Текст книги "Пауки в банках. Есть ли альтернатива сырьевой экономике?"

Разобравшись с возможными путями освобождения цен на потребительском рынке, перейдем к производственному контуру. Заметная часть ценовых искажений при торговле товарами производственного назначения не только искажениями на потребительском рынке. Формирование цены этих товаров на основе «себестоимости», а не на основе равновесия спроса и предложения, в совокупности с избытком «дармовых» безналичных денег у предприятий, неизбежно создавало систему дефицитов и тут. К ней добавлялся и аналог торговли «в нагрузку», заключавшийся в гарантированном сбыте некачественной либо дорогой (по сравнению с имеющейся альтернативой) продукции отдельных предприятий. Неравноправное положение отраслей влекло снабжение приоритетных направлений редкими и качественными ресурсами по нерыночно низкой цене, а отсутствие доступа к современным технологиям в неприоритетных направлениях компенсировалось перерасходом в них сырья и низкокачественных ресурсов.

Совершенно понятно, что немедленное освобождение цен при оптовой торговле и торговле товарами производственного назначения поставило бы под угрозу закрытия целый ряд производств. Причина могла быть или в нерентабельности производства, наступившей из-за необходимости закупать ранее дефицитный товар производственного назначения по новым ценам, соответствующим балансу спроса и предложения, или же в отсутствии при новой системе гарантий сбыта собственной продукции прежним потребителям. Постепенное изменение цен, с ориентацией не на «себестоимость», а на конечные цены потребительского рынка и государственного потребления, позволило бы государству рассмотреть каждый такой случай в отдельности и решить: то ли увеличить расходы на закупку у этого предприятия производимой продукции (чтобы у него были деньги на закупку дефицитных фондов), то ли выделить предприятию кредит на модернизацию, то ли закрыть его, используя высвобождающиеся ресурсы в более выгодных видах деятельности.

Планирование, то есть, принудительные поставки большей части продукции предприятий по назначенным ценам, на какое-то время сохранилось бы. Но, по мере приближения назначаемых цен к ценам, уравновешивающим спрос и предложение, удалось бы перейти от принудительного планирования к добровольному. При новой такой системе удовлетворение госзаказа стало бы наиболее выгодным из имеющихся вариантов деятельности предприятия. Следовательно, система стала бы устойчивой и отмена принудительного характера поставок не повлекла бы обвал производства, так как подавляющему большинству экономических субъектов было бы выгодно продолжение существующей хозяйственной деятельности, а локальные действия предприятий по повышению прибыли вели бы к увеличению национального дохода. Принципиальная возможность перехода к такой системе планирования (иногда называемой «рыночным социализмом») была доказана еще теорией оптимального планирования за много десятилетий до анализируемых событий [37]. Собственно, предложенный переход был бы не более чем полной реализацией замысла не доведенной до ума косыгинской реформы, попытки перейти к ней для товаров производственного назначения предпринимались и в годы перестройки. Только после такого приближения к рыночному равновесию можно было бы говорить о серьезной либерализации на рынках товаров производственного назначения.

Особого внимания заслуживает учет государственных приоритетов при новой системе товарооборота. Если раньше поставка дефицитного ресурса оборонному комплексу, а не в конкурирующий гражданский сектор, осуществлялась на принудительной основе, то отказ от директивного планирования потребовал бы повышения номинальных оборонных расходов с тем, чтобы «отыграть» данный ресурс у гражданского сектора в пользу оборонного. В условиях советской системы это было вполне реально, потому что государство могло изъять излишек прибыли, образовавшийся у поставщика редкого ресурса, обратно в бюджет. Тогда номинальный рост расходов на оборону и приоритетные направления технологического развития не означал бы роста реальных усилий экономики страны в этих секторах, а просто означал бы приведение денежных потоков в соответствие с реальной ценностью ресурсных потоков. Но зато после перехода к новым ценам можно было бы осуществлять продуманную и просчитанную конверсию, связанную с перенаправлением части военных расходов на осуществление гражданских программ. Важно подчеркнуть, что реальная конверсия предполагала бы не лишение финансирования оборонных предприятий, с тем чтобы они перестали функционировать, а, напротив, задействование производственного и человеческого потенциала ВПК для решения насущных задач экономики и подъем общего уровня отставших отраслей гражданского сектора. Иными словами, сокращаемые военные расходы пришлось бы направлять тем же предприятиям и коллективам, но просто выдавать им другие задания.

Не менее сложной задачей стало бы реформирование системы инвестирования. Уровень инвестирования в СССР был очень высоким: как в строительство новых объектов производственного, социального, инфраструктурного назначения, так и в их модернизацию и поддержание в работоспособном состоянии. При этом по источникам финансирования можно выделить следующие виды инвестиций: осуществляемые прямо или косвенно за счет бюджетов разных уровней; осуществляемые за счет банковских займов; осуществляемые из выручки предприятий, которые государство обязало отчислять определенную долю прибыли на амортизацию и обновление, а не проедать ее.

Совершенно понятно, что никаких революционных решений о том, чтобы «взять и отменить» с понедельника не менее 60% строек, как это предлагала программа «500 дней», ни в коем случае нельзя было принимать. В случае с уже начатыми инвестиционными проектами необходимо было для каждого проекта разбираться, выгодно ли его завершать с учетом оставшихся расходов на строительство или выгоднее забросить. Что же касается новых инвестиций, то переход на «рыночные» рельсы предполагал разграничение инвестиций на те, которые делало государство, и на те, которые делали частники, рассчитывая получить от этого свою выгоду. В силу довольно низкой склонности к сбережению в России, государство обязано было взять на себя не только инвестирование в инфраструктуру и социальные объекты, как на Западе, но и инвестирование во множество ключевых отраслей экономики. Надеяться на частника можно было только в тех отраслях, в которых последний себя уже уверенно чувствовал и был готов рискнуть капиталом. Следовательно, на продолжительное время предстояло не только доводить до ума большие государственные инвестиционные проекты, но и заставлять предприятия, находящиеся в государственной собственности, инвестировать часть зарабатываемых денег, предстояло строить за счет государства новые объекты и модернизировать старые. Сами граждане, скорее всего, инвестировали бы первое время только в жилье и мелкий бизнес, лишь со временем дополняя государственную экономику во все новых и новых областях.

Важным вопросом выдвинутой программы возможного реформирования советской экономики является такой: можно ли было при переходе к описанному здесь «рыночному социализму» полностью отказаться от системы субсидирования и централизованного установления цен, не допуская при этом спада производства? Мы без всякого сомнения даем отрицательный ответ на этот вопрос и утверждаем, что это должно было быть ясно даже из того объема экономических знаний, который был доступен советским экономистам того времени. Существует, по меньшей мере, два хорошо известных в экономической теории феномена, которые должны были предостеречь от безоглядного освобождения цен и отмены субсидий, особенно в советской экономике, характерной монополизмом многих предприятий.

Первый из этих феноменов известен под названием двойной маргинализации [33]. Суть его, в приложении к реформе советской ценовой системы, состоит в том, что некоторым предприятиям-монополистам, освобожденным от ценового контроля, выгодно назначать на свою продукцию высокую цену, при которой потребление этой продукции смежниками снижается. Это ведет к сокращению как производства на этих предприятиях, так и национального дохода. Схематически это явление можно изобразить на рисунке 1.

Верхняя кривая – это спрос на продукцию второго передела, производимую конкурирующими предприятиями из продукции первого передела с издержками, равными стоимости продукции первого передела плюс постоянная добавка, не зависящая от загрузки отрасли. Поэтому спрос, предъявляемый со стороны отрасли на продукцию первого передела, при каждом количестве товара равен величине спроса на продукцию второго передела минус постоянная добавка. «Национальный доход» (стоимость продукции второго передела) максимизируется при том объеме производства, которое изображено на левом рисунке, а выручка отрасли первого передела максимизируется при меньшем производстве. Если эта отрасль контролируется предприятием-монополистом, то оно снизит предложение продукции первого передела до оптимального для себя уровня, что повлечет снижение производства продукции второго передела до уровня, при котором национальный доход снижается (правый рисунок). Подчеркнем, что это явление не является универсальным, то есть наблюдается не всякий раз, когда производитель первого передела – монополист, а в зависимости от конкретной формы кривых спроса и других факторов. Но спада в нескольких ключевых отраслях уже достаточно для серьезных сбоев в экономике.

Рис. 1. Двойная маргинализация в двухпередельной схеме

Совершенно понятно, что в условиях высоко монополизированной советской экономики упускать из виду этот фактор было нельзя. Конечно, цены на многие виды продукции можно было бы поставить под контроль путем открытия внутреннего рынка для иностранных конкурентов данного предприятия, назначив оптимальную пошлину. Тогда бы предприятие перестало быть монополистом и вынуждено было сбывать свою продукцию по приемлемой цене. Но это возможно только для части товаров, заменяемых импортом. Для остальных же товаров пришлось бы еще какое-то время устанавливать цену централизованно. Мы не хотим сейчас касаться принципов, по которым следовало устанавливать цены для таких предприятий-монополистов, потому что вопрос требует конкретного анализа в каждом отдельном случае. Заметим только, что контроль издержек и установление цен на такую продукцию по принципу «издержки плюс надбавка» куда предпочтительней, чем снятие ценового контроля монополистов. Итак, даже после перехода к «рыночному социализму» назначение цен по большой группе товаров пришлось бы сохранить.

Второй феномен касается возможности, а точнее, невозможности полной отмены субсидий. Связано это с существованием предприятий, для которых себестоимость единицы продукции существенно, а то и скачкообразно уменьшается при увеличении объема производства [33, 38]. Представим фабрику, производящую, например, «плашки в три восьмых дюйма». Установленная на фабрике линия может производить тысячу или более плашек при полной себестоимости рубль за штуку (при работе на проектной мощности), а при меньшей мощности себестоимость производства существенно, в разы увеличивается, так что выгоднее закупать импортные плашки. Пусть условия спроса таковы, что при предложении 100 плашек цена спроса 10 рублей, при предложении 900 плашек – 1 рубль, а при предложении тысячи плашек – уже 90 копеек. Получается, что если запустить производство на проектную мощность и воспользоваться экономией на масштабе производства, то свободная рыночная цена не позволит покрыть издержки, хотя для всей страны это, конечно же, выгоднее, чем допустить простой фабрики. Мы не будем обсуждать вопрос, правильным ли было инвестиционное решение о строительстве данной фабрики с такой проектной мощностью – будем считать, что фабрика уже существует и что наши меры не повлияют на дальнейшие решения о строительстве таких же фабрик. (Здесь не анализируется проблема долгосрочных стимулов для экономически оправданных инвестиций, которые создавала социалистическая система ценообразования: ведь мы представляем себя на месте реформаторов в 80-е, которые не могут управлять прошлым и пытаются развить то народное хозяйство, которое досталось в наследство.)

Для того чтобы фабрика работала и приносила стране доход, есть два пути:

1) доплачивать предприятию 10 копеек за каждую плашку (на что тратится 100 рублей) и продавать на рынке по 1 рублю;

2) выкупать у предприятия 100 плашек по 1 рублю и пускать их на военные нужды либо отдавать потребителям, которые сами не смогут ни купить эти плашки, ни перепродать их в третьи руки. Тогда остальные 900 выкупят гражданские потребители, тоже по рублю.

В обоих случаях общие затраты бюджета тоже 100 рублей, но фабрика работает и обеспечивает страну плашками. Если бюджет отказался от того, чтобы потратить жалкие 100 рублей, производство останавливается, а покупать импортные плашки по цене 10 рублей за штуку могут позволить себе только самые богатые сто человек. И страна потратит дополнительные 1000 рублей на импорт.

Эту ситуацию проиллюстрируем на трех графиках (рис. 2). Для простоты мы считаем, что себестоимость производства продукции может быть либо очень высокой (аналогичная этому ситуация – закупка дорогого импортного товара), либо очень низкой, если производство превышает некий порог. Первый путь решения проблемы – субсидирование производства – показан на втором рисунке, второй – закупка части продукции на некоммерческие государственные нужды – на третьем.

Здесь необходимо отдельно разобраться, для каких советских предприятий была актуальна такая постановка вопроса. Во-первых, это относилось к более или менее монопольной части промышленности, для которой равновесия спроса и предложения нельзя было достичь за счет сокращения числа работающих предприятий – экономия на масштабе (при больших объемах производства) cкачкообразно наступала для единственного предприятия, выпускающего весьма специализированную продукцию, и это диктовалось технологической особенностью производства в соответствии с проектом. Следовательно, это не касалось сельского хозяйства, пищевой, сырьевой и большей части легкой промышленностей, а также немонопольной продукции машиностроения и химической промышленности. Однако в том же машиностроении было очень много предприятий, которые были единственными, выпускающими какую-то специфическую продукцию, а в металлургии производство некоторых марок металлов становится рентабельным, только начиная с определенного объема выпуска.

Рис. 2. Один «провал рынка» для разрывной производственной функции

Очень важно подчеркнуть, что из двух способов обеспечить стабильную работу таких предприятий (субсидирование цены либо закупки для некоммерческих целей) в Советском Союзе для товаров производственного назначения использовался второй путь. Например, металлургический завод выпускал какую-то марку металла, которая использовалась одновременно для производства потребительских товаров и вооружения, то есть, часть спроса покрывалась за счет личных расходов граждан, часть – за счет государственных расходов на закупку вооружения. Прекращение закупок металла по линии оборонного заказа не только не высвобождает «оборонную» часть заказа для мирных нужд, а, наоборот, делает невозможным производство той части металла, которая раньше расходовалась на мирные нужды, и банкротит всю последующую цепочку гражданской промышленности.

Другой возможный пример – когда станкостроительный завод выпускал станки для производства как вооружения, так и товаров инвестиционного назначения и потребительских товаров. Первая группа, при сложившейся системе, полностью оплачивалась из бюджетных средств, вторая могла оплачиваться как за счет бюджета, так и за счет средств предприятий, производящих товары инвестиционного назначения. Но последнее возможно только в том случае, если эти предприятия функционируют и постепенно обновляют свои фонды. Понятно, что прекращение бюджетного финансирования первых двух групп и сокращение спроса на станки со стороны предприятий, производящих товары инвестиционного назначения, сделало бы невозможным производство на заводе станков по прежней цене для предприятия, производящего потребительские товары. При этом даже не требовалось, чтобы экономия на масштабе производства наступала так же скачкообразно, как показано на представленном рисунке. Если спрос падает на 30% при неизменной цене, то из этого не следует, что предприятие, сократив производство на 30%, сможет снизить издержки по всем материальным затратам и зарплате работникам на то же количество процентов. Существуют издержки, такие, как оплата жилищно-коммунальных услуг и необходимого персонала, которые не поддаются сокращению. Поэтому при снижении производства на 30% удается сэкономить от силы 10% издержек. Очень высока вероятность, что при таком изменении параметров предприятие станет нерентабельным. При этом не всегда можно просто взять и сократить количество предприятий в отрасли на 30%: есть проблемы сбыта, привязанности предприятий к конкретному кругу потребителей, например, в регионе. Поэтому, если смотреть в масштабах отрасли, то снижение спроса на 30% может повлечь обвал производства в отрасли, скажем, в 3 раза, а это повлечет потерю зарплат работников, занятых в отрасли, сокращение спроса с их стороны и будет «аукаться» на многих других производствах. Итак, либерализация цен и хозяйственной деятельности потребовала бы от государства специальных мер по сохранению спроса на продукцию очень многих предприятий.

Наконец, первый способ поддержки таких предприятий – субсидирование (второй график) – применялся, по-видимому, в меньшей степени и мог касаться только потребительских товаров. Но и здесь, прежде чем отменять субсидии, надо было трижды подумать, как сохранить спрос. Распространено заблуждение, будто спрос можно было сохранить за счет компенсирующих социальных выплат населению, чтобы оно могло больше покупать товаров. Это неверно по той причине, что потребительские предпочтения населения не обязательно направляли бы свой спрос на закупку именно тех товаров, производство которых поддерживалось указанным образом. Следовательно, и в этой области государству пришлось бы надолго сохранить свою регулирующую функцию.

По нашему мнению, именно описанная ценовая реформа была первейшим и необходимым условием каких-либо дальнейших преобразований советской экономики, просто потому, что убрала бы самые острые проблемы (дефицит, потерю управляемости при директивном планировании, невозможность выровнять внешнеторговый дисбаланс), создававшие трудности для населения и госаппарата, а также прояснила бы ситуацию. В самом деле, во-первых, цены товаров были бы приведены в соответствие с потребительскими предпочтениями и ценностью затрачиваемых на это ресурсов. В результате необходимость прямого ручного управления значительно снизилась бы. Ради того чтобы сохранить производство на прежнем уровне, не нужно было бы уже контролировать, какие дефицитные ресурсы и фонды куда направляются, потому что это и так было бы наиболее выгодной из имеющихся возможностей для производителя данного ресурса. Точно так же, не нужно было бы уже распределять по регионам и районам дефицитный продукт. Не пришлось бы субсидировать производство огромного количества товаров частного потребления, потому что население само бы платило почти за все. Не нужно было бы следить за выделением жилья и распределением автобусов. Снизилась бы доля государства в инвестировании.

В новых условиях сохранение прежнего уровня производства обеспечивалось бы самой по себе рыночной системой, без надоевших командно-административных мер; необходимая же государству продукция и социальная направленность экономики обеспечивались бы за счет налоговой системы, системы госзаказа, бюджетной политики, социальной помощи, ограниченного и контролируемого объема субсидий и дотаций. Отклонения от устоявшегося равновесия, направленные на увеличение прибыльности отдельных предприятий, не подрывали бы экономику, а были бы выгодны всей стране. Да и населению не пришлось бы тратить по часу после работы на простаивание в очередях – а это огромная прибавка к благосостоянию, пусть даже и не оцениваемая в показателях натурального потребления.

Предложенный нами вариант ценовой реформы для Советского Союза не является чем-то принципиально новым, до чего советские экономисты никогда бы не додумались. В том-то и дело, что додумались. Очень похожую программу «управляемой инфляции» для реформирования советской экономики предлагал академик Ю.В. Яременко [62]. Да и пресловутое «павловское» (1991 г.) повышение цен было шагом именно в этом направлении. Мы не разбираем вопрос, почему предложения, альтернативные программе «500 дней», не были опубликованы и озвучены для широких масс. Важен сам факт: альтернатива существовала и была, в целом, известна тем, кому полагалось об этом знать.

После проведения внутренней ценовой реформы можно было освободиться от монополии внешней торговли, вводя поначалу пошлины, которые сохраняли бы прежнюю ценовую структуру внутри страны, а потом снижая каждую из них после индивидуального рассмотрения в том и только в том случае, если бы это позволило повысить национальный доход, а не потерять важные отрасли. Это позволило бы значительно сократить монополизацию экономики, создать стимулы для развития в условиях конкуренции на многих участках, открыло бы еще один канал распространения инноваций.

По большому счету, этим и исчерпывается список очевидных первоочередных мер по реформированию. Только после полного завершения ценовой реформы и демонополизации внешней торговли (с установлением тарифной системы) было бы видно, нужно ли срочно делать что-то еще и что именно. Скорее всего, дальнейшие меры по реформированию включали бы, с одной стороны, активную деятельность государства по подтягиванию отстающих отраслей до среднего уровня, а с другой – расширение многоукладности экономики. Последнее означает постепенное созревание, на месте единообразной формы госпредприятий, новых организационных структур, которые были бы более эффективны в тех или иных конкретных нишах. Предстояло внедрить такую налоговую систему, которая поставила бы в равноправные условия госпредприятия с другими типами предприятий и позволила бы новой экономике расти рядом с уже имеющейся системой. Реформированные ценовая и налоговая системы сделали бы прибыль индикатором эффективности работы предприятий с точки зрения экономики всей страны. Если бы в какой-то экономической нише стало очевидно, что частные фирмы той или иной формы (кооперативы, ЗАО, корпорации) выполняют свои функции лучше, чем госпредприятия, то тогда можно было идти на реорганизацию существующих предприятий в более эффективную форму собственности. Но и эту процедуру нужно было проводить не через обвальную приватизацию, а в индивидуальном порядке – через банкротство неэффективных предприятий, их акционирование и поглощение более эффективными конкурентами.

Следует особо подчеркнуть, что мы отвергаем сам подход, когда перед страной ставится задача то «построить социализм», то «перейти к рынку». Вместо этого надо было фиксировать конкретные социальные проблемы и решать их, улучшая жизнь по тем или иным параметрам. При этом можно было бы в конкретной ситуации пользоваться как «плановыми», так и «рыночными» экономическими инструментами, будь то свободное ценообразование на одни товарные группы или нормированное распределение других, субсидии с налогами, либерализация внешней торговли и изменения прав собственности на производственные объекты.

Однако конструктивно настроенная партия в политическом и экономическом руководстве, равно как и действительно компетентная часть ведущих экономистов, играли далеко не первую скрипку в какофонии позднесоветского кризиса. В конце концов, власть перешла к людям, не погнушавшимся ради ее захвата растащить страну по национальным квартирам. Нам достаточно знать, что здравая политика экономической реформы в СССР была принципиально возможна с точки зрения стартовой экономической ситуации и полномочий верховной власти. И разумная программа такой реформы была принципиально доступна для власти, взявшейся за дело с ответственностью. Такая реформа не состоялась не из-за экономических сложностей, а в силу особенностей политического устройства, персонального состава верховной власти и других причин.

Демонтаж Советского Союза, предпринятый в конце 1991 года, закрыл вопрос о проведении реформ союзным руководством. Экономические последствия этой акции, в целом, достаточно хорошо известны читателю, и ниже мы коснемся только некоторых из них. Теперь же попытаемся проанализировать экономическую политику уже российского руководства, начиная со 2 января 1992 года (дня гайдаровской либерализации цен), принимая состоявшуюся тогда потерю территории и населения как данность.