Текст книги "Сын Петра. Том 3. Шведский стол"

Часть 2. Второе

– Как можно было догадаться потащить ребенка в подпольное казино?!

– Я ее хотел спасти от депрессии!

– Кулачными боями?

– Это бодрит!

Сериал «Кухня»

Глава 1

1703 год, март, 2. Новгород – Москва

Петр недолго был в Москве.

Справив Рождество, опять отбыл к войскам. Сын в общем-то неплохо справлялся со своими задачами. А ему требовалось быть там. На месте. Следить за приготовлениями. Чтобы ничего не упустить. Ибо было понятно – в будущую кампанию придет Карл.

Нормально и планомерно царь работать не умел просто в силу непоседливости характера и прекрасно понимал свой недостаток. А вот на местах все оживлять – очень даже. Чем он и занялся. Отчего в Новгороде и его окрестностях стоял «дым коромыслом».

Генеральный штаб также на время прибыл в Новгород, где полевая армия стояла на зимних квартирах, и вместе с офицерами проводил командно-штабные игры. Постоянно. По два-три раза в неделю. Стремясь обкатать варианты развития событий и как-то их «обмозговать». Как тактически игры, разбирая вероятное генеральное сражение, так и стратегически, в которых работали шире, пробуя продумать всю кампанию в целом, как систему…

Главным делом лично царя стали солдаты.

Они тренировались под его личным присмотром.

Много.

Усердно.

До седьмого пота.

В первую очередь штыковой бой. Часа по четыре в день.

Ставили удары на соломенных манекенах и доводили их до автоматизма повторами по много тысячи раз. И отрабатывали практику штыкового боя на практике в формате спарринга. Один на один, рота на роту, батальон на батальон. Благо, что для этого хватало и стеганых нагрудников, и сетчатых масок для лица, и «пяток» гуманизаторов, надеваемых на боевые штыки.

На стрелковую подготовку отводилось по часу-два ежедневно. Точнее, не на нее, а на отработку движений для быстрой перезарядки. И вывод мушкетов в горизонт. Этим можно было и в сумерках заниматься.

Последнее было очень важным моментом.

Какой толк от быстрой стрельбы, если все будет уходить в молоко? Даже с таких небольших дистанций ведения огня. Например, в 1742 году во время сражения между прусаками и австрийцами на каждого убитого австрийца приходилось по 260 прусских выстрелов. Алексей этого не знал. Однако он проводил эксперименты. И прекрасно видел, как падала точность огня при стрельбе на скорость, да еще и залпами.

Вот почему он еще на стадии первой учебной роты ввел несколько упражнений. Например, перед тренирующейся группой ставилась планка – горизонт. И стрелки должны были, вложившись, вывести свое оружие параллельно этой планке. С обязательным контролем унтером равнения. Или, например, статичные упражнения на удержание мушкета в правильном положении…

В третью очередь практиковали работу тесаками. Буквально три удара, которые они ставили на манекенах. И все. Выделяли на это оставшееся время в обычные тренировочные дни.

Раз в три дня проводилась комбинированная тренировка с разными сценариями. Перестроениями. С имитацией стрельб и штыковой. И так далее. Весь день. С самого утра до самого вечера. С перерывами на прием пищи…

Кавалеристы еще более упорно учились работать холодным оружием. Как на съезде, так и в последующей рубке. Работе с пистолетами да карабинами уделили буквально пару часов в неделю. Главное – пика и клинок.

Дать сразу шести тысячам кавалеристам хорошие навыки фехтования не было возможно. Даже за год-два. Этому требовалось учить долго, желательно с детства. Пошли другим путем, схожим с тем, который выбрали для пехоты.

Собрали комиссию из людей, умеющих рубиться верхом и имеющих в этом опыт. И они выбрали несколько самых ходовых приемов как атаки, так и защиты. В итоге получилось всего десять ударов и четыре защиты. И вот эти немногочисленные приемы солдаты заучивали, повторяя, повторяя, повторяя… до изнеможения.

Не только на лошади.

Были сооружены деревянные ко́злы, на которые водружали седла и солдат поверх. Там основной объем тренировок и проводили.

Верхом тоже работали.

По мишеням.

Отрабатывая укол при конном натиске. Что пикой, что клинком.

Раз за разом.

Одно и то же.

Сотни, тысячи повторов.

Разработана эта методика была еще в 1700 году для первого уланского полка России. Того самого, который развертывал Алексей под Меншикова. И здесь, в Новгороде, она только повторялась. Но под особым надзором царя, который самым внимательным образом следил за тем, чтобы никто не отлынивал и все делалось правильно.

Сегодня же царь устраивал смотр своей полевой армии перед английской и австрийской делегациями, прибывшими к войску для переговоров на днях. Через Речь Посполитую. Ограниченными составами. Формально-то Варшава не воевала ни с Лондоном, ни с Веной, во всяком случае пока. Так что запретить проезд дипломатам не могла, если ничего такого не везли. Вот и проскочили…

– Ваши люди выглядят уставшими, – заметил англичанин.

– Они каждый день упражняются. Исключая воскресные дни и крупные церковные праздники.

– Неужели от упражнений можно так устать? – удивился австриец.

– Тяжело в учении, легко в бою, – повторил Петр слова, как-то сказанные сыном и пришедшиеся ему по душе.

– Что касается боя… – чуть пожевав губами, произнес австриец. – Что вы думаете о предстоящей кампании?

– А что тут думать? Разобью Карла и вернусь к осаде крепостей.

– Вот как? Разобьете?

– А чего не разбить? Обязательно разобью. Иначе бы я в эту войну не вступал.

– Вы так уверены в своих силах… удивительно… – покачал головой англичанин.

– Нет хуже приметы, чем идти в бой, полагая, что тебя обязательно разгромят. Надо верить в свою звезду.

– Тоже верно, – кивнул австриец. – Хотя наша армия еще со шведами не сходилась, но принц Ойген Савойский считает, как и вы, что разгромит Карла. С такой же убежденностью.

– Шведы сильны верой в себя. Боевым духом. Если мы не будем верить в себя и свои силы, то как их разбить?

– Вы сказали, что приступите к осаде крепостей. Можно поинтересоваться каких?

– Поинтересоваться можно, но я не отвечу.

– Отчего же?

– О том, что мы будем воевать Ижорскую землю ни для кого не секрет. Но согласовывать наши действия в данном вопросе не нужно. А выдавать планы кампании в деталях опасно. Вы можете случайно проговориться, и враг узнает наши намерения. Подготовится. И сорвет их или затруднит.

– Вы нам не доверяете?

– Мой сын много раз доказывал, что аристократы не умеют держать язык за зубами, – усмехнулся Петр. – Отчего любой заговор, что ими учиняется, буде у монарха чуткие уши, обязательно вскроется загодя.

Англичанин усмехнулся.

Австриец нахмурился.

Оба, впрочем, комментировать слова царя не стали. Резон в них определенный имелся. Да и ответ, по сути, был дан – военная кампания царя будет связана с Ингрией. Что вполне устраивало и Вену, и Лондон.

– Мы слышали, что шведы предпримут атаку Ниеншанца силами провинции Эстерланд. Говорят, у них там до десяти тысяч человек.

– Вы хотите узнать, укрепился ли я в Ниеншанце?

– Это прямой торговый путь, – произнес англичан. – И нам бы не хотелось, чтобы вы его теряли. Лишние пошлины нам не нужны.

– Я поставил там сильный гарнизон и заменил артиллерию, серьезно ее усилив. А после того, как оттает земля, займусь улучшением крепости. Расширением укреплений.

– А они не могут высадить десант?

– Могут.

– Вы как-то готовитесь его отразить?

– Разумеется, – кивнул Петр, не вдаваясь в подробности, так как его это любопытство послов сильно насторожило. Сказалось общение с сыном.

Разговор явно не клеился.

Дипломатам было видно – царь им не доверял. Даже несмотря на то, что те привезли ему новость о грядущей помощи.

С деньгами ни те, ни другие помочь не могли. Но все равно – Англия и Австрия решили поддержать Россию материально, передавая совокупно около восьми тысяч тяжелых шпаг – валонок. Он ведь закупал их для своих лейб-кирасир. Вот их и передавали. Благо, что их хватало по разным арсеналам. Такой тип клинков был довольно популярен.

Кроме того, везли пистолеты.

Нормальные кавалерийские пистолеты. Около трех тысяч штук.

Олово с медью и уже готовую пушечную бронзу.

Свинец.

Сукно мундирное нужных цветов…

Благоразумно не решились идти вокруг Норвегии к Архангельску, потому как шведы выставили туда отряды кораблей для перехвата торговых караванов. Да и сам порт этот был закрыт льдами до весны. Из-за чего к началу кампании помощь могла не успеть. Поступили иначе.

Зафрахтовали два датских корабля.

И повезли мимо Франции и Испании «селедку» для продажи в Константинополь. А некоторая денежка, заплаченная нужным людям, устраняла всякий интерес как французов, так и испанцев к содержимому трюмов.

Дошли до Венеции.

Передохнули.

И отправились дальше, усилившись еще тремя кораблями. Уже венецианскими. На которых находилась помощь от Габсбургов.

Самым сложным участком были Черноморские проливы.

Адмирал английского флота, командующей этой операцией, до последнего был уверен, что турки что-то предпримут. Но обошлось. Взятки в здешних краях работали еще лучше, чем в западной Европе. Дошло до того, что адмирал осознал: имея достаточно денег, он мог был купить хороших строевых лошадей для России. И те сами бы их доставили в Москву… под видом овец или еще чего…

Наконец смотр кончился.

Людей отпустили отдыхать. Сегодня. Все-таки поморозили их с этой показухой на морозе. И мучать солдат дальше царь не стал.

А сам отправился переговоры переговаривать.

Эти две делегации душу из него, казалось, собирались вытрясти своими расспросами. В какие-то моменты ему даже хотелось приказать пустить столь любопытных и настырных людей под лед Волхова. От греха подальше. А союзникам сообщить, что пропали. Пошли в лес по малой нужде и пропали. Мало ли в России медведей там бродит.

Слишком уж нездоровым был их интерес…

* * *

– Успеем к кампании? – спросил Федор Юрьевич, отпив чая из блюдца.

– Успеть-то успеем. Только они будут слабым звеном, – ответил Алексей и отхлебнул своего чая. Но не из блюдца, а из чашки.

– А чего это слабым звеном?

– Полки первой дивизии новгородского военного округа только летом прошлого года развернули честь по чести. Сколько они тренируются? Сколько слаживаются? Года еще нет. Только одели. А все три московские дивизии уже три года как. Не меньше. Хотя отдельные полки – до четырех. Выучка у них несопоставима. Московские полки могут четыре, а если отец расстарается, то и пять выстрелов делать в минуту. А эти новые сколько? Про штыковой бой и общую слаженность и речи не идет.

– Хитрое ли дело штыковому бою учить?

– Не хитрое, но время требуется. Да и командиров нужно подготовить. Всех. От капралов и выше.

– Они все вчерашние служилые командиры те. А ты говоришь о них словно о набранных крестьянах, – покачал головой Ромодановский.

– В плане выучки они мало от крестьян отличаются. Больше двадцати лет, почитай, никаких упражнений не велось. Отчего выбыли добрые солдаты и офицеры. Просто по возрасту выбыли. Люди же не молодеют.

– Это да… – грустно покивал Федор Юрьевич.

– Это нормально. И чтобы этого впредь не происходило, нам нужно создать учебно-тренировочные лагеря. Крупные. Постоянные. Учитывая размеры страны, таких центров нужно три минимум: северный, центральный и южный. Хотя для интересов Сибири надо бы и четвертый создать – где-нибудь на Урале или сразу за ним. Чтобы прогонять через него наших служилых. Тех же казаков.

– Эко ты замахнулся, – усмехнулся Ромодановский. – Нам бы сейчас эту дивизию к кампании подготовить и отправить в Новгород.

– Да. Сейчас у нас такая задача. Сейчас. Но если бы такой лагерь был, то вопрос этот решился бы быстрее. Мы как готовили московские войска? Помнишь? Все началось с учебной роты. Одной. Потом эти люди выступили инструкторами для полка, в котором и служили. Потом уже из полка выделяли знающих людей в другие. А что сейчас? Они все там – на севере. А у нас тут и сейчас просто некому обучать солдат.

– Я тебя не понимаю. Ты не хочешь к лету отправить в Новгород эти четыре полка?

– Хочу. Но драка с Карлом будет сложной. Совершенно не исключены большие потери в генеральном сражении. Или даже поражение. Возможно, я нагнетаю, но нам нужно самым решительным образом заняться созданием такого учебно-тренировочного лагеря с приписанными к нему инструкторами, учителями и прочим персоналом. Которые бы могли быстро и слаженно готовить новых солдат. Не вместо новых новгородских полков. А параллельно. Возможно, даже оставив для этих целей самых способных ребят из этой дивизии.

– И как твой отец к этому отнесется?

– В случае, если ему срочно понадобятся солдаты?

– А если там, – махнул рукой Федор Юрьевич, – ему как раз не хватит этих самых способных?

– То нам придется начинать все с пустого места. Не так ли?

– Так, – нехотя согласился Ромодановский.

– И ладно солдаты. Этот вопрос еще можно как-то решить. Куда хуже ситуация с офицерами и особенно унтер-офицерами. Ни тех, ни других за полгода не получить. Да и даже за год.

– Почему не получить-то? Мало ли дворян толковых?

– А толку с таких дворян? Их можно назначить, но разве это добавит им знаний, умений и навыков?

– Чай, не дурни. Справятся.

– И ты готов о том спор держать? На что будем спорить? – расплылся в многообещающей улыбке царевич.

Федор Юрьевич немного пожевал губами, думая, а потом ответил:

– Нет, пожалуй, спорить я не буду.

– Отчего же? Впрочем, неважно. Мыслю я – тех унтеров и офицеров всех самих через эти учебно-тренировочные лагеря прогонять. Солдатские. Чтобы прочувствовали и поняли все на своей шкуре. А потом в училище для них утвержденное, где их уже как командиров готовить или баллотировку проводить, проверяя знания.

– Что, всех?

– Всех.

– Даже наемных?

– А как же? Откуда мы знаем – хороши они или обычные проходимцы, приехавшие в нашу страну за длинным рублем? Да и как они командовать станут, если не понимают, кем и как?

– Как бы не перемудрить…

– А чего тут мудрить? Учить надо. Хотя отец такие резкие меры, конечно, не одобрит. Иной раз мне кажется, что в его разумении любой иноземец семь пядей во лбу имеет от рождения. Чем отдельные мерзавцы и пользуются. Да и оклад какой берут! Супротив наших иной раз и в пять, и в десять больше. Вроде полковник полковником, а обходится казне дороже полка, которым командует. Да еще и там ворует.

– То да… беда… – покивал Ромодановский, которого тоже засилье иноземных наемных командиров совершенно не радовало. – Хотя иной раз встречаются и толковые.

– Встречаются. Но толковость сию надобно через баллотировку и иные проверки проводить. Казна не бездонная. Хорошим иноземцам и вдесятеро заплатить не грех, ежели пользу несут великую. А проходимцев всяких сечь плетьми и гнать. Ну или просто гнать, – добавил Алексей, видя проступивший скепсис на лице Федора Юрьевича.

– Тебе бы только сечь, жечь и гнать… – покачал он головой.

– Ответственность! Каждый должен понимать, какую пользу получит с дела и как будет отвечать, ежели напортачит или открыто воровством станет заниматься.

– Зря то поместье сгорело… ой зря… – осторожно намекнул Ромодановский на историю с гибелью Матвея Петровича Гагарина.

– Зря, – согласился Алексей. – За дела, что он творил, его надлежало бы четвертовать прилюдно или в качестве милости вздернуть как разбойника.

– Князя?! Вздернуть?! Ты в своем уме ли?

– Князь – это кто?

– В каком смысле?

– Как человек князем становится?

– Рождается.

– А изначально?

– Так… – задумался Ромодановский.

– В прошлом все княжеские рода выходили из простых. Разными путями. Воинской доблестью или верной службой. Так?

– Допустим, – кивнул князь-кесарь.

– Но стать не значит быть. В земле русской за время собирания земель князья стали людьми служивыми под рукой великого князя, а потом и царя. Отчего их княжеское состояние и проистекает. Ибо князья они от царя и при нем, а не самостийно. В западной традиции даже приговор есть: божьей милостью – про тех герцогов и графов, что самостийную природу имеют. В нашей земле у нас только царь божьей милостью, остальные только царской. Так? Или я неверно рассуждаю?

Ромодановский промолчал. По лицу было видно – не согласен, однако возражать не стал.

– Откуда проистекает вывод. Ежели какой князь совершил измену царю или царству, что, в сущности, одно и то же, то княжеского состояния более иметь не достоин. Все остальное неважно. Был князь. Изменил. И все – теперь просто прохожий, обшит кожей. И ничего более.

– А как же заслуги родовые?

– Так если род верно служит, то и заслуги рода в чести. А если измену учинил, то весь свой род опозорил. Чести лишил. Разве нет? Вот стоит большая крынка меда, пребывающая с каждым новым поколением. А тут какой негодник взял в нее и испражнился. Разве это мед будет? Кто его, кроме мух, вкушать станет?

Князь-кесарь не стал отвечать.

– По лицу вижу – не согласен. И многие князья со мной не согласятся. Они до сих пор мыслят правом отъезда и прочими давно отжившими категориями. Оттого Матвей Петрович и сгорел. По неосторожности, разумеется. А не был публично и сурово казнен лютой смертью при большом стечении народа.

– Ты так из-за Арины на него взъелся?

– Попытка ее убийства – это измена интересам царства, то есть измена царю. Кроме того, он обворовывал отца. Я, не сильно утруждаясь, вскрыл хищения на более чем триста тысяч старых рублей. За это само по себе полагается смертная казнь. Ну и главное – он участвовал в заговоре против правящего дома. Не только он. Но он перешел границы дозволенного в этой игре. Или ты думаешь, что ни я, ни отец не в курсе заговора? Мы всех участников поименно знаем…

Ромодановский подобрался и как-то напрягся.

Помолчал.

Хмыкнул. И сменил тему разговора. Дальше обострять он не видел смысла. И так лед, по которому он топтался, выглядел излишне тонким…

– Я видел твое письмо с просьбой выделить землю в Москве под создание публичных кунсткамер. Думаешь, подходящее время?

– Мы сейчас заменяем вооружение монастырей, и у меня во дворце накопилось довольно много необычного и редкого оружия. Переплавлять их грешно. Это историческое наследие. По ним можно изучать, как развивалось огнестрельное оружие. Да и доспехов редких у меня скопилось изрядно. Сие где-то нужно хранить. И я думаю создание публичной кунсткамеры с входом за символическую плату – хорошее решение.

– А почему за символическую?

– Бесплатное люди не ценят. Если ощутимую положить – ходить не будут. Тут разве что ученым делать совсем бесплатным, что исследования какие проводят.

– Ты писал про кунсткамеры…

– Да. Кроме этой, назовем ее военно-исторической, я думаю, нужно создать еще две. Первую совсем маленькую, в которой собирать разные монеты мира, ордена, медали и прочее подобное. Во второй – выставлять картины, скульптуры и прочие подобные вещи. Опять-таки – публичные. Пускай все желающие ходят и смотрят.

– А у тебя есть монет разных и картин в достатке для кунсткамер? – удивился Ромодановский.

– Нет. Но что мешает их туда потихоньку закупать? Большая государева коллекция.

– Если честно, мне все это не очень нравится, – чуть подумав, произнес Ромодановский. – Я, конечно, напишу Петру Алексеевичу. И если он даст добро, то все сделаю. Но… у нас сейчас и других забот хватает.

– И напиши еще про зверинец. Тот, что на острове в Измайлово. Там собрано некоторое количество редких зверей. Это можно и нужно развивать, превратив ее в особый род кунсткамеры. Чтобы люди могли и на верблюда посмотреть, и на слона, и на енота, и на рыб в больших стеклянных аквариумах. И большой зал с чучелами и костями при нем.

– Леша, не тем ты занимаешься. Война.

– Это не разорит Россию. А дело стоящее, и быстро все это не провернуть. Я бы еще большой зимний сад построил со стеклянными отапливаемыми паром теплицами…

– Зачем?! – с нотками отчаяния спросил Ромодановский.

– А чем, по-твоему, Академия наук будет заниматься? Штаны просиживать для вида? Изучение биологии, ботаники и прочих вещей требует не умозрительных фантазий, а прикладного материала. Как ты лошадей, к примеру, станешь изучать, не касаясь их?

– Ладно, – скривившись, произнес Федор Юрьевич. – Я напишу твоему отцу, но сразу говорю, поясню, что считаю это неуместными глупостями.

– И про учебно-тренировочные лагеря напиши, и про отбор да подготовку командиров.

– И про них напишу. В конце концов, он далеко и пока вернется – уже остынет, – усмехнулся Ромодановский.

– В тот же день растрындели?

– На утро вся Москва обсуждала, как отец тебя приложил, а потом извинялся.

– Эх… надо было ради шутки попросить в качестве извинения право казнить пятерых князей на свое усмотрение.

– Ты этого не говорил, а я не слышал, – очень серьезно произнес Ромодановский и оглянулся по сторонам. – Сам понимаешь – такими вещами не шутят.

– Подавлюсь молочком? Когда прямо с крынкой мне в глотку его будут забивать?

– Не исключено.

– Ладно. Я пошутил. Ты посмеялся.

– Я повторяю – такими вещами не шутят.

– Не слышал, как дела у Никиты Демидова? – сменил тему Алексей.

– А что у него?

– Так должен приехать с несколькими образцами крепостных мушкетов.

– Ничего про то не знаю. Но… ты знаешь, он слишком много берет на себя, – хмуро произнес Ромодановский.

– Он прошлом году поставил в казну двадцать тысяч мушкетов, тысячу двести карабинов и три тысячи сто пистолетов. В годы перед тем еще двадцать семь тысяч мушкетов, не считая мелких партий. А в этом обещался, сохранив выпуск мушкетов, довести выпуск карабинов по десяти тысяч, а пистолетов до двадцати. Видишь? Производит много. И позволить себе может многое. Али нет?

– Никита заводчик, а ведет себя как иной князь. Помяни мое слово – доиграется.

– Это угроза?

– Это предупреждение. До меня дошли слухи, что он уважаемым людям дорогу перешел. Стали даже поговаривать даже, что негоже такое дело в руках простолюдина держать.

– Ах вот что…

– А тут еще и крепостные мушкеты. Купцы многие ропщут, а через них и бояре. В нем же ни капли уважения. Петр Алексеевич, понятно, отмахивается. Ему оружие делает, значит, и хамить может. И слушать о том не слушает. А ты послушай. Он – твоих рук дело. С тебя могут и спросить.

– Понимаю, – покивал царевич, мрачнея лицом. – Делиться надо.

– Тоже вариант, – усмехнулся Федор Юрьевич.

– Может, и имена назовешь, кого нужно поделить и закопать по частям?

– Думаешь, совладаешь?

– Можешь шепнуть заинтересованным лицам, что если их проказы сорвут производство оружия, то я выжгу их роды подчистую. Никого не пощажу. Это производство – наша возможность зарабатывать огромные деньги на поставках иноземцам. Миллионы и миллионы талеров. Я понимаю, что к этому живительному ручейку много кто хочет прильнуть. Это понятно и ожидаемо. И в целом я не против, чтобы они вошли в дело. Вошли в дело, – повторил с нажимом Алексей. – Это особенно подчеркни. Как и то, что, если эти косолапые уроды все порушат и этот родничок иссякнет, пощады не будет. Не посмотрю ни на что. И отец меня в этом деле поддержит.

– Ты уверен?

– Я с ним это много раз обсуждал. Нам тоже не нравится, что все производство оружия сосредоточено в одних руках. И было бы неплохо разнести его на несколько крупных мануфактур в разном владении. Никита действительно слишком много взял власти, местами забываясь. Мы думаем, что дальше будет хуже. Однако покамест других заводчиков, способных его заменить, у нас нет. Понимаешь, к чему я клоню?

– Понимаю, – кивнул Ромодановский.