из буфета была вытащена отпитая бутылка. Этикетка на бутылке была самая простая, без прибамбамов. Две тяжелые рюмки из толстого граненого стекла – такие были у деда Людвига, он называл «кайзеровские» рюмки, Kaiserpokal.

Старик снял пиджак, остался в той же вчерашней клетчатой рубашке.

– Ну, за знакомство! Хоть и в плохом месте произошло, но ничего, будем надеяться на лучшее, хотя сейчас хороших мест уже нет…

– Как так? А где?

Водка была тёплая, обжегучая, сразу забрела не в то горло, чуть не вывернув меня наружу. Старик заволновался:

– Что? Без закуски не идёт?

Из кухни появились холодные макароны в кастрюле, пол-огурца, хлеб, масло в маслярочке, старик суетился:

– Вот, закусите… Батончик… Я, знаете, для себя не готовлю… Как жена скончалась, на всё махнул рукой… Раньше всё было – семья, дети, работа, сейчас ничего нет… Ну, по второй?.. Нет, это не грязь, это царапины… Извините, кастрюля совсем прохудилась…

– Как? Худая стала? Похуделась?.. Ну да. У человека две ноги… Без Евы Адам не ходит… Хоть чёс на голове коли… Ну, соколом!

Вторая пошла легче. Самуилович, ловко, как щипцами, захватил негнущимися пальцами макаронину, окунул её в солонку, потом закинул в рот, а я вспомнил:

– Вы в библиотеке работали?

– Да, в музейной…

– Как это?

– Ну, при Музее атеизма была библиотека. Вон там всю жизнь протрубил, хотел в свое время в университет, на исторический, пойти, да по пятому пункту не прошел… А что, вам в библиотеку надо?

– Да, надо… А вот вы не умеете знать, где искать… нет, найти книгу…

– Что за книгу? В Ленинке всё есть.

– «Записки о Московии» называется.

Он поправил недвижной клешницей берет, который не снимал:

– А кто автор? Таких записок много, многие писали, хоть их никто и не просил об этом…

– Мой предок писал-написал. Далёкий давний долгий длинный предок. Хайнрих фон Штаден.

Старик покачал головой:

– Нет, не слышал. Надо у букиниста узнать. Тут, недалеко, есть один. Я спрошу. Этот Штаден кто был? Дипломат?

– Какое там… атас… Опричник у Грозного… Отъехал в Новгород…

– Скажите пожалуйста! – (И мне с уважением была подлита заварочка из чайничка.) – Вот, свеженькая… И что он? Много народа порубил?..

– Да уж… мало не покажется… Много… Бунт усмертил… За это от царя виллу получил… со всем скотом…

Старик поднял обе руки одновременно:

– Знаете, я вам скажу: этот народ усмиряй не усмиряй, всё равно хаос будет… Вот Ключевский пишет:

«Русские – бытовые бунтари»… Недаром пригласили варягов, врагов практически, царствовать, сами справиться были не в силах… до сих пор бардак… Писали же Рюрику – мол, приходи, земля наша велика, а порядка нет… А порядка как не было, так и нет… Потом ваши немцы явились, орднунг наводить, здравствуй, жопа, новый год…

– Здравствуй… Куда мои немцы? – растерялся я.

– На Русь, в Россию явились. Вон давеча у Ключевского читал… – Самуилович пошёл к ночному столику, взял том, полистал, как порубал, недвижной ладонью… – Вот… «Иван Грозный выписал 1500 немцев для армии, уже при нём вся армейская верхушка стала немецкая»… Может, и ваш предок там был… Опричники – это первые дворяне, против боярства выступили…

– А Малюточка, Скураточка? – вспомнил я семинар «Князева дружина».

– Нет, мучили и пытали свои… Немцы армию держали, где дисциплина нужна. При Петре уже начали ехать толпами, а потом… Вот, Ключевский пишет… – И он процитировал по книге: – «При Анне Иоанновне немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались во все доходные места в управлении. Вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на деньги, выколачиваемые из народа»…

Что это? Самуилович на что-то намекает – «немцы», «посыпались», «выколачивали»… первая – колом… Водка оказалась хорошей, в голове начал буркать адреналинушко. «Не на Дахау ли намётывает?» – покосился я на клешницы и на кухонный нож, которым он как раз мазал буттер на брот. Рискнул спросить:

– А вы на войне были?.. В армии служивый?.. Людей – того, тю-тю?