Текст книги "Пауки в банках. Есть ли альтернатива сырьевой экономике?"

Чтобы лучше понять механизм структурного перекоса в общем случае, нам придется продолжить теоретические отступления и глубже рассмотреть функционирование здоровой рыночной экономики, в которой перекосов не возникает. Начнем со следующего. По каким принципам, согласно экономической теории, идет распределение рабочей силы, капиталовложений, сырья и других ресурсов между отраслями народного хозяйства? И чем определяется оплата труда и доходы капитала в этих отраслях? Для простоты рассмотрим вопрос только как задачу распределения рабочей силы, предполагая, что натуральный объем производства в отрасли зависит только от количества рабочей силы, без учета капиталовложений и текущих материальных затрат – сырья, комплектующих, коммунальных услуг. (Задачи распределения других ресурсов во многом аналогичны задаче распределения рабочей силы.) Микроэкономика утверждает, что в равновесной ситуации (т.е. в той ситуации, когда распределение ресурсов в экономике «утряслось», потому что это наиболее выгодно их собственникам) средняя зарплата работников в отрасли равняется их предельному продукту, то есть тому дополнительному продукту, который дал бы отрасли один дополнительный работник.

Для того чтобы проиллюстрировать этот принцип, начнем с сельского хозяйства, где он соблюдается, пожалуй, в наибольшей степени. Поставим себя на место работодателя, содержащего крупную ферму и набирающего нанимаемых работников так, чтобы максимизировать свою прибыль. Ясно, что, начиная с какого-то количества работников, дополнительная продукция, приносимая каждым новым работником (эта величина называется предельным продуктом работника), будет снижаться, потому что ему уже не будет хватать фронта работы на имеющихся участках земли с использованием имеющихся орудий производства. Это явление называется убыванием предельной отдачи фактора производства (в данном случае, труда). Пока мы для простоты предполагаем, что во всех отраслях наблюдается убывающая отдача.

До каких пор мы будем нанимать новых работников, если предельный продукт каждого нового нанятого постепенно снижается? Совершенно логично, что нанимать новых работников мы будем до тех пор, пока их предельный продукт не сравняется с зарплатой, а потом прекратим, потому что наем новых работников станет невыгодным (рис. 13). Предельный продукт работника, как правило, ниже среднего.

Рис. 13. Оплата труда равна его предельному продукту

Так в экономической теории обосновывается утверждение, что зарплата равна предельному продукту работника. Это обоснование худо-бедно переносится и на случай, когда количество работников в предприятии данной отрасли фиксировано оптимальными технологическими параметрами, так что мы не можем выбирать, нанимать ли дополнительного работника. Например, если линия на предприятии данной отрасли позволяет выпускать только определенный объем продукции при ровно 100 работниках, то для увеличения производства можно только запустить вторую линию, нанимая новых 100 работников. До каких пор отрасль будет расширяться при таких условиях? Поставим себя на место предпринимателя, который готов взять кредит и расширить свое предприятие, если только это обещает предпринимательскую прибыль. Затратами сырья и комплектующих снова пренебрегаем. Если вычесть из стоимости продукции предприятия ту сумму, которая пойдет в уплату кредита на покупку линии, то останется предельный продукт 100 работников в отрасли. Поэтому предприятие будет иметь прибыль, если его предельный продукт выше, чем зарплата 100 работников, и понесет убытки, если его предельный продукт ниже, чем зарплата 100 работников. Логично поэтому предположить, что разные предприниматели будут расширять отрасль до тех пор, пока предельный продукт работников не выровняется более или менее с их зарплатой. (Рано или поздно это произойдет, потому что по мере увеличения предложения цена товара будет падать, а цены на используемое сырье и рабочую силу – расти.)

Каково будет распределение рабочей силы между отраслями в равновесной ситуации? Если на конкурентном рынке труда работа одинаковой тяжести и сложности оплачивается одинаково в разных отраслях, то работники распределятся так, чтобы предельный продукт в разных отраслях выровнялся. В самом деле, если бы в какой-то отрасли предельный продукт одного работника был выше, чем в другой, то работодателям в отрасли с более высоким предельным продуктом было бы выгодно переманивать более высокой зарплатой работников из отрасли с меньшим предельным продуктом. Так продолжалось бы до тех пор, пока предельный продукт работников в разных отраслях не выровнялся бы.

Распределение рабочей силы между отраслями, при котором предельный продукт работников в разных отраслях выравнивается, максимизирует национальный доход. Это доказывается от противного. Предположим, что размещение факторов производства, выравнивающее предельный продукт, достигнуто, но другое размещение позволило бы увеличить национальный доход. Начнем перераспределять рабочую силу из одной отрасли в другую так, чтобы увеличить национальный доход. Тогда предельный продукт работников, которые изымаются из первой отрасли, был бы выше, чем их зарплата, а предельный продукт новых работников в отрасли с избытком работников был бы ниже зарплаты (см. рис. 13). Получаем противоречие: на самом деле, при попытке распределить рабочую силу как-то иначе, чем выравнивая предельный продукт в отраслях, страна теряла бы больше, чем приобретала.

Итак, запомним выводы: согласно экономической теории, в состоянии конкурентного равновесия зарплата работника отрасли равна его предельному продукту, который ниже среднего продукта работника отрасли; рыночное размещение рабочей силы между отраслями ведет к выравниванию в них предельных продуктов; такое размещение максимизирует национальный продукт.

Следует заметить, что эти закономерности, конечно же, носят приблизительный характер. Никто не будет уходить на новое место работы с предприятия, на котором проработал всю жизнь, ради десятипроцентной прибавки к зарплате, тем более, если ради этого надо менять место жительства. Но уже двукратная разница в зарплатах почти не оставляет шансов более бедному предприятию: настолько ощутимой становится разница в стимулах при выборе места работы.

Необмениваемыми товарами в экономической теории называются такие товары, которые не поддаются экспорту или импорту и поэтому всегда должны быть произведены в той стране, в которой они потребляются. В российских условиях к таким товарам относятся, прежде всего, торговля, транспорт, бытовые услуги, строительство и производство тяжелых стройматериалов, услуги государственного управления и безопасности. Их главное отличие от обмениваемых товаров (т.е. таких, которые можно импортировать или экспортировать) состоит в том, что им не грозит конкуренция импорта (равно как и они не могут конкурировать с иностранными производителями на внешних рынках). Поэтому их цены практически не зависят от цен аналогичных товаров на внешних рынках и целиком определяются балансом внутреннего спроса и предложения. В свою очередь, цена обмениваемых товаров не определяется только балансом спроса и предложения внутренних производителей и потребителей. Импорт может увеличить внутреннее предложение, экспорт – уменьшить. А поскольку решение об экспорте и импорте зависит от мировых цен, то и внутренние цены обмениваемых товаров прямо зависят от мировых.

Оптовые партии ботинок являются обмениваемым товаром, а ботинки в розничной продаже в магазине Нью-Йорка или Москвы – товар необмениваемый, потому что включают необмениваемую услугу продажи в магазине города. Никто не поедет из Москвы в Нью-Йорк ради приобретения пары обуви[3]3
  В русскоязычных текстах термины «обмениваемые» и «необмениваемые» товары часто переводятся с английских tradable и non-tradable буквально – как «торгуемые» и «неторгуемые».


[Закрыть].

Читатель мог заметить, что в условиях стабильного обменного курса 2000-х гг. обмениваемые антиимпортные товары в России дорожали мало или дорожали вместе с мировой ценой, потому что привязаны к долларовой цене соответствующих товаров на мировом рынке. Так, повышение внутреннего спроса на несырьевые обмениваемые товары (например, автомобили) резко повышало выгоду их импорта и, соответственно, вело к росту импорта, повышению предложения и возвращению цены к прежнему уровню. Сырье и продукты его первичной переработки, дорожали по мере повышения мировой цены на соответствующее сырье и в связи с политикой сокращения разрыва внутренних цен с мировыми. Аналогично положение с продовольствием, которое в 2007 г. подорожало внутри страны вслед за мировым повышением цен.

Другое дело – производство необмениваемых товаров. Иностранный конкурент не приходит на внутренний рынок вслед за повышением спроса на эти товары. Защищенные от внешней конкуренции, их производители могут расширять производство или повышать свои цены до тех пор, пока потребитель готов платить. Точнее говоря, так поступают производители необмениваемых товаров, являющиеся донорами бюджета. Цены в отраслях-бюджетополучателях зависят от того, какую зарплату потребитель-правительство установит бюджетникам. Но и здесь в 2000-х правительство старалось не отставать от инфляции при повышении зарплат.

Как, согласно экономической теории, протекает процесс получения страной выгоды от более полного включения в международную торговлю? Адекватный ответ невозможно дать, не исследуя размещение факторов производства и их предельный продукт. Для того чтобы упростить объяснение, мы снова будем решать этот вопрос только как задачу распределения рабочей силы между отраслями, считая выпуск функцией только количества занятой в отраслях рабочей силы.

Представим, что в абстрактной стране есть три отрасли (A, B и C), одна из которых (отрасль A) производит необмениваемый товар (a), а две другие (отрасли B и C) – обмениваемые товары (b и c, соответственно). При этом страна имеет сравнительное преимущество в производстве товара b и сравнительные недостатки в производстве товара отрасли с. Поэтому, пока внешняя торговля серьезно ограничена (например, через монополию внешней торговли или большие пошлины), внутренняя цена товара b ниже, чем за рубежом, а товара c – выше.

Но вот ограничения на внешнюю торговлю ослабляются или вовсе отменяются. Становится возможным экспортировать больше товара b и импортировать больше товара c. Поэтому предложение товара b внутри страны падает (ведь теперь больше произведенного отправляется на экспорт) и его внутренняя цена растет, а предложение товара c внутри страны, часть которого обеспечена импортом, растет и его внутренняя цена падает. Это повышает выгодность производства в отрасли B, стимулируя ее расширение, и снижает выгодность производства в отрасли C, приводя к ее сокращению.

Насколько расширится отрасль B и насколько сократится отрасль C, по экономической теории? Поскольку товар b подорожал, а товар c подешевел, предельный продукт работника в отрасли B растет, а в отрасли C – падает. Поэтому работники из отрасли C переходят в отрасль B, в которой предельный продукт вырос, до тех пор, пока предельный продукт в них не выровняется.

Состояние отрасли A зависит от спроса на ее продукцию: если по мере роста доходов он увеличивается, то и предельный продукт – тоже, тогда некоторые работники из отрасли C переходят в отрасль A. В противном случае отрасль A может и сократиться, а ее высвободившиеся работники перейдут в отрасль B.

Тот же самый эффект будет иметь место, если с самого начала экономика страны была открытой и находилась в равновесии, но вот мировые цены на товар b резко выросли.

Важный момент этой трехсекторной модели внешней торговли состоит в том, что после перераспределения трудовых ресурсов между отраслями, когда предельный продукт в них выравнивается при новых условиях, национальный продукт увеличивается. Ведь когда работники переходят из отрасли C в отрасль B, их продукт увеличивается. При этом даже в новых ценах, заданных внешним рынком, страна могла бы купить на свой выросший национальный доход в натуральном объеме не меньше товаров, чем при прежних ценах.

В случае России типичным примером внутренней отрасли, производящей необмениваемые товары, является торговля. Примером отрасли со сравнительным преимуществом, производящей обмениваемый товар, является нефтедобыча. Наконец, примерами отрасли со сравнительным недостатком, производящей обмениваемый товар, являются большая часть машиностроения, легкая промышленность и животноводство.

Очень важный вопрос организации внешней торговли – как изменение условий внешней торговли, увеличивающее текущий национальный доход, сказывается на дальнейшей динамике. Как ни странно, в истории самых разных стран случалось, что бум экспортно-ориентированных добывающих отраслей неоднократно приводил к снижению конкурентоспособности отечественной продукции и другим экономическим неурядицам [24, 13].

Явление это получило название «голландской болезни»: первое удовлетворительное теоретическое объяснение ему было дано при изучении развития Нидерландов в 1960-х годах, после открытия крупных газовых месторождений в Северном море. Приток в страну «легких денег» спровоцировал не просто замедление роста обрабатывающей промышленности и снижение ее конкурентоспособности, но даже замедление общих темпов роста экономики и снижение доли экспорта в ВВП.

В рамках нашей трехсекторной модели ничего удивительного здесь нет. Перемещение лучших ресурсов из обрабатывающей промышленности в добывающий сектор и сферу услуг сократил возможности обрабатывающей промышленности, к тому же, она была переориентирована на ставший более денежным внутренний рынок. Уже не было смысла стараться ради внешнего потребителя. Вот и снизилась доля экспорта в ВВП. Кроме того, газовая отрасль уже не могла так же быстро наращивать выпуск, как до этого делала обрабатывающая промышленность за счет постоянного повышения качества и технологических нововведений. Вот и замедлились общие темпы роста.

Проявления «голландской болезни», препятствующие экономическому развитию богатой ресурсами страны, объединены в таблице 7:

Табл. 7. Некоторые типичные черты голландской болезни [31][4]4
  Некоторые ячейки таблицы изменены по сравнению с источником с целью исключения еще не введенных терминов.


[Закрыть]

Среди нескольких заблуждений относительно голландской болезни нам следует рассмотреть представление, согласно которому «голландской болезни» и трудностей «обменной» отрасли со сравнительным недостатком C в данной стране можно было бы избежать, если бы вместо своей валюты страна пользовалась евро, долларами или другой «мировой валютой». Заблуждение связано с тем, что популярные объяснения одного из возможных сценариев «голландской болезни» указывают на такой важный промежуточный этап ее развития, как рост курса национальной валюты в результате роста экспорта отрасли B, начальный толчок для которого был вызван повышением мировых цен на ее продукцию. (В страну при росте экспорта поступает больше иностранной валюты, которая поэтому дешевеет по отношению к национальной валюте.) Именно этот рост приводит к ухудшению положения отрасли C в конкуренции с импортом при таком сценарии. Однако нетрудно понять, что наличие национальной валюты здесь – не необходимое звено, потому что «голландская болезнь» – это, прежде всего, изменение сравнительного положения отраслей, а не изменение курса национальной валюты. Тот же конечный эффект был бы, даже если бы внутри страны вместо национальной валюты использовалась любая другая. В частности, описанные явления «голландской болезни» возможны и в отдельных регионах одной страны.

На первый взгляд, экономические процессы в Нидерландах слабо помогают при исследовании российских проблем последних двадцати лет. Вместо бума нефтедобывающей отрасли поначалу наблюдался ее спад, да и цены на нефть до конца 90-х не росли, а снижались.

Но это только на первый взгляд. Несколько расширив модель «голландской болезни», можно описать с ее помощью развитие российской экономики в 90-е годы. Да, улучшение положения добывающих отраслей в 90-е годы было вызвано не ростом мировых цен или открытием новых месторождений, а изменением условий внешней торговли и внутренних цен для этих отраслей со стороны государства. Но появление привилегированных условий в нефтяной сфере и отвлечение в нее трудовых и капитальных ресурсов остались теми же, что и в классической схеме. А ведь это и есть главное в «голландской болезни»! Стоит ли теперь удивляться, что численность занятых в газовой и нефтедобывающей промышленности увеличилась за 11 лет в 2,5 раза, а в торговле – на 70%, в то время как в легкой промышленности – сократилась втрое (табл. 5 в гл. 5)?

Тем не менее, экспертное сообщество заговорило о «голландской болезни» в приложении к России только в 2000-е годы, когда стали расти мировые цены на нефть. С этим фактором связано сохранение сырьевой структуры экономики в условиях экономического роста.

Приведенное описание оставляет открытым один важный вопрос. Почему так получилось, что частичное снятие ограничений для внешней торговли в 90-е годы, повлекшее относительное удешевление продукции «отраслей-квазинеудачников» к цене нефти, не только замедлило экономический рост и усилило сырьевую ориентацию, но и сократило национальный доход? Какие допущения экономических моделей, обещающих выгоду от международной торговли, не выполнялись в условиях России и не позволили ей воспользоваться выгодами от более полного включения в международное разделение труда?

Как это ни покажется странным, именно те ключевые предположения сформулированной выше теории, благодаря которым страна получает преимущества при включении во внешнюю торговлю, нарушались в условиях России!

Одну из причин мы уже нашли в первой части – это наличие возрастающей отдачи в обрабатывающей промышленности, которая не смогла приспособиться к снижению относительных цен на свою продукцию без катастрофического обвала.

Но, пожалуй, более важным стало то, что в условиях России зарплата в отраслях не равна предельному продукту, а лежит выше или ниже его в зависимости от того, насколько привилегированные условия созданы для этой отрасли и ее работников. Это только в теории работодатель управляет своей фабрикой наиболее эффективным из возможных способов, внимательно следит за производительностью работников и нанимает новых только до тех пор, пока приносимый ими дополнительный продукт выше выплачиваемой зарплаты. На практике же сырьевые компании возглавили люди, которые по целому ряду причин не могли даже поддерживать тот уровень технологической эффективности и производительности труда, который был достигнут при Советской власти. И дело не только в их некомпетентности или стремлении урвать куш любой ценой, а и в тех условиях, на которых им достались сырьевые компании. Они не могли забрать себе все то, что оставалось после уплаты налогов и выдачи зарплаты, равной предельному продукту. Нужно было делиться и, прежде всего, делиться с клерками центральных офисов компании, поддаваться их давлению по найму дополнительного персонала и по росту непроизводительных трат. За первое десятилетие реформ производительность труда в нефтедобывающей и газовой отраслях уменьшилась почти в три раза. Численность работников в нефтедобывающей промышленности выросла со 137 тыс. в 1990 г., до 347 в 2001 г., газовой – с 27 тыс. до 66, соответственно. В электроэнергетике в 1990 г. было занято 545 тыс. человек, а в 2003 г. – 901 тыс. Если в нефтедобыче уменьшение производительности можно хоть как-то списать на ухудшение условий добычи, то объяснить какими-то природными катаклизмами двойное падение производительности труда в энергетике невозможно. А на самом деле, даже для нефтедобычи это очень незначительный фактор: ведь рост численности служащих в этой отрасли – белых воротничков, производительность труда которых слабо связана с условиями добычи, – не уступал росту численности рабочих.

А объясняется данный феномен очень просто: у некоторых отраслей имелся определенный «жирок», на дележку которого и нанимались родственники, знакомые, родственники знакомых и знакомые родственников. Организовывались новые службы, отделы и департаменты. Создавались новые фирмы и фирмочки, покупающие друг у друга нефть и алюминий. У обрабатывающих отраслей подобных «жировых отложений» не было, поэтому численность занятых там четко коррелировала с объемами производства.

Рис. 14. Нефтедобывающая промышленность в РСФСР и РФ [20]

Только возможностью более легкого, чем в перерабатывающей промышленности, получения денег, можно объяснить огромный приток трудовых ресурсов в сырьевые отрасли, который, однако, ничуть не помог увеличить производство в этих отраслях (см. рис. 14). Создан поразительный прецедент: зарплата работников сырьевых отраслей не просто выше предельного продукта за счет того, что работникам достается часть природной ренты. Парадокс в том, что, если формально смотреть на статистику, предельный продукт работников сырьевой отрасли получается вообще отрицательным!!! Чем больше клерков в центральном офисе компании, тем меньше добывается нефти – именно такое впечатление складывается при взгляде на статистику 90-х. Совершенно очевидно, что увеличение национального дохода требует не дальнейшего раздувания сырьевых отраслей, а перевода занятой там рабочей силы обратно в обрабатывающие отрасли. Все равно производство в сырьевых отраслях существенно не увеличить даже при адекватном руководстве из-за ограниченности ископаемых ресурсов. Тем более, если ограничиваться только уже разработанными месторождениями, как это делали олигархи 90-х. Да и внукам надо что-то оставить.

В таблице 8 показана средняя месячная начисленная зарплата по отраслям экономики. Для сопоставления взяты данные за 1990, 1997 и 2003 годы. Отдельно сделано сравнение уровня зарплаты в разных отраслях относительно зарплаты в нефтедобывающей отрасли.

На основании приведенных данных, можно сделать следующие выводы. Подтверждается тезис о том, что по итогам первого десятилетия реформ в российской экономике сложился и «заматерел» отраслевой перекос, заключающийся, в частности, в неоптимальном распределении трудовых ресурсов между отраслями в соответствии с «зарплатной» привлекательностью, а не предельной производительностью трудовых ресурсов. При сопоставлении зарплат различных отраслей с нефтедобывающей можно выделить 3 группы: «богатые», «середняки» и «бедняки». Первая группа – это нефтедобыча, газодобыча и, с некоторой натяжкой, электроэнергетика. Вторая – отрасли с примерно одинаковым падением зарплат по отношению к нефтяной: машиностроение, химическая, пищевая, строительство, черная и цветная металлургия. Третья – отрасли, оплата труда в которых упала наиболее сильно: легкая, лесная, сельское хозяйство. Как видим, группировка отраслей по соотношению зарплат повторяет их предложенную ранее классификацию по степени падения объемов производства, инвестиций и динамике цен на продукцию.

Итак, первый фактор тектонического масштаба, который подрывает в российских условиях теорию роста национального богатства при открытии экономики, – это нарушение общего принципа о распределении доходов на факторы производства по их предельному продукту. Работники предприятий и отраслей, которым по стечению обстоятельств досталась рента, получают существенную часть этой ренты. Этот ключевой фактор и роднит механизм возникновения сырьевого перекоса в российской экономике с моделью неверного распределения крестьян по участкам, когда у кубанского крестьянина не забирают ренту, а ивановскому становится выгодно переселиться на Кубань.

Табл. 8. Начисленная средняя месячная зарплата по отраслям экономики, тыс. руб. и в процентах от нефтедобывающей промышленности

Именно незаслуженно большие зарплаты в нефтяной промышленности, заметно превышающие зарплаты за аналогичную по сложности и тяжести работу в прозябающих отраслях, – одна из главных причин спада. Никто не пойдет работать на стройку даже за 500 долларов, если сосед-клерк в нефтяной компании, перекладывающий бумажки на непыльной работе, получает 1000 долларов. Вот если тот же клерк получает 200 долларов, то на стройку пойдут и за 400.

Поэтому, одновременно с удушением обрабатывающей промышленности, ставшей неконкурентоспособной, происходило непроизводительное разбухание сырьевых отраслей, опирающихся на природную ренту. Одновременно стали расти внутренние отрасли, защищенные от конкуренции с импортом необходимостью производить соответствующие товары только по месту потребления. Любопытно, что даже такое явление как разбухание бюрократии у нас принято рассматривать исключительно как проблему организации труда в управленческих структурах. Между тем, полезно рассмотреть рост бюрократии как проявление повсеместного влияния «голландской болезни» на размещение трудовых ресурсов между отраслями. Если бы в обрабатывающих отраслях была более высокая зарплата и много интересной работы, то уменьшилось бы стремление найти себе тепленькое местечко в мэрии, пристроиться «экономистом» или «юристом».

Вместе с тем, в разбухании сферы услуг виноват не только избыток природной ренты у сырьевых отраслей, провоцирующих рост сектора необмениваемых товаров посредством «голландской болезни». Дополнительным фактором послужило недостаточное изъятие в бюджет земельной ренты в местах монопольно выгодного расположения предприятий сферы услуг, например, земельной ренты с участков под торговыми комплексами в крупных городах.