Текст книги "Захват Московии"

3. 22 сентября 2009 г.
Конфликт в конторе. Знакомство с полковником Майсурадзе. В КПЗ, с Алкой и Матвеем Самуилычем
Тяжбы

С утра я пошел, куда меня послали. Новый портье – пузатый, с двойным подбородком, красная мордашка в цветной рубашке – сказал, что в бюро надо идти направо, а потом налево и еще направо, километра с два.

– Там щит увидите, где много чего понаписано…

– Как сказки… Богатыри, камень висит… Дуб-дубной…

– А на нем Соловей-Разбойник сидит… Вроде того, – ощерился портье.

– И Змей Горынович, – поддакнул я, желая показать, что и сам не лычкой шит (помню, Вы учили, что у Змея Горыновича – три головы: чревоблудие, рукоугодие и питьевиние, кажется).

Мордашка сощурился:

– Вот-вот, Горынович… И Абрамович с Вексельбергом… Вместе сидят, яйца высиживают…

«Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», – вспоминал я по дороге ответы Бабани на мои детские навязчивые вопросы «куда», «зачем» и «почему». Она же и читала мне сказки по старинной книге с «Θ», «ъ», «i» и часто при этом ругала главного героя Ивана лентяем и говорила, что, если все лежать будут на печи, кто же тогда еду готовить будет, дворцы убирать и золотом одежды вышивать?.. Разве что Золотая Рыбонька? Горе-Злосчастие?.. Конёк-Горбушок?..

Ну, а потом – Ваши занятия по русской сказке («Сказка – лупа ментала»). Да, я хорошо помню, как Вы были безжалостны к главному герою Ивану-дураку: он беспробудный лодырь, у него много дурной жалостливости и туповатого интереса ко всему встречному-поперечному, целей у него нет, и он, разбуженный, встав с печи, обычно плетётся куда глаза глядят, отвлекаясь на всё, что попадается по пути, но потом – вдруг – достигает чего-то, чего и сам не ожидал, – невесты-царевны, еды, дворца и даже трона. Мораль выводили однозначно: ничего не делай, лежи на боку, положись на бога, душу, мать, властей и бояр – и всё придет само собой и как-нибудь. И поэтому для русских людей советский строй, «путь печи», с его ленью, пьянством, неприхотливостью и дурной уравниловкой, был идеален. И я тогда же возразил Вам, что, несмотря на всё это, герой этот мне очень близок и понятен, потому что и сам я обожаю валяться в постели и ничего не делать.

Правда, было не очень приятно слышать, как Иван иногда обходится с людьми и даже со своими братьями, – «нарезал из спины ремней», «отрубил пальцы», «утопил в проруби», «выколол глаза»… Но первыми моими сказками были братья Гримм, где убивают, мучают и пытают куда чаще и подробнее, так что не привыкать. Каков народ – таковы и сказки, хотя некоторые фольклористы считают наоборот: вначале – сказки, потом – народ. И братья Гримм должны были сидеть на нюрнбергской скамье вместе с Герингом и другими.

Но я в любом случае такого мнения, что не может никчемная и ленивая нация порождать гениев во всех областях духа, на что Вы на семинаре сказали, что тут противоречия нет – как раз «путь печи», «лежание» в широком смысле и дает самые поразительные результаты в искусстве, и никто не может отнять у русских их мистицизма, иррационализма, самосозерцательности, самокопания, из чего растет настоящее искусство, причем чем страшнее реал, тем сильнее виртуал, а искусство в России такое сильное и мощное, потому что насквозь трагично, а трагично потому, что творцы видели, что происходит вокруг, сами жили в этой жуткой реальности, страдали и мучились…

Навстречу шел, приплясывая и жестикулируя, какой-то странный тип в галстуке нараспашку, очень оживленный. Подскочил ко мне с воплем:

– Мы победим, друг! Мы будем чемпионами, дружок!

– А как же нет, да, – поспешил полусогласиться я (как Вы учили реагировать в малопонятных речевых ситуациях – как в игре «да и нет не говорите»). – Каких проблем, друг?

– Никаких! Мы победим! – крикнул он на ходу и, пританцовывая, отправился дальше, вскидывая руки и ноги.

Хорошо, что обошлось так тихо, – я был уверен, что он будет просить деньги на «выпить». Впрочем, по совету Хорстовича десятидолларовая купюра у меня всегда наготове, я их наменял в Мюнхене в банке, где служащий, узнав, что я еду в Россию, сказал, что мы русских должны холить и лелеять, потому что никто, кроме них, не покупает бриллианты и золото за наличные евро, не кладет такие большие деньги в банки и, если б не русские, многие ювелирные лавки и дорогие автохаусы типа «Феррари» давно прогорели бы… На мое возражение, что радоваться нечему, ведь такой вывоз средств ведет к обеднению страны, он ответил типично по-немецки, что это – не его проблемы, а когда я заметил, что от такого воровства в России опять может случиться революция, он отмахнулся: «Это – их проблемы, а сюда революция не докатится, не те сейчас времена, чтобы казаков до Парижа допустить, есть, Gott sei Dank[9]9
  Слава богу (нем.).


[Закрыть], у Запада средства массовой защиты, всякие ПВО, авиация, ракеты, а Сталина у русских нет»…

Перед бюро топтался очередной бритый охранник-бетонник в чёрной коже, похожий на слоняру без хобота. Он недобро посторонился, давая мне протиснуться в дверь. В кулуарах обнаружился десяток китай-монголов и пара белых людей длинной светлой наружности.

– Кто последний? – спросил я, вдруг забыв, как надо правильно говорить – «крайний» или «последний» (оба слова не хороши).

Очередь не ответила – может, она не понимала-поняла вопроса?.. Только один китаец что-то хрюкнул, глаза его свились в щёлочку. Я встал возле него, около стены, и стал исподтишка оглядываться. Человек десять типовых монголоидов, группой. Они совещались, нервно перекладывая что-то по карманам.

В коридоре было несколько дверей. Очередь шла резво. Китайцы входили, чтобы скоро выйти. Я вспомнил, как вчерашний портье сказал про это бюро: «Вашего брата европейца они особо не трогают, зато китайцев чехвостят, будь здоров. Китаец вошел, сказал “злас-тву-те”, бабки положит – “по-за-су-ста!” – и вышел, “до-сви-да-ня”».

Из другой двери показался подтянутый молодой человек в дорогом костюме, с серебряной серьгой в ухе:

– Граждане Евросоюза есть?

– Да, есть, – отозвались скандинавы.

Я тоже сказал:

– Да, мы есть.

– Проходите.

Скандинавы вошли вместе, я остался ждать, но переместился ближе к кабинету. В этот момент китайцы окружили вышедшего сородича, о чем-то заспорили, стали ропотать и топотать. В их щебете я распознал экспрессивную лексику типа «ибиомать» и исподтишка щелкнул кнопкой диктофона, решив зафиксировать, для нашего семинара по сакральным словам, как звучит русская брань в китайском исполнении.

Ропот и лопот нарастали. Один китаец особенно горячился, глаза его скрутились в ниточку, он тряс мятым конвертом и упорно повторял дифтонг «сюка-сюка-сюка», перемежая его китайской трелью.

Скандинавы появились из кабинета гуськом, что-то весело обсуждая на ходу. Я постучал, вошел.

Кабинет был весь сплошь завален бумагами. Кипы и ворохи бумаг – не папок или подшивок, что было бы логично, а просто ворохи печатных листов свисали со шкафов и полок, как шапки снега. Пачками завалены оба подоконника. Бумаги топорщились неровными колоннами в углах кабинета, ими полностью, до подлокотников, было завалено кресло для посетителей. Это был кадр из Кубрика или даже Хичкока.

На столе от бумаг были свободны только пепельница и пачка сигарет. Около стены черноволосый, с пробором, чисто бритый, с серьгой в ухе, со строгим галстуком на шее молодой человек искал что-то среди бумаг в одном шкафу.

– Добрый день. Моя проблема – регистрация. – Я протянул ему паспорт.

– Добрый день. Из Германии?.. Н-да, путёвая страна, был недавно…

– Путинская, – пошутил я, вспомнив частушки последнего спецкурса.

– Нет, путинская – это наша, а путёвая – это ваша… Где живем?

– Бавария.

– А тут, в Москве?

– В «Центральной», гостиница.

Он просмотрел паспорт, хмыкнул:

– М-да-а… А вы опоздали, между прочим… Вы уже столько в России, а приходите только на четвертые сутки…

– Приходить?.. – испугался я: что это, каждый день ходить-идти-приходить?.. – Или прийти?

– Да, прийти – но вовремя. Вовремя! А за просрочку, кстати, штраф, и немалый! Вот, полюбуйтесь! – веско добавил он, указывая на листок в рамочке на стене, где было написано:

Любой иностранец обязан в течение трех суток уведомить территориальный орган о своем прибытии и зарегистрировать свою визу в России.

Нарушение правил миграционного учета грозит иностранному гражданину последующим ограничением на въезд в Российскую Федерацию сроком до пяти лет.

Этого еще не хватало! Пять лет! Слова вдруг слиплись в ком, не хотели расплетаться:

– Но мне… меня… от мне… я…

Чиновник повертел паспорт:

– А почему ваша гостиница сама не проводит регистрацию?

– Откуда знать? – Я развел руками. – Сказали – надо, я приходил…

– А где ваш билет? Как вы прибыли? Надолго пожаловали?

– Нет, никому не пожаловал! – забеспокоился я, чтобы он не подумал, будто я стану писать жалобы.

Он усмехнулся:

– Какова цель визита?

– Я лингвист, учу русского языка… антифашист… еще что-то…

– Что же еще, например? – Он потрогал серебряную серьгу в ухе.

– Есть женщина, жена…

– У вас тут жена?..

– Нет, еще уже нет… Пока женщина… По Интернету знакомился…

Он кисло заулыбался:

– Да уж, разные вещи… Жена – это жена, а женщины – это все остальные… Ну что же с вами делать?

– Дать регистрации…

Чиновник мягко покачал головой:

– Нет, уважаемый, так просто это не делается. Вам надо донести кое-что…

Донести? Доносчик? Это слово я знал из семинара по сакралу: «Доносчику – первый кнут». Что это – он вербует меня?.. Говорил же Хорстович, что они всех хотят вербовать, даже праздник такой устроили – Вербное воскресенье, кажется… нет, вербовальное… или вербальное?.. Ну да, надо говорить в этот день…

– Как понять? Донести? Кому?

– Мне, кому же еще?.. Вот, ознакомьтесь, – и он указал моим раскрытым паспортом, не выпускаемым из руки, на стену, где висела еще одна рамка, а в неё был вставлен лист бумаги:

Согласно Федеральному закону № 109-ФЗ от 18 июля «О миграционном учёте иностранных граждан и лиц без гражданства в РФ», регистрация визы означает следующее:

1. Любое физическое лицо, постоянно зарегистрированное в РФ, может стать для иностранца принимающей стороной.

2. Иностранец предъявляет принимающей стороне:

2.1. паспорт иностранца;

2.2. миграционную карту.

3. Принимающая сторона:

3.1. делает ксерокопию:

а) страниц паспорта иностранца (разворота с фотографией и страницы с отметками о пересечении границы);

б) миграционной карты иностранца;

в) страниц своего паспорта (разворота с фотографией и страницы с регистрацией по месту жительства);

3.2. идет в районный отдел УФМС (ОУФМС) того района, в котором постоянно зарегистрирована принимающая сторона;

3.2.1. в ОУФМС заполняет в одном экземпляре бланк «Уведомления о прибытии иностранца»;

3.2.2. предъявляет в ОУФМС:

а) заполненный бланк «Уведомления…»;

б) свой паспорт (т. е. паспорт принимающей стороны) + ксерокопию соответствующих страниц;

в) копию страниц паспорта иностранца;

г) копию миграционной карты иностранца.

3.2.3. Инспектор ОУФМС всё проверяет. Если всё заполнено правильно, то от «Уведомления…» отрезается нижняя отрывная часть, на которой инспектор проставляет дату приема, ставит подпись, ФИО и заверяет печатью.

3.2.4. Принимающая сторона передает отрывную часть «Уведомления…» иностранцу.

Больше ничего до убытия иностранца делать не надо.

Я сумел прочитать и понять только несколько строк – канцелярит меня сильно удручил и основательно, почти физически, напугал.

А чиновник был неумолим:

– Это всё значит, что до регистрации ваша виза недействительна и вы находитесь нелегально на территории нашей родины.

Этого еще не хватало!.. Я в панике не знал, что делать. Где искать-ловить все эти бумаги?.. Где эта принимающая сторона, я сам её ищу, не могу ловить-поймать. Переписать список задач со стены? Полчаса займет.

– Могу сделать фото? – спросил я, вытаскивая фотоаппарат.

– С чего?

– Ну, этот список… сделать то, другое… В словаре посмотрю… я лингвист, интересно…

– А, ну-ну… – Он недобро покосился на фотоаппарат.

Я сделал снимок и сунул аппарат в карман, а он сказал:

– Кстати, а где ваша миграционная карта?.. Нет?.. Как это – «нет»?.. Её вам должны были выдать при пересечении границы…

– При границе я спал, – признался я, вспоминая, что, кажется, нам раздавали в самолёте какие-то серые бумажки в четверть листа (соседи по полёту, помню, даже сказали: «Четвертушка, как в туалете! Бумаги им, дьяволам, жаль? Ни хрена не разобрать!»); я оставил этот листок под сиденьем.

– Спали! Оставили! Видите! А её, эту бумагу, надо иметь с собой! Без неё – никак нельзя. Вот, ознакомьтесь! – он в третий раз строго указал на стену, где в очередной рамке было написано:

3.2.5. В процессе нахождения иностранца в РФ он при проверках предъявляет:

а) паспорт;

б) миграционную карту;

в) отрывную часть «Уведомления…».

Я был подавлен. Что за эмиграционная карта?.. Что за уведомление, да еще отрывочная его часть?.. Чтобы всё это перевести, понять, собрать, придется потратить пять-шесть дней… Нет, надо заплатить. Другого выхода нет. Но как, сколько?.. Хорстович говорил, что лучше давать сразу и без задержек. Но мне никогда не приходилось этого делать!..

Словно читая мои мысли, чиновник стал перебирать стопку листов на столе, приговаривая:

– Вообще-то все квоты уже исчерпаны, но одна миграционная карта здесь где-то у меня завалялась…

На это я спросил осторожно:

– Вот, тут написано – «штраф»… Могу давать… нет, дать штраф и быть свободен?

– Смотря что имеется в виду под «штрафом»… Вы же лингвист, сами понимаете… – туманно хмыкнул чиновник.

– Ну скажите-говорите, сколько?

Чиновник закрыл паспорт и указал им на рамку на стене:

– Вот почитайте, посчитайте.

За неуведомление территориального органа о приезде иностранного гражданина действующим законодательством предусмотрены штрафные санкции:

– на иностранных граждан – от 2000 до 5000 руб. (п. 1 ст. 18.8 КоАП РФ);

– на граждан РФ, принимающих иностранцев, – от 2000 до 4000 руб. (п. 4 ст. 18.9 КоАП РФ);

– на должностных лиц – от 40 000 до 50 000 руб. (п. 4 ст. 18.9 КоАП РФ);

– на юридических лиц – от 400 000 до 500 000 руб. (п. 4 ст. 18.9 КоАП РФ).

– …С вас – 5000 рублей, и с принимающей стороны – 4000 рублей, итого выходит 9000 рублей, или 300 баксов… Чтобы не терять время на хождение по банкам, заплатить штраф можно тут, у меня… И все бумаги оформить. А то ведь штраф не заменяет регистрации. Штраф – штрафом, а регистрация – регистрацией, всё своим чередом…

Ничего себе! Триста долларов! Но делать нечего, на до платить.

Я в волнении начал шарить в набитых карманах, вспоминая, есть ли у меня с собой вся сумма. На стол выскользнул диктофон, в котором крутилась кассета.

– А это что? – Чиновник схватил диктофон, нажал перемотку, потом «play» – из диктофона зазвучало: «…девять тысяч рублей, или триста баксов… чтобы не терять время… можно тут, у меня…»

Ах я идиот!.. Забыл его выключить!

Чиновник побелел, стал перематывать кассету. Другой рукой, не выпуская паспорта, он нажал несколько кнопок на мобильнике, лежащем на столе:

– Антоша, зайди… Да… Да…

Услышав стук в дверь, он вырвал кассету из диктофона и сунул её себе в карман. В кабинет ввалился слоняра в черной коже.

– Вот, гражданин без регистрации… подозрительный тип… снимает на фото, записывает на диктофон… И документы не в порядке… нет регистрации…

– Типа шпион? – не удивился Антоша.

– Какое? Я лингвист, записываю разные… эти… его… – Я от волнения не мог найти слов.

Слоняра оглядел меня с ног до головы:

– Вот-вот, разные… Милиция разберётся… А ну на выход! – Он куда-то позвонил и тихо сказал: – Ребята, тут одного задержали… Вынюхивает чего-то… Разберитесь! Ага… Ну как всегда… Насчет вчерашнего – не переживай… Не, не вопрос, реально… Я ему сегодня уже отзвонил… Ага, чисто по-дружески… Ну давай…

Чиновник передал ему мой паспорт:

– Пусть разберутся. – (Паспорт вместе с диктофоном исчезли за кожаной пазухой Антоши.) – Смотри, чтоб он факты не уничтожил, кассеты…

– Есть еще кассеты? Сюда положил! – Слоняраткнул в стол огромным пальцем с золотым кольцом поверх татуировки.

Я не стал препираться, отдал кассеты и фотоаппарат. В конце концов, что запрещенного я делал-сделал?..

Слоняра слизнул все это за пазуху:

– Еще факты есть?

– Какие? Это ошибка! Я учусь по-русски… изучаю русского…

Слоняра с удивлением посмотрел на меня:

– Смотри, какой шустрый… Русского он изучает… Ладно, милиция разберётся, что ты там изучаешь. На выход! – подтолкнул он меня бесцеремонно.

«Не расстреляют же они меня в ГУЛАГе?» – в панике думал я, стоя на крыльце проклятого бюро рядом со слонярой. Ах, жаль, неизвестен номер германского посольства в Москве!.. Говорил же Хорстович – держи телефон наготове, при себе, а я что?..

Мы стояли на ступеньках, я чувствовал запах нагретой кожи от куртки слоняры, и легкий холодок бегал в мозгах, и некстати настырно лезли Ваши слова (на семинаре «Князева дружина – мать ЧК»), что в России лучше заболеть чумой или угодить в лапы разбойников, чем попасть в поле зрения милиции, ибо поле её зрения куда шире и объемнее нашего, что эти хищники в погонах беспощадно охотятся на своих несчастных собратьев и могут сделать виновным любого, даже самого Иисуса Христа – сочинили же они свой анекдот о том, что «и Христос бы воровал, если б руки не прибили»… Вы еще очень смешно представляли, как бы милиция составляла дело на Христа: «Так, значит, Христос кто у нас – мошенник! Воду в вино превращал, свидетелей – пять тысяч. Левыми рыбами кормил? Кормил… Иоанн это разбавленное вино на базаре толкал, Симон с Андреем отмывали деньги, а подкупленный Пилат делил всё с синедрионом фифти-фифти…»

Но сейчас эти знания бесполезны – я уже попал в поле их зрения. Особого страха не было, но беспокойство отягощало. Вдобавок я вспомнил, что не последовал совету Хорстовича и не сделал ксерокопии с паспорта и визы и не спрятал их отдельно. Сейчас, предположим, просто ушел бы отсюда, а потом поехал бы с этой копией в германское посольство, а уж оттуда не выдадут так просто…

Но как уйти?.. Слоняра – тут, настороже, что-то скрипит у него в ушном жучке.

Нет, надо налаживать вербальный контакт. Даже на серийных маньяков действует.

– Кого ждем-подождём? – осторожно спросил я.

– Милицию.

– Зачем?

– В участок свезут.

– Кого?

– Вас, кого еще.

«Участок»! – это слово наводило на меня ужас уже при чтении «Преступления и наказания» в гимназии!..

– Почему? Что там?

– А там человек разберется.

– Какой-эдакий?

Слоняра поправил рацию в нагрудном кармане, покрутил жучок в ухе.

– А вот такой – полковник Майсурадзе, Гурам Ильич, начальник 3-го отделения.

– Май-су? Дзе? – удивился я. – Япон?

– Япон?.. – Слоняра выкатил на меня глаза. – Нет, он грузинец. Как Сталин. Знаете Сталина? Грузия?

– Конечно, Сталина знаю… Фашизм победил… Джорджия?… Георгиен?

Как же Сталина не знать, если русский язык учишь?.. И про Георгиен в прошлом году целую неделю по CNN танки и взрывы показывали, какие-то тощие солдатики унитазами ложки-плошки выносили откуда-то.

– Недавно там что-то… Это что, как Чечениен?

Слоняра поправил на голове вязаную шапочку:

– Да не дай бог!.. Нет, грузинцы сами по себе, а мы – сами по себе… Они маленькое государство обидели, а мы вступились… Южная Осетия, слышали?

– Да, слышал… По ZDF… Очень маленькое…

– Ничего. Маленькое, да удаленькое… Авось как-нибудь…

– А, ну да… Авось да небось… Мой профессор в Германии всегда сказал, что коммунисты сперва делали, а потом думают, – не утерпел я, о чем тут же пожалел, но Антоша неожиданно согласился:

– Это он на сто процентов прав. Постоянно в какую-нибудь фигню влезаем, а как вылезти потом – неизвестно. Так уже с Афганом и Чечней было.

– Да, фигушки-фигня.

Я был рад, что слоняра дружественно косится на меня лошадиным глазом. Чтобы смазать и умягчить ситуацию, я решил прочесть стишки, которые мы писали на лабораторных:

– Вот, мы писали.. Прочесть?..

– Давай, чтоб не скучно стоять.

– «Авось, Небось да Как-Нибудь решили в гости заглянуть, выпили, съели, поспали, ушли, платить-заплатить позабыли башли…»

Слоняра одобрительно кивнул:

– Один к одному.

– Вот еще: «Халтура и лень – главная хрень, что нас кособочит и мордой вниз волочит…»

– Ха-ха… Это кто ж такое пишет?

– Мы на семинаре.

Постояли еще немного. Я чувствовал себя шатко, хоть и знал, что никакой вины за мной нет. Ну, регистрация… Ну, штраф… Дал бы этому, с серьгой – и всё… А теперь что делать Фреде?..

Я с детства был застенчив и труслив, как и многие мои товарищи, – например, в бойскаутском лагере в лесу неделю не ходил в мобильный туалет, потому что боялся пчел, роящихся у дыры, а пойти куда-нибудь в кусты – стеснялся. Живот вздулся, окаменел, я не мог спать, есть, ходить, пока не приехала мама и, узнав о моей очень большой нужде, не потащила меня к туалету, выгнав оттуда всех пчел и пообещав отгонять их, пока я буду внутри… Сейчас я чувствовал себя так же неприятно. Думая о том, что меня ожидает («человек разберётся»), я вспомнил странное имя, сказанное Антошей.

– А почему… откуда этот Мансур-дза тут, в Москве?

Слоняра усмехнулся, пуская кольца дыма (курил он почему-то дамские длинно-тонкие сигаретки), ответил вопросом:

– А почему все они сюда бегут, как у себя напакостят?.. Кого откуда взашей не погонят – к нам бегут.

– Зашей? Что зашей?

Антоша пробежался рукой по рации, по поясу, по карманам и объяснил, что уже лет двадцать назад, когда в Грузии начались всякие заварушки, этот полковник себе тут местечко присмотрел – пусть, мол, там друг друга режут, там правосудие не нужно, там бардак и анархия, лучше я тут посижу, послужу. Ну, и перевелся сюда, чин чинарём… правда, на чин ниже, но теперь уже опять полковник… Умный мужик, уважают его ребята, ушлый…

Ушлый – который ушёл?

– А куда он ушёл?

– Он? Никуда не ушёл. Наоборот, пришел. Куда ему уходить? Назад ему нельзя, там сейчас, говорят, другие порядки… Ему и здесь хорошо. Вот, дом уже купил под Москвой… Всё как у людей…

– Но вы говорите «ушлый». Это же тот, кто ушёл? – не унимался я, хотя нервы винтились всё сильнее. А когда глаза упирались в дубинку на поясе кожаного бетонника, то изнутри начинала бодаться слепая паника.

Слонище рассмеялся:

– Нет, не так. «Ушлый» говорят, если человек битый, умелый, хитрый… дотошный, дошлый…

– Дошлый – это который дошёл? Дойти до, доехать до? – Я совсем сник под струёй слов, но слоняра вдруг принял почтительный вид, а мне шепнул:

– Тсс, милиция… Быстро добрались, больших пробок еще нет…

Подъехал милицейский пикап. Из него громадным пузом вперед начал выгружаться милиционер. Вылез, встал на ноги, покачнулся. Живот двойным пластом нависал над поясом. Милиционер тучно колыхнулся и пошел, с трудом передвигая ноги в стоптанных кроссовках с выпирающими вразброд пальцами. Одет в форму, но китель расстёгнут (не мог быть застёгнут), узел галстука распущен и едва виден из-под тройного подбородка, нисползавшего сизобритыми мясными слоями на грудь.

«Вот мордохаря!.. Ряшкорожа!.. Жабоморда!» – начал я невольно находить новые слова.

– Капитан… – Отдышавшись после пяти шагов, он приложил пухлую лапу к фуражке. – Жирновский!

– Чей? – не понял я.

– Я – капитан Жирновский! Зачем, гражданин, нарушаете?

– Я не гражданин, я товарищ! И тамбовский медведь мне друг! – вспомнил я присказку.

Но капитан проигнорировал это замечание:

– До выяснений вы пока что гражданин. Если б не нарушали, нас бы не вызывали.

– Я не знаю, что я рушил… регистратура… печать… зигель[10]10
  От Siegel (нем.) – печать.


[Закрыть]… штемпель…

– Да уж что-нибудь нарушили… В чем дело, Антоша? – Капитан перевел рачьи глаза на охранника, угодливо дышавшего рядом.

Антоша вытащил из-за кожаной пазухи поочередно фотоаппарат, кассеты, диктофон:

– Вот, снимал, выведывал что-то, вынюхивал… Немец, но по-русски чешет круто. Вот его паспорт! – а я успел предупредить (как Вы учили):

– Паспорт германский. Немецкий. Бундес. Дейтчланд. Джормени.

Одни пухлые пальцы спрятали мои вещи в карманы, другие пухлые пальцы начали листать паспорт:

– Так… Это что?.. Батюшки! Кения?..

– Да, на сафари, – поспешил я ответить, чувствуя себя без паспорта деморализованным.

– Хм… Денег, наверно, немерено стоит туда поехать? – Капитан уставился на меня, а я осекся, вспомнив Вашу заповедь: «всегда прибедняться – студент, сирота, в Германии ни денег, ни имущества нет и не было» – и ответил:

– Да, в ресторане… официант…

– Это что, практика, что ли, типа?

– Да, практика типа.

– А это – Австралия… Что, и в Австралии тоже работал?

– Нет, заграничный семестр. Все студенты… один семестр… быть там, где язык, – заторопился я, не успевая слепить фразу.

– Ясненько… О, Израиль… А там что?.. Работа или практика? – с язвинкой спросил капитан.

– Там боже мой рождался-родился.

– А, ну да… Туризм, значит… И все полгода туристовали? Регион-то опасный, огнеёмкий… – И он скосился на меня (поворачивать шею не мог, стоял как стоял, только глазами крутил).

Антоша вставил:

– Он в бюро всё фотковал, на диктофон писал. Выслеживает чего-то. Может, экстремал какой?

Капитан усмехнулся, похлопывая моим паспортом по своей голубой от сала ладони:

– Чего у нас выслеживать, окстись!.. – и я с тревогой увидел, как паспорт исчез во внутреннем кармане мятого кителя. – Разберёмся… Сам-то как, Антош? – спросил капитан, пытаясь оглядеться (брюхо поворачивалось за телом, как чужое полушарие, живущее собственной жизнью).

– Да так… Стоим пока тут… до лучших времён…

– Доживём ли, Антоша?.. Худшие чтоб не наступили!.. – Похлопывая себя по карманам, капитан зашевелился и сделал рукой вертящий знак в сторону машины – «заводи мотор!» – а мне сказал: – Товарищ прошёл к автотранспорту!

Я не понял:

– Какой товарищ прошёл?

– Вы. Идите. Прошу.

Антоша нам в спины тихо сказал:

– У него в карманах еще много чего реально есть, я не уточнял, права не имею, потрогал только…

– Уточним, мы на всё право имеем, – сказал капитан на ходу и, доковыляв до задней дверцы, открыл её: – Товарищ сел!

Сам он вгрузился на переднее сиденье, ногами вперед, живот втащен с помощью рук. За рулем угрюмо крючился молодой прыщавый во все щёки милиционер без звёзд на мятых погонах.

– Заводи, сержант Пьянчужников!

Сержант злоственно прошипел в ответ:

– Я Пичужников, товарищ капитан, сколько раз повторять…

– Нет, ты Пьянчужников. Запойников, Похмелицын. Как ты на Дне милиции генералу китель облевал! Как же ты не мистер Блевайло?.. Тяпунец, Пьянец… Вчера, небось, пил бормотуху с Надькой? Засадил ей в подъезде по самые ушки?

Сержант нервно завёл мотор:

– А вот это вас не касается… Ну, пил – право имею в отгул… Куда?

Капитан безмятежно зевнул:

– Вот и воняет в машине, как в хлеву… В отдел, куда еще? Наше дело – людишек свозить на правёж. А там пусть разбираются.

– Может, сразу на Лобовое место? – решил я еще раз попробовать шуткой, но капитан искоса посмотрел через плечо:

– Смотри ты!.. Лобовое… Никто палачествовать не собирается. Мобильник есть?

– Да, есть.

– Дал сюда…

– Сюда никто не дал. Это моя, я принёс…

Жирновский с натугой шевельнул корпусом:

– Принес? Ты что, через леса шёл? Может, из Прибалтики?.. Разведчик?.. Пока вы нелегально находитесь на территории России и официально не опознаны, все ваши личные вещи – это вещдоки и имущество России, ясно? Дал мобильник сюды! – Он протянул через плечо перламутровую от жира руку, куда я вложил мобильник, помня наш семинар по ЧК: органы в России нельзя злить, сердить, нервировать, огорчать или возбуждать, потому что это может плохо кончиться, так как органы правопорядка всегда правы… Даже если собаку пихнуть палкой, то она укусит, а чего удивляться, если волк загрызёт?.. Лучше сразу делать, что они говорят, и пытаться дать кому-нибудь знать, где вы, чтобы вас могли спасти… Но как дать знать?.. Куда звонить?.. Папе Клеменсу в Мюнхен?.. Папа скажет: «Пойди в полицию…» – что еще может сказать честный бюргер?.. В посольство?.. И как звонить – телефон забрали…

Капитан, чуть поворачивая шеей под тройным оплывшим затылком, разглядывал мой мобильник и, увидев в зеркальце мой расстроенный вид, сказал потеплее:

– Да вы не переживайте. Правило такое. Ничего вашего не пропадёт. Человек разберётся, слово скажет… Вы ж не преступник, не мафия?

– Нет, какое там, – встревожился я. – Я лингвист, антифашист, языковедский… нет, не мафиист, не наркотист…

– Ну ить а я чего говорю?.. А зачем записи пишете? Что фиксируете?

– Слова, диалектизмы, идиомы…

– Аха, ебиомы всякие, хе… Ну, Майсурадзе во всём сечёт и волокёт. – Он понятливо мотнул головой и сунул мобильник в другой внутренний карман.

– Да вы ему человеческим языком объясните, он же инстранец, он вашего воровского жаргона не понимает! Или другой язык забыли? – вдруг раздраженно подал голос сержант, а в мою сторону пояснил: – Капитан говорит, что Майсурадзе всё понимает, во всем разбирается.

– А, ну да, извиняюсь. – Капитан виновато двинул потным загривком. – Тут с урками мать родную забудешь, не то что язык… Ты, Пьянчужка, к главному входу не сворачивай, там видео-шмидео сейчас понатыкано… нам этого не надо… останови у черного…

От этой реплики меня обдало холодком: почему не хотят?

– Почему не видео-шмидео? – решился я спросить, вспоминая «думу-шмуму».

Капитан хмыкнул:

– Так же лучше – никто не увидит. А вдруг ты шпион? Завтра все газеты напечатают.

– Как? Это же тайна?

– Тайн нет – от бабла всех пучит, что угодно куда угодно продадут… А так – никто не входил, никто не выходил… если всё еще миром уладится…

– А как еще? – полностью всполошился я.

– Ну, я не следователь, подробностей не знаю… что там и как… Так, с бухты-барахты, сказать не могу… Давай-давай, Пьянчужка, урежь перед тем шпингалетом, не видит, что ли, что милиция едет? Нет уважения к форме, правильно говорит полковник… Вышли все! – указал он мне плечом на дверцу, а сам начал процесс выволакивания брюха на свет божий (которого оно, кажется, стыдилось и не желало вылезать).

Сержант запер машину, угрюмо прочапал к зданию и распахнул разболтанную дверь, капитан двумя руками внёс туда свое пузо. За ним, самым последним и крайним, шёл я, думая, что такое барахта бухты?

Пахнуло табачным дымом и казармой (где я был раз в жизни, когда отказывался от военной службы в пользу цивильной, в госпитале санитаром, за что папа Клеменс называл меня «альтернативный немец», а дедушка Людвиг ругал трусом и саботёром).

На черной лестнице – людно и оживленно: кого-то куда-то вели, кто-то дробно бежал по ступеням, кого-то звали:

– Олежка! Олег! Ордера не забудь, захвати, у меня кончились!

На второй площадке в кружок курили какие-то люди в одежде панков, с красными и зелёными хохлатыми гребешками и гремящими браслетами.

– Что, перекур? – спросил у них, отдуваясь после каждой ступени, капитан.