Текст книги "Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959–1983"

14 февраля 1971 г

Дорогой друг!

Мы с Л.Я. думали, что Вы уже переступили порог клиники, и надеялись получить известие от победившего болезнь, здорового Владимира. Но оказывается, что медицинские боги всё ещё мучают Вас тяжким ожиданием. Знайте, во всяком случае, что два сердца здесь бьются за Вас.

Я рад, что работа над моим сборником поддерживает Вашу бодрость; меня самого такие дела не избавляют от уныния. За долгую жизнь сделано так удивительно мало, и всё это какие-то побочные продукты, сочинения по случаю, заметки на полях. Удивительно мало открыто из невидимой части льдины. Наверно, в этом я сам виноват. Елена Феликсовна когда-то смеялась надо мной, что я всё стремлюсь к «адэкватной форме», а покойный Гриб имел обыкновение говорить, что мы создаём себе условия для работы, пока за этим занятием не пройдёт вся жизнь. Хорошо, что какие-то отклики в чьих-то душах всё же возникают, несмотря на магнитные бури нашего времени, создающие то, что моряки называют «девиацией компаса».

Мне нужно оправдаться перед Вами. Некоторые Ваши упрёки справедливы – я действительно не послал Вам статей о Гегеле и ещё кое-чего из того, что Вы упоминаете в своём письме, но это не от лености. Вы спрашиваете, так ли это трудно? Да, не совсем и легко. Ведь рукописи, даже копирующие то, что было уже в печати, суть всё-таки рукописи. Удобно ли их посылать – не знаю. Кажется, я посылал Вам отредактированный текст моей статьи «К пятидесятилетию со дня смерти Маркса», но Вы говорите, что не получали её. Кстати, я послал Вам по Вашей просьбе два тома «Эстетики» Гегеля, послал заказной бандеролью. А Вы получили их? Судя по Вашему молчанию – нет. Из всего этого видно, что наш век менее приспособлен к таким коммуникациям, чем времена дилижансов. Вот почему я и не берусь посылать Вам мои рукописи. Это не по правилам. Пошлю вот ещё раз немецкий текст последней статьи о Марксе, напечатанный у нас в Москве, хотя, кажется, один раз я Вам его уже посылал.

Вы спрашиваете меня, что я имел в виду, говоря о влиянии моих взглядов на «шекспироведение». Отвечу на это, что в моих статьях против вульгарной социологии, как иллюстрация, приводилась трактовка Шекспира, в которой я видел художника, чьё творчество было отражением трагедии «старой весёлой Англии» с её мелким, независимым крестьянским землевладением, «йоменри». Эту народную в своих истоках позицию Шекспира мы выдвигали как нечто противоположное тем общественным силам елизаветинской поры, которые представляли слияние старого феодального зла с новым – капиталистическим. Такой взгляд решительно отличался от точки зрения всех тогдашних авторов, которые писали о Шекспире, делая его выразителем интересов «капитализирующегося дворянства» и «новой знати». Специально о Шекспире я ничего не писал, хотя выступал не раз с докладами, в том числе, помнится, в Театре революции, когда там собирались ставить «Ромео и Джульетту» в постановке покойного режиссёра Попова. Мой взгляд был довольно точно изложен В. Кеменовым в журнале «Литературный критик» и даже, если память мне не изменяет, в «Правде»¹⁸⁴. С тех пор общая трактовка Шекспира, как и Сервантеса и других сложных фигур истории литературы, стала другой. У меня эту перспективу заимствовал также наш специалист по Шекспиру Аникст, который признаётся в этом, делая надпись на книге, но, разумеется, не публично. Да, поворот в эту сторону был общий, хотя существо дела, к сожалению, мало изменилось. Приняли больше внешнюю сторону.

Что касается Лукача, то его анализ переписки Маркса и Энгельса с Лассалем – прекрасная работа. Но, если память мне не изменяет, небольшой оттенок различия в подходе у нас был. Из моего отношения к Шекспиру не вытекает, что его позиция есть защита старины, патриархальных ценностей. Я думаю, скорее, что все великие художники прошлого представляют определённый тип единства старого и нового, имеющий столь же определённую связь с крестьянской народностью и самой глубокой ветвью гуманизма эпохи Возрождения (такой, например, как у Монтеня и Шекспира, кстати, и у Рабле). Другой тип представлен именно рыцарями первоначального накопления, союзом феодального рабства с беспощадной, оправданной римским правом, буржуазной частной собственностью. Этот взгляд я, конечно, вывел из различия между двумя типами прогресса, двумя типами единства добра и зла в истории, двумя лагерями классовой борьбы у Ленина.

Модный у нас теперь Пинский, которому всё это досталось не из первоисточника, а через посредство В. Гриба, изложил фактически оттенок мысли Лукача, превратив его в совершенную односторонность. В его изображении Шекспир не представитель гуманистической культуры, имеющий свою высокую, хотя и трагическую версию будущего, а человек, оплакивающий упадок феодально-патриархальных средневековых отношений. Это клонит, конечно, к модной теперь идеализации средневековья и ложному сдвигу во всей системе исторической ориентации.

Что касается работ Берковского¹⁸⁵ о Шекспире, то я их никогда не читал и подозреваю, что это не серьёзно. Прочёл однажды весьма хвалимый нашими интеллигентами очерк о Леонардо и нашёл, что всё это очень далеко от действительного содержания дела. Сегодня Берковский – лауреат общественного мнения, наряду с Бахтиным, Лосевым и tutti quanti[19]19
  И всякие другие; и прочее и прочее; поголовно все (итал.).


[Закрыть]. Нравятся такие фантазии, лишь бы всё это было подальше от исторической реальности. Говорят, что Берковский сильно постарел и болен. В старину, то есть тридцать лет назад, у нас были с ним добрые отношения. Он писал тогда лучше, хотя с оттенком обычного в те времена социологизирования. Не знаю, имел ли я на него какое-нибудь влияние, но, во всяком случае, это была только дружба, без полного единства взглядов. Из независимых умов тех времён, которые в чём-то были близки нашему направлению, следует отметить ленинградского испаниста Кржевского¹⁸⁶, давно уже покойного. Я привлёк к литературной работе и чем-то, видимо, повлиял на старика Ю. Спасского¹⁸⁷, который тоже сотрудничал в «Литературном критике». Это был очень интересный человек, участник Октября, экономист. Умер он во время войны профессором истории западной литературы в ГИТИСе. Стоит когда-нибудь отыскать и перечесть его старые работы.

Кстати, недавно я открыл, что у меня был верный и серьёзный ученик в области античной литературы и философии (в те времена, впрочем, все античники более или менее сочувствовали нам). Это – Игорь Ильин, тоже покойный, большой чудак, но талантливый автор. Я даже не подозревал, что он был так близок к нашему направлению. Сейчас мне приводится заниматься изданием его неопубликованных работ, и года два назад я написал о нём большую статью под названием «Человек тридцатых годов». По некоторым причинам чисто внутреннего характера, мне придётся её немного переработать, но, бог даст, когда-нибудь этот странный фрегат, состоящий из его плавающей части и моих парусов, будет спущен на воду.

Перехожу теперь к Вашим конкретным вопросам:

1. «Салеризованный» – термин современной западной экономической литературы, от salary – заработная плата, точнее – жалованье.

2. «Тюлер», Tewler, главное действующее лицо одного из романов Уэллса, но как он называется – хоть убей, не помню¹⁸⁸. Транскрипция имени совершенно точная.

3. Произведение Шумана – Der Aufschwung («Порыв»).

4. Стих «беззаконная комета» – из Пушкина, «Портрет», 1928 г.

5. «Мистер Кон» пишется Cohn.

6. «Халат, офицер, писец, поп…» Это старинное словоупотребление, а может быть, даже и нечто придуманное Герценом, который любил создавать термины. Возможно, имеется в виду маленький человек, живущий на ничтожный доход и прикрывающий наготу свою домашним халатом, вроде типов Достоевского. Но словарь Даля даёт и другое значение – «Крестьянский кафтан без перехвата, зипун, армяк». Можно перевести как «мелкая бестия».

Книга моя по эстетическому воспитанию, которую Вы упоминаете, лежит в дальнем углу, и я даже не думаю о ней. Может быть, дурно, что я не разрешил её издать, но я заботился о чести марксизма. Одно дело – вступительная историческая часть к коллективному труду Института философии, другое дело – самостоятельная монография. Одну из более оригинальных частей этой работы – главу об английском Просвещении XVIII века – я имею в виду издать отдельной брошюрой.

Чем я занимаюсь? Продвижением в печать сборника моих полемических статей против модернизма¹⁸⁹ с большими дополнениями на тему о фашизме в его отношении к искусству и о том, как можно и как нельзя «дифференцировать» современных художников (с иллюстрациями). Всё, что напишешь, становится потом отчуждённой силой, которая обрушивается на тебя самого. Занимаюсь, кроме того, подготовкой к печати моих старых работ о Марксе, занимаюсь также переработкой статьи «Человек тридцатых годов». А самое интересное для меня и отчасти даже написанное – работа на тему «Обратные силы»¹⁹⁰, некоторое расширение исторического материализма за счёт его собственных возможностей, анализ современной «агрессии» и «бескорыстного зла». Но это лежит, потому что нельзя поднять голову из-за тех работ, которые я перечислил сначала.

Так оно и бывает на этом свете, я гибну под тяжестью этого «отчуждения». Нужно было бы раздвоиться, иметь вторую личность или, по крайней мере, механического робота.

Бедный милый Владимир, желаем Вам успеха во всех Ваших борениях с каверзами природы и недостатками современной медицины!

Ваш Мих. Лифшиц

15 февраля 1971 г

Ещё одно письмо вдогонку к тому, которое отправил вчера. У нас в издательстве «Искусство» собрались издавать двухтомник Мукаржовского¹⁹¹, лидера ваших чешских структуралистов. Как Вы смотрите на полезность этого издания вообще и в частности – в свете всего, что происходило в ваших краях? Я читал у Мукаржовского только какие-то отрывки и части статей, не помню уж, в каких переводах. Сильно опасаюсь, что появление этой книги у нас не будет полезно нашему духовному здравию с точки зрения марксизма. А впрочем, может быть, я слишком догматически смотрю на этот вопрос? Мне хотелось бы знать Ваше мнение.

С искренним горячим пожеланием здоровья и успеха во всех медицинских делах

Ваш Мих. Лифшиц

20 марта 1971 г

Дорогой Владимир!

Мы с Л.Я. были страшно рады узнать, что самое трудное у Вас уже позади. Надеемся на успешное и более быстрое, чем в начале, выздоровление. Если здоровье позволит, конечно, приезжайте в Москву. Мы Вас тут можем устроить у себя, а можно и хлопотать, чтобы Вам дали комнату в Переделкино или Голицыно – как Вам будет удобнее.

Большое спасибо за совет относительно Мукаржовского. Я так и думал, но мне нужно было подтверждение. У нас тут структуралисты пляшут «буги-вуги», но думаю, что в данной ситуации задержать слишком поспешное издание Мукаржовского возможно. Они и так с бешеной активностью всех подобных сектантов (активность эта в нашем веке, по крайней мере, обратно пропорциональна реальному содержанию) проделали большую дыру, через которую течёт всякое дерьмо. «Чумазый»! Вы, наверное, не знаете, что это такое. Как-нибудь расскажу – это из Щедрина (и из Ленина). Чумазый нынче уже не в каких-нибудь идеологических облачениях, а в собственном обличье прёт. Впрочем, очень может казаться лощёным на западный лад.

Л.Я. и мои дети шлют Вам горячий привет и лучшие пожелания. Выздоравливайте – Ça ira[20]20
  Ça ira (франц.) – «Дело пойдёт», одна из самых популярных песен Великой французской революции.


[Закрыть]!

23 мая 1971 г

Дорогой Владимир!

Простите, что я так долго Вам не писал. Моя жизнь – постоянный аврал или Чаплин на конвейере. Последнее сравнение, пожалуй, больше подходит. «Сроки» преследуют меня, так что я давно уже вспоминаю с грустью те времена, когда спросу на меня не было. Не то чтобы я так уж процветал, да и склонности к этому особенной у меня нет. Но те небольшие цели, которые я себе вынужден ставить, подталкиваемый к тому же другими, поглощают всё моё время, лишают меня сна и требуют работы на износ. Всё это я хорошо понимаю, так же, как и то, что изменить ничего не могу.

Поэтому прошу Вас не думать, что я забыл Вас или небрежен в переписке. За всё это время вот сегодня только выдался какой-то квазиперерыв во всяких спешностях, потому что одно дело я кончил, а ко второму ещё не вернулся. Всё, что человек делает, обращается против него самого, всё, что у него есть, делает его зависимым и несвободным. Каждая статья, которую я пишу, возвращается ко мне несколько раз в разных аспектах и мешает идти вперёд. Кажется, это называется «отчуждением».

Вы говорите, что у Вас есть желание написать обо мне. Спасибо, дорогой Владимир, за дружбу. Библиографию, которую Вы просите, я Вам пришлю – это не трудно, тем более, что в Институте философии её как раз составили для одной надобности. Но весь этот набор случайных статей весьма мало значит по сравнению с грузом того, что я не сделал. Груз этот меня тяготит и, видимо, останется в виде громадной кучи всякой бумажной канители, мало понятной кому бы то ни было, кроме самого автора. Хотелось бы оставить это такому человеку, как Вы.

Не знаю, был ли я «вундеркиндом», как Вы говорите, в те времена, когда я писал свои первые работы – между собраниями, педагогикой, поездками на заводы и в деревню. Но знаю точно, что в моей амальгаме не хватает какого-то элемента. Девяносто процентов времени у меня уходит на чисто флоберовскую работу, и, увы, это не «Мадам Бовари», а какая-нибудь мелкая поделка, если не просто внутренняя рецензия. Между тем, моя сильная сторона в другом, и вот почему я всегда в глубине души не весел. Завидую тем авторам, которые получают удовольствие от литературного творчества, хотя, по словам Делакруа, удовольствие, вообще говоря, можно получить только от живописи, литература же – это тяжёлый труд, не вознаграждающий нас за это счастливым состоянием духа.

По Вашей рекомендации я прочёл статью Книпович¹⁹², точнее – те места, которые относятся к Вам и Миначу¹⁹³. Всё остальное читать трудно, по-моему, это просто набор слов. Вас я очень хорошо понял, мне кажется в большей своей части верным и то, что написал Минач. Не знаю его, но вижу, что всё это идёт от души и от действительного положения дел. А старая шлюха, конечно, должна была заметить правду и восстать против неё. Ведь это она и ей подобные разделяют ответственность за разложение интеллигенции, о котором Вы пишете, – они поощряли весь этот сдвиг к модернизму и западничеству. Но не принимайте близко к сердцу её слова – надеюсь, что они не дойдут до ваших ревизионистов и не послужат им поощрением.

Более огорчительно то, что Вы медленно поправляетесь после операции и не сможете в этом году приехать в Москву, не надо перегружать себя работой, даже той, которая, по Вашим словам, доставляет Вам удовольствие. Мы с Лидой мысленно с Вами и надеемся на свидание в будущем году.

Вы спрашиваете, какие у меня новости, имея, очевидно, в виду мою работу. Брошюру, куда вошёл и раздел «Искусство и фашизм»¹⁹⁴, я начерно сдал, но не имею времени даже осведомиться, каково её дальнейшее движение. Работаю, если не говорить об отвлекающих моментах, над текстом той самой книжечки о Марксе, которую Вы хвалите. Пришлось учесть варианты и дополнения, сделанные тоже уже тридцать лет назад, внести некоторые литературные исправления. Раз Вы уже закончили свой перевод, не стоит Вам создавать себе дополнительные хлопоты, хотя, когда весь текст будет готов (вероятно, в начале июня), я мог бы прислать Вам один экземпляр (правда, не самый лучший). От комментария мы решили отказаться – работы с ним так много, что и не видно, когда я его успею кончить. Не знаю даже, сумею ли написать толковое предисловие – Вы знаете, как всегда торопят издатели, а тут они и без того ждут три года. Кроме того, у меня ещё на руках вёрстка большой статьи по истории идеи эстетического воспитания – античность, средние века, эпоха Возрождения, которая является вступительной статьёй к выходящей у нас антологии¹⁹⁵. Лежит и дожидается очереди на переработку другая большая статья, почти книга под названием «Человек тридцатых годов». Это вступление к сборнику работ одного моего покойного ученика и товарища, большого чудака, но талантливого человека – Игоря Ильина¹⁹⁶. И так далее в том же роде.

Весь вид на будущее загорожен начатыми работами, не могу даже читать. Меня же самого больше всего интересует сейчас современная «пляска Диониса», всевозможные бунтарские и агрессивные движения наших дней, их причины и возможности. Об этом я делал в прошлом году доклад, и текст его был принят даже к напечатанию в «Вопросах философии», но я забрал обратно на переработку и…

Между прочим, недавно пришёл из Венгрии философский журнал, в котором есть статья о Вашем покорном слуге. Называется, судя по французскому переводу, «Воинствующая эстетика имярек». Под строками довольно большая библиография, но прочесть по-венгерски я, конечно, не могу.

Марине в данный момент передать Ваш привет не сумею, так как она уехала в ГДР. Лидочка у меня болеет, радикулит её одолел. Нам с ней трудновато приходится – хозяйство у нас большое (я имею в виду книги, рукописи, текущую работу и хозяйство в собственном смысле слова), а вспомогательную силу найти негде. И с годами это растёт. «Отчуждение»!

Ещё раз – мы оба горячо желаем Вам скорейшего и полного выздоровления. Обнимаем Вас и ждём в гости в будущем году.

Ваш Мих. Лифшиц

4 июля 1971 г

Дорогой Владимир!

Тучи над моей головой, тучи неисполненных к сроку работ всё время сгущаются, а сна и прочих резервов личности всё меньше и меньше. Жаловаться на это и прочие обстоятельства не буду, хотя бы потому, что эти жалобы мне самому смертельно надоели, но Вы должны понять причины задержки в исполнении Ваших просьб, которые кажутся такими простыми. Не забудьте, что я всё должен делать сам. Секретарей у меня нет, и одни только дела с машинистками и почтой удручают до крайности. Некоторым моим корреспондентам я не отвечаю по году и живу под давлением нечистой совести.

Но оставим это. Прежде всего я хочу Вас поздравить с Верой. Будьте оба счастливы, и вера да пребудет с Вами. То, что Вера врач, тоже неплохо. Надеюсь, что Ваше здоровье в верных руках. Судя по письмам, оно улучшается. Можно заметить прилив энергии, но, ради бога, будьте осторожнее. Шут с ним, с полным собранием моих сочинений! Человечеству это не поможет, несмотря на Ваши добрые иллюзии. Усилия мысли несоизмеримы с движением стихий. Глядя на то, как поднимает голову неофашизм (например, в Италии), я вижу, что авангардистские идеи передовых людей не остаются безнаказанными, но от этого не легче. Ведь по закону круговой поруки, установленному Герценом¹⁹⁷, отвечают невинные.

Я послал Вам на днях перепечатку моей статьи к пятидесятилетию со дня смерти Маркса из сборника 1935 г., как Вы просили¹⁹⁸. Послал также недавно вышедшее немецкое издание «Кризиса». Посылаю одновременно с этим письмом русский текст для переводчика. У меня есть согласие издательства на второе дополненное русское издание, но нет времени его подготовить, а Л.Я. совсем вышла из строя – у неё уже больше двух месяцев сильный радикулит. Библиографический список я также послал. Возможно, что некоторые указания в нём не точны, но самую малость.

Брошюра, в которую входит тема об искусстве и фашизме, пока застряла, вследствие моей неуступчивости, комментарий к Марксу я оставил, ибо мировая литература за последние тридцать лет так выросла, что невозможно в короткий срок с этим совладать, пойдёт пока без комментария. Но текст я переработал, по крайней мере, в литературном отношении, и перенёс кое-что из комментария. В итоге получилась большая рукопись размером более трёхсот страниц. Прислать её Вам я пока не могу, сделаю это при удобном случае. Буду писать к ней ещё предисловие на тему о прогрессе. Вся книга, включающая и другие работы о Марксе, будет называться «Карл Маркс. Прогресс и пути искусства»¹⁹⁹.

Что касается «Эстетического воспитания», то я сейчас работаю над вёрсткой того предисловия, о котором идёт речь²⁰⁰. Оно будет мною несколько переработано, ибо в некоторых частях слишком догматично, если не по существу, то по форме. Статья же, служившая предисловием к пятому тому «Антологии»²⁰¹, исправлена и перепечатана мною. Её я в ближайшее время отошлю Вам. Другие части моей работы об эстетическом воспитании прислать пока не могу. Во-первых, они ещё не печатались у нас. Во-вторых, я также должен над ними работать.

Полный текст статьи «Маркс и трагедия современной культуры»²⁰² перепечатывается машинисткой; отошлю, как только будет готово. Я Вам абсолютно доверяю во всём, в том числе и в издании моих «текстов», но смотрите сами – подходит ли эта статья для публикации в настоящее время. Во всех текстах, посылаемых Вам, указываются тома сочинений Маркса и Энгельса на русском языке, большей частью в скобках – том и страница. Что касается немецких текстов, то эту работу я в настоящее время исполнить не могу за недостатком времени. Но те места, которые вошли в собрание сочинений, переводчик может легко найти в многотомном издании Маркса и Энгельса, вышедшем в ГДР.

Моя книжка о Марксе была напечатана в Дрездене первым изданием в 1960 г.²⁰³ Если она Вам нужна, я могу прислать экземпляр. Могу также прислать Вам текст моей старой, ранней статьи об эстетических взглядах, напечатанной гектографическим способом в журнале ВХУТЕИНа за 1927 год²⁰⁴, её я в качестве приложения думаю включить в «Прогресс и пути искусства». Что касается второй части «Трубного гласа»²⁰⁵, то эта брошюра на русский язык не переводилась. Некоторые части из неё я хотел опубликовать в хрестоматии²⁰⁶, но дело не пошло. Перевод их был, была даже вёрстка, но я её затерял.

Уф! Кажется, все Ваши деловые вопросы. Насчёт старой дуры я с Вами совершенно согласен, но писали Вы, кажется, не туда. Что касается истории «школы», то – дудки! Не имею возможности пускаться в такие исторические экскурсии, главным образом по недостатку времени. Напомните мне об этом позднее – может быть, я сочиню что-нибудь ad usum delphini[21]21
  Ad usum Delphini (лат.), «для использования дофином» – учебная библиотека греческой и латинской классики, предназначенная для воспитания Людовика Великого Дофина, сына Людовика XIV Здесь употребляется для обозначения занимательного, необременительного чтения.


[Закрыть].

Вы спрашиваете, что у меня нового? Ничего, кроме тучи всяких дел. После того, как я покончу с вёрсткой древности, средних веков и Возрождения²⁰⁷, мне придётся написать предисловие к «Прогрессу». Потом меня ждёт написанная два года назад статья «Человек тридцатых годов» – предисловие к сборнику работ покойного И. Ильина. Статья большая – листов девять печатных, а может она стать ещё больше. И уже пора браться за выполнение плана Института – в этом году я должен написать листа три о Герцене. Все эти дела не дают мне никакого удовлетворения, меня тянет к некоторым актуальным вопросам, хотя не знаю, удастся ли выразить моё кредо, которое в настоящее время звучит приблизительно так – «В защиту обывателя!». А пока я занимаюсь собственной палеонтологией.

Лидии Яковлевне и Марине Ваши приветы передал. Все мы хором поздравляем Вас и Веру²⁰⁸ с вступлением в новую жизнь. Желаем здоровья (как основы счастья), а затем и прочих человеческих благ quantum satis[22]22
  Вдоволь, сколько нужно, сколько хочется (лат.).


[Закрыть].

Ваш Мих. Лифшиц

Р. S. Нет ли в Праге немецкого лекарства Adumbran? Бессонница замучила, помогает только нембутал, а он очень вреден.