Текст книги "Антропология повседневности"

Трояновский 1997 – Трояновский О. А. Через годы и расстояния. М., 1997.

Тургенев 1989 – Тургенев Н. И. Россия и русские // Русские мемуары. Избранные страницы. 1800–1825. М., 1989.

Турен 1969 – Турен А. Постиндустриальные общества. Париж, 1969.

Турен 1998 – Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии. М., 1998.

Утехин 2004 – Утехин И. Очерки коммунального быта. 2-е изд., доп. М.: ОГИ, 2004.

Февр 1991 – ФеврЛ. Бои за историю. М., 1991.

Феномен идентичности… 2011 – Феномен идентичности в современном гуманитарном знании. К 70-летию академика В. А. Тишкова / Сост. М. Н. Губогло, Н. А. Дубова. М., 2011.

Философские проблемы… 1975 – Философские проблемы адаптации / Под ред. Г. И. Царегородцева. М.: Мысль, 1975.

Фицпатрик 2001 – Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город /Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2001.

Франс 1957 – Франс А. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1957–1960.

Фюрст 2010 – Фюрст Дж. Последнее поколение Сталина: советская послевоенная молодежь и становление зрелого социализма. Нью-Йорк, 2010.

Хрущев 1999 –Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть (Воспоминания в 4 кн.) / Публ. С. Н. Хрущева. М., 1999.

XX столетие… 2003 – XX столетие и исторические судьбы национальных и художественных культур: традиции, обретения, освоения. Материалы Всесоюзной науч. конф. /Под ред. Г. Г. Гамзатова. Махачкала, 2003.

Цявловская 1986 –Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. М.: Искусство, 1986.

Чагин 2007 – Чагин А. И. Русская литература на переломе эпох: основные векторы развития // Русский язык в странах СНГ и Балтии / Под ред. акад. А. П. Деревянко, А. Б. Куделина, член-корр. В. А. Тишкова. 2007.

Чеканова 2001 – Чеканова А. Альбомы милые преданья старины // Родина. 2001. № 12.

Человек и его работа 1967 – Человек и его работа. Социологическое исследование /Под. ред. А. Г. Здравомыслова, В. П. Рожина, В. А. Ядова. М., 1967.

Чудаков 2013 – Чудаков А. П. Ложится мгла на старые ступени. Роман-идиллия. М., 2013.

Чуковский 1994 – Чуковский К. И. Дневник (1930–1969). М., 1994.

Шаламов 1978 – Шаламов В. Колымские рассказы. Лондон, 1978.

Шелест 1995 –Шелест П. Е.…Да не судимы будете. Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС. М., 1995.

Шепилов 1998 – ШепиловД. Т. Воспоминания //Вопросы истории. 1998. № 3–12.

Шефнер 1976 – Шефнер В. Имя для птицы, или Чаепитие на желтой веранде. Л., 1976.

Шлюмбом и др. 2003 – Шлюмбом Ю., Кром М., Зоколл Т. Микроистория: большие вопросы в малом масштабе //Прошлое – крупным планом: современные исследования по микроистории. СПб., 2003.

Энциклопедия афоризмов 2001 – Энциклопедия афоризмов: Россыпи мыслей. М.: ООО «Изд-во ACT», 2001.

Эренбург 1954 – ЭренбургИ. Г. Оттепель //Знамя. 1954. № 5.

Эренбург 1996–2000 – Эренбург И. Люди, годы, жизнь II Эренбург И. Г. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 6. М., 1996; Т. 7, 8. М., 2000.

Этносоциология и этносоциологи 2008 – Этносоциология и этносоциологи. Исследования, поиски, воспоминания / Сост. Н. А. Дубова, Л. В. Остапенко, И. А. Субботина. М., 2008.

Этносоциология… 2009 – Этносоциология в России: научный потенциал в процессе интеграции полиэтнического общества. Материалы между нар. науч. – практич. конф. Казань, 26–28 июня 2008 / Отв. ред. Р. Н. Мусина. Казань, 2009.

Allport – Allport G. W. The use of personal documents in psychological science. № 4. 1942 //

URL: интернет-ссылка http://psi.webzone.ru/st/006700.htm Triandis 1995 – Triandis H. C. Individualism and collectivism. Boulder (Colorado): Westview

Press, 1995. Tumarkin 1994 – Tumarkin Nina.. The living and the Dead. The Rise and the Fall of the Cult of World War II in Russia. New York: Basic Books, 1994.

Часть II
Антропология повседневности времен оттепели и застоя

Раздел VI
Личность. Социализация. Повседневность

Мой друг и сокурсник, коллега и современник Александр Степанович Рудь, блестящий знаток отечественной истории, особенно на ее революционных перекрестках и социополитических зигзагах, жил и работал, творил и создавал образ России во имя познания ее судеб и героев, событий и движений. Он не написал специальной монографии об идентичности России и идентичности ее героев. Не успел. Хотя и раскрыл в своих трудах внутренние пружины исторического процесса и мотивы мобилизационной деятельности многих сынов Отечества, когда, например, писал или выносил исторический вердикт деятельности таких колоритных личностей, как Н. Э. Бауман, П. А. Заломов, А. Н. Матюшенко, Я. М. Свердлов, П. П. Шмидт и др. [Рудь 1984].

На протяжении последних десятилетий накануне заката Советского Союза и на заре нового тысячелетия он активно интересовался проблемами историографии и интериоризации истории своей страны как одной из социокультурных основ социализации поколений, вступающих в осмысленную жизнь. Еще со студенческой поры, опережая многих своих ровесников в деле форсированного социального созревания, он занимал продвинутые позиции в общественной жизни Московского государственного университета. Он хорошо знал, зачем он пришел в эту жизнь. Он постигал «Грамматику жизни» и социокультурные приоритеты и ценности жизни не только сам, но и учил успешной социализации своих сокурсников, коллег и друзей. Обладая блестящей эрудицией, богатым жизненным опытом, художественной одаренностью, он помогал осваивать социальные роли, усваивать ценности культурного наследия императорской России и Советского Союза. Мне, как однокурснику, это все хорошо известно по совместной учебе на историческом факультете МГУ, по комсомольской работе в Комитете комсомола МГУ, по событиям, фактам повседневной жизни, счастливую часть которой мне выпало на долю провести рядом с большим человеком, сохранившим молодость души и преданность комсомольской юности до конца жизни.

Как непостижимо и странно устроен мир, когда мы осознаем истинную масштабность личности, когда человек уходит от нас. Вместе с тем, светлая память о друге, Саше Руде, не смягчая боль и грусть, наделяет верой в то, что пока мы, его друзья, живы, жив и он. Саше, как и многим его ровесникам, повезло со Временем. Он один из ярких представителей молодого поколения того периода советского общества, когда оно (общество) было едва ли не самым ОТКРЫТЫМ обществом в мире. В годы хрущевской оттепели и в первые годы брежневского застоя не деньги, как теперь, не родственник на вершине социальной или политической пирамиды, а только талант и рациональные мотивы приводили амбициозных юношей и девушек из дальних деревень и провинциальных окрестностей России в аудитории Московского государственного университета, одного из лучших в мире. Именно этому поколению, «неоразночинцам» второй половины XX века, детям Открытого общества, занявшим университетские и институтские аудитории на рубеже 1950–1960-х годов, суждено было в лихие 1990-е годы не позволить втянуть страну в окончательный хаос и огульное оплевывание истории и культуры императорской России и Советского Союза. Из более чем полутора сотен студентов исторического факультета МГУ, – курса, на котором учился Саша Рудь, первые 6 докторских диссертаций, в том числе и сам А. С. Рудь, защитили те, кто поступил на истфак из дальних и ближних городов и деревень Советского Союза. Это поколение профессиональных историков, трудами которых была спасена от позора подлинная история России. Не случайно, опомнившись от фрондерства молодости, Е. Евтушенко признавался:

 
Какие б годы не пришли суровые,
Из вас, поля, из вас, леса густые,
К нам будут приходить таланты новые,
И это вечно, как сама Россия.
 

Став профессором, кумиром студенческой молодежи и известным ученым, автором книг, учебных пособий и влиятельных статей, известным лектором-международником, А. С. Рудь вошел в состав интеллектуальной элиты России, заняв среди своих коллег, выдающихся историков, видное место, как по научным заслугам, так и по организационной энергетике в сфере общественно-политической жизни. Наделенный недюжинной духовной и физической силой, ярким исследовательским талантом и даром мыслителя и собеседника, он с чувством глубокого достоинства преодолевал возникающие перед ним трудности объективного и субъективного плана. Так случилось, например, когда он, влиятельный секретарь комитета комсомола МГУ, не организовал помпезную встречу (с хлебом и солью, с девочками в ярких нарядах) одному из крупных комсомольских чинов и тем самым перекрыл себе канал вертикальной карьеры по партийно-административной лестнице, к которой он имел призвание и был предуготован Провидением. Но Саша не дрогнул даже тогда, когда вместо МГУ он оказался преподавателем Историко-архивного института, который по тем временам обладал не самым притягательным магнитом.

Но годы шли. Партийная организация престижного Института народного хозяйства им. Г. В. Плеханова избрала его своим вожаком – секретарем парткома. Став партийным и духовным лидером одного из крупнейших и востребованных институтов Советского Союза, А. С. Рудь одновременно продолжал наращивать обороты профессиональной социализации, совмещая партийно-организационную работу с исследовательской работой, вкус и навыки которой он приобрел в стенах прославленного исторического факультета МГУ. Его докторская диссертация, защищенная в 1984 году и посвященная сложнейшим вопросам «Историографии деятельности большевистской партии в период нового революционного подъема (1910–1914 гг.)», принесла ему не только ученую степень доктора исторических наук, но и стала заметным явлением в научной и общественной жизни страны.

Моя убежденность в сложности историографической темы как объекта и предмета исторического исследования проистекает из впечатлений, которые складываются из ответов абитуриентов, поступающих в последние годы в аспирантуру Института этнологии и антропологии РАН. С уровнем историографической школы МГУ не могут сравниться качество и традиции преподавания историографии как ключевой исторической дисциплины едва ли не всех остальных университетов и вузов России.

В 1960-е годы, в пору студенческих и аспирантских лет, А. С. Рудь читал модные и востребованные в то время лекции о «Международном положении» и вел программу «Международное обозрение». Об этом стоит рассказать подробнее. По инициативе Комитета комсомола в МГУ была создана и успешно действовала Школа молодого лектора. Руководители этой «Школы» на 14 факультетах МГУ стали со временем известными учеными и общественными деятелями. Так, например, Руслан Хасбулатов, руководитель «Школы» на экономическом факультете МГУ, стал впоследствии Председателем Верховного Совета Российской Федерации, доктором экономических наук, профессором, членом-корреспондентом РАН, заведующим кафедрой мировой экономики. Свой двухтомный фолиант «Мировая экономика» (М., 2001) он подарил мне с трогательной надписью: «Михаилу Губогло, моему старому другу, с наилучшими пожеланиями успехов и счастья».

О межнациональной толерантности и солидарности, царивших в начале 1960-х годов в советском обществе, вспоминал академик В. А. Тишков. Позволю себе привести цитату из его книги «Общество в вооруженном конфликте», посвященной «Этнографии Чеченской войны»: «Мой нынешний коллега, профессор Михаил Губогло (тоже из репрессированной семьи гагаузов), был на два курса старше меня и хорошо знал Руслана Хасбулатова по совместной комсомольской работе в МГУ Он также подтвердил мне, что не помнит, чтобы Руслан когда-либо поднимал вопрос о своей национальности или о своем народе».

1964–1965 гг. во время обучения в аспирантуре мы (из моих воспоминаний по магнитофонной записи в кабинете директора ИЭА РАН В. А. Тишкова за рюмочкой чая с Р. И. Хасбулатовым) были в дружеских отношениях. Руслан создал и руководил Школой молодого лектора на экономическом факультете, а я отвечал за всю эту работу по линии вузкома, т. е. был его «начальником». Мы тогда с упоением играли в эти игры, и это был полезный опыт жизненной социализации… [Тишков 20016: 176]

При содействии Школы молодого лектора и по ее рекомендации студенты и аспиранты 14 факультетов МГУ вылетали в различные города и веси Советского Союза. Оплату расходов по командировкам и ответственность за идеологическое качество лекций брало на себя Всесоюзное общество «Знание», которое первоначально имело длинное и неуклюжее название «Всесоюзное Общество по распространению политических и научных знаний».

Лекции А. С. Рудя, в том числе публичные, были информативными и щедрыми по содержанию, интересными и увлекательными по форме. Вместе с друзьями-однокурсниками М. Н. Губогло, В. П. Цимбалом и А. Т. Фомичевым Саша готовился к этим лекциям очень тщательно. Во-первых, он прослушивал знаменитые в 1960–1970-е годы методологически установочные лекции Г. М. Свердлова, П. Н. Ни Ли, ответственных работников ЦК КПСС, работников Правительства СССР и общепризнанных знаменитостей, во-вторых, прорабатывал полуметровые стопки ежедневных сообщений ТАСС, так называемых в обиходе «красных», «синих», «желтых» и «белых тетрадей», штудировал материалы, помещенные в малодоступном журнале «Атлас», предназначавшемся для партийных работников, рангом не ниже первых секретарей райкомов КПСС, и, наконец, брал с собой в дорогу несколько свежих номеров популярного в те годы еженедельника «За рубежом». Менее востребованными для лекторской практики были популярные журналы «Международная жизнь», «Политическое самообразование», «Агитатор», в которых, однако, запаздывали комментарии и анализ текущего момента.

Тщательная подготовка была обязательной особенно во время публичных лекций, на которые часто ходили пенсионеры. Заплатив кровные 20 копеек за входной билет и наслушавшись по ночам запрещенных радиопередач «Голоса Америки», «Свободы» и других так называемых «злобных голосов», слушатели считали себя вправе задавать столичному лектору каверзные вопросы, ответов на которые, как правило, не было в открытых СМИ за некоторым исключением, как, например, на страницах объемистой газеты «За рубежом» и полузакрытого журнала «Атлас». На публичных лекциях могли, например, спросить: «За что Н. С. Хрущев присвоил первому президенту Алжирской Народной Демократической Республики Бен Белле звание „Героя Советского Союза“», «Надо ли по указанию Н. С. Хрущева обязательно сеять кукурузу на Кольском полуострове или за Полярным кругом?», или «За что Хрущев освободил с должности Министра сельского хозяйства СССР В. В. Мацкевича?».

Вместе и порознь мы, участники Школы молодого лектора, внештатные лекторы общества «Знание», вылетали к шахтерам Донбасса и целинникам Казахстана, рыбакам Дальнего Востока и строителям БАМа, на Братскую и на строительство Красноярской ГЭС, в геологические партии Нарьян-Мара и Уренгоя.

За каждую лекцию, прочитанную по путевке общества «Знание», платили (за счет колхоза, совхоза или государственного учреждения) по 6 рублей 50 копеек. В 1960-е годы это были вполне реальные деньги: бутылка «Столичной» стоила 3 рубля 12 копеек, а килограмм вкуснейшей ветчинно-рубленой колбасы (без сои и прочих нынешних добавок и приправ) стоил 2 рубля 20 копеек. Таким образом, от гонорара только за одну лекцию оставалось еще на хлеб, на мороженое впридачу и на какой-либо прохладительный напиток. В день неутомимый Саша успевал читать по 3–4 лекции.

После возвращения из каждой более или менее удачной поездки, а точнее после посещения кассы в бухгалтерии Общества «Знание», что находилась в самом центре Москвы, на втором этаже Политехнического музея, Саша собирал друзей на так называемые «мальчишники». Излюбленным местом этих встреч была шашлычная «Казбек», что на улице Герцена, рядом с кинотеатром повторного фильма, напротив многоэтажного здания АПН. Инновация института «мальчишников» стала доброй традицией уже в послеуниверситетские годы, когда надо было всласть, без жен и без детей, поговорить по-мужски о серьезных вещах, в том числе о политике, о мире и о положении вещей в природе. Одновременно на таких встречах в неформальной обстановке обсуждались отчеты по командировке, впечатления и опыт, полученные в ходе путешествий по городам и регионам во всех концах Советского Союза. Не обходилось и без взаимной психотерапии, без обсуждения многообразных сторон советской повседневной жизни. Мужчины все-таки сидели. Друзьям не занимать было маскулинности. Как-никак Саша был чемпионом Оренбургского военного округа по классической борьбе, Толя Фомичев играл за сборную исторического факультета. Команда неоднократно завоевывала первые места среди футбольных команд остальных факультетов МГУ Виталий Цимбал перед поступлением в университет служил в десантных войсках.

Психотерапевтический эффект «мальчишников» состоял еще и в том, что в дискурсе обсуждаемых тем обеспечивалась теоретическая и практическая взаимосвязь формирования личностной идентичности каждого из нас с непростыми вызовами окружающего мира, переменчивым состоянием общества и среды обитания. Историки по образованию, пропагандисты по лекторской деятельности, наблюдатели повседневной жизни, мы стремились на этих «мальчишниках» объяснить и уяснить то психологическое и социальное состояние общества, в котором жили и дружили. Интернализация взаимного социетального «полевого» опыта, взаимное обогащение составляло важную составную часть таких полупраздничных и полубудничных посиделок. «Мальчишники» таким образом служили дополнительным фактором социализации и адаптации бывших провинциалов в столичную среду, в ткань советского общества. Интериоризация общественно-политического опыта способствовала формированию социально-культурной и государственно-гражданской идентичности каждого из Сашиных друзей.

Саша любил жизнь во многих ее проявлениях. Он умел интересно жить, творить и добиваться успехов в каждой из ее сфер: трудовой и общественно-политической, научной и культурной, спортивной и бытовой.

Родившись на границе Европы и Азии, Саша гордился своими именитыми земляками. Он хорошо знал творчество В. Н. Татищева и восхищался его «Историей Российской», а также разработанной великим историком рекомендацией по «Сочинению истории и географии», содержащей около 200 вопросов, касающихся истории, географии, этнографии и языка. В характере А. С. Рудя было немало евразийских черт, совмещающих в нем европейский смысл рационализма и рассудочности и радости восточной сказочной поэтики «Тысячи и одной ночи». Саша родился на земле, над которой свежий морской ветер с европейской стороны соседствовал и смешивался со знойным дыханием азиатских пустынь. Не от того ли и в нем самом одновременно кипело с одной стороны стремление постичь рациональные смыслы жизни, увидеть ее красоту через пелену повседневности, а с другой стороны, не кончалось желание трепетно преклоняться перед «горячей плотью жизни».

Узнав однажды, что В. С. Черномырдин оказал мне поддержку в издании моей книги: «Может ли двуглавый орел летать с одним рылом? Размышления о законотворчестве в сфере этногосударственных отношений», (М., 2000), Саша с гордостью говорил, что он считает себя земляком Черномырдина, так как родился в с. Днепровка Буртинского района Оренбургской области, совсем недалеко от деревни Черный Отрог Гавриловского района Чкаловской области, в которой родился В. С. Черномырдин.

Буйная энергия А. С. Рудя, его неприятие одиночества и светлая жизнерадостность постоянно радовали и вдохновляли его друзей, но, похоже, не всегда были правильно поняты некоторыми коллегами по работе. Так, например, вспоминая бывшего ректора Историко-архивного института, Николая Прокофьевича Красавченко, первый проректор Российского государственного гуманитарного университета В. В. Минаев в пространной статье, опубликованной в 2007 году, писал о том, что всемогущественный ректор «выдвигал и оппозиционно настроенных к нему людей, весьма придирчиво контролировал близких, а уж покритиковать на собрании предпочитал именно ближайших сотрудников». В качестве примера неоднозначного отношения Н. П. Красавченко к своим подчиненным приводился пример его взаимоотношений с А. С. Рудем. «Помню – писал В. В. Минаев, – что больше других доставалось до сих пор преданному его памяти ученику, давно уже профессору и доктору наук, рассудительному и одновременно бесшабашному Александру Степановичу Рудю» [Минаев 2007].

Еще со студенческих лет, прослужив перед этим в армии, вступив раньше многих своих однокурсников в члены КПСС, Саша Рудь действительно отличался богатым внутренним пространством и философской рассудительностью. Он, действительно, был решительным, способным на Поступок, но, насколько я понимаю, никогда не был бесшабашным. Скорее напротив – чрезвычайно социально взвешенным и эмоционально чувствительным и рассудительным, но не бесшабашным.

Саша пришел в этот мир скорее для того, чтобы серьезно наводить порядок и стабильность, а не для бесшабашного расстройства вещей и отношений. Не случайно, решив жениться, мы с моей невестой Таней Майоровой, хотя и были не в меру юными и наивными, пригласили Сашу с его милейшей супругой Татьяной Дмитриевной быть свидетелями на официальном заключении брака, в качестве гаранта серьезности наших намерений. Сорок пять лет нашей семейной жизни стали брэндом, подтверждением прочности Сашиной гарантии.

Октябрь 1966 г. На снимке справа налево: А. Т. Фомичев, А. С. Рудь, М. Н. Губогло, Т. И. Губогло, Ламм Ванда, Т. Д. Рудь, Л. Фомичева, К. Я. Иванова, И. Кармазина. Из архива М. И. Губогло

Не исключено, что когда А. С. Рудь преподавал в Историко-архивном институте, за ним по свежим следам тянулся шлейф его гражданского поступка, когда он, презирая подхалимаж, не выказал должного верноподданнического почтения высокому гостю, одному из секретарей ЦК ВЛКСМ, прибывшему без предупреждения с визитом в комитет комсомола МГУ.

Что же касается автора воспоминаний, запомнившего бесшабашность в характере Саши, то о весомости этого суждения можно, в частности, судить по тому, что он именно обозначил в характере своего учителя Н. П. Красавченко.

Ходили слухи, – вспоминал легенды о своем учителе В. В. Минаев, – что он разъезжал по Москве в сопровождении кавалькады автомобилей и с сиреной. Сирену эту будто бы услышал кто-то из членов Политбюро, спросил: «Кто это едет?», получив ответ, что «это секретарь комсомола Кравченко», приказал: «Снять сирену!» Будто бы Николай Прокофьевич любил бросать в провинившихся графином, а женщин назначал на должность только через постель [Минаев 2007][15]15
  http://www.nivestnik.ru/2007_l/017.shtm


[Закрыть].

У нас с А. С. Рудем не совпадали профессиональные интересы. Он был историком по призванию, я же служил этнографии и тюркологии. Однако сходство линий нашей социализации, типологическое единство пройденного пути из провинции в большую науку, братство, обретенное в горниле университетской обыденной жизни, в значительной мере предопределили одно из направлений моих профессиональных интересов.

И здесь, в этой статье, я беру на себя смелость коротко, реферативно рассказать об этом направлении, чтобы там, на небесах, Саша знал, что ему и нашей дружбе, нашей совместной учебной и комсомольской работе, встречам и общениям в повседневной жизни, я обязан тем, что кое-что удалось сделать в познании себя и своих современников.

Н. Ф. Красавченко. Минаев В. В. 2007

Июнь 1978. Н. П. Красавченко вручает дипломы выпускникам МГИАИ. Минаев В. В. 2007

Н. П. Красавченко на первомайской демонстрации. Справа от него: А. Б. Безбородов, О. Ю. Шамаева, Г. С. Акимова, Е. М. Бурова, А. С. Рудь. Минаев В. В. 2007

Зная Сашу и будучи увлеченным его творчеством, я знаю, о чем пишу, и не сомневаюсь, что ему интересны будут мои воспоминания и соображения о формировании проблематики и границ предметной области идентологии, так как эта научная тропа вполне уместно пролегает рядом с тематикой одной из его популярных книг, посвященных характеристике идентичности героев русской революции 1905–1907 гг. Его книга, написанная около трех десятилетий тому назад и опубликованная в 1984 г., была посвящена анализу факторов и условий, в которых складывалась социетальная идентичность и протекала революционная деятельность таких ярких фигур отечественного революционного движения, как П. П. Шмидт, Н. Э. Бауман, А. Н. Матюшенко, Я. М. Свердлов, П. А. Заломов [Рудь 1984].

Характеристику героев и роли, которую они сыграли в истории Императорской России, вполне можно счесть за первые опыты в области отечественной идентологии, которой суждено было заявить о себе и набирать силу на рубеже XX и XXI веков.