Текст книги "В меняющемся мире"

По-моему, и чета Рейганов, и Джордж Шульц были удивлены тем, что генеральный секретарь ЦК КПСС процитировал Священное Писание. Я человек не религиозный, но мне показалось, что эти слова наилучшим образом выражают «веление времени». Тост был поддержан всеми участниками этого запомнившегося мне ужина.

Рейган и Шульц

Надо сказать, что вклад Джорджа Шульца в отношения между нашими странами был очень существенным. Он относился к президенту в высшей степени лояльно, имел «доступ» к нему в прямом и переносном смысле.

Уже на первой встрече я почувствовал, что Рейган не любит заниматься конкретикой. Мне говорили, что ему клали на стол информации объемом полторы-две, от силы три страницы. Если там оказывалось больше, бумага возвращалась исполнителю. К переговорам ему готовили тезисы, напечатанные крупным шрифтом на карточках. Он их, как правило, использовал, и в дальнейшей беседе в своей аргументации редко выходил за пределы этих тезисов.

Рейган предпочитал беседы общеполитические, помогавшие лучше узнать друг друга. А в рамках делегаций, когда подключались Шульц, Шеварднадзе и другие, переговоры носили сугубо конкретный характер. Наши министры были в этих обсуждениях отнюдь не статистами. Мы знали, что в ходе подготовки к переговорам Шульцу пришлось выдерживать нелегкие бои со сторонниками максимально жесткой линии в отношениях с СССР. Не все эти бои он выигрывал. Но всегда стремился быть конструктивным.

Рейган и Шульц восприняли наш аргумент о том, что нельзя заканчивать встречу на высшем уровне без совместного заявления, ограничиться «параллельными» заявлениями сторон, каждая из которых просто изложила бы свое понимание проблем и путей их решения. Что это означало бы? Представители каждой из сторон, как говорится, «тянули бы одеяло на себя». Поэтому мы настаивали на общем документе, считая, что иначе будет проигрыш: люди просто не поймут, если руководители двух сверхдержав, встретившись после столь длительного перерыва, разъедутся, ограничившись обменом мнениями и односторонними заявлениями.

И хотя согласование формулировок шло очень трудно, в конце концов, после многочасовой работы дипломатов и экспертов удалось написать сильный совместный документ. В нем было много важного – взаимные намерения, касающиеся двусторонних отношений, в частности, обменов в гуманитарной сфере, контактов между молодежью двух стран, возобновления воздушного сообщения.

Но самое главное содержалось в двух констатациях: «Ядерная война недопустима, в ней не может быть победителей. Советский Союз и США не будут стремиться к военному превосходству».

Перед подписанием совместного заявления мы с Рональдом Рейганом пожали друг другу руки, и эта фотография обошла всю мировую печать, которая заговорила о возникновении «духа Женевы».

Потом каждый выступил с короткой речью.

Доверие, сказал я, устанавливается не сразу, это нелегкий процесс. Мы высоко оценили заверения американского президента, что США не стремятся к военному превосходству, и рассчитываем, что эти заверения будут подтверждены делом.

Рейган в свою очередь говорил о том, что политический диалог будет расширяться и вестись на различных уровнях. Сообщил о договоренности обменяться визитами на высшем уровне. Две страны будут развивать двустороннее сотрудничество, продолжат и расширят консультации по региональным проблемам.

Совместное заявление и сам такой контакт на высшем уровне имели колоссальное значение. Рейган – человек с воображением, интуицией – понял: произошло что-то важное, это можно развивать и наращивать.

Такое ощущение было и у нас: появился шанс. Его надо было не упустить. Все наши дискуссии, поездки, размышления подталкивали к действиям. И прежде всего в вопросах сокращения ядерного оружия. Ведь если признается, что ядерная война немыслима и это будет трансформировано в практическую политику, бессмысленными становятся гонка, накопление и совершенствование ядерных вооружений.

Заявление 15 января 1986 года

15 января 1986 года я выступил с заявлением, в котором изложил программу движения к миру без ядерного оружия. Она была конкретной, поэтапной, реалистичной. Все содержавшиеся в ней предложения прошли через «горнило» ответственных ведомств, прежде всего Генерального штаба вооруженных сил. Мы считали, что это открывает путь к прогрессу по всем направлениям переговоров.

На Западе Заявление не отвергли с порога, но мы видели, что в реакции западных лидеров преобладал скептицизм, наши предложения или замалчивались, или объявлялись пропагандой. Президент Рейган как будто забыл о «духе Женевы», возобновил инвективы по адресу «империи зла». Американские корабли появились в Черном море, заходили в наши территориальные воды. Это и потом повторялось, когда возникали перспективы прогресса в наших отношениях – испытывали наше терпение, пока не получили отпор. И главное – на возобновившихся в Женеве переговорах делегаций по ядерным и космическим вооружениям дело стояло на месте, и одновременно в США обсуждались и принимались новые программы наращивания вооружений.

Я много размышлял тогда над этой «странностью»: только что мы вернулись из Женевы, чернила, можно сказать, не просохли в наших подписях под столь многообещающим совместным документом, и вдруг такой откровенный откат от обязательств. Не навалился ли на Рейгана весь американский военно-промышленный комплекс? Не надавили ли на него советчики, решившие, что в Женеве президент «попал под обаяние Горбачева»? Не напугался ли сам Рейган, что слишком далеко пошел в «уступках Советам»?

Идея Рейкьявика. Подготовка к встрече

Летом 1986 года на отдыхе в Крыму, где-то в середине отпуска, ко мне поступило письмо от Рейгана. Как мне показалось, это была попытка создать видимость того, что диалог продолжается, и утопить дело в рутине. Но и ответ, подготовленный нашим Министерством иностранных дел, показался малосодержательным и рутинным.

Я обсудил ситуацию с моим помощником Анатолием Черняевым, который тогда был со мной в Крыму. Мне все больше казалось, что нам пытаются навязать чужую логику действий. Это противоречит всему тому, чему было положено начало в Женеве. А главное – противоречит ожиданиям людей. Рассуждая, я пришел к выводу: надо написать президенту совершенно другое письмо, чтобы он почувствовал мое беспокойство. Женевские переговоры по ядерным вооружениям практически в тупике, они превращаются в ширму, за которой ничего не происходит. Надо как можно скорее встретиться, чтобы обсудить ситуацию и дать новые импульсы. Это можно сделать, скажем, в Англии или Исландии.

Не откладывая, я позвонил Шеварднадзе, потом Громыко, Рыжкову, Лигачеву, высказал свои предложения. Все согласились с моим подходом. Было подготовлено и срочно отправлено письмо президенту США. Прошло какое-то время, и поступил ответ: Рейган согласился на встречу и выбрал Рейкьявик («на равном удалении от обеих наших стран»). Вошли в контакт с правительством Исландии, от которого получили положительный ответ. Последовало сообщение о новом советско-американском саммите, на сей раз в Рейкьявике.

Все произошло неожиданно быстро. Но договориться о встрече – это даже не полдела. Главное – приехать на встречу с предложениями, способными открыть путь к прорыву. И в то же время – буду откровенен – мне не хотелось создавать у Рональда Рейгана иллюзии, что ему остается только класть в карман наши уступки.

Началась работа по подготовке к Рейкьявику. Обсуждали нашу позицию на политбюро, давали задания «пятерке», создали специальную группу по подготовке к Рейкьявику – Шеварднадзе, Чебриков (тогда – председатель Комитета государственной безопасности), Зайков, маршал Ахромеев, Черняев. 8 октября после подробного обсуждения политбюро утвердило директивы советской делегации на переговорах с президентом США.

Главная идея была такая: упростить схему договоренности, предложить сократить на 50 процентов все компоненты триады стратегических вооружений. В том числе мы готовы были пойти на 50-процентное сокращение тяжелых ракет наземного базирования, которые США с самого начала рассматривали как «наиболее дестабилизирующие». Мы были готовы пойти и на нулевой вариант по ракетам средней и меньшей дальности – т. е. на ликвидацию всех ракет этих двух классов в Европе.

Но, само собой разумеется, прекращая гонку наступательных вооружений, мы исходили из того, что не должна начаться гонка вооружений в космосе, в области противоракетной обороны.

Сейчас не все помнят, что встреча в Рейкьявике чуть не сорвалась из-за очередного «шпионского скандала», который спровоцировала американская сторона. А поворот был драматичный.

Кому-то очень не хотелось, чтобы руководители СССР и США встретились и нашли выход из переговорного тупика. Несколько дней в Нью-Йорке, где на сессии Генеральной Ассамблеи ООН находился Шеварднадзе, между ним и Шульцем шли переговоры. Иногда даже казалось, что всё, уперлись в стенку. Но в конце концов развязали этот узел, вышли из положения так, чтобы никто не «потерял лицо».

Саммит в Рейкьявике. Провал или прорыв?

Мы прибыли в Исландию во второй половине дня 10 октября 1986 года. Что видели из окна автомобиля? Никакой растительности, сплошные валуны, камни. Через каждые 30 минут – дождь. Все время ходят тучи: солнце открылось, закрылось, дождь прошел, и его уже нет. Рейкьявик в русском переводе означает что-то вроде «дымного места». Он действительно будто в дыму, в тумане. Однако то, что видится как дым, на самом деле – пары гейзеров.

На другой день состоялась первая встреча. Наверное, наши протокольные службы в чем-то недоработали – исландские хозяева думали, что переговоры будут проходить в предельно узком составе, и выделили для них небольшое здание – Хёфди-хаус – на берегу океана. Я через двадцать лет ездил в Рейкьявик и снова увидел его. Дом симпатичный, но маловат, и нашим делегациям было тесно. Мы с президентом начали разговор в небольшой комнате, другие члены делегации ждали рядом – кто в соседних комнатах, кто в холле, а кто-то даже на лестнице.

В беседе один на один я сказал Рональду Рейгану, что мы оценили его согласие на предложение о встрече. Президент в ответ подчеркнул, что рассматривает нашу встречу не как конечный путь, а как промежуточную станцию на пути в Вашингтон (и я, конечно, помнил, что год назад в Женеве принял его приглашение о визите в США).

Довольно быстро, как только пришло время излагать наши конкретные предложения, мне стало ясно, что Рейгану, хотя он и был вооружен набором карточек с тезисами для беседы, потребуется помощь госсекретаря Шульца. Предложил пригласить наших министров, Рейган охотно согласился, и к нам присоединились Шеварднадзе и Шульц.

Два дня мы с президентом обсуждали наши предложения. Ночью работали эксперты во главе с начальником Генерального штаба маршалом С.Ф. Ахромеевым и советником президента США послом Полем Нитце. О многом удалось договориться – согласовали основную схему 50-процентного сокращения стратегических наступательных вооружений, нулевой вариант по ракетам средней дальности в Европе. Обсуждали всерьез, а не в пропагандистском ключе перспективу мира без ядерного оружия.

Но большую часть времени заняло обсуждение ПРО – противоракетной обороны. Общая договоренность сорвалась потому, что президент Рейган хотел добиться от меня согласия – здесь я цитирую мои слова по записи беседы – «на то, чтобы предоставить США в период глубоких сокращений и ликвидации ядерных вооружений право в течение 10 лет отрабатывать систему противоракетной обороны в космосе, в полном объеме реализовывать программу «стратегической оборонной инициативы» (СОИ), в то время как мы уничтожали бы наступательный ядерный потенциал». Конечно, согласиться на это я не мог.

В СОИ – или, как ее окрестили журналисты, программе «звездных войн» – было много мифического, недостижимого, нереального. Но наши разработки, касающиеся космоса, показывали, что там могли быть и конкретные, представляющие для нас опасность результаты. Поэтому мы так и реагировали. Если бы гонка вооружений была перенесена в космос – а именно такую картину рисовали Рейгану те, кто увлек его идеей глобальной ПРО – это бы опрокинуло все: с таким трудом найденные критерии сопоставления различных систем оружия, компонентов триады на земле, на море и в воздухе, то, что с таким трудом нам удалось сдвинуться с мертвой точки и находить решения.

Я и тогда, и потом часто думал о приверженности Рональда Рейгана этой утопической идее создания глобального противоракетного щита для Америки. Думаю, он был искренен. Вряд ли сам он мыслил ПРО как средство защиты США от ответного удара. В Рейкьявике и потом он говорил мне, что видит в ПРО путь к избавлению мира от ядерного оружия. Я пришел к выводу, что и в своем неприятии этого оружия он тоже был искренен. Это было его личное убеждение. Но полагаться на его слово, на его обещания «поделиться с СССР технологиями ПРО» мы, конечно, не могли. Все это я должен был ему сказать.

До последнего момента мы старались убедить друг друга в правоте своих позиций. Я был с президентом США откровенен:

– Если я вернусь в Москву и скажу, что, несмотря на договоренность о глубоких сокращениях ядерных вооружений, несмотря на наше согласие на 10-летний срок невыхода из договора по ПРО, мы дали Соединенным Штатам право испытывать СОИ в космосе с тем, чтобы к концу этого срока США были бы готовы к развертыванию, то меня назовут дураком, безответственным руководителем.

Рейган стоял на своем:

– Я хочу еще раз попросить вас изменить вашу точку зрения, сделать это как одолжение для меня с тем, чтобы мы могли выйти к людям миротворцами.

Да, Рональд Рейган хотел войти в историю миротворцем. «Очень жаль, что мы расстаемся, не договорившись», – сказал он мне, прощаясь. Но я мог с чистой совестью ответить ему:

– Мне тоже очень жаль, что так произошло. Я хотел договоренности и сделал для нее все, что мог, если не больше.

Через сорок минут – пресс-конференция. Рейган уехал на военную базу в Кефлавик, чтобы лететь домой. Мне сообщили, что Шульц, выступая перед журналистами на военной базе, объявил Рейкьявик провалом.

Конечно, и я мог назвать саммит провалом и, как принято было в таких случаях, возложить всю вину на другую сторону, на США. Но, когда я шел от «Хёфди-хауса» к залу, где была назначена моя пресс-конференция – метров четыреста, я обдумывал произошедшее и меня не покидала мысль: ведь мы же договорились и по стратегическим, и по средним ракетам, это уже новая ситуация, неужто принести все в жертву ради сиюминутного пропагандистского выигрыша? Внутреннее чувство подсказывало – не следует горячиться, надо все осмыслить. Я еще не определился до конца, как оказался в огромном зале пресс-центра, где делегацию ждали около тысячи журналистов. При моем появлении журналисты встали с мест и молча стоят. Этот беспощадный, нередко циничный, даже нахальный мир прессы смотрел на меня молча, из зала исходила тревога. Меня охватило глубокое волнение, может быть, больше… я был потрясен. В лицах этих людей передо мной как бы предстал весь человеческий род, который ждал решения своей судьбы.

В это мгновение ко мне пришло истинное понимание того, что произошло в Рейкьявике и как нам надлежит действовать дальше.

Ключевое значение в моем заявлении на пресс-конференции имела фраза: «При всем драматизме Рейкьявик – это не поражение, это прорыв, мы впервые заглянули за горизонт».

Это убеждение у меня укрепилось в последующие дни и недели. На заседании политбюро 14 октября 1986 года я подробно рассказал коллегам, что произошло. Вот запись, сделанная моим помощником:

«По первому и второму пункту нашей платформы – по стратегическому оружию и РСД – удалось достигнуть понимания. Уже одним этим был приобретен огромный опыт. Мы понимали трудности президента, понимали, что он не свободен в своих решениях. И не делали трагедии из того, что проблема ПРО не позволила Рейкьявику стать полным успехом. Мы считали: пусть президент обдумает все, что произошло, пусть посоветуется с конгрессом. И, может быть, понадобится еще одна попытка, чтобы перешагнуть то, что нас еще разделяет. Мы можем подождать. И не снимаем наших предложений, привезенных в Рейкьявик.

Не надо впадать в отчаяние. Рейкьявик вывел нас на важнейший этап понимания того, где мы находимся. Все увидели, что договоренность возможна. Из Рейкьявика мы сделали вывод, что еще больше возросла необходимость диалога».

На Рейгана действительно давили. Его заявления о стремлении к миру без ядерного оружия, готовность в качестве первого шага пойти на радикальное сокращение стратегического оружия, вывести и ликвидировать «евроракеты» – все это многих и в США, и в Европе испугало. Забила тревогу Маргарет Тэтчер, для которой ядерное оружие было чуть ли не «символом веры». В своей собственной Республиканской партии и среди окружения президента Рейган далеко не у всех встречал понимание. Пошли разговоры о том, что «ничего такого президент не говорил». Нам пришлось опубликовать в печати фрагмент записи беседы:

«Рейган: Я хочу спросить: имеем ли мы в виду – а я думаю, что это было бы очень хорошо, – что к исходу двух пятилетних периодов будут ликвидированы все ядерные взрывные устройства, включая бомбы, средства поля боя, крылатые ракеты, вооружения подводных лодок, средства промежуточной дальности и т. д.?

Горбачев: Да, мы можем так и сказать, перечислить все эти вооружения».

О том, какой «вой» поднялся в США по этому поводу, рассказал Эдуарду Шеварднадзе на встрече в Вене государственный секретарь Шульц.

И переговоры вновь застопорились. Нужен был шаг, который позволил бы их разблокировать, вернуться на путь Женевы и Рейкьявика. После тщательной проработки пришли к выводу, что этому послужит «развязывание» пакета, заявленного в Рейкьявике.

Развязываем «пакет»

Вопрос о пакете – т. е. можно ли пойти на отдельное решение по ракетам средней и меньшей дальности или следует настаивать на необходимости комплексного решения по стратегическим наступательным вооружениям, противоракетной обороне и ракетам средней дальности – обсуждался еще при подготовке позиции для Рейкьявика. Политбюро оставило за мной право принять решение по этому вопросу в зависимости от хода переговоров. Тогда я решил, что надо идти по более жесткому варианту – всё в пакете. Теперь, обсудив вопрос на Политбюро, мы решили этот пакет развязать. Я объявил об этом 1 марта 1987 года в выступлении по телевидению. Подтверждая приверженность СССР делу разоружения, мы выделили проблему средних ракет в Европе из общего контекста ядерных вооружений.

В этом была и военно-политическая, и переговорная логика. Во-первых, непосредственная взаимосвязь существует прежде всего между стратегическими наступательными вооружениями и противоракетной обороной, средние ракеты имеют скорее «вспомогательное» значение. Во-вторых, открывая путь к отдельной договоренности на основе предложенного Рейганом нулевого варианта, мы делали шаг навстречу американскому президенту, облегчали его внутриполитическую позицию.

Договорились, что в Москву приедет Джордж Шульц. Цель – придать динамику переговорам, выработать «формулу» моего визита в Вашингтон. Мы развязали пакет, но это не значило, что вопросы СНВ и ПРО можно отложить в долгий ящик. Хотелось поговорить с госсекретарем и о более широкой повестке дня – как нам с Америкой жить дальше в мире. Шульц казался мне человеком, который готов обсуждать вопросы такого масштаба.

Накануне приезда госсекретаря разразился новый скандал. В американскую печать были вброшены утечки о подслушивающих устройствах в строящемся здании посольства США в Москве. Шум подняли невероятный. Можно было подумать, что американцы – «красные девицы», которые разведку не ведут, агентов не вербуют, никого не подслушивают. Зачем это было раздуто, нам было ясно: отравить атмосферу перед важными переговорами, изменить их содержание, заодно поставить в неловкое положение самого Шульца – дескать, куда он едет, с кем разговаривает.

Два дня Шульц и его делегация вели переговоры с Шеварднадзе, Добрыниным, Ахромеевым. Дело шло туго, кое-какие сдвиги наметились только по средним ракетам, остальные темы «зависли».

Это, конечно, бросило тень и на нашу встречу в Кремле. Я вынужден был сказать госсекретарю, что в наших отношениях по-прежнему наблюдается явный дефицит доверия, который мешает находить решения крупных проблем. Тему «шпиономании» я решил не поднимать. Шульц же, очевидно, имел инструкции обязательно это сделать, хотя бы для проформы. Он стал говорить о «чрезмерном уровне деятельности» нашей разведки, о «несметном количестве» подслушивающих устройств. И тут же – то ли в шутку, то ли всерьез – сказал:

– Я сказал вашему министру, что наши разведслужбы восхищены умением, проявленным вашей разведкой.

– Если это так, – ответил я, – то, может быть, в этой области мы могли бы посотрудничать.

Посмеялись. Но, конечно, нельзя было обойтись шуткой. Поэтому я сказал госсекретарю:

– Я думаю, когда встречаются и беседуют политические деятели, не нужно делать вид, что мы – красные девицы. Мы знаем, зачем было создано ЦРУ и чем оно занимается. Вы ведете разведку против нас, этим занимаемся и мы. Скажу больше: то, что вы много знаете о нас, это даже вносит элемент стабильности. Лучше больше знать друг о друге, чем знать мало. Если мало знать, то не будет необходимой стабильности, необходимого доверия, возникнет элемент риска.

– А теперь, – продолжал я, – скажите мне, что нам делать дальше? Ни у одной из прежних администраций в последние десятилетия не было таких возможностей сотрудничества с СССР в целях улучшения положения, как у вашей. А вы их не используете, и время уходит. Мы предпочли бы договориться уже с нынешней администрацией. Ведь у нас с вами есть определенный диалог, личные отношения, определенная мера понимания друг друга. Мы считаем очень важным создать нормальную атмосферу, в которой стало бы возможным сделать наконец шаг к договоренности. Но каждый раз, когда мы делаем какой-то шаг навстречу вам, вы думаете только о том, как бы осложнить дело, как сорвать намечающуюся договоренность.

Времени остается мало. Либо мы придем к договоренностям по каким-то вопросам в оставшиеся месяцы, либо ничего не будет.

Вот так непросто началась беседа. Несколько часов мы и наши делегации разгребали завалы накопившихся проблем. И далеко не все удалось разгрести. По СНВ положение даже осложнилось – американцы снова уводили разговор в хитросплетения «подуровней» по разным категориям ракет. По этому поводу остро поспорили руководители рейкьявикских рабочих групп – Пол Нитце и маршал Ахромеев. По ПРО – никакого прогресса, несмотря на то, что с самого начала переговоров обе стороны признали, что СНВ и ПРО взаимосвязаны. Был момент, когда мне пришлось сказать:

– Если вы пойдете на развертывание ПРО в космосе, то мы не согласимся даже на 50-процентное сокращение СНВ.

Госсекретарь в конце концов подтвердил, что администрация Рональда Рейгана «привержена цели достижения договоренности по всем трем областям», т. е. ракеты средней дальности, СНВ и ПРО. Думаю, это отражало и его личное стремление. Не знаю, удалось ли бы нам пройти весь путь к Вашингтонскому саммиту, если бы не Джордж Шульц. Хочу отметить и роль Колина Пауэлла, занимавшего тогда пост руководителя аппарата президента США, который подключился к переговорам на заключительном этапе.

Вопросами ядерного разоружения беседа не ограничилась. Содержательным и имевшим позитивные последствия было обсуждение региональных проблем. Я призвал американцев не строить политику на старых стереотипах, на подходах, основанных на фултонской речи Черчилля и доктрине Трумэна. И почувствовал, что этот призыв находит у Шульца отклик.

– Затронутые вами вопросы очень важны, – сказал он, – и я хотел бы их с кем-то у вас обсудить. Действительно, мы видим в мире мощные силы, которые растут, развиваются и не имеют отношения к капитализму или социализму, к СССР и США. Мы ощущаем воздействие этих сил, их влияние на изменение положения в мире. Думаю, из обсуждения этого вопроса мы могли бы извлечь большую пользу… Здесь кроется много потенциальных конфликтов, которые мы должны, по крайней мере, уметь сдерживать, сводить к минимуму ущерб от них. Надо исходить из того, что лучше малая толика профилактики болезни, чем куча лекарств.

– Я всегда подчеркиваю, – ответил я, – что все мы, участники международных отношений, должны искать решение проблем. Но эти решения не будут нашими или вашими. Они могут быть только общими.

Госсекретарь с этим согласился.

В общем, наш диалог вышел далеко за пределы предварительных заготовок с обеих сторон. Впоследствии, встречаясь с Джорджем в Москве, в Калифорнии, в Европе, мы не раз вспоминали об этой беседе. Я почувствовал тогда, что передо мной человек реалистических взглядов, настроенный на серьезную политику.

Тогда мы еще не знали, сколько ухабов придется преодолеть за месяцы, оставшиеся до моего визита в Вашингтон. Вот лишь один пример. Летом мы узнали, что США предлагают «оставить в стороне» вопрос о ракетах средней дальности «Першинг-1А», которые формально принадлежали ФРГ, но имели «приданные» им американские ядерные боеголовки. Дескать, и ракеты старые, и «не наши» они. А ведь ФРГ начиная с середины 50-х годов не раз официально заявляла о своем отказе от ядерного оружия.

Получалась абсурдная ситуация – СССР и США договариваются о ликвидации ракет, но такие же ракеты остаются в Европе, якобы у ФРГ. Пришлось опять обострять разговор: нужен вам договор или нет? В августе канцлер Коль сделал заявление о том, что эти ракеты будут ликвидированы. Это обещание было оформлено отдельно, и оно было выполнено.

Формула моего визита в США и встречи с президентом Рейганом, начинавшим последний год своего второго президентского срока, была согласована: на встрече будет подписан договор по РСД и согласованы ключевые позиции по СНВ и космосу, а также дан импульс переговорам по ограничению ядерных испытаний.