Текст книги "Гардар. Книга четвертая"

Глава 37

Давно я не терял сознание и не проваливался в темноту беспамятства.

Сначала вокруг нет ничего. Совсем ничего, ты даже не осознаёшь себя. Затем первая мысль, которая приходит тебе на самом краю забытья – понимание того, что ты существуешь и ты человек. Мысль ширится, тянется к прошлому, пронзает границу беспамятства, возвращаются первые воспоминания. К примеру, как тебя зовут, кто ты. И тут же приходит боль – в этот момент сразу же жалеешь, что пришёл в себя. Но одновременно приходит и воспоминание о том, что если есть боль, то ты ещё жив…

А ещё вспоминаешь последнее, что видел: огромные столбы молний, плавящие песок, а затем ударяющие в тебя, и понимаешь, что после такого выжить не должен был. Но если сумел, то кто сказал, что ты один такой счастливчик? А боль… Ты помнишь и о том, что к боли тебе не привыкать.

Я захрипел, шевельнул руками, в первый миг не сумев их даже поднять. Затем что-то захрустело, и я обхватил себя руками, пытаясь усмирить пылающий шар в груди. Я привык играть с огнём сырой маны и почему-то был уверен, что никогда больше не перейду предел. Жаль, что огневик погиб: останься он жив, я бы много чего сейчас ему высказал. Как глупо у нас обоих вышло.

Глаза разлепить оказалось труднее. Всё лицо словно стянуло маской. Если в меня ударила молния такого размера, как я запомнил, то это, скорее всего, маска обгоревшей кожи. Я даже испугался, что мои ощущения – обман и мне вовсе нечего раскрывать, но затем веки дрогнули, и я увидел свет. Он резанул глаза, тут же хлынули слёзы, которые вскоре размочили корку и позволили мне полностью поднять веки.

Первым делом я скосил глаза, по очереди их зажмуривая и пытаясь увидеть свой нос. В шлеме это выходило плохо, но чёрной корки обугленной плоти точно не заметил. Я даже увидел ресницы, которые должны были сгореть первыми. И вместе с тем я чувствовал вонь горелой плоти, пусть и едва-едва.

Вторым делом я оторвал от груди руки и принялся нашаривать на поясе Орб. Будь я в порядке, принял бы из него ману и так – достаточно того, что он в пределах моей ауры. Но не выходило: я лишь ощущал, что он на своём месте, не более того. Но стоило ладони лечь на яйцо Орба, как дело тут же наладилось. Зато меня удивило, как много в нём собралось маны: мне хватило почти на треть резерва, с запасом разбавив ядовитую ману в груди. Она перестала отдаваться в жилах огнём при каждом ударе сердца, а я тут же принялся тратить её. «Сеть». Живых нет. Уже отлично, а то удивляться я устал. Даже тому, что в пяти шагах за моей спиной стоит Гвардеец. «Доспех», два «Улья» (они лучше всего против простых тёмных солдат – жаль, даже на них мне не хватало маны в конце сражения), «Копья», «Касание», заготовки «Пробоя» и «Града».

Так потихоньку я избавился от всей ядовитой маны. К счастью, этот процесс не вызывал нестерпимой боли, просто с каждым плетением уменьшая шар расплавленного металла в груди. В итоге он полностью исчез, оставив после себя лишь тянущую боль ожога и саднящие вены. Может быть, не всё так плохо, как я себе вообразил? Может, всё обошлось? Не так уж и много я принял в себя ядовитой маны, да и ничего сравнимого с выплеском Источника не произошло.

Подниматься оказалось тяжело. Зато я понял, почему не сразу сумел поднять руки: песок вокруг сплавился коркой, которая и сковала меня. На всякий случай стащил перчатки, обнаружив целую кожу, затем снял шлем и рассмотрел себя в его отражении. Цел. Как можно было выжить после удара такой молнии? Тем более что вокруг валялись десятки обугленных тел тёмных. Это возможно только в том случае, если ударило заклинание, которое разбирало своих и чужих. Или повеление со схожими свойствами.

Похоже, что я своим приказом отправил Ораю навстречу опасности. Увы, но с этим уже ничего поделать нельзя: я не сообразил сразу, но портала рядом не обнаружилось. Как не нашлось и огромной, закрывающей собой половину горизонта арки пробоя. Гравой закрыл то и другое, и мне оставалось только надеяться, что Солдата хватит, чтобы защитить Ораю на той стороне. И гнать от себя яркие картинки, где голем из перехода вываливается в центре построения тёмных, которые и не подумали отойти от портала на разведку, а затаились рядом с ним в ожидании подмоги.

В любом случае моими переживаниями случившегося не исправить. Если пересчитать выход Родника в Орбе, то прошло часов шесть-восемь: либо Орая уже мертва, либо Солдат её защитил, и она даже сумела себя подлатать. Солдат – лучший из моих големов, когда дело заходит о схватке на одном месте.

Облизав сухие губы, я вспомнил про флягу. Моя давно пуста, но вокруг полно тёмных. Я дополз до ближайшего и сорвал флягу с его пояса. Там нашлось всего два глотка, словно этот тёмный полдня шёл к пробою по пустыне, но язык начал шевелиться свободнее, и я приказал:

– Подойди.

Теперь я принял в себя ману Родника Гвардейца, она вливалась в меня, отдавая ощутимой прохладой в жилах, успокаивая боль. Оставалось загадкой, почему, когда я очнулся, у меня в резерве оказалась только сырая мана и ни следа той, которая должна была восстановиться естественным образом. Но мне сейчас не до раздумий о тонкостях магии: я остался жив, расплав из груди исчез – и это уже невероятное достижение. Вот только вокруг простирались пески Астрала, и хотя я знал направление, расстояние до Храма Стражей оставалось неизвестным. Но первым делом я собирался двинуться туда, где ещё недавно поднималась арка портала: хотел найти Гравоя. Пусть я и видел его ужасающую рану, но кто сказал, что для Стража она смертельна?

Гвардеец шёл впереди, а я следом, заставляя «Сеть» раскидывать нити как можно дальше. Каждые десять шагов делал небольшой глоток из новой фляги. В трофеях у меня не было недостачи: чем ближе я подходил к полю стали, тем больше лежало вокруг тел.

Правда, чем ближе я подходил к этому полю, тем меньше мне хотелось так красиво его называть. Это издалека виден был только блеск доспехов, теперь же передо мной предстал завал из мёртвых, часто обугленных тел. Здесь лежали десятки тысяч мёртвых – больше, чем я когда-либо видел живых. Теперь я совсем не радовался тому, что тёмные не растворяются в песках Астрала, ведь будь это так – и сейчас я шагал бы по настоящему стальному полю, где вся грязь давно исчезла – возможно, подарив жизнь красной растительности Астрала.

Но мне приходилось шагать по толстому слою мёртвых тел, оставив позади Гвардейца, дыша вонью горелой плоти и сплёвывая скапливающуюся на языке горечь. Я пытался смыть её водой, отстраниться от того, что подо мной тысячи трупов, представить, что это неверная, расходящаяся под ногами болотина, которую я ощупываю посохом, – всё оказалось тщетно.

Как бы то ни было, я не мог позволить себе терять время на обход этой бойни: «Око» помогло найти среди безликих точек впереди одну синюю. Гравой лежал навзничь, не шевелясь, но над ним поднимались какие-то белые сполохи, а значит, он мог быть ещё жив.

С вала тел, который с этой стороны оказался мне по пояс, я спрыгнул. Впереди на песке лежали одиночные тела – без доспехов, в вычурных одеяниях, через одного они сжимали в руках посохи. Кем они были при жизни? Архимагами, Повелителями, Архонтами, богами? Я равнодушно, обходя на расстоянии, шагал мимо них к своей цели.

Гравой действительно оказался жив. Вероятно, услышал или ощутил меня, но когда между нами оставалось десять шагов, он открыл глаза. В этот раз они были не просто белого цвета, а горели белым огнём, бросая на его лицо отсветы.

– Ты сумел выжить?

Я молча пожал плечами: кажется, этот вопрос и не требовал ответа. Ведь не некроголем же я? Я вот тоже не видел, чтобы Гравой дышал, издалека приняв его за мёртвого. А он вновь спросил:

– Ты единственный, кто уцелел?

На этот раз я ответил:

– Да.

Гравой помолчал, впервые его грудь поднялась, и он вздохнул:

– Жаль. Я признаю, что вы, маги Гардара, достойно сражаетесь и достойно уходите. Рад, что могу сказать это хотя бы тебе.

Я тоже помолчал, не зная, что ответить. Я уже стоял вплотную к Гравою и видел в его теле ту самую дыру. Огромную, размером с его голову. Живота у Гравоя просто не было, а уцелевшие таз и ноги оказались повёрнуты под странным углом. Просто потому, что их соединяли с остальным телом только узкие полоски плоти под лохмотьями одежды.

Крови не было. Не было и тяжёлого запаха внутренностей – впрочем, я не уверен, что сумел бы его ощутить на этом поле бойни. А белые всполохи, которые я заметил издали, вырывались из-под грудины Гравоя, на миг освещая странную фиолетовую плоть раны.

– Что с вами, Гравой?

– Умираю.

– Что? – я не поверил.

– Столь сильные, как я, существа умирают долго. Вернее будет сказать, что я на сотню лет ухожу в разъедающие объятия Астрала. Но хотя бы достойно провожу тех гардарцев, что погибли из-за меня.

Я молчал, не зная, что сказать. Я шёл сюда, надеясь, что Гравой всего лишь ранен. Как он верно сказал: разве могут существа подобной силы умирать от одной раны? Пусть и такой огромной? Ему недоступна стихия Жизни? Гравой поднял руку, движение давалось ему с явным трудом, и указал пальцем мне за спину:

– Тебе туда. Чуть правее осевого потока.

– И что там?

– Место, где ты появился. Наш город. Город Стражей. Я бы тебя перенёс…

Я не выдержал:

– С такой-то раной, Гравой? Побереги силы.

Он, заставив меня удивлённо вскинуть брови при виде такой открытой эмоции, хмыкнул:

– Не в ней дело. Сил у меня ещё полно, разрушено тело, которое должно повелевать, проводник силы, а не сердце. Я даже не знаю, кого винить в случившемся.

– Винить?

– Да. Столько всего случилось в один день, что иначе как судьбой это не объяснить. Сначала кто-то вмешался в схему оазисов.

– Вмешался?

– Ты тоже ранен? – Гравой поразил меня, ещё сильнее рассмеявшись. – Оглох от своих же заклинаний?

– Н-нет.

– Кто-то, не спеша, оазис за оазисом, вмешивался в Великое заклинание, смещал баланс. Сколько я ни просеивал эти пески, так и не сумел найти неучтённых оазисов, – я замер, внимательно слушая Гравоя и одновременно вспоминая слова Ильмара. – Пытался противостоять изменениям, но даже твой оазис с огнём не спас Таттву.

Я не сумел сдержать злости:

– Значит, это правда?

– Что именно?

– Я встречался с одним из магов. С Ильмаром. Он считал, что изменение Великого заклинания – это дело рук Стражей, и готовился к этому.

– Ильмар? – Гравой задумался, качнул головой. – Не помню, чтобы он был настолько хорош. – Видя моё непонимание, пояснил: – Не всякий Страж из «хранителей», отдав сотни лет оазисам, сумел бы засечь изменения Таттвы. Ему банально не хватило бы силы и опыта.

Меня снова задело это пренебрежение:

– Даже если он гений?

Гравой отмахнулся:

– Даже если он гений. А знаешь, вы вообще не должны были встретиться. Оазис Ильмара далеко от твоего, ему нечего было делать в тех местах. Если только… – Гравой снова ухмыльнулся, – его не послали туда.

– Что?

– Я искал оазисы, позабыв, что есть старый способ поддержки Таттвы.

Я сообразил:

– Развалины?

– Да, Костуры. И их он отыскать сам не мог. Ему помогли.

– Значит, – я помедлил, но сказал это, – всё же Стражи.

– Досадно, но, похоже, начали всё и впрямь мои собратья. Кто-то из «затворников».

Невольно я обернулся на поле трупов, указал на них Гравою:

– Вот это называется затворничество? Остаться с этим один на один?

– Так и происходят здешние битвы, гардарец. Раз за разом, сотни лет.

– Не ты ли, – я снова в запале забыл о вежливости, – Гравой, говорил мне об опасности? Что тёмные не должны найти Сердце Мира?

– Ты прав. Нам повезло, что всё это выпало на мою стражу. Окажись здесь кто-то послабее – и «затворники» первые вырвали бы себе все волосы. Скажу честно – это была лучшая моя битва. Да и на горизонте отлично полыхает, боги гибнут там один за другим. Теперь, думаю, у нас будет несколько десятков лет относительного спокойствия. Посвящение, после которого избранные становятся богами, не может происходить по щелчку пальцев. К силе нужно привыкать.

– Ты смеёшься, но я не вижу поводов для смеха. Погибли мои товарищи. Насовсем. Они не вернутся и не встанут рядом со мной. Даже через сотню лет.

– Я знаю, Аор, я знаю. Я помню, что они не Стражи, а обычные люди. Мне жаль, но не думай, что план «затворников» был именно таким. Никто не хотел того, что вышло.

– Это как?

– Твой Ильмар ходил по Костурам, разрывая руины и замыкая в них рунные круги.

– Ильмар?

– Всех Стражей у Таттвы и переходы своих собратьев я бы сразу обнаружил. С нашей силой мы разрываем пространство, оставляя за собой следы.

Я вспомнил, как Ильмар исчезал, лишь немного отдаляясь от меня, неуверенно спросил:

– А если сила меньше? Есть ли артефакты, которые позволили бы магистру Искусства использовать эти переходы?

Гравой шевельнул пальцами, просеивая через них песок, и чуть погодя кивнул:

– Их можно создать. Для нас это не так сложно.

Я захохотал, опустившись на песок и утирая слёзы. Сквозь смех услышал Гравоя:

– Что с тобой?

– Ничего.

С трудом успокоившись, выхлебал полфляги воды и объяснил:

– Ильмар ожидал появления ещё одного небольшого прохода и собирался в сражении там доказать свою силу и убедить Кира Нелида, что он достойный и умелый маг.

– Глупо.

Возразил Гравою:

– Но тебе мы доказали.

– Я не об этом. Кир не покинул бы главное поле боя – на прорыв пришли как раз «затворники».

– Что-то я здесь их не вижу.

– Я ведь говорил тебе, что не могу никого винить в случившемся?

– Говорил.

– Сначала твой Ильмар и «затворники» вмешались в Таттву. Они явно хотели усилить барьер и закрыть Артилис от тёмных.

Если бы я не обессилел от смеха чуть раньше, то сейчас бы снова зашёлся в хохоте. Всё оказалось ещё смешнее: Ильмар не только действовал по советам «затворников», но и делал совершенно противоположное тому, во что верил. Закрывал мир, а не доказывал свою силу «верным». Гравой поднял руку и загнул на ней два пальца:

– Но они использовали не оазисы, а старые Костуры. А я зажёг на месте одной из них путеводный огонь, вмешавшись в их план.

Нахмурившись, я напомнил:

– И усиливал его раз за разом.

– Правильно. Они тянули Таттву в одну сторону, я – в другую, а когда всё посыпалось, то вмешались и вы.

– Мы?

Гравой загнул третий палец:

– Гардар. Едва возникло подобие Таттвы, как вы активировали Врата. Будто этого мало, – Гравой согнул ещё палец, – влили в них море маны и попытались расширить их за все разумные пределы. – Пальцы Гравоя сжались в кулак. – А потом через Врата использовали Маяк, который напрямую позвал тёмных к ним.

Я едва удержался от того, чтобы схватить и тряхнуть Гравоя:

– Что?

– Да, гардарский маг, так оно и было. Этот зов оказался больше похож на таран. Вломился сюда, уцепился за самое близкое ему, что нашлось – за копию Таттвы. Вот за этот пробой, который я закрыл. Хотя… – Гравой помедлил и разжал кулак, рука бессильно упала на песок, а он выдохнул, – должен поблагодарить не только тех, кто погиб здесь, но и тех, кто использовал Маяк. Вы все достойно сражались. Они забрали на себя треть моих врагов. Не будь этой помощи – я бы не справился.

– Пробой ещё открыт?

– Конечно, нет. Я закрыл и свой, и их. А вот до остального не дотянулся.

– Чего остального?

– Четыре стороны вмешались в самую суть этого мира…

– Четыре?

– Ты же не думаешь, что тёмные просто шли на убой?

Я медленно кивнул:

– Понял.

– Слишком многие пытались изменить законы нашего мира под себя. Даже не будь я ранен и оставайся полон сил, я не сумел бы перенести ни тебя, ни себя к Вратам. Переходы невозможны – во всяком случае, здесь. Я вижу на горизонте марево.

Я и сам поднял голову, убеждаясь, что сияние, к которому меня звал Ильмар, всё так же горит на горизонте.

– А значит, Таттва по-прежнему разделена на две части. В твоём Гардаре тоже не всё так, как было раньше. Думаю, там сейчас сотни пробоев. Мир изменился.

Я мрачно уточнил:

– И если о вмешательстве «затворников» догадался только ты, то наш Маяк, подозреваю, почувствовали все Стражи. Так?

– Да, теперь у «затворников» есть весомый довод за то, чтобы запереть вас. Через некоторое время мои братья уничтожат тёмных, соединят искажённую Таттву и дойдут до оазисов. Если уж ты хочешь избежать запечатывания Гардара… – Гравой замолчал, глядя мне в глаза. Я кивнул, и он продолжил: – Тогда иди в наш город. Жди появления Стражей. Проси встречи с Вазом Реутом, он второй среди «хранителей». Перескажешь ему то, что услышал здесь, расскажешь про своего Ильмара.

Я скривился, вновь услышав «своего», но проглотил это. Сейчас меня волновало другое.

– Он мне поверит и поможет?

– А тебе есть смысл лгать? Не беспокойся. Он сумеет прочитать твою память и понять, где ложь, а где истина. К тому же…

Гравой ещё раз пропустил сквозь пальцы песок, а затем поднял обе руки перед грудью. Повернул их ладонями к себе. На мгновение вспыхнули несколько старших рун. Единство, Судьба, Воплощение и три руны Отрицания. Из тела Гравоя всплыл светящийся шар. Неуловимое движение – и Гравой уже протягивал мне его в ладонях.

– Это заставит любого Стража выслушать тебя. Не так уж часто в наших битвах рядом оказывается собрат, который примет память о нас.

– Что это?

– Сердце Стража. То, что роднит нас с этим миром и даёт силу. Бери, не бойся, это не более чем символ. Часть меня, но безликая.

Я сглотнул:

– Но вы…

– А мне пора. Тебе долго идти, и не стоит тебя задерживать. А мне не стоит тянуть: от небытия всё равно не убежать. Бери.

Я с опаской принял шар размером с большое яблоко. Руки Гравоя обессиленно рухнули на песок, но он всё ещё был жив, не сводил с меня глаз и улыбался. Помедлив, я всё же спросил:

– Почему вы… избегаете небытия?

– Не хочется себя терять. Ты же стоял в Гардаре напротив портала? – лицо Гравоя на миг исказила ненависть. – Астрал жрёт память. Стоит ему сожрать тебя целиком, как в его песках станет на одну безумную тварь больше. Всё, довольно болтовни. А помогут мои собратья или нет… зависит от тебя. Иди.

– А ты?

– Пора расстаться. Жаль, что мы больше не встретимся.

Светящиеся белым глаза Гравоя потухли, лицо резко осунулось, а через мгновение всё его тело и одежда расползлись красным песком. Ещё мгновение – и Гравой исчез бесследно.

Эпилог

Хотя Гравой и велел мне двигаться прочь, к городу Стражей, я всё же остался ещё почти на день. Пусть его тело исчезло бесследно, но оставались ещё тела моих погибших соучеников. Я помнил, что их было двенадцать, но тела троих так и не сумел найти. Подозреваю, что от них остались лишь клочья плоти в песках. Я обустроил из псевдокамня одну большую крипту, в которую и снёс все тела. Исток, который я поместил в центре, будет поддерживать это место целым десятки лет. Вместо тех, чьи тела не нашёл, я положил на плиты мечи тёмных, отмечая победу павших.

Поймав себя на мысли, что примериваю, куда поместить плиту для Ораи и что на неё положить, затряс головой. Эта ошибка долго не будет давать мне покоя, но не ополоумел ли я, собираясь её хоронить? Наверх я выскочил, ругаясь во весь голос.

Немного успокоившись, прикрыл крипту плитой, нарастив её кусками, и убрал стены, которые позволили мне заглубиться в песок. Он тут же начал сползать, покрывая толстым слоем могилу павших. Так я мог быть уверенным, что ни случайные тёмные, ни большая часть астральных тварей не доберутся до их тел.

Тварям и без того хватало поживы: тысячи мёртвых выманивали их из песков не хуже путеводного огня Гравоя. Если в начале своих поисков я спокойно шёл вдоль края бойни, то к концу дня приближаться стало опасно. Тварей не всегда отпугивала даже фигура Гвардейца. А может, они принимали его за соперника в поживе и пытались отогнать.

Радовало хотя бы то, что, едва Гравой ушёл, я смог разобраться с проблемой его сердца. Таскать его в руках оказалось неудобно, а бросать на песок недопустимо и оскорбительно, хотя я и понимал, что в руках у меня не более чем аналог артефакта. Что-то вроде одного из тех, настоящих, природных артефактов, которые в Гардаре всегда оставались после закрытия пробоев.

Я даже мог сказать, какой из моих артефактов напоминало сердце Гравоя. Тот Исток, который он исправил для меня: от шара в моих руках расходились такие же толчки сырой маны. Такой же ритм. Разве что они были одновременно и мягче, и мощнее. Теперь я понимал, какое творение пытались повторить гардарские артефакторы: сердце Стража. Принимать в себя эту ману я и не собирался – ведь я стоял над песком, в который превратился Гравой. Это казалось кощунством.

В завале мёртвых я обнаружил тварь, которая явно служила верховым животным. Стащил с неё седельные сумки и самую большую приспособил на Гвардейца, а самую маленькую на себя, перекинув через плечо и прихватив ремни к поясу. Теперь сердце Гравоя лежало в сумке, и от моего его отделяла лишь грубая рыжая кожа да амулетная броня. А позади о спину колотился обычный Исток.

Глядя на копошащихся среди тел астральных тварей, я понимал: сейчас любые поиски там вылились бы в настоящее сражение. Жаль: можно было бы восстановить моего Паука, но связываться с тварями, рисковать и тратить время не хотелось. К тому же ещё оставались те тёмные, что ушли в пески в самом начале схватки. С тех пор миновало уже много часов, и где они сейчас – можно только гадать. Знать бы ещё, какое расстояние отделяло меня от города с Вратами, Храмом и Сердцем мира.

Когда песок окончательно покрыл крипту, делая её тайной, пришло время уходить.

Гвардейцу не требовались указания: он следовал позади меня в пяти шагах. Впереди нас ждал всё тот же песок.

«Сеть» просеивала окрестности без всякого моего участия, а я задумчиво крутил в руках один из артефактов тёмных. Взять хоть что-то из вещей богов или архимагов я и не подумал – не настолько безумен. Но вот простые вещи близких мне по силе тёмных магов я прихватил, набив ими одну из сумок Гвардейца. Используя их, думал облегчить жизнь себе и Гвардейцу, но то ли мрачные мысли не давали сосредоточиться, то ли сказывалась моральная усталость, однако даже простейшая работа отняла массу сил и попыток. Плетения так и норовили разлезться, стоило отвлечься на самую малость.

Целый день, от рассвета до рассвета над Гаром, ушёл на то, чтобы соорудить себе пескоступы бегунцов. Зато потом дорога сразу полегчала: ноги больше не увязали в песке, он перестал отнимать силы. А тело быстро вспомнило, как нужно правильно шагать в артефактах. Подводили только склоны барханов, по которым я скорее съезжал, чем сходил.

Когда это случилось первый раз, и я оказался в ложбине между барханов, а затем оценил путь наверх, то понял, что пора бы остановиться и отдохнуть. Не то чтобы я ощущал усталость, но позади многочасовое сражение, сутки похорон и сутки пути. Если спать возле поля битвы я, опасаясь астральных тварей, не рискнул, то теперь это можно было делать смело. За последние полдня «Сеть» не обнаружила в этих песках никого.

Я расстелил на песке один плащ, завернулся в другой и долго вглядывался в шар Артилиса в небе. Граница рассвета проползла от столицы к западным границам Гардара, коснулась провинций Тиро и Страта и скоро должна добраться до хребта, где спит Маро.

Поднял руку, накрывая ладонью шар Артилиса, и прошептал:

– Спи спокойно, мы со всем справились, я жив.

Закрыл глаза. Сон долго не шёл, в голове крутились десятки мыслей, воспоминаний, я то слышал голос Гравоя, то свою команду «Солдат, в портал» и крик Ораи «Нет!». Раз за разом переживал моменты сражения, искал лучшее решение. Как бы повернулось всё, сражайся мы вместе, по очереди расходуя ману? Что случилось бы, пропускай мы в портал больше тёмных и экономя силы? Чем закончился бы удар молнии, не отправь я Ораю в портал? Хотя на этот вопрос ответ прост: она стояла бы сейчас рядом со мной.

Или нет?

Я даже сел, открыв глаза и щурясь от солнца. Почему Гравой оказался так удивлён тем, что я выжил? Почему он сказал, что проводит гардарцев, которые погибли из-за него? Его смертельно ранили, возможно, он уже и не надеялся победить и сделал ставку на один удар. Оставалось ли у него время задавать такое сложное условие, как выбор цели для удара? Почему сейчас, когда я лежал на песке в тени Гвардейца, отойдя от горячки боя и чуть позабыв вонь поля мёртвых, мне казалось, что Гравой не ожидал увидеть живых?

Я закрыл глаза руками и рухнул обратно на плащ. Я не знал, какова правда. Для меня выгодно думать, что условия не было – просто это давало мне надежду, что я поступил правильно и, если даже Орая погибла на той стороне, то это всё равно оставалось её единственным шансом.

С этими мыслями я и заснул. Пробуждение вышло необычным: проснулся я оттого, что ощущал себя качающимся на волнах. Море я видел только в Зелоне, ранней весной, и не решился тогда окунуться в ледяную воду. Но всегда представлял себе это именно так: во всём теле чувствовалась лёгкость, меня словно сначала приподнимало, затем опускало; я ощущал спиной грубый и колючий галечник, по которому меня тащила волна.

Осознав, что быть такого не может, потому как лёг спать в броне, я открыл глаза, сбрасывая с себя остатки сна. Однако ни лёгкость в теле, ни саднящая кожа никуда не делись, и несколько мгновений я пытался понять, что же со мной случилось. Только проверив резерв, сумел обнаружить причину: он оказался не просто полон, как это и должно было быть после полноценного отдыха. Нет, я буквально истекал маной, которая словно не вмещалась в меня и стекала по ауре в песок. Невозможно. Так не бывает.

Однако так было: в резерве плескалась не только моя, переработанная мана, но и сырая. И именно она всё прибывала, выдавливая из меня собственную. Боль ощущалась от неё, но не привычный огонь в жилах, когда глоток сырой маны обегал кровоток, а уколы грубого галечника. Сейчас, сосредоточившись на своих ощущениях, я чувствовал эти иголочки боли не только на спине, но и по всему телу.

Когда я успел принять в себя сырую ману и не заметить этого? Одно дело – вбить работу с заклинаниями глубоко в разум, другое дело – подобное. Неужели я так привык к этому действию? И почему это обнаружилось тогда, когда я сознательно решил поберечься и как можно дольше не обращаться к заёмной силе? Ведь воспоминание о расплавленном шаре в груди ещё слишком свежо. К счастью, обошлось, но с чего бы я вообще потянулся к сырой мане и как, если оба Истока не активированы?

Склон дальнего бархана вздрогнул, когда на него один за другим легли «Конфликты», песок зашуршал и пополз вниз, набирая скорость. Ощущение иголок и распирающее чувство исчезли, позволив мне заняться собой. Ответы одновременно и порадовали, и заставили стиснуть зубы, чтобы сдержать ругательства.

Я не делал глотков сырой маны. Но сон и период восстановления резерва отличаются от обычного состояния мага: немного уменьшается контроль, всегда существует вероятность того, что хранящиеся в ауре заклинания поплывут, потеряют вложенный запас маны или и вовсе рассеются. Стоило мне погрузиться в Сах, как я тут же почувствовал неладное.

Без всякого моего участия в резерв скользнула крошечная капля сырой маны. Затем ещё и ещё одна. И объяснение было единственное: возле меня только один источник этой маны, и каждая волна от сердца Стража оставляла после себя кроху маны. В моём теле. Удивительно, как это возможно, но главным являлось другое: этот дар – ядовит.

Не помогло даже расстояние. Гвардеец с сердцем отдалился от меня на две сотни метров – на расстояние, гарантированно разделяющее мою ауру и волну маны из сердца Гравоя. Она не должна была доходить до меня, затухая на середине пути. И не доходила. Но…

Но я словно кожей улавливал движение каждой волны, а затем обнаруживал в себе новую жгучую каплю маны.

Что ещё хуже, я слишком поспешил радоваться: недавнее безумство не прошло бесследно. Попытки быстро изменить заклинание из Орба, сменить задающую форму и создать скамью из псевдокамня провалилась. Линии заклинания не слушались, расползались, рунные цепочки удавалось изменить только с пятого-шестого раза. То, с чем я сталкивался раньше в кропотливой артефакторной работе, где всегда были важны размеры заклинаний, теперь началось и с полноразмерными.

Я сжёг периферийные манатоки окончательно. Быстрая проверка показала, что теперь не существовало разницы, меняю ли я большое заклинание или мелкую заготовку для амулета. И там и там для этого требовался десяток попыток. С амулетной основой приходилось даже как бы не легче.

Отлично. Я задавил в себе неуместный смех, не дал ему подняться над красными песками. Теперь всё, что я мог делать быстро, – это накачивать маной уже готовые шаблоны из Орба. И днями сидеть над каждым новым заклинанием. От всей моей универсальности, которой я любил при случае прихвастнуть, ничего не осталось. Остался лишь обрубок – боевой маг. С таким камнем на шее нечего и надеяться догнать остальных однокурсников, а тем более Диниса. Одноногому никогда не угнаться за сверстниками.

Следующие сутки я шагал как голем, бездумно перебирая ногами. Кажется, за весь день я даже не притронулся к фляге: вечером она оказалась едва початой. Да и тогда вода, тёплая и затхлая, не принесла обычного удовольствия. Мне бы стоило соорудить простенький артефакт, который охлаждал бы флягу. Но… Одна мысль о борьбе с непослушными плетениями отбила всё желание.

Злой, я не стал даже отдыхать и продолжил путь несмотря на то, что большая часть Гардара накрыта ночью. Нужно выбираться отсюда, передать Стражам слова Гравоя, и пусть его «хранители» сами всё решают. Подозреваю, что на ближайшие полгода, а то и год, мой удел – госпиталь. Нужно будет попроситься в то же место, где спит Маро. Наверняка у них там найдутся нужные специалисты.

Налетевший ветер запорошил глаза, набил полный рот песка, так что даже тёплая и затхлая вода пришлась в самый раз. Пока промывал глаза, заметил какое-то тёмное пятно у вершины одного из барханов.

Не поленился подняться туда и разгрести песок. Тёмный. Латный доспех на груди пробит, стальная пластина буквально вывернута силой удара. Ногу грызли, и зубы твари оказались крепче поножей. Кто из встречавшихся мне астральных тварей способен на такое? «Громила» с треугольной башкой?

Тёмные его знают. Ясно только, что пока мы с тёмными идём в одном направлении. И если я придерживаюсь указаний Гравоя, то что ведёт их? Этот тёмный явно не был магом, а значит, не мог ощущать поток магии. Обыскивать тело не хотелось, и я отступил. К чему мне все ответы на свете? Лучше шагать быстрее.

Так я и поступил. Шагал, редко поднимая голову к небу. Отдыхал, только когда сил поднять ноги уже не оставалось. Забывался кратким сном. Казалось, я только закрыл глаза, а море меня уже куда-то несёт, тащит по прибрежной гальке. Лучше бы оно забирало к себе на простор, а не причиняло боль. Приходилось открывать глаза, сливать сырую ману – зато в теле не оставалось ни капли усталости.