Текст книги "Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства"

Беззастенчивое огульное охаивание Октябрьской революции ничего, кроме грубой вульгаризации, принести не могло. Не было Октябрьской революции – и всё, рассуждали и рассуждают и поныне некоторые авторы-новаторы, вот еще переворот был, а штурма Зимнего и вообще революции не было. Все это лишь сплошные измышления большевиков, а Ленин никакой не лидер партии, не ученый, а просто фигляр и шут гороховый. Как это ни горько признавать, думаю, происходила неизбежная плата за прошлое преувеличение и обожествление. А между тем, если внимательно посмотреть вокруг, то не в пример нам цивилизованные нации свою не менее трагическую историю чтут и относятся к ней бережно и благоговейно. Те же французы помнят и чтут Робеспьера, известного в истории своими кровавыми деяниями, и отмечают Великую французскую революцию, которая не принесла нации ни свободы, ни равенства, ни братства.

Груз противоречий и проблем в партии оказался настолько велик, а способность ее к внутренним переменам настолько слаба, что не мог помочь и XXVIII съезд КПСС – последний съезд в ее истории. Острота политической и экономической ситуации в стране, размежевание общественных сил в самой партии, появление политических группировок, не скрывающих своих намерений в борьбе за власть, – все это поставило партийный съезд в очень сложное положение. Сложность его состояла в том, что от него ждали значительно больше, чем он мог в сложившихся объективных условиях дать: ответить на все вопросы и решить все проблемы.

Платформа, с которой партия выступила накануне съезда, представляла попытку ответить на острые экономические, социальные и национальные вопросы, поставленные жизнью, и одновременно дать анализ внутренних противоречий, раздирающих партию на противоборствующие группы. Однако, продолжая линию XIX партийной конференции, платформа вновь лишь декларировала необходимость восстановить в партии подлинно демократические основы, чтобы можно было управлять всеми партийными делами выборному активу, выборным органам снизу доверху. На практике же по-прежнему непреодолимым оставалось отчуждение коммунистов от участия в формировании и осуществлении партийной политики. В результате кризис деятельности партийных комитетов накануне съезда проявлялся еще острее, выражался он все чаще в том, что консервативная позиция приводила их (обкомы, горкомы, райкомы) к противостоянию с первичными партийными организациями. В партийных комитетах на местах начались процессы по досрочному переизбранию, уходу в полном составе в отставку.

Наиболее важной, по моему мнению, для партии в это время была необходимость, не откладывая, четко определить внутри себя позиции групп и группировок, появившиеся различные платформы, не скрывая их и не боясь сделать это открыто. Аналогии всегда рискованны, исторические в особенности, но, очевидно, уже на этапе подготовки XXVIII съезда КПСС следовало, как и на известном этапе создания партии в далеком прошлом, прежде чем крепить единство рядов, объединять силы, нужно было открыто и честно идейно размежеваться. Как бы ни хотела партия в это время сохранить свое идейное целомудрие, существующее реально в обществе политическое разномыслие его уже полностью разрушило. Не нужно было быть большим провидцем, чтобы не видеть тогда, что условия для принципиального идейного размежевания внутри КПСС были налицо. Накануне съезда в партии сформировались политические течения, занимающие ортодоксальные консервативные и реформаторские позиции, существовал и центр, пытающийся их примирить. Напомню читателям, какой большой общественный резонанс имела возникшая в партии группа демократической платформы, возглавляемая В. Шестаковским и В. Лысенко. Эта группа опубликовала свою предсъездовскую платформу и решительно настаивала на том, чтобы обсудить ее в партии наряду с официальной, предлагаемой ЦК КПСС. В своей платформе группа предложила целый ряд радикальных мер по реформированию идейных и организационных основ КПСС, обосновывала целесообразность в новых условиях демократии и гласности отказа от положения политического авангарда и создать партию парламентских реформ. Всесторонне обосновывалось в платформе требование отказа от положений демократического централизма и уставного признания в партии существования различных групп, течений, имеющих свои политические позиции.

С размежеванием идейных позиций был связан и вызвавший особую остроту вопрос о создании Российской коммунистической партии. В ходе выборов делегатов на XXVIII съезд КПСС большинство российских партийных комитетов были за проведение отдельного съезда РКП, который должен был, по их мнению, предшествовать XXVIII съезду КПСС. Под давлением партийных комитетов ЦК КПСС вынужден был согласиться с этим требованием. Однако на практике проведение весной 1990 года съезда РКП и создание самостоятельной Российской коммунистической партии в составе КПСС не только не стабилизировало положение в партии, но еще больше углубило ее идейный и организационный кризис. Связано это было с той консервативной позицией, которую занимали многие из руководителей партийных комитетов. Они диктовали свои условия и требования Российскому съезду.

К тому же случилось так, что при их активности одна треть делегатов, избранных на XXVIII съезд КПСС и присутствующих на съезде РКП, были представителями партийного аппарата. Они, естественно, победили и при выборах ЦК РКП во главе с представителем партийного аппарата И. К. Полозковым.

Восприятие лидерства И. К. Полозкова в РКП было с самого начала противоречивым и вызывало возражения ряда делегаций. Многим делегатам, и мне в том числе, виделся лишь единственный выход из этого странного положения – уход его здесь же на съезде в отставку. При открытии второго этапа съезда РКП Полозков заявил, что намерен выступить по этому поводу в конце, ибо понимает настроение делегатов. Многие из делегатов съезда ждали этого заявления об отставке, но оно так и не состоялось. Думаю, и здесь снова не обошлось без маневров М. С. Горбачева, занявшего особую позицию. Перед рассмотрением организационного вопроса на съезде было собрано совещание секретарей обкомов, крайкомов. Я не был приглашен на это совещание и могу говорить о нем со слов А. М. Анипкина, первого секретаря Волгоградского обкома КПСС. В своих заметках под названием «Я был последним Первым» он рассказал: «На совещание пришел М. С. Горбачев. Выглядел он раздраженным и говорил тоже довольно резко: „Иван Кузьмич, как мне сказали вчера, обратился в Секретариат ЦК с просьбой, чтоб ему позволили подать в отставку. Со мной у него предварительного разговора не было, для меня это неожиданность. И потому я категорически возражаю против такого малодушного поступка“. А. М. Анипкин утверждает в своих записках, что ему, как и другим, было совершенно неясно, для чего Горбачев отстаивает кандидатуру Полозкова, зная мнение делегатов съезда. Опираясь на мнение генсека, секретари обкомов, которые работали с Полозковым, стали возражать против его отставки, объясняя, что только он может сплотить, организовать работу Российского ЦК. Некоторые секретари обкомов, отражая настроение съезда (их было меньше), выступили за отставку Полозкова. Дискуссия убедительно свидетельствовала о том, что достойного лидера у коммунистов России в то время не было.

Борьба продолжалась и на самом заключительном этапе съезда. Как только приступили к формированию руководства ЦК РКП, стало еще более очевидным, насколько противоречива и нестабильна ситуация в партии, как различны в ней позиции людей, даже из числа тех, которые претендовали быть ее руководителями. Начались самоотводы тех, кто не хотел работать в ЦК вместе с И. К. Полозковым, причем это были люди, рекомендованные, насколько мне было известно, для избрания в секретари ЦК РКП: Аркадий Вольский, Виктор Рябов. В одном из перерывов на съезде А. Вольский с недоумением и неодобрением говорил мне о странных маневрах Горбачева, предложившего ему войти в секретариат РКП в роли второго секретаря, чтобы тем самым укрепить неустойчивое положение И. К. Полозкова.

Съезд РКП и его результаты еще больше усилили размежевание в партийных организациях столицы и таких крупных городах, как Ленинград, Свердловск, Новосибирск. Отдельные из них принимали решения протеста по отношению к руководству РКП, отказывались платить партийные взносы РКП.

В такой противоречивой ситуации проходил в июле 1990 года последний, XXVIII съезд КПСС, который, несмотря на принятие многих разумных решений, в том числе и так называемой Программы первоочередных действий партии, уже не мог ни объединить, ни нацелить партию на конкретные действия, ибо размежевание различных групп в партии остановить было невозможно. КПСС стояла накануне раскола.

Как это ни грустно было видеть, но практика все более убедительно свидетельствовала о неспособности партии работать в новых условиях, неспособности радикально реформироваться. Грустно, ибо все эти процессы своеобразного отторжения партии в новых условиях реальной жизни были неизбежны, их следовало предвидеть руководителям ЦК КПСС, вести перемены в КПСС с опережением в 3–4 года, а не плестись в хвосте событий, как это случилось, уже не имея возможности влиять на них. Когда речь идет о политических процессах, догнать упущенное время оказывается невозможным, ибо приходится иметь дело с такими необратимыми категориями, как доверие, вера народа, – вернуть их, коли утратил, уже нельзя.

Дальнейшее обострение внутриполитического партийного кризиса лишь подтверждало беспомощность генерального секретаря и сформированных им Политбюро и Секретариата ЦК КПСС и обоснованность мрачных прогнозов сторонников той точки зрения, что демократические процессы, происходящие в экономической, социальной, духовной сфере, углубляли противоречие между партией и обществом и неизбежно вели к естественному отторжению партии перестройкой и гибели ее как политического авангарда. Пророческими становились и предположения о том, что КПСС не избежать трагической судьбы коммунистических партий стран Восточной Европы.

Известно, что главное назначение истин состоит в том, чтобы отразить реальности своего времени. Одной из таких реальностей последних лет перестройки было закономерное развитие и углубление кризиса КПСС, который руководители ЦК слишком долгое время не хотели признавать и оценивали лишь как проявление отдельных противоречий в партии. Как непосредственный участник свидетельствую: в 1990 и 1991 годах каждый из пленумов ЦК КПСС, о чем бы ни шла речь, в конечном итоге сводился к попыткам оценить содержание кризиса и измерить его глубину. Участвуя в работе этих пленумов, скажу, не утаивая: в этих оценках, к сожалению, обычно преобладало стремление искать причины кризиса вне партии, рассматривая их преимущественно лишь как происки враждебных сил. Между тем искать причины, обстоятельства кризиса нужно было с самого начала не вовне, а внутри партии. Причем по мере того, как шло время и перестройка творила свою историю, все меньше оставалось оснований и аргументов искать эти причины только в прошлом. И хотя уже много было написано о давнем политическом грехопадении партии, куда более актуальным становился анализ деятельности партии в последние годы – годы, ответственность за которые несли непосредственные участники этих событий. Не внешние противники были повинны в том, что после XIX партийной конференции партийный центр практически самоустранился от руководства партийными комитетами, неспешно, отрешенно занявшись внутренней реорганизацией – переменами в структуре, сокращением штатов, ликвидацией отделов. Исполнительный Секретариат ЦК не работал, а Политбюро превратилось в бездеятельный политический совет при президенте СССР.

Чтобы понять формирование кризисных явлений в партии, читателю нужно понять их своеобразную антилогику. Возьмем, к примеру, обоснованное, диктуемое условиями времени решение об освобождении партии от административных и хозяйственных функций, оно сразу стало рассматриваться и в аппарате ЦК КПСС, и непосредственно в партийных комитетах как полное неучастие и невмешательство в сферу экономических и социальных проблем общества. Большинство работников партийного аппарата многолетней практикой были подготовлены лишь командовать, непосредственно руководить народным хозяйством, вмешиваться в область экономики, иных методов и форм участия в экономических и социальных процессах общества они не знали. В результате стало складываться такое положение, когда большая часть огромного кадрового потенциала партии снизу доверху оказывалась просто невостребованной и тратилась главным образом на защиту и оборону старых, привычных методов работы. Для проявления инициативы, активных политических действий в новых условиях работы аппарат не был перегруппирован и сориентирован, ибо партийный центр во главе с генсеком сам плохо себе представлял, как это должно было происходить на практике.

Вспоминаю, как из пленума в пленум в 1988–1989 годах его участники до крови избивали критикой Политбюро, а имена секретарей ЦК Лигачева, Медведева, Разумовского, Яковлева не сходили с языка критикующих ораторов. Положение же дел в партии не менялось и не могло измениться. Не могло, ибо в своем безоглядном реформаторском устремлении, в разрушении старых структур, а это, следует признать, партии всегда удавалось куда лучше, чем созидание, серьезно был нарушен весь старый, привычный организационный механизм. Случилось так, что в 1989 году повсеместно, от партийного комитета района и до ЦК КПСС, партия отказалась от старых структур и старых методов деятельности, но при этом не отработала и не предложила новых. Вследствие чего партийные комитеты и Центральный Комитет оказались изолированными, оторванными от тех процессов, которые происходили в практической жизни, от многообразия тех проблем и дел, которыми было переполнено общество, занимаясь преимущественно своими внутренними неурядицами, конфликтами, склоками.

Читатель может спросить то, что мне представляется наиболее важным: были ли у партии в это время возможности использовать другие, более эффективные методы деятельности, принять иные, отвечающие требованиям времени политические решения? Отвечу, не боясь встретить обиды одних и возражения других: если и были, то их могли принять только другие люди, а не те, что руководили партийными комитетами снизу доверху. Об этом я говорю со всем убеждением, оставляя читателю право соглашаться со мной или нет.

Тот, кто был в составе последнего ЦК КПСС, видимо, согласится со мной, что вся острота противоречий в партии и глубина ее кризиса во многом сводились к противоборству двух позиций: одна из них, имеющая перевес на местах в партийных комитетах, состояла в том, чтобы, по существу, многое оставить в партии по-старому (в структурах, в формах и методах работы), да и в центральных органах партии сторонникам этой точки зрения принадлежало большинство. И партию предали, если можно вообще говорить о предательстве как о первопричине, не только те, кто отказался от нее или не защитил ее в самые драматические дни августа 1991 года, но и те, кто препятствовал, тормозил ее обновление, кто всерьез так и не воспринял необходимость радикальных экономических реформ и демократических преобразований в обществе, кто тем самым лишил ее доверия народа.

Как участник происходивших драматических событий, разделяющий вместе с другими ответственность за их последствия, веду речь не о вине, пусть правильно поймут меня мои собратья по партии, а о трагедии людей партийного аппарата – профессиональных партийных работников, заложников переломного времени, оказавшихся неспособными работать в новых условиях. Рожденные своим временем, сформированные многолетними суровыми правилами и стилем партийной практики, они не могли изменить свою психологию, свои профессиональные пристрастия, не могли преодолеть себя и были обречены на поражение. Партийные работники своим бездействием в последние два года и ложно понятой демократизацией как невмешательством в процессы, происходящие в стране, – не они ли помогли развалить великую державу и не остановили Горбачева в его политике разрушения.

Нетрудно представить, в каком мучительном состоянии своеобразной невесомости оказались партийные комитеты после XIX партийной конференции, когда в условиях развития новых демократических отношений оборвались многие старые связи партийного аппарата и по вертикали и по горизонтали, нарушились привычные директивные формы взаимодействий обкомов, горкомов, райкомов с производственными коллективами, общественными организациями. Начался медленный, но нарастающий с каждым месяцем, как обвал, процесс умирания партии и ее организаций, лишенных кислорода – практических действий и связей с народом. И здесь не могут помочь, я продолжаю это утверждать, многочисленные суждения о предательстве, о сознательном разрушении партии и ее связей с массовыми организациями. Не смогут, ибо ими не объяснить всех обстоятельств, почему партия оказалась на краю пропасти.

Особенно я не мог понять и разделить сетования по поводу так называемого трудного положения партии, которые широко распространялись в печати, на пленумах ЦК КПСС. Широко эксплуатируемое утверждение: «Партия оказалась в трудном положении» – можно было принять только как один из самых странных парадоксов времени, ибо если вдуматься и отказаться от предубеждения, то речь шла о партии, созданной для торжества демократии, свободы и гласности, самостоятельности и инициативы. И вот когда были сделаны лишь некоторые шаги на пути к реализации этих декларированных принципов в жизнь, партия оказалась в трудном положении, будучи оттесненной на задворки общественной жизни. Как объяснить с точки зрения логики, почему и каким образом партия уступила инициативу, перестала быть ведущей политической силой, имея такую многомиллионную численность своих рядов, гигантские силы массовых средств информации, огромные финансовые возможности, многообразные общественные связи. Трудно представить, как могло случиться, что поистине гигантский потенциал партии оказался невостребованным и бездейственным, а партийный аппарат был занят лишь тем, что оплакивал свое горестное положение и сетовал на демократию и гласность.

Точно так же нельзя было понять и невозможно разделить распространенное мнение о том, что в условиях перестройки оказалось слишком много свободы и пользоваться ею стали преимущественно нечестные люди. Естественно, возникал контрвопрос: а кто мешал честным, добросовестным партийным работникам пользоваться этой свободой?

Наконец, не избежать еще одного вопроса в связи с невостребованностью огромного потенциала КПСС. Речь идет о наиболее спорном и одновременно, может быть, наиболее важном вопросе подобно тому: «А был ли мальчик?» – а было ли чем заняться партии после того, как она перестала руководить Советами и управлять народным хозяйством и могло ли ее участие изменить ситуацию в стране? Вопрос любопытен и тем, что в многочисленных выступлениях партийных работников в то время на пленумах ЦК КПСС вполне серьезно говорилось о том, что непонятно, чем в новых условиях после XIX партийной конференции должны заниматься партийные комитеты, партийные организации.

Позволю высказать по этому вопросу несколько соображений. Как ни сложны экономические, социальные, национальные проблемы, средства их решения тогда и теперь известны: это достижение в обществе согласия различных политических сил, обеспокоенных нестабильностью и кризисной ситуацией в стране. Известно также было здравомыслящим людям, тем, кто хорошо представлял потенциальные возможности партии, что она могла оказать наиболее значительное влияние на решение этой сложной задачи времени. В стране в то время не было другой более влиятельной политической силы, подобной КПСС, охватывающей все слои общества, все нации, все республики. Существо вопроса состояло лишь в том, какими средствами и какими формами достигнуть этого согласия в обществе. Цена согласия была настолько велика, а грядущая катастрофа была так близка, что партии необходимо было отказаться от настроений партийного гегемонизма, первой проявить мудрость и пойти навстречу к тем социальным слоям общества, кому дорога была судьба Отечества. Итоги проведенного в марте 1991 года референдума свидетельствовали, что партия могла тогда получить в своих усилиях поддержку большинства народа.

Политические события между тем развивались по другому сценарию. Не знаю, задумывался ли кто над любопытным парадоксом того времени: крупнейшее политическое событие 1991 года – всенародный референдум, на котором впервые со всей прямотой в практической постановке решался вопрос об отношении к Союзу ССР, – как это ни странно, не получило политической оценки и какого-либо серьезного внимания в КПСС. Случилось удивительное и непонятное: партия, занятая полемикой о социалистическом выборе, многочисленными внутренними противоречиями и распрями, по сути, проигнорировала одну из самых актуальных и острых проблем – проблему Отечества, Союза СССР, вокруг которой можно было объединить усилия и достичь согласия самых различных слоев и общественных сил. Референдум и его результаты могли стать одним из главных аргументов в деятельности партии по консолидации общества, оказаться основной темой того самого «круглого стола», который настоятельно предлагался в то время оппонентами КПСС. Разумеется, следовало отдавать себе отчет в том, насколько непросты и противоречивы были эти шаги к «круглому столу», но они были необходимы, если КПСС серьезно была намерена отказаться от своей политической гегемонии в обществе и серьезно претендовать на то, чтобы вернуть утраченное доверие народа.

Знаю по тем многочисленным встречам и выступлениям, которые тогда имел, что идея Родины, Отечества, Союза была одной из самых благотворных, имеющих отзвук в сознании огромного большинства людей, независимо от социального положения, национальности и образования, среди тех, кто не представлял свою жизнь вне принадлежности к великому государству. Убежден до сих пор: тот значительный общественный резонанс, который, несомненно, имел бы «круглый стол» с обсуждением итогов референдума, мог оказать значительное влияние на ситуацию в обществе, ибо в нем могли на деле соединиться два главных начала, определяющие развитие страны на переломном этапе, – демократическое и патриотическое. Авторитет партии и ее общественное влияние от инициативы в демократическом и патриотическом направлениях несомненно бы выиграли. Стремление защитить Отечество от гибели и конкретные шаги в этом направлении могли стать для партии самым благодарным и самым расположенным к отзвуку сердец миллионов обездоленных соотечественников делом. Правда, для этого у партии интересы Родины, государственности должны были, как это ни странно может кому-то из догматиков показаться, стоять выше партийных интересов, выше боязни поступиться своей монополией и сделать первый шаг к согласию.

Однако этого не случилось, М. С. Горбачев и его окружение маневрировали и больше всего боялись той мрачной перспективы, которая последовала за подобными «круглыми столами» у коммунистических партий в странах Восточной Европы. Они не хотели понять, что партия, владея способностью и имея возможность прямого открытого диалога с различными слоями населения страны, где не было бы ни закрытых тем, ни запрещенных вопросов, могла бы превратить подобный «круглый стол» в широкую трибуну, с которой можно было заявить о своей искренней озабоченности судьбой Отечества и, несомненно, встретить широкую ответную общественную реакцию. Руководители КПСС не хотели слышать ни о диалоге, ни о «круглом столе», а такие предложения возникали, высказывались и на пленумах ЦК КПСС. Помню убедительное выступление на эту тему на апрельском Пленуме 1991 года секретаря Волгоградского обкома КПСС Анипкина, которого я уже называл. Они не хотели понять того, что стремление уйти от ответа на острые вопросы, поставленные в ходе перестройки, медлить, тянуть в их решении в боязни проиграть обречены на поражение и утрату всякого авторитета в общественном мнении.

Любые оценки, особенно касающиеся сложных общественных явлений, субъективны, ибо они – порождение личных наблюдений и представлений. Говорю это, чтобы читатель не обвинил меня в преувеличенном самомнении, стремлении навязать свою точку зрения. Высказывая свое мнение, понимаю правомерность существования и других суждений, оценок. Я представляю лишь одну из версий возможного развития событий при условии политической инициативы КПСС, вполне допускаю возможность и других. Повторяю, что не навязываю своего мнения, но утверждаю, что в 1991-м, последнем для КПСС, году вопрос стоял для партии в такой альтернативе: или брать в свои руки политическую инициативу и с сознанием своей ответственности перед обществом начать отвечать на те социальные, политические вопросы, которые приобрели предельную остроту, или оставаться в состоянии медленного умирания и волею истории уйти в безвестность. События при отсутствии политической воли у руководства КПСС развивались так, что второй вариант становился все более неотвратимым. Продолжающаяся пассивность, нейтральность, невмешательство в те процессы, которые происходили в обществе в сфере экономики и политики, в области идеологии, культуры и национальных отношений, были равносильны самоубийству. Прямым проявлением начавшейся политической агонии явился выход из партии в невиданных ранее размерах ее членов. По данным Секретариата ЦК КПСС, в 1990 году партию покинули 1,8 миллиона человек.

События последних месяцев существования КПСС, таким образом, свидетельствуют, что она перешла ту опасную черту, за которой свойственная ей неопределенность в общественной позиции и пассивность в политике стали смертельными.

Таков мой ответ на тот вопрос, который был поставлен в самом начале: была ли предана партия или произошло политическое самоубийство, лишь ускоренное событиями августа 1991 года?

Свои оценки и суждения дополню в заключение лишь некоторыми наблюдениями о деятельности аппарата, Секретариата, Политбюро ЦК КПСС, которые тоже являются свидетельствами того, что произошло с КПСС. Скажу откровенно, не боясь кого-либо обидеть, что Секретариат, работающий после XXVIII съезда КПСС, как и весь аппарат ЦК, вызывал весьма странное впечатление своей неуверенностью и неопределенностью в работе. У каждого непредубежденного человека складывалось впечатление, что члены Секретариата, работники аппарата ЦК так и не определили своего места и плохо представляли содержание своей деятельности в новых условиях. В результате то, чем был повседневно занят Секретариат ЦК и обслуживающий его аппарат отделов, было лишь видимостью дела, но уже не самим делом. В аппарате отделов преобладали апатия и неверие в перспективы и результаты своей деятельности. Значительная часть вакансий оставалась незамещенной, а там, где они были замещены, работники больше всего были озабочены поисками работы вне ЦК. Каждый, кто посещал тогда Старую площадь и участвовал в заседаниях комиссий ЦК, Секретариата, выносил настроение общего пессимизма и обреченности.

Я уже говорил, что разделяю мнение тех, кто утверждает, что на ответственном этапе у руководства КПСС оказались несильные люди. Но дело было не только в этом. Следовало также иметь в виду, что состав обновленных после XXVIII съезда Секретариата и аппарата ЦК КПСС адекватно отражал те различные позиции и политические взгляды, которые были свойственны партии на последнем этапе ее деятельности. Консервативное направление, которое продолжало отстаивать утраченные позиции партийной гегемонии; либеральное направление, во многом отражающее намерение видеть партию в виде парламентской партии социал-демократического толка, и центр, пытающийся лавировать, примирить эти противоречивые направления, стремящийся каким-то образом заделать трещину, которая становилась все шире и глубже, раздирая партию на части.

По мере углубления кризиса в партии все труднее оказывалось примирить и объединить в работе ЦК, Секретариата и отделов людей, занимающих различные позиции. Не беру на себя право судить и персонально квалифицировать эти группы и течения в аппарате ЦК, ибо рассматриваю свои оценки как субъективные заметки, не претендующие на всю истину. По своим профессиональным интересам я был более осведомлен о деятельности отделов идеологически-гуманитарного и общественно-политического направления ЦК и могу свидетельствовать, что руководители этих отделов А. Дегтерев, В. Рябов, В. Мироненко, В. Купцов, В. Фалин не были консерваторами и понимали невозможность преодоления кризиса партии при сохранении старых структур, прежних приемов и методов работы. Они были людьми здравомыслящими и в меру своих сил пытались противостоять старым, отвергнутым временем позициям партийного гегемонизма в деятельности ЦК, но они не имели достаточной поддержки в Политбюро, Секретариате и мало что могли изменить, оставаясь в жесткой обойме подчинения аппарата ЦК. Конечно, дело было не только в ограниченных возможностях этих и им подобных людей, но и в волевых качествах, а главное, думаю, в сохраняющихся иллюзиях, что еще возможно без раскола, так сказать эволюционно, преодолеть размежевание в партии, примирить непримиримое. Всем, кому довелось в то время встречаться с работниками этих отделов, было видно, что они уже не верят в успех своего дела, во многом смирились с неизбежностью гибели КПСС.

Отдельные трезвомыслящие работники аппарата ЦК КПСС, а таких было немало, в своих попытках преодолеть инерцию апатии и обреченности постоянно натыкались на глухую стену пассивного консерватизма со стороны высших исполнительных органов: Политбюро и Секретариата ЦК КПСС. Этот вывод я делаю не произвольно, а опираясь на суждения других разделяющих это мнение и на то, что видел сам.

В течение 1989–1990 годов, примерно полтора года, в роли председателя Гостелерадио мне довелось регулярно присутствовать практически на всех заседаниях Политбюро. Без преувеличения скажу, что именно за это не столь продолжительное время некогда всемогущественный орган партии превратился, по существу, в консультативный совет при генеральном секретаре ЦК КПСС. Если до XXVIII съезда КПСС по принципиальным политическим проблемам еще проявлялась позиция и было заметно влияние Политбюро, можно было обнаружить и различные подходы по тем или другим вопросам Е. К. Лигачева, Н. И. Рыжкова, Э. А. Шеварднадзе, А. Н. Яковлева, то после съезда Политбюро превратилось лишь в формальный представительный орган компартий республик, который из пленума в пленум менял состав своих представителей от республик, ибо там шел распад партийных структур. Практического влияния на деятельность партии Политбюро уже фактически не оказывало. Сам характер обсуждения вопросов на Политбюро напоминал больше своеобразный симпозиум, где продолжительный обмен мнениями по тем или другим вопросам не приводил к каким-либо обязательным для исполнения решениям. Складывалось мнение, что подобный порядок работы Политбюро в полной мере импонирует генеральному секретарю ЦК КПСС, выступающему в роли руководителя этого политического симпозиума, ибо позволяет участникам свободно высказывать наболевшее и тем самым облегчить душу, а ведущему успокоить участников заседания своими назидательными оптимистическими монологами о текущем политическом моменте. В результате отчетливо проявлялось то, что я уже называл видимостью дела.