Текст книги "Пауки в банках. Есть ли альтернатива сырьевой экономике?"

Глава 5. Как разрушить народное хозяйство

Ближайшей целью данного раздела будет объяснение главной причины, по которой предприятия разделились на две группы – «квазиуспешных» и «квазинеудачников» по ценовому признаку.

Исторически в России сложилась ценовая структура, отличная от оптовых цен мирового рынка. В этой ценовой структуре сложная техника была дороже относительно топливно-сырьевых ресурсов, чем за рубежом. В то же время, оплата трудозатрат в производстве и эксплуатация наиболее массовых видов техники низкого качества (например, тракторов и бульдозеров) обходились дешевле, чем в странах со сравнимым уровнем национального дохода и потребления на душу населения. Недостаточные (по сравнению с этими странами) расходы предприятий на оплату труда и массовые виды техники компенсировались государством через жилье, транспортные субсидии, общественное потребление. Финансовые вливания в отстающие отрасли также позволяли поддерживать низкие цены на их продукцию.

Таким образом, ценовые пропорции на ресурсы, потребляемые отраслями народного хозяйства, – цены труда, сырья, сложной и массовой техники существенно отличались от зарубежных. Одной из причин такого положения стало неравномерное технологическое развитие в приоритетных и неприоритетных отраслях. Гражданское машиностроение, легкая и пищевая промышленность, обделенные вниманием руководства и не получавшие (в силу регулирования розничных цен) достаточных стимулов от потребителя, защищенные от внешней конкуренции, тратили очень много ресурсов (трудовых и сырьевых) по сравнению с западными конкурентами. Поэтому в условиях конкуренции с импортными товарами потребители были бы не готовы платить ту цену, которая покрывала их издержки – лучше было купить импортный аналог. Приоритетные же отрасли, шедшие вровень с западным уровнем по эффективности переработки ресурсов, составляли малую часть экономики. В свою очередь, уже упомянутые этико-идеологические традиции вели к тому, что отсталым отраслям не нужно было сполна платить за рабочую силу и сырье: государство брало на себя обеспечение трудящихся рядом благ и поддерживало заниженные цены на сырье, а также помогало убыточным производствам финансовыми вливаниями.

Представим себя снова на месте Е.Т. Гайдара и В.С. Черномырдина. До тех пор, пока речь шла о либерализации цен в условиях монополии внешней торговли, корректировки цен умещались бы в разумные рамки и не привели бы к катастрофическим последствиям. Уже после освобождения цен внутри страны, можно было бы перейти к постепенной либерализации внешней торговли, но и это надо было делать с умом. Вернемся к примеру с кастрюлями и магнитофонами. Как мы видели, ликвидация внешнеторговых барьеров привела бы к тому, что цены на магнитофоны и кастрюли перестали бы определяться балансом внутреннего спроса и предложения с незначительным участием внешнего рынка, а целиком стали бы определяться ценами внешнего рынка. В нашем примере получалось, что цены на кастрюли подскочили бы в несколько раз, а на магнитофоны упали.

Опасности такого резкого нарушения баланса очевидны. Во-первых, производство магнитофонов внутри страны, привыкшее к прежним ценам, стало бы нерентабельным, а быстро модернизироваться и перейти на западные стандарты отрасль не смогла бы. Во-вторых, не факт, что производство кастрюль можно было бы настолько быстро нарастить, чтобы компенсировать для страны снижение производства магнитофонов. Грубо говоря, если целая треть экономики производит «магнитофоны» (неконкурентоспособные на мировом рынке товары), то, бросая эту треть экономики в воды мирового рынка, можно быть уверенным, что она не выплывет. Ликвидация трети экономики никак не обогатит страну, потому что она не сможет сразу перейти на производство только конкурентоспособных товаров. Такая ликвидация подорвет и позиции части конкурентоспособных отраслей, поскольку сокращает спрос на их товары со стороны разоренных отраслей и их работников. Мало того, не все конкурентоспособные товары допускают увеличение производства (прежде всего, сырье – из-за ограниченного количества месторождений). Поэтому возможная отмена монополии внешней торговли требовала установления пошлин по отдельным товарным группам и подразумевала довольно долгий процесс их постепенного снижения. При этом неконкурентоспособную часть экономики – производство «магнитофонов» – следовало поддержать за счет конкурентоспособной – производства «кастрюль», – например, с помощью неравномерного налогообложения. Это позволило бы отстающим отраслям повысить свою конкурентоспособность, задержать процесс ликвидации ставших ненужными производств и перевести высвобождающиеся ресурсы на более конкурентоспособные производства.

Ко всему прочему, надо добавить, что, при одних и тех же ценах на разные товары, отрасли могут быть прибыльными или убыточными, конкурентоспособными или неконкурентоспособными, в зависимости от того, как между отраслями распределены налоги. Поэтому одно только перераспределение налоговой нагрузки между отраслями позволило бы спасти целые производства, которые разорялись при действующей системе налогообложения. Но простое копирование ценовой и налоговой системы Запада немедленно вело к нерентабельности той части производственного аппарата страны, которая отличалась повышенной ресурсо-, энерго– и трудоемкостью по сравнению со среднемировым уровнем. Далеко не всегда повышенные материальные затраты можно перекрыть пониженной зарплатой. К моменту начала «шокотерапии» и по мере ее развертывания об этом было тоже хорошо известно из уже упоминавшихся работ Ю.В. Яременко, предостерегавшего об опасности, которую несет для экономики быстрое неравномерное изменение ценовых пропорций. При разнотемповом движении цен, указывал он, «отрасли перестают быть рынками друг для друга, пропадает их взаимная покупательная способность» [63, c.151].

Между тем, самое поверхностное ознакомление с динамикой цен показывает, что правительства Гайдара и Черномырдина были озабочены чем угодно, только не стабильностью ценовых пропорций. С самого начала шокотерапии был полностью утерян контроль над ценами на металл и основную химию, которые стоили за рубежом дороже, чем в стране. Единственная предостерегающая мера, предпринятая правительством Гайдара, – квоты на экспорт сырьевых ресурсов при фиксировании внутренней цены на них. В условиях гиперинфляции это привело к тому, что производство нефти для внутреннего рынка стало нерентабельным. Валютная же выручка распределялась между производителями неравномерно в силу отсутствия объективного механизма распределения квот. Но и ее предпочитали припрятывать, а не покрывать за ее счет убытки при производстве нефти для внутреннего рынка. Руководители сырьевых отраслей стали шантажировать правительство забастовками своих трудовых коллективов – и оно стало сдавать позиции, увеличивая экспортные квоты и дозволяя повышение внутренних цен на сырье. Дело, однако, не ограничилось повышением сырьевых цен до такого уровня, чтобы выровнять рентабельность сырьевых отраслей с остальными. Работники сырьевых отраслей, видя роскошную жизнь своих руководителей, требовали своей доли валютной выручки, и это влекло дальнейшие уступки правительства и дальнейшее повышение относительных внутренних цен на сырье. Дополнительным фактором повышения сырьевых цен стала возможность продать сырье в ближнее зарубежье для последующей перепродажи на Запад тамошними дельцами [63, с. 130–131, 139–140, 151, 250–251].

Следует подчеркнуть, что основное изменение ценовых пропорций произошло на начальном, «доприватизационном» этапе реформы, но конкретное исполнение «либерализации» сделало сверхдоходы экспортеров недоступными для государства. Практически одновременно с освобождением цен была ликвидирована государственная монополия внешней торговли. Предприятия, оставшиеся по-прежнему государственными, теперь получали значительную валютную выручку. Распухшие при госзаводах частные «кооперативы», принадлежавшие родственникам директората, брали на себя «тяжкое бремя» по обслуживанию внешней торговли и переводу валюты. Предприятия, продававшие на экспорт нефть, металлы и лес, внезапно стали нуворишами – их валютная выручка в пересчете на рубли выдвинула их на первые места по размеру зарплат и привлекательности для работников.

Результат этого процесса проявился уже к концу 1992 г. При том, что общий уровень потребительских цен вырос в 1992 г. в 26 раз, а цен производителей в промышленности[2]2
  Цена производителя – отпускная цена предприятий, непосредственно производящих данный товар; она отличается от оптовой цены фирм-посредников или розничной цены.


[Закрыть] – почти в 34 раза, по различным товарным группам наблюдался существенный разброс. Начиная с этого года, определились отрасли, цены на продукцию которых росли существенно быстрее средних темпов, и отрасли, продукция которых продавалась все дешевле и дешевле относительно среднего темпа роста цен. Так, например, за 1992 г. цена производителя на уголь выросла в 56 раз, на сырую нефть – в 100 раз, на бензин – в 145, и на дизельное топливо – в 152 раза. В то же время цены производителей в машиностроении и пищевой промышленности увеличились в 27 раз, а в легкой промышленности – всего лишь в 12 раз. А на продукцию сельского хозяйства цены в среднем выросли в 9,4 раза, при этом растениеводства – в 18 раз, а животноводства – всего в 6,2 раза.

С поправкой на изменение структуры конечного спроса из-за изменения экспорта и импорта, разница в темпах роста цен в 1992 г. и выявила степень отклонения «позднесоветских» цен от равновесных цен открытой экономики с недостаточными пошлинами.

Развитие ситуации с ценами в последующие годы показано в таблице 4.

Данные в таблице разбиты на два периода – 1991–1997 и 1998–2003 гг. Первый период характеризуется гиперинфляцией (цены выросли в тысячи раз) и высокой неравномерностью роста цен на продукцию различных отраслей. Темпы роста цен варьируют в несколько раз: от 1900 раз в животноводстве и 5400 раз – в легкой промышленности до 21 тысячи раз – в электроэнергетике и почти 26 тысяч раз – в нефтепереработке. Отдельно отметим газовую промышленность. Пусть не смущают сравнительно невысокие темпы роста цен на продукцию этой отрасли. Дело в том, что в таблице приведены данные по ценам производителей, а они отличаются от тех цен, которые платят потребители на величину торговой и транспортной наценок и некоторых налогов. Обычно для производственного потребления эта разница составляет 10-15 процентов, но именно в газовой отрасли имел место наибольший разрыв между ценой производителя и ценой потребителя. (Речь идет о разнице в сотни процентов, максимальное соотношение было в 1995 г. – 17,6 раза, в последующие годы соотношение снизилось до 4–6 раз.) Учитывая особый статус Газпрома в российской экономике и вытекающую из этого специфическую ситуацию с ценами на газ, мы привели данные по этой отрасли, скорее, для полноты картины, нежели для полноценного отраслевого анализа.

Именно на период 1992–1997 гг. пришлось и наибольшее падение объемов производства, причем наиболее сильно пострадали те отрасли, цены на продукцию которых выросли меньше всего.

Второй период, продолжающийся по настоящее время, – это полоса умеренной инфляции и выравнивание темпов роста цен по отраслям. Можно сказать, что после кризиса 1998 года было достигнуто, наконец, относительное ценовое равновесие. Разброс темпов роста цен сократился до нескольких процентов. Но, тем не менее, в целом картина осталась в том же виде, который сложился в первой половине 90-х годов. Продукция отраслей-фаворитов продолжает дорожать быстрее продукции отраслей-аутсайдеров, а возникший в первой половине 90-х годов перекос и не думает исправляться.

Табл. 4. Индексы цен по отраслям экономики в 1991–2003 гг., раз

Неравномерное падение производства и неравномерный рост цен привели к резкой отраслевой дифференциации зарплат (официальных, учитываемых статистикой, хотя, как показывают специальные исследования, размеры «серой», выплачиваемой в конвертах зарплаты достаточно плотно коррелируют с размерами «белой» оплаты труда). Все перечисленные факторы привели, во-первых, к общему снижению занятости в экономике и, во-вторых, к переходу работников из одних отраслей в другие, см. табл. 5.

Явными лидерами по привлекательности стали все те же сырьевые отрасли плюс торговля. За период с 1990 по 2001 г. численность работников газовой и нефтедобывающей отраслей выросла в 2,5 раза, электроэнергетики и торговли – в 1,7 раза, цветной металлургии – в 1,2 раза и нефтепереработки – в 1,1 раза. И это при том, что в целом в промышленности общая численность занятых уменьшилось в полтора раза! В то же время во всех обрабатывающих отраслях произошло уменьшение численности работников. Своеобразным «рекордсменом» является легкая промышленность. Здесь к 2001 году осталось всего 35% от численности 1990 г. Примерно в два раза уменьшилось число работающих в угольной промышленности, машиностроении, лесной промышленности и строительстве. Несколько лучше обстоят дела в сельском хозяйстве – в нем осталось 80% от числа занятых в 1990 г. Правда, здесь имеется собственное объяснение: большинству сельских жителей просто некуда деваться, альтернативы у них практически нет, вот они и трудятся вполсилы или просто числятся работающими на сельхозпредприятиях.

Итак, открытие границ резко изменило ценовую структуру относительно прежних пропорций, так что прежде рентабельные предприятия не смогли продолжить работу. Соответственно изменению цен и рентабельности изменились и масштабы производства в отраслях.

Разумеется, либерализация внешней торговли была далеко не единственной причиной разделения предприятий на успешные и неуспешные группы. Такие меры правительства, как обвальное сокращение военных расходов и замена традиционного механизма дотаций социальными выплатами (и то недостаточными), привели к сокращению спроса на важнейших предприятиях, чувствительных к уровню загрузки, и их последующему разорению. Сокращение расходов на инвестиционную деятельность тоже не способствовало реальной экономии, поскольку сокращался спрос на продукцию заметной части народного хозяйства, а высвободившиеся средства направлялись на импорт. Отсутствие должного контроля над ценами монополистов усугубило проблему. Экономика разделилась на полупаразитические секторы легкой жизни и чахнущие в невыносимых условиях предприятия обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства.

Табл. 5. Динамика занятости по отраслям экономики, тыс. чел.

Есть и другой фактор, обусловивший обвал производства в России при снятии внешнеторговых барьеров. Вообще говоря, к снижению относительных цен на свою продукцию могут худо-бедно приспособиться многие отрасли. Они только «съежатся» до оптимальных размеров, но продолжат производство, тогда как лишние работники перейдут на более производительные рабочие места. Но для этого нужно, чтобы, говоря научным языком, в отрасли была выражена убывающая отдача. Это значит, что увеличение задействованных ресурсов дает все меньшую прибавку к продукту на единицу вложенного «комплекта» ресурсов. Тогда всякое сокращение количества работников и капитальных вложений в данной отрасли повышает производительность оставшихся работников и прибыльность уменьшившегося объема капиталовложений. Убывающая отдача свойственна добывающим отраслям, сельскому хозяйству, отчасти сфере услуг. Однако в обрабатывающей промышленности теория действует только при незначительном сокращении спроса или цены товара. Скажем, наступили сложные времена – и директор уволил пару уборщиц или племянницу-секретаршу, которых и раньше-то наняли не для того, чтобы производство увеличить, а чтобы «пристроить». При этом сами технологические процессы продолжают функционировать в прежнем режиме, без спада. Тогда производительность труда на предприятии, в натуральном исчислении, увеличивается. Разоряются и прекращают производство либо существенно сокращают его только самые устаревшие и неэффективные предприятия, которых немного.

Но если спрос на продукцию завода падает вдвое, то завод не может сократить производство вдвое и сократить число работников вдвое из-за нелинейной зависимости производства от затрачиваемых ресурсов. Среди отраслей, ценовое положение которых ухудшилось, как на беду, оказались именно те отрасли, в которых заметно проявлялась экономия от масштаба – например, машиностроение.

Поэтому резкое сокращение производства, прежде всего, в обрабатывающей промышленности, влечет и падение производительности труда и капитала. А падение производства в сокращающихся отраслях было столь большим, что они не могли уже уволить нескольких работников и повысить эффективность – они просто остановились. Те из высвободившихся работников, которые имели возможность устроиться в нефтянке и газодобыче, пошли туда, остальные пристроились в торговле. И национальный продукт не вырос, а упал. Интересно, что на сбой теории сравнительных преимуществ в подобной ситуации, возможность страны увеличить свой национальный доход за счет протекционистской защиты отрасли с возрастающей отдачей указывал еще классик экономической науки Альфред Маршалл [30]. Но вряд ли учет экономической теории был приоритетом российских реформаторов.

Отдельного внимания при оценке реформ 90-х заслуживают созданные экономическим руководством привилегии для торговли и других отраслей сферы услуг. Действовали целые программы по облегчению перевода экономической активности из сферы материального производства в сферу услуг. Налоги они поначалу почти не платили или платили рэкетирам: в отличие от заводов, остававшихся без оборотных средств на банковских счетах, изъять наличность у челнока и проконтролировать его финансовые операции намного сложнее. Тем самым, правительство создало социальную нишу, в которой можно было «укрыться» в случае крайней беды.

Нет слов, предоставленная рабочим и инженерам возможность подработать «челноками» или таксистами дала им возможность прокормиться и улучшила социальную обстановку по сравнению с той, которая сложилась бы, если бы производство обвалилось точно так же, а такой возможности у них не было. Проблема в том, что сами по себе привилегии в торговле, позволявшие людям приспособиться по отдельности, позволили затушевать катастрофу обрабатывающих производств, не предпринимать меры по их спасению. Не говоря уже об оттягивании в сферу услуг трудовых ресурсов с тех предприятий, которые вполне могли бы выжить, если бы не уход работников в торговлю. Деятельность же «челноков», фактически освобожденная от нормальных налогов и пошлин, дополнительно подрывала остатки легкой промышленности.

Иными словами, сама по себе политика привилегий для сферы услуг усугубляла обвал материального производства. Не будь этой политики – не потребовалось бы такого количества рабочих мест в торговле для безработных!

В этой связи полезно разобрать один из наиболее частых аргументов реформаторов, который они приводили для обоснования привилегий, создаваемых для сферы услуг. Сравнивая структуру ВВП России со структурой ВВП развитых стран, они делали вывод, будто сфера услуг все еще занимает в России недостаточную долю экономики. По словам проправительственных экспертов в 90-е годы, структурная перестройка экономики как раз и должна была заключаться в росте сферы услуг за счет «ненужного» производства. Уже в 2000-е годы, когда эксперты добились своего и доля услуг в ВВП намного увеличилась, роль кандидата на привилегии в суждениях экспертов занял пресловутый «малый бизнес», который, якобы, принесет спасение России. Необходимость его приоритетной поддержки тоже иллюстрируют низкой долей малого бизнеса в ВВП России по сравнению с развитыми странами и тем вкладом, который вносит малый бизнес в их экономический рост на данном историческом этапе.

Но верен ли этот подход? Во-первых, как мы увидим во второй части книги, при сравнимом с развитыми странами натуральном объеме услуг, доля их в ВВП России кажется ниже из-за более низкой относительной цены услуг: их доля в статистике ВВП меньше, чем была бы при одинаковых ценах. Следовательно, недостаточность доли услуг в российском ВВП, особенно по данным 90-х и начала 2000-х годов – во многом статистическая видимость.

Во-вторых, такое сравнение некорректно, поскольку сравниваются ВВП разного объема на душу населения. Сферу услуг логично развивать, когда материальное производство достигло определенной величины и достаточно обеспечивает базовые потребности населения в товарах-вещах. Тогда сфера услуг наращивается на мощный базовый скелет экономики.

Однако в России даже легкая промышленность существенно отстает от западной по объему производства (несмотря на то, что значительную часть своего легпрома Запад вынес в страны с дешевой рабочей силой). Это хорошо видно на примере производства обуви, отличающегося настолько высокой трудоемкостью, что, казалось бы, все такое производство Запад должен бы вынести в Китай, см. табл. 6 (данные из различных сборников Госкомстата РФ). Мы взяли данные, относящиеся к рубежу 1990–2000-х гг., когда крики о чрезмерном развитии производства по сравнению со сферой услуг звучали особенно громко; в российском случае мы даже немного отошли от критического по уровню спада 1999 г.

Табл. 6. Сравнение производства обуви и валового внутреннего продукта на душу населения

* В ценах 2005 г.

Как видно из этой таблицы, вопреки заявлениям проправительственных экспертов, в 90-х годах не было оснований отдавать приоритет развитию сферы услуг по сравнению с восстановлением материального производства. Похоже, что теперь история повторяется в связи с требованиями о привилегиях малому бизнесу. Возможно, единственной целью этой демагогии является отвлечь внимание от проблем средних и крупных предприятий в обрабатывающих отраслях. Российская экономика настолько отличается от западной, что и потребности ее в относительном развитии малых и крупных производств могут сильно отличаться. Для серьезных выводов необходимо не копировать структуру западной экономики, а провести конкретный анализ положения народного хозяйства России и понять, какая структурная перестройка позволит ему увеличить производительность.