Текст книги "Антропология повседневности"

Что касается непосредственно России и ее регионов и народов, то корни этой социальной, а порой и немало политизированной проблемы, как показывает опыт, залегают в смутном времени последнего десятилетия прошлого века. Иными словами, рубеж тысячелетий стал венцом (или вершиной) века «этнического возрождения», а проще говоря, века повышенного градуса этнического самосознания. При этом, надо подчеркнуть, что наряду с этнической дали о себе знать и другие идентичности, выражающие в конечном счете совокупное достоинство человека: гражданская, региональная, политическая, тендерная, имущественная.

Весной 1997 г. в 16 столицах РФ в ходе российско-американского крупномасштабного этносоциологического обследования молодежного поколения по проекту «Этносоциологические представления молодежи. Формирование и функционирование» (авторы – Джерри Хафф, Сьюзен Лейманн, при участии М. Н. Губогло) было опрошено 14 139 человек. По сути, это был референдум по вопросу об идентификации.

Не вдаваясь в детали опроса на примере каждой из 16 столиц, обратим внимание на две тенденции, характеризующие «пожар в умах», о котором писал накануне В. А. Тишков, и основанные на анализе совокупных итогов этого опроса. Квалифицируя в формате самооценок состояние своих идентичностей, представители титульной и русской молодежи на первое место по сумме ответов поставили региональную идентичность, осознавая для себя, прежде всего, «значимым» и «очень значимым» принадлежность к республике проживания, в том числе 91 % титульных и 70 % русских.

На втором месте в ответах на вопрос «В какой степени для Вас значима Ваша принадлежность» оказалась принадлежность к Российскому государству. Урожай голосов составил 75 % у титульной и 87 % у русской молодежи.

Таким образом, по двум идентичностям, занявшим первое место по степени их значимости, в конце 1997 г. наметился определенный раскол между титульной и русской молодежью. Для первой почти поголовно приоритетной была региональная, для второй – общероссийская. Разница в первом случае почти на 20 %, а во втором – на 12 % хоть и не большая, но не заметить ее нельзя.

Принципиальное значение этносоциологических данных состояло не в том, что были обнаружены незначительные различия, а в том, что подавляющее большинство столичной молодежи, как впрочем и всего взрослого населения, считало себя одновременно и представителями своей национальности, и своей республики проживания, и россиянами. В этом отношении татары Татарстана, считающие себя татарстанцами и россиянами, мало чем отличались от фламандцев, считающих себя бельгийцами, от каталонцев и басков, считающих себя испанцами.

Значимость имущественной идентичности, как выражение психологического обоснования значимости «быть богатым», практически в середине первого постсоветского десятилетия выдвинулась на 3-е место после региональной и общероссийской. Ею в равной мере оказались «заражены» 76 % титульной и 79 % русской молодежи. Это был действительно «пожар в умах» и тех и других, учитывая, что института частной собственности не существовало до этого без малого 9 десятилетий, если условно вести отсчет с Октябрьской революции 1917 года, отвергнувшей эту самую частную собственность как институт «презренного» буржуазного строя.

Первой тройке идентичностей – региональной, общероссийской (гражданской) и имущественной – заметно уступила по интенсивности проявления этническая. «Значимой» и «очень значимой» ее для себя признали 67 % титульной и несколько меньше – 55 % русской молодежи. Трудно переоценить социальную значимость полученных данных, характеризующих сдвиг от прошлого. Они означали более ярко выраженную приверженность молодежи по сравнению с представителями взрослого населения республик к инновационным в первом постсоветском десятилетии ценностям – региональной, гражданской и имущественной системе ценностей, в отличие от своей этнической и религиозной принадлежности.

Значимость религиозной принадлежности, занявшей последнее место среди 5 идентичностей, составляла по итогам той же выборки 46 % для титульной и 36 % для русской молодежи. Впрочем, для населения Советского Союза, в том числе для родителей столичной молодежи, воспитанной в духе атеизма, контингенты молодежи, составившие более двух пятых для титульной и более трети для русской молодежи, также выражали вспыхнувший «пожар в умах». По сути, это был революционный сдвиг от атеизма к религиозности.

Итак, оказалось, что в России, как и во многих других странах мира, чувство самобытности, приверженности и принадлежности к ценностям своего народа имеет большое значение для человека. Однако каждый человек, оказывается, может при этом идентифицировать себя со многими другими группами и сообществами. Понимание мирного сосуществования и взаимодополнения различных идентичностей стало важным показателем национального строительства в деле закрепления некоторых ценностей прежнего советского народа в нынешней российской нации [Тишков 2003; Абдулатипов 2005; Губогло 2003].

Сохранение самобытности народов и одновременно интеграция в едином гражданском обществе не исключают друг друга, а позволяют налаживать траекторию развития путем совмещения двух тенденций – сохранение многообразия при укреплении единства.

В ряде случаев, как показали этносоциологические исследования, преодоление дефицита самобытности способствует освобождению от комплекса социальной неполноценности.

Для пущей выразительности повторим приведенные данные в виде наглядной таблицы.

Таблица 1. «Значимы» и «очень значимы» идентичности (в % по итогам опроса молодежи в 16 столицах РФ)[27]27
  Опрос молодежи был проведен в городах: Владикавказ, Йошкар-Ола, Ижевск, Казань, Кызыл, Майкоп, Махачкала, Нальчик, Петрозаводск, Саранск, Сыктывкар, Улан-Удэ, Уфа, Чебоксары, Элиста, Якутск.


[Закрыть]

Но если имущественная идентичность нашла себе точку опоры в гедонизме и стремлении быть богатым, тендерная – в продвижении прекрасной половины в бизнес, политику и в другие менее доступные в прошлом сферы, региональная – в расширенное участие в разного рода неправительственных объединениях, в т. ч. на основе совместного проживания, этническая идентичность, естественно, в поисках опорных точек обратилась к культурному наследию.

Этническая идентичность как социально-психологическая категория не могла существовать, жить самоедством. Ей нужна была объективная, «материализованная» подпитка.

Еще одним немаловажным фактором интеллектуального и практического интереса к культурному наследию народов можно считать иммиграцию и гастарбайтерство, принявшие массовый характер в постсоветский период, особенно в Московском мегаполисе, в Санкт-Петербурге и в некоторых районах Российской Федерации.

Удельный вес русского населения в Москве сократился в 2002 г. по сравнению с 1989 г. с 98,7 % до 84,8 %. Половина населения Торонто, 40 % жителей Москвы, значительная часть чернокожего населения Вашингтона родилась за пределами этих городов.

Москвичи сами не метут улицы, газоны и дворы. Эту работу выполняют гастарбайтеры. Но когда к мужчинам-гастарбайтерам «подтягиваются» их жены, сестры и дети, у москвичей вместе с дискомфортом возникает защитное чувство ностальгии по своему культурному наследию, стремление восстановить в памяти и хорошо знать историю и культуру своего народа, своего города, своих генетических корней.

Вместе с тем стремление сохранить свою культуру проявляют и гастарбайтеры, или мигранты, выбравшие новое местожительство своей новой средой обитания.

Иными словами, возникают две встречные тенденции, подпитывающие востребованность интереса к культурному наследию. В то время, как представители миноритарного сообщества, оказавшиеся в иноэтническом окружении, пытаются предпринимать усилия к сохранению своей самобытности, представители мажоритарного большинства обеспокоены как угрозами, исходящими от наплыва иммигрантов, так и наплывами, подобными пунами, несущими в себе нивелирующие заряды вестернизации не самой лучшей пробы.

Десятки национально-культурных объединений, созданных в Москве и в других городах России, призваны помочь гастарбайтерам и осевшим мигрантам сохранить свое культурное наследие. Книги на армянском языке, присланные из Еревана и других городов мира в библиотеку, созданную армянской общиной в Якутске, пользуются широким спросом у представителей этой национальности.

Наряду с ростом самосознания и динамичным изменением этнического состава среды обитания в зарождении серьезного интереса к культурному наследию катализирующую роль, видимо, сыграл фактор образования. Хотя преобладающим в данном случае выступало не столько его качество, а сам факт его наличия: образования не как ценности, а как товара. Численность лиц в возрасте 15 лет и старше, имеющих полное и неполное высшее образование, увеличилась в России с 1989 по 2002 г. с 14,7 млн до 23,1 млн человек, а их доля возросла соответственно с 13 % до 19 % (расчеты произведены по источнику: Сводные итоги Всероссийской переписи населения 2002 года. Т. 14. М, 2005. С. 83).

Этносоциологическое исследование, проведенное в 2002 году, параллельно с проведением переписи населения России, показало, что после падения престижа и востребованности образования в мятежном закатном десятилетии XX в. в начале первого десятилетия XXI в. вновь началось повышение значимости образовательного фактора. Отвечая на вопрос: «Какой должна быть Россия, чтобы ее считали великой державой?», почти две трети взрослого населения тюркоязычных башкир и татар, финноугороязычных марийцев и удмуртов указали фактор образования. Второе место заняли наука и технологии, за который отдали свои голоса половина татар и башкир и без малого половина марийцев и удмуртов (табл. 2).

Из этих данных следует, что мотивом сохранения и приумножения культурного наследия и нарастающего интереса к нему, вероятно, можно считать высокий уровень образования и развития науки.

Основа самобытности – это, конечно, совокупность институтов и элементов традиционной и профессиональной культуры, обеспечивающих групповую идентичность и самосохранение на различных этапах существования группы или сообщества.

Таблица 2. Какой должна быть Россия, чтобы ее считали великой державой (по итогам опроса 2002 г., в %)[28]28
  [Губогло2003: 314].


[Закрыть]

Экономический кризис и катастрофическая неразбериха первого постсоветского десятилетия обострила противоречия между экономической политикой государства, направленной на содействие процветанию страны за счет добывающих отраслей промышленности и декларируемой готовностью охранять и защищать культурное наследие и самобытность народов, среда обитания которых, в частности, богата нефтью, газом, золотом и другими полезными ископаемыми. Вероятно, по этой причине население регионов, где нет полезных ископаемых, несколько спокойнее относится к угрозам, связанным с утратой национальных традиций и самобытной культуры, так как у них не возникает чувство обманутости, когда его природные ресурсы не вполне законно «приватизируются» государством или иноплеменными предпринимателями.

Так, например, в ходе российско-американского этносоциологического исследования, проведенного в одном из крупнейших регионов Республики Молдова в 1996 г. по проекту «Электрокардиограмма (ЭКГ) выживания. Этнорегиональный аспект», было выявлено, что в сфере культуры в наборе ценностей из 7 наименований наиболее опасными угрозами в представлениях взрослого населения выступают (в порядке убывания) эпидемии, кризис семейных отношений, американизация, застой в развитии науки и культуры и утрата национальных традиций и самобытной культуры. При этом в совокупном плане не было выявлено принципиальной разницы между горожанами и сельчанами, между женщинами и мужчинами.

Вполне закономерно, что представители старшего поколения в возрасте 60 лет и старше почти в два раза чаще, чем молодые люди в возрасте 25–29 лет, представляли себе утрату национальных традиций и самобытности наиболее опасной угрозой в современной Республике Молдова.

Вопреки ожиданиям, озабоченность этой угрозой с меньшей силой проявлялась среди малообразованной части населения, чем среди лиц, имеющих высшее и незаконченное высшее образование.

Весной 2006 г., через 12 лет после принятия парламентом Республики Молдова закона «Об особом правовом статусе Гагаузии», ставшего правовой основой государственности гагаузов, только 15,6 % гагаузов были уверены в том, что для улучшения социального самочувствия граждан необходимо специально «проявлять заботу о культурном наследии». И хотя эта группа лиц вдвое превышала аналогично настроенную группу русского населения, тем не менее эта ценностная установка у гагаузского населения занимала по урожаю голосов 6 место после воспитания толерантности, повышения образовательного уровня, улучшения нравственности, укрепления солидарности народов Молдовы, ограничения влияния западной массовой культуры.

Вместе с тем (совокупная) суммарная озабоченность о культурном наследии как основе самобытности с учетом различных мер, в том числе с мерами по ограничению дурного влияния западной массовой культуры, по увеличению государственной поддержки в сохранении духовных ценностей, по усилению религиозного воспитания, составляла по сумме голосов 66,2 %. Иными словами, каждые двое из троих взрослых гагаузов видели в культурном наследии и самобытности основу улучшения социального самочувствия граждан.

Озабоченность состоянием культурного наследия и сохранением самобытности вполне корреспондировала в 1990-е годы с нарастанием конфликтогенности в атмосфере межэтнических отношений. В ходе этносоциологических опросов политических и творческих элит, проведенных ЦИМО ИЭА РАН весной 1996 года, выявилось, что более половины опрошенных в четырех городах России – Краснодаре, Майкопе, Омске и Уфе – назвали четыре группы причин. В первой группе с интервалом от 51,6 до 58,6 % были указаны безнаказанность идейных вдохновителей и организаторов межнациональных конфликтов. Во второй (с интервалом значений от 41,1 до 46,1 %) были названы следующие факторы с последовательно убывающими значениями: разжигание национализма организованной преступностью, расстроенную экономику с низким уровнем жизни, реальную или воображаемую угрозу потери национальной самобытности. В третьей и четвертой группе в качестве конфликтогенных факторов, действующих слабее, чем в первых двух, фигурировали события прошлой истории: геноцид, завоевание, угнетение, несоблюдение прав народов на самоопределение, произвольность и несправедливость установления границ многих союзных и автономных республик бывшего Союза.

И, наконец, в четвертой группе причин со слабо выраженными показателями в интервале от 18,7–19,3 % были названы: отсутствие традиций покаяния за прошлые преступления, недостаточность информации о причинах конфликтов, приоритет общественных и государственных интересов над интересами личности [Губогло 2003: 577–578].

В ряду гражданских, экономических, социальных и политических прав культурные права по части обеспечения их надежной законодательной основой меньше всего привлекают внимание общественности. Едва ли не первым документом стала резолюция по культурным правам «О поощрении общедоступности культурных прав и уважения к различным самобытным культурам», принятая Комиссией по правам человека в 2002 году, через полвека после принятия Всеобщей декларации прав человека.

Спорным, не до конца решенным, продолжает оставаться вопрос о правовой основе защиты самобытности. Каждый человек самой природой создан неповторимым индивидом. Однако к своей физической и ментальной самобытности он добавляет самобытность, имеющую групповой характер. Без приобщения к культурному наследию своего народа отдельный человек не может быть самобытным. Вряд ли вне группы, в том числе вне этнического сообщества, он может приобрести групповую или этническую идентичность. Следовательно, говоря юридическим языком, правом на защиту самобытности может обладать не индивидуальная, а групповая социокультурная общность. При этом важнейшей характеристикой групповой самобытности выступает способность группы совмещать преемственность и способность к переменам.

Движение за сохранение самобытности не лишено благородства и справедливости. Вместе с тем радикализация борьбы – это палка о двух концах. Из практики этносоциологических и этнополитических исследований, особенно по изучению факторов и практик этнической мобилизации, известно, что феномен самобытности легко политизируется политическими элитами как в позитивных, так и в негативных целях, в том числе для решения узкокорпоративных политических и экономических задач.

Парадокс диаспоральной политики России, отраженной в статьях и положениях Закона «О государственной политике Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом» и в ряде других директивных документов, заключается в том, что, будучи разработанным в духе и русле этнической политики, в нем более отчетливо, чем в ряде других документов и законов, сделан упор на проэтнический курс внутренней и внешней политики России на заре нового тысячелетия. Это проявляется не только в намерении придать правовую основу туманному термину «самобытность», не имеющему юридической силы из-за размытости и нечеткости его этимологической основы, но и в содержательной конкретизации феномена культурного наследия – ив проявлении заботы о его сохранении и развитии, как основы самобытности.

В самом деле, согласно закону, органам государственной власти Российской Федерации вменяется в обязанность, во-первых, «в целях содействия соотечественникам в сохранении и развитии ими своего культурного наследия оказывать помощь культурным центрам, культурно-просветительским организациям, библиотекам, архивам, музеям, театрам, музыкальным и хореографическим ансамблям, художественным студиям и другим профессиональным и любительским творческим коллективам соотечественников; во-вторых, способствовать изучению культурного наследия соотечественников; в-третьих, содействовать всем видам культурного обмена между Российской Федерацией и соотечественниками; в-четвертых, способствовать сохранению соотечественниками знания родных языков национальностей Российской Федерации, созданию условий для их изучения и употребления для обучения и получения информации на этих языках в соответствии с международными договорами Российской Федерации, законодательством Российской Федерации с учетом законодательства иностранных государств; в-пятых, содействовать получению соотечественниками общего образования на родных языках национальностей Российской Федерации, включая изучение российской истории и российского культурного наследия; в-шестых, осуществлять меры по подготовке преподавателей, разработке при участии специалистов-соотечественников учебников, программ и учебно-методических пособий с учетом особенностей организации образовательного процесса в государствах, входивших в состав СССР, и снабжению такими учебниками, программами и пособиями соотечественников, по оказанию помощи в создании и официальном признании учебных заведений, открытии филиалов российских высших учебных заведений с обучением на родных языках, признании эквивалентности дипломов, выдаваемых этими учебными заведениями.

Выходит, что указанные в законе и диаспоральной политике векторы оказания помощи соотечественникам составляют, в конечном счете, такую равнодействующую, которая бьет в одну точку: она призвана содействовать сохранению и поддержанию общего культурного наследия исторической родины и оторвавшихся от нее соотечественников, которое и составляет, по мысли законодателя, самобытность.

Тенденция к сохранению самобытности проявляется в ряде стран мира и получает, в частности, конкретное воплощение в практике проведения местных, региональных, общегосударственных и всемирных конгрессов. Драматургия конгрессов формируется в программах встречи соэтников и соотечественников. Особенно выразительна в этом отношении доктриальная эволюция конгрессов, состоящая в смещении их программатики от узкой встречи соэтников к более широкой – к встрече соотечественников.

Идентичность тех и других, в конечном счете, основывается на самосознании. При этом объективные критерии самоотождествления в качестве соотечественника предстают более размытыми, чем индикаторы этничности и этнической идентификации.

С одной стороны, согласно закону, считаются соотечественниками «лица, родившиеся в одном государстве, проживающие либо проживавшие в нем и обладающие признаками общности языка, религии, культурного наследия, традиций и обычаев, а также потомки указанных лиц по прямой нисходящей линии». С другой стороны,

…соотечественники за рубежом подразумеваются – граждане Российской Федерации, постоянно проживающие за пределами Российской Федерации, лица, состоявшие в гражданстве СССР, проживающие в государствах, входивших в состав СССР, получившие гражданство этих государств или ставшие лицами без гражданства; выходцы (эмигранты) из Российского государства, Российской республики, РСФСР, СССР и Российской Федерации, имевшие соответствующую гражданскую принадлежность и ставшие гражданами иностранного государства либо имеющие вид на жительство или ставшие лицами без гражданства; потомки лиц, принадлежащих к вышеуказанным группам, за исключением потомков лиц титульных наций иностранных государств[29]29
  http://hghltd. yandex.net/yandbtm?url=http%3A%2F%2Fkro-krim.narod.ra%2FZAKO


[Закрыть].

Объединение усилий соэтников и соотечественников в деле сохранения и развития культурного наследия народов занимает важное место в нынешнем стратегическом развитии Российской Федерации, Казахстана, Республики Молдова и ряда других государств. Так, например, Государственная политика Российской Федерации в отношении соотечественников выступает составной частью внутренней и внешней политики Российской Федерации и состоит из совокупности правовых, дипломатических, социальных, экономических, информационных, образовательных, организационных и иных мер, осуществляемых президентом Российской Федерации, органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов Российской Федерации в соответствии с Конституцией Российской Федерации, международными договорами Российской Федерации, законодательством Российской Федерации для претворения в жизнь принципов и целей, установленных Федеральным законом.

При этом цели государственной политики Российской Федерации в отношении народов России и соотечественников заключаются в оказании государственной поддержки и помощи в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права, международными договорами Российской Федерации, законодательством Российской Федерации, а также с учетом законодательства иностранных государств в реализации и обеспечении прав и свобод человека и гражданина, в том числе права на самобытность.

Реализация мер по поддержанию самобытной культуры народов этнического материка и этнической диаспоры означает признание государством принципа культурной «самобытности народов и наличие благоприятных условий для ее существования; люди должны обладать свободой выражения своей идентичности, не подвергаясь дискриминации в других областях жизни. Говоря кратко, культурная свобода – это одно из прав человека и важная сторона человеческого развития в целом, следовательно, заслуживает внимания и заботы со стороны государства». Итак, восприятие культурного наследия как гаранта самобытности вместе с пониманием того, что культурные права не менее важны, чем социальные, экономические и политические, может служить основанием для разработки и реализации политики самобытности и культурного многообразия в соответствии с основополагающими принципами человеческого развития и условиями свободного самовыражения в современном многообразном мире.