Текст книги "Пауки в банках. Есть ли альтернатива сырьевой экономике?"

Как видим, в той части реформ, которая касалась уничтожения спроса, Гайдар и Черномырдин всего лишь выполняли замысел программы «500 дней». Но то же самое относится и к той части реформ, которая позволила дешевому импорту вытеснить с российского рынка целые отрасли российской экономики. И если главный удар по производству инвестиционных товаров и товаров производственного назначения наносился через резкое сокращение спроса, то главный удар по производству потребительских товаров наносился через снижение их относительных цен под давлением массового импорта. В самом начале текста встречаем обещание: «Открытие внутреннего рынка заставит отечественных предпринимателей конкурировать с дешевыми импортными товарами как внутри страны, так и за рубежом, что придаст нашему хозяйству динамичность и гибкость в удовлетворении потребностей рынка, а значит, и потребителя» (с. 13). Между тем, текст не содержит никаких пояснений, в любой ли отрасли отечественные предприниматели имеют возможность в обозримом будущем производить свои товары не дороже, чем иностранные конкуренты. Уже в первые 100 дней реформы, по замыслу экономистов, «изменяется структура импорта – увеличивается доля потребительских товаров и сырья для их производства» (с. 52). Дальше разъясняется, что массовый импорт нужен для воздействия на цены потребительских товаров в сторону понижения. «Важную роль … [при сдерживании цен потребительского рынка] должно сыграть увеличение объема реализации потребительских товаров за счет накопления резервов и иностранной помощи» (с. 54). Благодаря импорту потребительских товаров авторы обещают своеобразный «пир во время чумы» – не падение, а повышение жизненного уровня уже в ходе переходного периода.

«Наконец, разумное и эффективное использование средств, которые могут быть предоставлены нам западными странами, поможет не только ускорить развитие производственного и научно-технического потенциала страны, но и улучшить состояние потребительского рынка. Сама возможность реализовать неудовлетворенный спрос населения на необходимые товары и услуги по существу будет равна увеличению реальных доходов» (с. 102).

Заметим, что в данном случае авторы не совсем уместно употребляют слово «спрос». Конечно, формально, спрос – это готовность заплатить за какой-то товар деньги, и в части изобилия денег у населения авторы правильно употребляли термин «неудовлетворенный спрос». Но если смотреть не с точки зрения рынка отдельного товара, а с точки зрения всей экономики, то спрос – это, скорее, готовность поработать и предоставить что-то взамен, а не просто отдать легко доставшиеся деньги. В такой трактовке, стимулирование спроса – это стимулирование работы экономики. Очевидно, что именно этого второго «реализация неудовлетворенного спроса» через импорт потребительских товаров за счет западной помощи не предусматривала. Она не только не создавала никаких новых стимулов, но и гасила те реальные стимулы в виде высоких доходов, которые увеличение спроса открыло для производства потребительских товаров в 1980-е годы. А чтобы ни у кого не осталось сомнений в предстоящей участи легкой промышленности, авторы уточняют:

«В случае развития неблагоприятных тенденций, а также при сознательном сдерживании номинальных доходов будут осуществляться товарные интервенции, для чего резервируются запасы дешевых товаров народного потребления, в том числе импортных. В результате даже при номинальном снижении доходов за счет роста покупательной способности рубля может быть обеспечено повышение реальных доходов» (с. 111).

Здесь бросается в глаза непоследовательность составителей программы «500 дней». Если они за свободный рынок, то должны были допустить свободное ценообразование, в том числе, и на рынке потребительских товаров. При хорошем функционировании рынка, выравнивание цен на факторы производства, занятые в производстве потребительских товаров и других отраслях, как раз и обеспечит всем производителям справедливое, положенное рынком, вознаграждение. Зачем еще организовывать за государственный счет товарные интервенции (в практике 90-х вместо товарных интервенций пойдет поддержание завышенного курса рубля)? Разве что легкую промышленность разорить… Что же авторы хотят организовать взамен существующей легкой промышленности? Ответ не заставляет долго ждать:

«Большие возможности [для роста валютной выручки] заложены в развитии трудоемких производств, ориентированных как на экспорт, так и на удовлетворение собственных нужд. Эти возможности могут быть использованы путем сравнительно несложной модернизации (путем привлечения иностранного капитала) таких производств, как текстильная, кожевенно-обувная промышленность, сборка электронных бытовых изделий» (с. 128).

Иными словами, в стране без безработицы, с высокой капиталовооруженностью и производительностью рабочих мест, действующую легкую промышленность планировалось заместить трудоемкой промышленностью китайского образца с нищенской зарплатой. Чуть ниже встречаем и планы ликвидации крупной промышленности в пользу мелкой:

«В области импорта децентрализацию можно осуществлять форсированно. С 1991 г. резко сократить централизованные импортные поставки, в том числе оборудования и зерна. Предприятия, получающие импорт на условиях госкредитов, должны оплачивать, помимо основного долга, также и проценты.

В сегодняшних условиях целесообразно увеличение в импорте доли потребительских товаров, продукции производственного назначения для малых предприятий, производящих потребительские товары, пищевые продукты, стройматериалы, а также оборудование для перевооружения машиностроения. Все это осуществимо при условии сокращения импорта сырья, полуфабрикатов, технологического оборудования. Регулирование данного процесса осуществляется средствами внешнеторговой и таможенной политики уже на первом этапе реформы» (с. 129).

Авторы программы не ограничились легкой промышленностью. Вот детальная программа ликвидации отечественного сельскохозяйственного машиностроения. Сначала высказывается тезис о перенасыщенности сельского хозяйства той техникой, которую выпускает собственная промышленность:

«При переходе на оптовую торговлю продукцией сельскохозяйственного машиностроения не предвидится существенного роста цен, так как рентабельность этой отрасли достаточно высокая, а степень насыщенности сельского хозяйства массовыми видами выпускаемой техники превышает реальные потребности, соответствующие достигнутому уровню производства» (с. 168).

А потом утверждается, что вместо своей техники надо расходовать средства на импортную:

«Заметную роль в удовлетворении потребностей сельского хозяйства в технике, прежде всего малогабаритной, будут играть поставки по импорту – в том числе в виде целевой помощи, продажи подержанных машин по льготным ценам и др.» (с. 168).

Конкуренция с дешевым импортом предстояла всем предприятиям, которые не успевали за первые 100 дней реформы выбить себе необходимые таможенные тарифы. Ведь именно с 1991 года предполагалась ликвидация монополии внешней торговли:

«Внешнеторговая деятельность в 1991 г. практически полностью переходит на уровень предприятий. Органы власти всех уровней отходят от коммерческих операций. Внешнеторговые объединения МВЭС и других союзных ведомств до начала 1991 г. преобразуются в посреднические акционерные фирмы, работающие на комиссионных началах» (с.127).

При этом дифференцированные валютные курсы, по которым обменивались деньги в зависимости от конкретной экспортно-импортной операции (что равносильно действию таможенного тарифа), предлагалось отменить сразу же:

«С 1 ноября устанавливается единый курс рубля по торговым и неторговым операциям на уровне примерно 2 рублей за доллар. Одновременно ликвидируются дифференциальные валютные коэффициенты» (с. 51).

Заметим, что предложенный авторами курс сразу исключал возможность конкуренции с Западом по целому ряду товаров в престижной бытовой технике, ширпотребе и др.: очень уж дорого стоили тогда на внутреннем рынке импортные магнитофоны и джинсы. В свою очередь, о конкретном уровне таможенных тарифов для разных товаров и отраслей авторы не говорят вообще ничего. Вот самая подробная фраза на эту тему:

«Введение конвертируемости рубля включает:

• развитие валютного рынка (валютные аукционы, биржи, распространение валютных операций в сети коммерческих банков);

• введение и отладку новых таможенных тарифов и налогов на экспорт, которые обеспечили бы примерное соответствие внутренних и мировых цен, предупреждая тем самым возможность спекуляции на разнице цен, и позволили бы существенно уменьшить объем квотирования и лицензирования» (с. 59).

Итак, в программе «500 дней» была заложена не только «спросовая», но и «ценовая» составляющая спросо-ценового дисбаланса, наступившего в 90-х годах. При внимательном ее чтении оказывается, что программа предусматривала и изъятие у предприятий оборотных средств через ограничение возможности взятия кредитов, и передачу значительной части реальных доходов из бюджета частным банкам, получавшим возможность значительной частной эмиссии. (Последнее видно из предложенной в программе нормы резервирования в 5–10%: авторы планировали сократить расходы бюджета, но заместить часть денежной массы, эмитируемой государством, значительной частной банковской эмиссией.)

«Денежно-кредитная политика.

В условиях перехода к рынку денежно-кредитная политика приобретает принципиально новые черты. В целях овладения положением в области денежного обращения и кредитования с ноября осуществляется переход от кредитного и кассового планирования к регулированию объема совокупной денежной массы. Ключевая задача первых месяцев – резкое сжатие кредита и ограничение роста денежной массы.

Разрабатываются показатели совокупной денежной массы и рассчитываются соответствующие агрегаты. Налаживается сбор соответствующей информации и отчетности. На период 1990–1991 гг. ставится задача нулевого роста показателя совокупной денежной массы. Это может произойти главным образом за счет сокращения объемов кредитования и, следовательно, депозитов предприятий. Вклады населения сократятся в случае превышения размеров программы связывания над приростом доходов населения.

Арсенал инструментов регулирования включает:

• резервные требования – норматив депонирования части вкладов банков на беспроцентных счетах в центральном банке;

• норматив депонирования в центральном банке части прироста кредитования, прямые количественные ограничения;

• процентную политику;

• рефинансирование банков в центральном банке.

В центре системы денежно-кредитного регулирования на первом этапе будет изъятие части средств банков и их депонирование в центральном банке. Изменяя нормативы резервных требований, Резервная система сможет увеличивать или уменьшать ликвидность банков, воздействовать на депозитную эмиссию коммерческих банков и, следовательно, на объем денег в обращении и инфляционные процессы.

Учитывая сокращение бюджетных расходов и ссудного фонда при его разделе в связи с необходимостью ликвидировать часть государственного долга, повышение процентных ставок, для проведения жесткой денежно-кредитной политики первоначально будет достаточно резервных требований на уровне 5-10 процентов депозитов банков.

Поскольку резервные требования заработают в полную силу лишь в декабре, то в октябре основная тяжесть рестриктивной [т.е. ограничивающей кредитование и денежную массу] политики ляжет на прямые ограничения кредита – административное сокращение общего объема кредитования предприятий на 5-10 процентов или обязательное внесение сумм прироста кредитования на специальные счета в центральном банке.

Не меньшее значение будет иметь процентная политика. На первые 3-6 месяцев с октября административно вводится новая структура процентных ставок (долгосрочные выше краткосрочных, ссудные выше депозитных) с повышением их среднего уровня, что призвано ограничить спрос на кредит и уменьшить безналичную эмиссию. Через 3–6 месяцев начинается либерализация процентных ставок (в первую очередь ссудных)» (с. 86-87).

Даже широкомасштабная коррупция на этапе лицензирования ограниченного круга «уполномоченных банков» – и та предусмотрена в программе:

«В течение 1990–1991 гг. право ведения международных валютных операций предоставляется примерно 10–15 наиболее подготовленным коммерческим банкам. <…> Вводится в практику залог имущества советских хозяйственных организаций и госорганов под кредиты и инвестиции, привлекаемые из-за рубежа» (с. 127).

Не обошли авторы вниманием и такую мелочь, как обогащение частных посредников-закупщиков сельскохозяйственной продукции:

«Уже в октябре 1990 г. начинается работа по приватизации системы продовольственного снабжения городов, в этой сфере ликвидируются организационные монополии» (с. 169).

Единственное, что при этом остается совершенно непонятным – это прогноз авторов «…Таким образом, аграрный сектор в любом случае будет обладать высоким инвестиционным потенциалом» (с. 159).

Вообще, при чтении программы поражает радикализм, скорость, с которой авторы хотели сломать существующие структуры. Уже в первые 100 дней реформы «объявляется, что с 1 января 1991 г. прекращается выплата всех дотаций и субсидий предприятиям, кроме ограниченного круга включенных в согласованный перечень» (с. 49). «К исходу 400 дней должен был снят государственный контроль над ценами примерно по 70–80% продукции и услуг» (с.58). «К 500-му дню из государственной собственности должны быть преобразованы в акционерные, проданы или переведены в аренду не менее 70% предприятий промышленности, 80-90% строительства, автомобильного транспорта, оптовой торговли продукцией производственно-технического назначения, розничной торговли, общественного питания, бытового обслуживания» (с. 60).

Интересно, что четкую программу приватизации авторы предполагали выработать менее чем за месяц, в течение сентября 1990 г.:

«Основной задачей подготовительного этапа (до 1 октября 1990 г.) является формирование четкой программы приватизации, принятие пакета законов по разгосударствлению. В данный пакет должны войти законы, регулирующие процесс разгосударствления, обеспечивающие независимость малых фирм во всех областях хозяйства и вновь созданных структур – акционерных обществ – от органов управления любого уровня» (с. 71).

Тут же предлагается ликвидация органов государственного управления экономикой и наукой, складывавшихся десятилетиями и столетиями – Госкомстата, отраслевых министерств, Академии наук, Госкомобразования, их превращение в совещательные клубы:

«Необходима демонополизация и децентрализация процесса сбора и обработки статистической информации» (с. 112).

«Процесс разгосударствления экономики займет несколько лет, но изменения во внутренней жизни предприятий должны произойти в ближайшие месяцы. В этой связи на начальном этапе реформы должен быть законодательно и практически закреплен принцип невмешательства органов власти, политических организаций во внутренние дела предприятий, включая уровень зарплаты, штатную численность персонала, организацию производства. Это означает исчезновение понятия «вышестоящая организация», т.е. отраслевые министерства, главки и прочие надстроечные органы должны потерять право вмешиваться во внутренние дела предприятий.

Одновременно с этим с государства снимается всякая ответственность за положение дел на предприятиях, уровень заработной платы работников (сверх официального минимума), обеспечение производства сырьем и материалами, сбыт его продукции» (с. 123).

«По мере ликвидации отраслевых министерств…» (с. 159).

«При этом должно измениться отношение государства к науке, которую необходимо освободить от всех форм бюрократического управления. Академия наук СССР и союзных республик, отраслевые академии будут освобождены от административных функций и превратятся в общественные организации, управляемые сообществом ученых на демократических началах, в обстановке полной гласности, публичного обсуждения предложений и проектов, претендующих на финансирование, с исключением монополизма каких-либо отдельных научных школ.

Институты и другие научные учреждения выводятся из подчинения академии. Полная самостоятельность предоставляется вузам, университетам с упразднением управления ими со стороны Госкомобразования….» (с. 185).

Как ни удивительно, но, вопреки собственным утверждениям о недостаточной включенности советской экономики в мировой рынок, устоявшиеся внешнеэкономические связи авторы программы хотели быстро свернуть:

«Отношение со странами – членами СЭВ строится исходя из бесперспективности этой организации в том виде, в каком она существует. Недопустимо сохранение со странами СЭВ любых форм клиринга и ценовой неэквивалентности. Неизбежно сокращение товарооборота по данной группе стран до оптимального уровня» (с. 135).

Наконец, учтены в программе и претензии «парада суверенитетов», которые предлагается полностью удовлетворить:

«Все функции и полномочия членов Союза реализуются исходя из принципа верховенства законодательства союзных республик…» (с. 36).

Список же полномочий союзных органов власти (с. 39) предлагается очень куцый. Вот как описывает беседу с составителями и сторонниками программы «500 дней» Л.И. Абалкин [1]:

«Необходимо было снимать противостояние, искать согласие. В связи с этим Н. Рыжков решил встретиться с рабочей группой. Вместе с ним мы поехали, предварительно договорившись, в пансионат, где расположилась группа. Туда же прибыл И. Силаев, другие руководители Российского правительства.

Встреча состоялась 21 августа 1990 года. Она проходила напряженно, нервно, но позволила многое прояснить в позициях, раскрыть внутренний замысел готовившейся программы. В ходе беседы мы постепенно обнаружили ее скрытую идею.

Замысел состоял в том, чтобы, как говорится, втихую ликвидировать Союз ССР, заменив федеративное государство экономическим союзом самостоятельных государств. Этот замысел не излагался впрямую. Он выявился лишь в результате внимательного чтения документа, обдумывания его логики.

Мы сидели за столом и смотрели друг другу в глаза. Я поинтересовался, что означает употреблявшееся в тексте слово «Союз»? Было именно одно слово без какой-либо расшифровки. Я спросил:

– Является ли Союз государством или нет?

И не получил ответа. Я повторил свой вопрос второй и третий раз. И вновь не получил ответа. Тогда и стало ясно то, что не все поняли даже после знакомства с представленной программой».

Часть вторая
Уроки роста нулевых

Глава 7. Голландская болезнь на российский манер

Во второй главе книги, с целью показать недостатки советской экономической системы, мы бегло описали, как ценовой механизм направляет производственную деятельность к «общему благу» в рыночной экономике. Конечно, описание было идеализированным, и теперь пришла пора объяснить, что и когда в нем становится неправдой. Дело в том, что и рыночной экономике присущи болезни, при которых производственная деятельность организована далеко не оптимально. Зачастую болезни касаются тех аспектов организации экономики, которые, казалось бы, должны регулироваться рынком лучше всего. Речь идет об относительном развитии различных секторов народного хозяйства. В этой части книги мы покажем, что современной российской экономике в не меньшей степени, чем советской, присущ целый ряд структурных перекосов. Из-за них российская экономика оказалась крайне уязвимой перед кризисом мировых финансов в 2008 г. Это – спровоцированное спросо-ценовым дисбалансом раздувание одних отраслей за счет других, одних населенных пунктов за счет других, одних макроэкономических параметров за счет других. Другая экономическая политика могла бы исправить эти перекосы, обеспечив рост благосостояния и упрочив стратегическое положение страны.

Проиллюстрируем общий механизм структурного перекоса на самом простом примере, известном еще классикам экономической мысли [21]. Речь идет о неэффективном ограничении доступа к выгодному ресурсу, обусловленном недоизъятием дифференциальной сельскохозяйственной ренты и политикой равноправного доступа. Данный механизм образования структурных перекосов является общим для рыночных экономик, очень часто наблюдается в развивающихся странах, а в российском случае проявляется сплошь и рядом.

Представим, что один крестьянин, приложив определенное количество труда, вырастил под Ивановом некоторое количество пшеницы, а другой крестьянин, приложив такой же труд на Кубани, вырастил большее количество пшеницы. Откуда у кубанского крестьянина дополнительное зерно, если оба трудились одинаково? Ответ очевиден: от более богатой кубанской земли с теплым климатом и повышенным плодородием! Иными словами, щедрая южная земля вносит дополнительный вклад в результат труда кубанского крестьянина, помогает ему. Если крестьяне продали товар на одном и том же рынке, то разница между доходом кубанского и ивановского крестьянина – дополнительная выручка, полученная за счет использования выгодного ресурса, – и есть сельскохозяйственная рента. Можно сказать, что на Кубани сама природа делает за крестьянина часть работы. Его участок земли более выгодно использовать, чем участок земли под Ивановом.

Если бы у земельного участка был землевладелец, стремящийся как можно больше заработать, он сдал бы участок в аренду, стоимость которой примерно соответствовала бы стоимости дополнительного урожая. Кубанский крестьянин согласился бы платить, потому что иначе пришлось бы ехать крестьянствовать под Иваново.

Помещиков-землевладельцев, взимающих с крестьян плату, на Кубани, вроде бы, нет. Почему же ивановский мужик не бросает свою землю и не едет на Кубань, чтобы работать меньше, а получать больше? Да потому, что кубанский казак владеет своей землей и чужака работать на ней не пустит: зачем же терять дополнительный доход? А лишней земли на Кубани нет. Крестьяне по существу владели землей и получали часть ренты даже при Советской власти, когда она была передана колхозам в вечное пользование. Они соединяют в своем лице роль крестьян и помещиков.

Возникает вопрос: а можно ли попытаться «отменить» ренту, позволив ивановским крестьянам без ограничений селиться на Кубани и разделяя кубанскую землю между тем количеством крестьян, которые там живут? Почему не уравнять их в правах таким способом?

Дело в том, что в этом случае упадет продуктивность общественного производства. Предположим, что в Кубани на крестьянина приходится 10 гектаров земли, дающей урожай 50 ц/га, а под Ивановом на крестьянина приходятся те же 10 гектаров земли, но дающие урожай 20 ц/га. Если ивановский крестьянин переселится на Кубань, ему придется делить участок с кубанским казаком. Но при удвоении вложенного труда этот участок даст не 100 ц/га, а, в лучшем случае, 60 ц/га: ведь та земля и так подошла к пределу своих возможностей при данном уровне технологии. Иными словами, общий сбор зерна двумя крестьянами падает с прежних 700 ц до 600 ц.

Таким образом, если не ограничивать доступ к более выгодному ресурсу (например, через необходимость платежа ренты), наступает т.н. перегрузка более выгодного ресурса, снижающая общественную производительность.

Есть ли возможность уравнять в правах кубанского и ивановского крестьян другим способом? Для этого рассмотрим две налоговые системы. В одной – забирается половина урожая, независимо от места сбора. При этой системе налогообложения ивановский крестьянин отдает государству 100 ц, и у него остается 100 ц на жизнь, а кубанский казак отдает 250 ц, и у него остается 250 ц на жизнь. Если при той же системе налогообложения попытаться уравнять двух крестьян, позволяя ивановскому крестьянину переехать на Кубань, то они вместе соберут 600 ц, отдадут государству 300 ц, и каждому останется по 150 ц на жизнь. Ивановскому крестьянину это все равно выгодно, но государству нет. Поэтому оно может ввести вторую систему, при которой у каждого крестьянина изымается рента плюс 10% того, что остается после изъятия ренты. В нашем примере рента ивановского крестьянина считается нулевой, а рента кубанского казака соответствует дополнительному урожаю в 30 ц/га. Тогда у ивановского крестьянина изымут 20 ц, ему останется 180 ц на жизнь, а у кубанского казака изымут 320 ц, и ему останутся 180 ц на жизнь. (На самом деле, из-за неидеальности конкуренции, возможно изъять не всю ренту 30 ц/га на более благоприятном участке, а, например, только 29 ц/га, поэтому жизнь кубанского крестьянина всегда будет оставаться чуть-чуть лучше, чем ивановского.) В этом случае перегрузки ресурса не произойдет, общественная продуктивность не снизится, доходы бюджета почти такие же, зато кубанский и ивановский крестьянин почти уравнены в условиях хозяйствования.

Итак, налоговая система, изымающая рентную составляющую доходов, не только более «справедлива» в том смысле, что предоставляет равное вознаграждение за равные заслуги, но и более «эффективна» в смысле увеличения национального дохода. А именно, она предотвращает нерациональное распределение труда и капитала между сферами применения в том случае, если обычный механизм прав собственности на ресурсы в данной стране не выполняет этой функции и допускает «перегрузку» более выгодных объектов хозяйствования.

Именно такое положение сложилось во многих сферах российской экономики. Если говорить конкретно о сельскохозяйственной сфере, то данная проблема, пожалуй, малоактуальна для современной России. Однако отсутствие механизмов, препятствующих перегрузке сельскохозяйственных земель, привело страну к целому ряду катастроф в последней трети XIX и первой трети XX в., связанных с аграрным перенаселением.

Сейчас та же беда возникла из-за недоизъятия природной (горной) ренты в сырьевых отраслях и земельной ренты в населенных пунктах. Так, недоизъятие земельной ренты (ренты местоположения участка) в крупных городах приводит к росту торговых комплексов, явно несоразмерному экономическим возможностям страны как по количеству занятых там работников, так и по капитальным вложениям в отрасль. Это обстоятельство провоцирует непродуктивный рост сферы услуг за счет материального производства точно так же, как природная рента в сырьевых отраслях раздувает их персонал за счет обрабатывающей промышленности.