Текст книги "Сын Петра. Том 3. Шведский стол"

– Ворота, видимо, завалили, – повеселевшим голосом произнес Меншиков. Прямо засветившись.

Минут через пять шведская делегация подошла.

Это был тот же самый лейтенант.

Только…

Сильно помятый.

Форма местами порвана и немало испачкана. Лицо осунувшееся и наспех умытое. Волосы грязные. Глаза воспаленные. Было видно, что ему в последние дни досталось. И как минимум здорового сна ему остро не хватало.

– Рад вас видеть живым и здоровым, – улыбнулся царь.

Вполне искренне.

Петр Алексеевич ценил личную храбрость. И то, что этот офицер, несмотря на испытания и обстоятельства, держался в чем-то даже горделиво, грело его взор.

– Благодарю, сир.

– Я предлагал гарнизону крепости выйти с оружием и развернутыми знаменами. До начала дела. Сейчас я вам этого предложить не могу. Но и продолжать бессмысленную бойню не хочу. Вы готовы сдаться?

– На каких условиях?

– Вы выходите только с личным оружием. Без припасов и знамен. Я гарантирую вам возможность уйти в сторону Выборга. В случае отказа мне придется продолжить обстрел и предпринять штурм.

– А что будет с ранеными и убитыми?

– Погибших мы похороним. Раненым окажем помощь. Те из них, кто выживет, будет числиться в плену.

– Мы можем подумать?

– До вечера.

– Я передам условия, сир, – кивнул с максимальным достоинством лейтенант. При этом по его лицу не было видно, какие эмоции он испытывает.

– Может быть, ты и твои люди голодны? Прошу, – махнул Петр рукой в сторону большого стола, накрытого для него и его свиты.

– Благодарю, сир. Но мы не голодны.

Лейтенант поклонился.

И, чуть прихрамывая на правую ногу, удалился.

– Сдадутся? – задумчиво спросил Михаил Голицын.

– Было бы неплохо. Даже если там две-три сотни вот таких крепких духом солдат – мы кровью умоемся на штурме.

– У нас еще есть тяжелая картечь. Мы можем недельку ей поработать.

– Да будет тебе, – отмахнулся Петр. – Поработать. А когда мы солдат в деле проверим? Зря, что ли, они до седьмого пота на штыках учились?..

Царь хорохорился.

Старательно излучал уверенность. Но и сам немало сомневался.

Три ночи крепкой бомбардировки. А шведы еще нос воротят. И как было бы там, в Нотебурге, если бы у них оставалось человек двести-триста? Штурм-то рискованный. Узкие галереи. Численным преимуществом не навалиться. Тут, правда, такой беды не было. Но все равно. Тревожно.

Командиры и свита, что окружали Петра, смеялись, шутили, но и невооруженным глазом было видно – натужно, нервно. Один Меншиков, пожалуй, рвался в бой. Но его отчаянная храбрость ни для кого секретом не была. Да и, будучи командиром кавалерии армии, он вряд ли бы принял участие в штурме.

Впрочем, шведы не стали испытывать судьбу.

Ближе к вечеру, разобрав завал у ворот, они вышли. И в виду выстроенных русских полков проследовали через мост и Ниенштадт на север. По дороге к Выборгу.

Молча.

Унося с собой только шпаги.

– Сто семьдесят три человека, – медленно произнес Петр.

– Комендант ранен, а уходит, – заметил Меншиков. – Мы же условились – все раненые в плен.

– Пускай, – махнул рукой царь.

Осень вступала в свои права. И, строго говоря, выходя в этот поход, Петр не рассчитывал на взятие Ниеншанца. Думал, что всю осень придется возиться с Нотебургом. А возможно, и зиму.

Так что он пребывал в отличном расположении духа.

Война начиналась хорошо.

Много лучше ожидаемого.

Это были маленькие победы, но важные. Очень важные. Для всех. От рядового солдата до самого царя. Все-таки швед – сильный враг. Вон, даже сдавая крепость, помятые солдаты шли, ровно держа спину. Они не чувствовали себя проигравшими. Лишь временно отступившими.

То ли еще будет…

Петр Алексеевич специально выстроил полки, чтобы они посмотрели на шведа. На эту маленькую победу. Почувствовали свою сопричастность. Наполнились какой-никакой, а гордостью. Хотя бы немного. Чтобы, когда Карл со своей полевой армией придет, это им помогло сойтись с ним лицом к лицу.

Сам же царь, глядя на то, как уходили шведы, тревожился еще больше, вспоминая слова и сына, и Патрика Гордона, и других. Швед не турок. Совсем не турок…

* * *

Тем временем в одном имении под Москвой разворачивалась совсем другая драма. Группа лейб-кирасир на рысях вышла из перелеска и двинулась в сторону довольно просторного дома.

– Все внутрь! Внутрь! – крикнул Матвей Петрович Гагарин, увидев их. – К оружию!

У него не было не малейшего сомнения, зачем эти ребята сюда пожаловали и по чью душу. Чуял кот, чью сметану сожрал…

Заговорщики не имели явно выраженного лидера, собираясь сплотиться вокруг номинальной фигуры одного из Шуйских. И даже уже вели переговоры, выбирая персону поинтереснее.

Так что какой-то внятной координации не имели.

Вот Матвей Петрович и не выдержал, когда узнал, что «этот бесенок» демонстративно вырезал всех Шуйских. Щелчок по носу был болезненным. Но большинство аристократов не сильно и надеялись на успех, больше играя в эту игру. Так что философски отнеслись к итогу предприятия, прекрасно помня то, чем закончились события 1698 года. А Гагарин не выдержал. Психанул.

И Алексей, опираясь на агентуру Арины, сумел довольно быстро понять, кто именно отправил того убийцу. Так-то концы в воду, он все чисто сделал. Но во всех ключевых подворьях Москвы у царевича имелись подкупленные слуги. Что позволяло подслушивать разговоры…

Уже через пару недель царевич локализовал виновника.

А дальше «подбивал бабки» и ждал, когда тот совершит ошибку и подставится. Хотелось наказать его как-то особенно… И вот он выехал за город. Отдохнуть. Погулять. Благо, что по весне прикупил имение.

Его как сняли в 1695 году с Нерчинского воеводства, так и сидел в Москве неприкаянно. Пока шло следствие. Слишком уж на него было много жалоб. Царь хотел его к делу какому пристроить, чтобы не бездельничал. Но сын уговорил не пороть горячку. Потому что если все подтвердится там, в Сибири, то он и на новом деле только вредить станет. Вот и утомился Гагарин в столице куковать. Приобрел землицу с просторным домом в Подмосковье, куда и выехал.

Алексей только этого и ждал. Отправил следом Герасима с полусотней лейб-кирасир. Самых преданных. Самых отборных…

Кирасиры на рысях влетели на двор поместья через незапертые ворота. И стали сразу закидывать его керамическими горшками с зажигательной смесью. Подпалив запальную тряпку от тлеющего фитиля, намотанного на левую руку.

Те разбивались об стену. Состав разливался. И вспыхивал, сразу поднимаясь большим пламенем.

Полсотни бутылок ушло меньше чем за треть минуты. А у каждого всадника их имелось по четыре штуки. Так что они кидали их и кидали. Пока все не кончились, а вокруг поместья по стенам не стояла натуральная стена огня.

Минута – и поместье превратилось в филиал ада.

Матвей Петрович, понимая весь ужас ситуации, разбежался и выпрыгнул из двери, накрывшись какой-то грубой тряпкой.

Но кирасиры там его уже ждали.

Частью спешенные.

Хорошенько пробили ботфортом по лицу и животу, чтобы не дергался. И, взявшись вчетвером, закинули обратно.

Он был единственным, кто попытался вырваться. Быстрое и обильное горение давало много густого черного дыма, от которого люди отходили вглубь особняка. Так что…

Герасим равнодушно слушал, как внутри кричат люди.

Да, он женился.

Да, он был в общем-то счастлив.

Но это не значило, что его чувства к Арине прошли… и он мстил с особым наслаждением…

Минут через десять голоса внутри затихли.

Более командир лейб-кирасир здесь не стал задерживаться. Дело было сделано. Грубо, но чисто. Во всяком случае, свидетелей не осталось. Если только не какой случайный крестьянин. Но кому он нужен? Если, конечно, болтать не начнет как базарная баба. А серьезные люди и так все поймут. Собственно, это шоу для них и устраивалось…

Глава 10

1702 год, декабрь, 29. Лондон

– Ваше величество, нам нужно немедленно выходить из этой войны, – твердо произнес Черчилль.

Остальные присутствующие закивали, соглашаясь.

– Разгром шведами в генеральном сражении армии Саксонии, Дании и Мекленбурга при Гамбурге привел к выходу этих стран из войны. Следом Голландия перешла на сторону Людовика. И сейчас, по сути, мы с Габсбургами остались наедине с очень сильной коалицией.

– А русские? – спросила королева Анна. – Я слышала, они взяли две шведские крепости.

– Это так, ваше величество, – кивнул Черчилль.

– Нотебург – это небольшая, но очень неприятная островная крепость, – произнес сэр Чарльз Хеджес, секретарь северного департамента, отвечающего среди прочего за отношения с Россией. – Петр ее взял после двухнедельной осады и решительного штурма. Сами шведы брали век назад ее у русских тяжелым измором. И смогли ею овладеть только после того, как русские защитники почти все умерли от голода. Ниеншанц же был взят еще быстрее, хотя представлял собой бастионную крепость, построенную по всем правилам.

– Тоже штурмом?

– Он капитулировал после сильной бомбардировки. В гарнизоне из семи сотен бойцов после трехсуточного обстрела осталось менее двух сотен. Гарнизон же Нотебурга уничтожен практически полностью. Сначала обстрелом, а потом и штурмом. Там было пять сотен человек.

Королева скосилась на Черчилля.

– Это впечатляющие результаты, – чуть помедлив, кивнул он.

– Сам Вобан, подавая записку Людовику, назвал эти успехи выдающимися, – заметил Дэниел Финч, 2-й граф Ноттингем, секретарь южного департамента. – И рекомендовал королю эти взятия изучить самым подробным образом, чтобы взять на вооружение Франции. По его мнению, примененные русскими приемы открывают большие возможности для развития наступлений во время больших кампаний. Ведь много сил на долгие осады малых крепостей не потребуется.

– Я согласен, русские преуспели в осадах, – кивнул Черчилль. – Вероятно, эта двухлетняя осада Азова была такой затяжной из-за того, что они там учились. Опробовали разное. И теперь пользуются. Но впереди их ждет полевая битва с Карлом. И у меня нет ни малейшего сомнения в исходе этого сражения.

– По моим данным, русские его не страшатся, – отметил глава северного департамента. – Царь же будет его даже искать.

– Вот как? И много у него войск?

– Около двадцати тысяч пехоты и шести тысяч кавалерии при ста орудиях.

– Сильная артиллерия, – чуть помедлив, произнес Джон. – Слишком сильная для такой армии. Что он задумал?

– Вы считаете, он что-то задумал? – удивился секретарь северного департамента.

– Для двадцати тысяч пехоты сто орудий – весьма представительно. В недавнем генеральном сражении между Карлом и коалицией у всех сторон совокупно имелось вдвое меньше.

– Если быть точным, у русских в полевой армии их девяносто шесть. Они сведены в три полка полевой артиллерии. Более того – все эти пушки совершенно одинаковы. Один калибр, один размер, один вес.

– Интересно… – задумчиво произнес Черчилль, начав расхаживать.

– Вы поняли его замысел?

– Боюсь, что я могу только гадать. Такое количество пушек имело бы смысл в крепости. Если Петр будет искать генеральное сражение с Карлом, то откуда он возьмет крепость? Значит, речь идет о легких полевых укреплениях.

– Это может помочь?

– Да, – решительно кивнул Джон Черчилль. – Шведы сильны натиском. Но если подготовить поле боя и укрепить его множеством легких редутов и люнетов, то они потеряют бо́льшую часть своего преимущества. И окажутся под ударами продолжительного огня пушек и мушкетов. Да. Это, вероятно, очень сильный ход, и он дает нам некоторую надежду.

– Разгром полевой армии шведов изменит баланс сил, – покивал секретарь южного департамента.

– Твердой надежды на успех русских нет, – продолжил Черчилль. – Задумка хорошая, но, если шведы прорвутся в ближний бой, может случиться катастрофа. Да. Без всякого сомнения. Самым уязвимым местом во всей этой композиции, – продолжил Джон Черчилль, – на мой взгляд, является кавалерия. Шесть тысяч всадников – это мало, тем более русских. Битва при Гамбурге показала – сопоставимого количества крепких саксонцев решительно недостаточно для противодействия шведам на равных.

– Русские постоянно просят коней, – заметила королева Анна.

– Да. Это весьма разумно. Вероятно, они и сами ясно видят свои недостатки.

– Мы можем им помочь?

– Увы, это сделать будет крайне затруднительно, – произнес задумчиво секретарь северного департамента. – Сейчас свободен только один торговый путь в Россию – через Архангельск. Возить через него лошадей долго и очень сложно. Их ведь оттуда нужно гнать тысячу верст или даже больше по диким местам и суровому климату. Падеж будет чрезвычайным. Не говоря уже о том, что даже завезти туда больше двух-трех сотен – задача крайне непростая.

– А австрийцы?

– Вряд ли новый король Польши их пропустит, – покачал головой секретарь южного департамента.

– Значит, мы никак им помочь не можем? – переспросил Черчилль.

– Они могут купить лошадей у персов, – задумчиво произнес секретарь северного департамента. – И видимо, для этого они и просили денег. Хотя они их просили у всех. И, судя по всему, немало получили. Но хватило им или нет – не ясно. Мне известно, что они у персов купили тысячу хороших строевых коней.

– Вы полагаете, что передача им денег поможет?

– Должна помочь. Кроме того, мне известно, что ими была закуплена тысяча палашей для кавалерии в Золингене. Летом она прибыла в Москву. Но в Золингене продолжают их изготавливать. Вероятно, для них же. В Золингене вообще загружены все мастерские. Вообще все. Вклиниться туда с заказами очень сложно.

– У них нечем вооружать кавалерию? – удивился Черчилль.

– У них есть сабли, но Петр полагает, что они малопригодны для боя со шведами. Насколько мне известно, он считает, что сабля хороша в скоротечной свалке. Но для решительного конного натиска требуется другое оружие, такое, которым можно на съезде колоть. В свалке им не выстоять, навыки фехтования у русских очень слабые. Он делает ставку на пики и на прямые клинки, которыми можно, наезжая, колоть.

– Пики?

– Половина русской кавалерии вооружены пиками и копьями. По польскому образцу.

– Это… это интересно… – прохаживаясь, воскликнул Джон. – Это, черт возьми, очень интересно!

– Сэр, держите себя в руках, – меланхолично произнесла королева.

– Шведы рвутся в натиск. Они не заводят перестрелок. В этом их сила. Но они не имеют пик. Атакуют только шпагами и палашами. Пика длиннее. А значит, на первом съезде это может дать преимущество. Сильное преимущество. Если не решительное.

– Тогда почему они не вооружат всю кавалерию пиками? – спросил секретарь северного департамента.

– Выучка. Пикой бить уметь надо. Да и конский состав нужен добрый. То, что они вооружили пиками три тысячи всадников, уже удивительно. Откуда они их взяли?

– По моим сведениям, русские вербуют обедневших литовских дворян, обученных этому делу. В Польше и Литве копейный конный бой до сих пор в чести.

– Славно… славно… – покивал Черчилль. – Редуты, много пушек, копейная конница. Это действительно дает нам шанс.

– Прямые клинки им помогут?

– Помогут. Но не сильно. Ими действительно на съезде ловчее колоть, чем саблей. Впрочем, им сейчас любое преимущество, пусть даже малое, в прок. Хотя я бы не рискнул на них ставить. Даже сейчас.

– Отчего же? – удивилась королева. – Нам известно, что шведы понесли тяжелые потери в битве при Гамбурге. И сейчас, несмотря на славу, ослабли.

– Да, ваше величество. Все так. Но Карл, принудив Данию, Саксонию и Мекленбург к миру, обязал их уменьшить свою армию до трех тысяч. Не более. Остальных солдат передать ему. Вместе с оружием. Так что, я уверен, он не только восполнит свои потери, но и преумножит свое войско для похода в Россию.

– Это так? – спросила Анна у секретаря северного департамента.

– К сожалению, да. Всех забрать у него не получается. После поражения много солдат разбежалось. Но десять-пятнадцать тысяч он точно доберет. Август Саксонский пытался помешать исполнению этого условия мира, и на днях стало известно, что под давлением Карла он подписал отречение в пользу сына и уехал в Стокгольм. Как говорят – поправлять здоровье.

– Серьезно? – удивилась королева. – Поправлять здоровье? В Стокгольме?

– Арестовать открыто Карл его не решился. Но сути дела это не меняет. Джон прав. Потери шведов будут восполнены сторицей.

– Конечно, эти солдаты не каролинеры, – добавил Черчилль. – Но у них есть минимум полгода, чтобы обжиться в войсках. И проникнуться духом шведов, которыми они все, без всякого сомнения, впечатлены. Для них это армия победителей. Армия, которая не знает поражения. И они охотно будут подражать им. Бедные немецкие дворяне же, которых хватает в тех местах, так и вообще рвутся к Карлу. Что у них есть, кроме шпаги и чести? Ничего. А с ним они обретают возможность добыть немало денег и славы с тем, чтобы позже занять теплые места в европейских армиях.

Помолчали.

– Вы все еще настаиваете на том, чтобы заключить как можно скорее мир с Францией? – спросила королева у Черчилля.

– Да, ваше величество.

– Наша армия для отражения десанта в Шотландию собрана?

– Так точно, ваше величество. Собрана.

– Тогда мы можем подождать.

– Можем, – согласился Джон. – Но в случае поражения русских наше положение ухудшится.

– Кто сейчас верит в успех русских?

– Никто, ваше величество, – твердо произнес секретарь южного департамента. Его коллега из северного немного помедлил и тоже кивнул, соглашаясь с ним.

– Значит, их не считают угрозой. А значит, они если и фигурируют в планах наших противников, то только как время. Некоторая задержка. Легкая помеха, мало на что влияющая. Французы и сами, как я слышала, устали от шведов. И тревожатся их растущей силы. Так что они постараются завершить войну как можно скорее, не давая им чрезмерно усилиться. Не так ли?

– Очень похоже на то.

– Тогда я предлагаю вам, – кивнула она Дэниелу Финчу, – начать переговоры с французами. Но не спешите. Торгуйтесь. Затягивайте. И заключайте мир, если русские проиграют. Мы вряд ли чем-то рискуем таким ожиданием.

– Мы рискуем десантом бретонской армии.

– Но мы готовы его отразить?

– Да, но…

– И у голландцев, я слышала, далеко не все поддерживают партию Оранских. Да и те не в сильном восторге от союза с Францией.

– Оранские крепко держат власть, ваше величество. Сильной полевой армии у голландцев нет, так что они не станут выступать против Франции.

– Пусть так. Главное, чтобы они активно не стали выступать против нас. Так, имитация. Мы сможем это устроить?

– Возможно, – чуть подумав, ответил секретарь северного департамента.

– Займитесь этим. И нужно как-то помочь русским. Их победа в генеральном сражении нам очень нужна. Деньгами, увы, поддержать их мы не сможем. Как и лошадьми. А вот остальным… Им нужны шпаги и палаши? Отправьте им их. У нас они найдутся? Полагаю, падежа от бескормицы они сумеют избежать по пути из Архангельска в Москву…

* * *

Алексей сидел в кабинете и спокойно работал с документами. Обычное для него дело.

Вдали послышали быстрые, решительные и довольно громкие шаги. Кто-то явно громыхал бахилами.

«Отец, – подумал парень. – Взволнован…»

Несколько секунд.

И царь натурально ворвался в его кабинет.

Глаза на выкате. Бешеные. Волосы дыбом. Особенно усы.

Не сбавляя темпа, он направился к сыну. Бойцы караула благоразумно запахнули створки. Они тоже ясно поняли, что будет крик. И не видели смысла предавать это слишком уж большой огласке. Семейные дела…

– Ты что творишь!? – заорал Петр Алексеевич.

И, подлетев к столу, ударил сына кулаком по лицу.

Леше было полных всего двенадцать лет. Однако ростом он пошел в отца и уже мало по «вертикальным габаритам» отличался от взрослых мужчин здешней эпохи. Разве что худощав. Так что подсознательных реакций и ассоциаций с ребенком он не вызывал у окружающих. Видимо, с этим была связана реакция царя, привыкшего решать спорные вопросы по-простому.

Удар кулаком.

Царь его делал широким замахом по обычаю тех лет. Которые, впрочем, жили своей жизнью аж до 20-х годов XX века. Увернуться от удара, просто чуть отклонившись, не представлялось великой сложностью. Но царевич этого делать не стал. Так что отцовский кулак пришелся в скулу и отправил Алексея вместе с крепким деревянным стулом на пол.

Причем удар оказался таким на удивление сильным, что аж в глазах потемнело. И на несколько мгновений его действительно выключило. А потом он решил немного подыграть.

– Ты чего разлегся?! Вставай! – крикнул царь.

Но реакции не последовало.

Алексей лежал на полу с закрытыми глазами и не шевелился.

– Ты чего?! – уже более примирительно выкрикнул Петр Алексеевич.

Однако парень продолжал имитировать бессознательное состояние.

– Леша! Ты что!? Леша! – с нотками истерики крикнул царь, бросившись к нему. И, схватив, начал тормошить.

– Не тряси, – очень тихо, умирающим голосом прошептал сын, продолжая свою игру. – Голова…

– Жив! Жив, чертяка! – обняв сына, воскликнул царь и прижал его к себе.

Алексей открыл глаза.

Вяло так.

Отметил, что у царя на глазах аж слезы выступили. Перепугался. И вообще его лицо выражало совсем не те эмоции, с которыми он к нему ворвался.

– Не пойму я тебя… – тихо прошептал сын. – То бьешь, то обнимаешь.

– Ты почто Гагарина сжег?! – вновь посмурнел царь. Хотя былой ярости уже не было.

– Так ты сам разрешил.

– Я?! – удивился царь и невольно выпустил сына, которого нес к дивану, от чего Алексей грохнулся всей худощавой тушей на паркет. – Ой! – воскликнул Петр и, вновь подхватив сына, отнес на диван. – Когда я тебе такое разрешал?

– Сказал же действовать на свое усмотрение для предотвращения заговора.

– И как это связано?

– Продолжая разработку этого дела, я выяснил, что у заговорщиков не было явного лидера. Как и единства. Более того – бо́льшая часть их в заговоре состояла просто потому, что это модно. Вот я и решил избавить их от пустых надежд, приказав убить Шуйских.

– Да уж наслышан. Что, нельзя это было сделать как-то тише?

– Ну извини. У меня нет опытных венецианских убийц. А тут пришлось действовать на территории другого государства. Впервые. Без вдумчивой подготовки. Было только два пути. Либо отправлять военный отряд для организации «разбойного нападения», либо вот так – травить. Грубым образом. Там тонко не сработать было.

– Ладно. А Гагарин тут при чем?

– Он решил тебя наказать. И убить человека, без которого вскрыть его или обезвредить не представлялось возможным.

– Эту бабу?

– Эта баба для России сделала больше, чем весь род Гагариных, – возразил все тем же вялым голосом Алексей. – К тому же он поднял руку на того, кто тебе верно служит. Сам вор и заговорщик. А туда же.

– Что вор, неизвестно.

– Я смог подтвердить хищение им по меньше мере трехсот тысяч рублей. Старых рублей. Хотя копать особо и не копал. Так, на поверхности собрал. Сколько он всего украл, даже представить сложно. Кстати, надо бы поискать, где он это все хранил. И конфисковать.

Петр нахмурился, но возражать не стал.

– Он обворовывал тебя. По-крупному. Пользовал как дешевую девку. Да еще и на верных тебе людей руку посмел поднять. Так что требовалось его наказать так, чтобы все остальные все поняли.

– И ты его спалил… м-да… а по-другому было нельзя?

– Можно было. По закону он подлежал четвертованию или колесованию. Хотя я бы его на кол посадил. Но мне бы Федор Юрьевич такое провернуть не дал, а ты бы его помиловал, когда вернулся бы из похода. Давая понять остальным, что можно и дальше играть в свои игры.

– Почему это помиловал? – возмутился отец.

– Сколько идет расследование его преступлений? Семь лет? Случайно это? Или тебе не хочется обострять? Я защищал тебя и твою власть. Эти твари бы ни тебя, ни меня не пощадили бы. Под нож пустили бы. Понимаешь? Они нас хотели всех извести! А ты кулаком… криком… да еще и родного сына…

Царевич махнул рукой и отвернулся к спинке дивана.

– Извини, – с трудом выдавил из себя Петр очень тихим голосом.

Алексей не ответил.

– Извини, – еще раз произнес царь, уже уверенным, твердым голосом. И, коснувшись плеча сына, добавил: – Я пришлю лекаря.

С чем и вышел.

Алексей же усмехнулся. И, пользуясь обстоятельствами, решил вздремнуть. Ему еще перед лекарем сотрясение мозга симулировать…