Текст книги "Призраки не тонут"

– Я уже и забыл, о чем он говорил. Со временем забуду и об этой встрече, – решил для себя Исмаэль.

Он недолюбливал иностранцев, считая их своего рода пришельцами других галактик, и не стремился к контакту. Люсия, благодаря знанию испанского, в их число не входила. Да и говорила она редко.

Дельгадо плыл по залу и ощущал себя в центре собственного маленького мира. Его ковчег был переполнен благодарными наблюдателями. Они все понимали. А может и нет, но притворялись искусно, и это льстило, даже вдохновляло.

– Пестрая серость движется мне на встречу. Мне нравится ощущать коктейль ароматов их духов. Ваши улыбки и вспышки камер – лучшая награда. Бал прекрасен, и жизнь удалась. Как поэтично! Но это же я. Иначе не умею, – улыбнулся хозяин торжества.

Он уже добрался до конца зала и приготовился повернуть назад, но вдруг чихнул. Потом еще и еще. Глаза зудели и наполнились слезами. Запершило в горле. Аллергия вновь дала о себе знать. Исмаэль к ней привык. Краска художника ему и друг, и враг, но также неотъемлемый компонент, которому он отказывался найти альтернативу. Приступ кашля. Дельгадо прислонился к стене, достав салфетку, ожидая, что к нему сейчас подойдут и проявят заботу. Он любил вызывать жалость к себе. Это часто сближало с нужными людьми и позволяло продолжить ненавязчивый диалог, который вполне мог перерасти в нечто большее, от простого флирта до деловых предложений. Сейчас же никого рядом не оказалось. Придя в себя, Исмаэль вдруг осознал, что совсем один в этой части зала. Его картины остались без внимания, как и работы Рауля Хименеса, а также других его друзей. Сбежавшие посетители виднелись вдалеке и образовали очередь в другом конце галереи.

«Что случилось? Неужели кому-то плохо? Не могли потерпеть до конца вечера!»

Позабыв о недуге, Дельгадо поспешил туда, с беспокойством вглядываясь в спины людей. В той самой части зала находились работы Люсии, Сары и, конечно же, его собственные.

– Что здесь происходит? – спросил Исмаэль у пожилой сеньоры, стоявшей позади толпы.

– Говорят там чудо! Что-то невероятное! Это надо обязательно увидеть! – возбужденным тоном ответила женщина, вытягивая шею и пытаясь разглядеть хоть что-то.

– Чудо? – улыбнулся Исмаэль, – чудеса мой конек.

Самодовольство и беспечность, поначалу затмившие разум, отступили, когда он услышал женский плач, а затем удивленные возгласы. Десятки эмоциональных экспрессий уничтожили мистическую иллюзию, царившую ранее, и это начало пугать его. Казалось, случилось что-то хорошее и плохое одновременно. Истерия и безумие.

Лица гостей были направлены на пустой участок стен. По крайней мере, Дельгадо думал, что он пустой, ведь именно там должны были быть выставлены работы Элоя Кальво.

– Разрешите пройти! Ну же, расступитесь, я Исмаэль Дельгадо, мне нужно увидеть! – он расталкивал людей, не заботясь о приличиях. Смятение вылилось в панику. Разум приказывал остановиться, но чувства заставляли прорываться вперед.

«Я видел его! Это все-таки был он! Пришел, несмотря на запрет! Что ты наделал, Элой? Не послушал меня и решил все испоганить?!»

Он почти добрался до начала очереди, но его снова оттеснили. Вжали в собственную картину «Сад святого Эмерия». Исмаэль создавал ее в момент сильнейшей депрессии, выразил всю глубину своих тревог и в итоге был размазан по ней толпой неблагодарных ублюдков.

– Прекратите! – Дельгадо не мог сделать ни шагу, не в силах был двигаться дальше. Он посмотрел вперед и, наконец, увидел причину хаоса.

Элой стоял в углу, скрестив руки, и безучастно смотрел на людей, а его полотна излучали свет. Возможно, не в прямом смысле, но казалось, что это было именно так. Три портрета, подобно прожекторам, светились изнутри. Они завораживали, прожигали насквозь душу, заставляя сердце биться в ускоренном ритме.

Черноволосая девушка на центральном холсте была прекрасна. Стройная и нежная, лишенная социальных масок – голая душа со шрамом на шее. Ее лицо было символом доброты и невинности, но взгляд олицетворял грусть. Карие глаза полные жалости и сострадания, как две Луны в момент затмения. Она словно сломленная Афродита, даже мученица. Колдунья. На шее белело ожерелье из крупного жемчуга. Это воздушное украшение было неуместным, словно женщину заставили надеть его против ее воли.

На правом полотне ребенок. Необыкновенно красивый мальчик лет семи со смуглой кожей и каштановыми волосами, но в отличие от девушки его образ ужасал. Взгляд, наполненный глубокой тьмой – антихрист во плоти, и свет, исходящий от него, был иным. Этому ребенку нельзя улыбаться. Улыбка его, все равно что смерть от страха, грозит сниться в кошмарах каждую ночь тем, кто посмеет взглянуть на нее. Одна из женщин в начале очереди упала в обморок, другая, глядя на картину, обливалась слезами и шептала молитвы. Мужчина с желтым блокнотом отвернулся к стене и закрыл лицо ладонями.

На третьем портрете был изображен зрелый мужчина. Суровое лицо, мудрый взгляд. Он вселял смелость в сердца тех, кто смотрел ему в глаза. Тонкие губы и небритый овал лица придавали образу небрежность, как и короткие седеющие волосы. Этот портрет был щитом от двух других и словно возвращал зрителя в нормальное состояние, напоминая, что не стоит бояться демонов картин. Портрет словно говорил: «Чудовища не смогут покинуть своих холстов. Не бойтесь их, боритесь со страхами, и вы не сойдете с ума».

Дельгадо был уничтожен. Мир рухнул. Все, что он делал до этого момента, и к чему стремился, показалось ему несерьезным, а собственные работы – глупой мазней на фоне истинного искусства и красоты. Он обернулся и посмотрел на свою картину позади себя.

«Какой позор! Все видят мой провал и смеются надо мной! Нужно немедленно снять и уничтожить эту ересь!»

Он потянул картинную раму на себя, и полотно, соскочив с крепежей, накрыло толпу заколдованных людей.

– Он выбран богом! Это чудо! Святой! – крики в толпе заставили Дельгадо зарыдать.

Придавленный собственным «шедевром», Исмаэль обливался слезами, иногда завывая, упиваясь жалостью к себе и проклиная день, когда такие как он решили стать художниками, изображающими пустую скорлупу несуществующих миров без света и живых душ.

«…гений. Титан! Кто бы мог подумать, что такой талант, невероятный чудописец мог столько лет жить в тени бездарностей, порочащих искусство? В былые времена его сожгли бы на костре, ведь магия – единственное объяснение тому, что произошло в Сиджесе три дня назад. Нет никого, кто посмел бы усомниться в его заслуге. Особое видение. Все равно, что мессия…»

Исмаэль сидел в кресле и читал одну из многочисленных рецензий своей выставки. Вот только говорилось в них не о нем. Ни слова в его адрес. Никакой реакции. Элой Кальво стал феноменом современности, а он всего лишь молодой человек с разбитым сердцем и мертвыми надеждами. Он всю жизнь мечтал, что когда-нибудь станет кем-то, докажет родителям и самому себе, что не зря пришел в этот мир, не просто занимает место в их сердцах. Но о чем ему мечтать сейчас? Ради чего жить? Его арт-студия третий день в осаде. Журналисты со всей страны желают пообщаться с Кальво и ищут его в надежде вновь увидеть чудеса, которые он создал. О Дельгадо упомянули лишь пару раз, как о владельце фирмы, в которой работает новый герой нашего времени.

«Абсурд. Так не бывает. Жизнь или сон? Но может сон и вот она жизнь? Я хочу проснуться! С криком вскочить с постели и понять, что еще четыре утра, канун главного события в моей жизни. Мне приснился кошмар, который тянется три дня. А может я и вправду сплю? Умер и не заметил. А вдруг я никогда и не жил. Чувствую себя именно так. Кажется, что ты, Исмаэль, сошел с рельс. Не противься этому. Сумасшествие – лишь очередная стадия существования. Тебе будет проще, окружающие не заметят и о тебе забудут. Со всей присущей им нежностью.

Я так хочу плакать и кричать, но больше не могу. Не выходит. Не выдавливается. Что я ему сделал? За что он так со мной?»

Исмаэль Дельгадо закрыл глаза, сжал подлокотники кресла и запел. Простой мотив знакомой многим колыбельной о сделке, что заключила цыганка с Луной, чтобы не быть одинокой, моля послать ей возлюбленного, от которого обещала подарить ночному светилу своего первенца.

Сначала тихонько, а затем во весь голос Исмаэль пел о том, как посланный Луной избранник женщины, смуглый цыган с оливковым взором, усомнился в ее верности после рождения у них белокожего сероглазого младенца. Убежденный в предательстве любимой, мужчина смертельно ранил ее ножом, а ребенка отнес на вершину горы, где Луна забрала его, ночами укачивая в своей колыбели, становясь полной, если ребенок счастлив. «Сын Луны» – баллада о грусти, любви и разочаровании, как кинжал кромсала сердце Дельгадо. Он встал и подошел к окну. Луна была неполной, а город спал. Четыре пятнадцать утра. Самое время.

– Я рисовал тебя. Каждую ночь грезил тобой, мой Сиджес. Когда ты спал, я охранял твой сон. Блуждал и находил себя в каждом окне. Я творил добро, ты помнишь? Воображал, что мне за это воздастся. Зря. Не воздалось. Обернулось против.

Монолог, произнесенный вслух, и гримаса отчаяния на лице Исмаэля были словно завершением долгой ночи.

Есть люди, способные на определенные шаги. Их смелости остается позавидовать, а глупости посочувствовать. Дельгадо страшно хотелось испытать себя. Что он и сделал спустя несколько минут, встав на стул с петлей на шее. На столе зазвонил телефон. Кто бы это мог быть в такой час? Какая разница теперь. Пускай звонит. Зайдя так далеко, разве мог он сделать шаг назад? А отступив, стал бы уважать себя? Конечно нет, он слишком предсказуем. А в снах, вроде этого, ошибок не прощают.

«Боже, как же я боюсь. Боюсь, что все-таки это не сон. Боюсь смерти. Вот сейчас… Как в холодную воду! Давай, решайся, Исмаэль!»

Он сделал выбор, когда в дверь постучали. Всегда ведь есть выбор. Тот или иной.

Глава IV

Их первое расставание положило начало дурной традиции: обвинениям, приправленным шумом и бранью. В тот период Гальярдо особенно ненавидел Айелет за дерзость и высокомерие. Бессовестная и безразличная! Она даже не пыталась проявить и капли уважения к своему влиятельному спутнику. Несомненно, старалась одурачить, и Луис это понимал. Понимал, как сильно его влечет к ней, представлял возможности, что сулила бы ее благосклонность, но не смел надеяться на взаимность. «Сделка» была единственным звеном в их отношениях, а страсть заменил азарт, который заставлял огонь их стремлений выходить за рамки дозволенного.

Айелет любила себя. Наслаждалась образом убежденной снежной королевы и подчеркивала его колючей красотой. Эта женщина никогда не лезла за словом в карман, получая от жизни все. Судьба наказала ее, но наказание стало изощренным подарком, щитом, сделавшим сильней. Он огородил ее от внешнего мира, и даже всесильный Гальярдо так и не сумел сквозь него пробиться. Казалось, что многие людские качества, вроде нежности, скромности и даже хорошего воспитания, были Айелет попросту неведомы. Луис не пугал ее, а забавлял. Смешной богач, охотник за капризами, подкупленный бесценной реликвией, ожидающей его в конце пути. Этот план казался ей безупречным. По крайней мере, она не видела причин думать иначе. Наличие столь значимой марионетки пьянило красавицу. Она питала иллюзии, но Луис разубеждать ее не спешил.

Впервые за долгие годы Гальярдо ощутил острое желание обладать не сокровищем, а человеком – инопланетянкой, неподвластной и недоступной всемогущему хитрецу. С юных лет избалованная деньгами, Айелет в них не нуждалась, как, впрочем, и в любви, которая никогда не посещала ее порога. Она была проклята: бессердечность, во имя свободы духа. Одинокая и ядовитая роза, ведомая собственным горем. Роза, что предпочла увянуть по собственной прихоти.

Айелет нашла Луиса в час, когда собственное сердце подвело его. Холодный прибор, не пропускавший в себя никаких чувств, сломался, позволив ослабленному Гальярдо вновь ощутить себя старшеклассником, тайно влюбленным в собственную учительницу. Возможно, это был знак судьбы – новые начинания, вопреки его прежним правилам. Или жажда интриг и любовных страстей в обществе женщины, замыслов которой даже он не сумел разгадать. Луис Гальярдо вновь вспоминал снежную каталонскую зиму, укрывшись от внешнего мира десятками штор.

Мадрид, отель Риц – роскошный ночлег для более чем обеспеченного путника. Луис не привык отказывать себе в чем-либо, особенно в присутствии госпожи Скаат. Правда, ее глаза не засверкали голодным блеском при виде шикарных апартаментов в центре столицы, и намерение произвести впечатление на Айелет провалилось. Луис снял для нее соседний номер, тайно надеясь, что он ей, возможно, и не понадобится, но ожидаемо заблуждался. Айелет Скаат не нуждалась в мужской кампании, по крайней мере по ночам. Ее главной целью было пробраться в дом отца – солидный особняк в квартале Эль Визо района Чамартин. Дочь фармацевтического короля не верила, что у них без труда получится туда забраться. Луис же только ухмылялся, предвкушая очередной вызов его талантам.

По дороге в Мадрид Айелет поставила условие: не торопиться в выполнении цели, ведь время было единственной ценностью, которой она могла делиться с ним. Луис не спорил. Он понимал, что ей, должно быть, страшно вернуться в дом, где бродили призраки ее прошлого. Она тянула время, становясь нерешительной и нервной.

– Я должна сделать это. Нечасто мне приходилось участвовать в кражах со взломом. К тому же, кто знает, что мы обнаружим, – говорила Скаат, хмуря брови и прикусывая нижнюю губу, становясь похожей на встревоженного птенца.

– Ты не крадешь, а берешь свое, что в этом плохого? – ответил Луис, понимая, что, узнай Скаат-старший о пропаже Ван Гога, предел его «радости» бы был неизмерим.

Их первый вечер в Мадриде протекал монотонно и заурядно. Айелет сидела у себя в номере, и одному богу известно, чем занималась, а Луис скучал на кровати, сжимая в руках полупустой бокал коньяка. Ему казалось, что на данном этапе в приключении, пожалуй, слишком мало событий, и на такой фильм он ни за что не купил бы билета. Время от времени он поглядывал на часы, словно надеялся, что они загадочным образом ускорятся и его мгновения в обществе скуки подойдут к концу. Прикончив свой бокал, он потянулся за новой порцией алкоголя и ощутил резкую боль в спине.

– Да-а, старость скрутила гораздо раньше, чем казалось. Могла бы и позвонить, я бы хоть подготовился, – подумал Луис, застывший в одном положении, прислушиваясь к боли, которая стала потихоньку отпускать свою жертву.

В дверь постучали.

– Я никого не жду! Я тут стареть пытаюсь! – крикнул Гальярдо и со стоном перевернулся на спину.

Постучали снова. Потом еще и еще. Когда в дверь стали откровенно барабанить, Луис, чертыхаясь, поднялся на ноги и подошел к двери с готовностью придушить своего визитера.

– Я убивал людей и за меньшее! – воскликнул он, распахнув дверь.

– Ты очень громкий. Не убивай меня на пороге, дай войти для начала, – сказала Айелет, ворвавшись в номер без приглашения.

Луис посторонился, глядя на нее в изумлении.

– Это я громкий? Ты сейчас пол Мадрида разбудила, должно быть, – он закрыл дверь и, внезапно для самого себя, улыбнулся ей.

Айелет, совершенно лишенная комплексов и условностей, уселась в одно из кресел у окна, подогнув под себя ноги. На ней был банный халат, а волосы были замотаны полотенцем.

– Я не могу уснуть: все думаю о завтрашнем дне. Начинающая воровка нуждается в обществе мудрого дракона, – сказала она и пробежалась взглядом по лучшему номеру в гостинице. – Не моя это вина, что драконам приспичило стареть.

– Признаюсь, ждал тебя пораньше, – заявил Луис, заняв второе кресло напротив нее.

– Ждал значит? Так обычно ведут себя девицы из твоего мира? Эти размалеванные охотницы за честью богатых старцев? – спросила Айелет, глядя ему в глаза.

Она будто случайно приподняла край халата, обнажив смуглое бедро. Вероятно, этим нахалка надеялась смутить Луиса. Забыла, с кем имеет дело. Заигралась.

– Так обычно ведут себя те, кому от меня что-то нужно, – принял вызов Луис, вежливо и открыто разглядывая все, что хотел.

– Знаю я, что им обычно бывает нужно, но не секс с тобой, это уж точно. Прости за прямоту, я та еще поганка, – резким движением Айелет лишила Гальярдо приятных ракурсов.

– Ой, ну ты меня явно недооцениваешь. Я ведь прекрасно сохранился, как ты сама некогда заметила, – сказал Луис и в последний раз жадно оглядел ее с головы до ног.

– Давай в другой раз, дорогой, сегодня меня мучит мигрень, – пропела Айелет.

И вот они уже хохочут. Впервые. Тепло и уютно.

– Хочешь выпить? – спросил Луис, поднявшись с кресла.

Отказываться от идеи прикончить всю бутылку коньяка барселонец не смел.

– Может тебе стоило бы выспаться, ведь завтра важный день. По крайней мере, для меня. Хотя… ну, ладно, чего уж там. А что будем пить? – поинтересовалась Айелет.

– Коньяк. Но в баре полно всего, выбирай, – Гальярдо прошел в спальную комнату и вернулся с початой бутылкой. Недолго ей осталось.

– Что посоветуешь? Алкоголь для меня скорее усилитель настроений. Предпочитаю вино, когда хочу заняться любовью; шампанское, когда мне весело, и херес, когда грустно – крикнула она Луису вслед и отвернулась к окну.

Сияние ночного города завораживало девушку и отнимало внимание, которого так жаждал Гальярдо. Глядя на профиль своей гостьи, Луис ощущал странную тоску. Знакомое и забытое чувство, которое он испытывал в детстве, проходя мимо дорогих магазинов игрушек, понимая, что никогда не сможет их себе позволить. Айелет не была игрушкой, но была особенным существом. Рядом с ней он вновь ощущал себя таким как все – человеком простым и открытым. Здесь и сейчас он переставал быть вампиром из сказок.

Они были знакомы всего пару дней, но эти дни уже казались Гальярдо вечностью. Сойдясь на почве пустых обещаний, Луис и Айелет неразрывно сплелись воедино: он, как сентиментальный добряк, она, как безжалостная буря. Все было так странно и ново. Неправдоподобно. Но Гальярдо, невольно, упивался их недолгими мгновениями наедине. Он не считал, что влюблен, скорее заинтригован накануне чего-то великого, в преддверии событий, способных оставить след в душе и памяти некогда бесчувственных людей.

– Как же ты откровенна, но скажи, тебе сейчас весело или грустно? – он подошел к витрине, полной дорогого алкоголя.

– Мне сейчас страшно, так что, пожалуй, водки. Тут ведь есть водка? – в голосе Айелет вновь прозвучали надменные нотки.

– Есть. Но странный выбор для леди, я уж думал будет вино, – усмехнулся Луис и открыл дверцу бара.

– Ничего странного, просто мне нравится быть пьяной и не отвечать за свои действия, а после вина я за них отвечаю, – она вновь улыбнулась, но как-то грустно, безрадостно.

Некоторое время они молча сидели друг напротив друга. Коньяк согрел Луиса, и его мысли понеслись галопом в сторону женщины, вновь отвернувшейся к окну. Она осушила свою стопку водки, поморщилась и резко вздохнула.

– Все нормально? Может, сока или воды? – Гальярдо подался вперед, словно желая дотянуться до нее.

– Нет, я умею пить, Луис. Не будь таким галантным, умоляю. Тебе совсем это не к лицу. Кстати, кое-кто недавно схлопотал сердечный приступ, и, мне кажется, врачи не прописывали тебе коньячную терапию. Такого подарка твой организм может не выдержать, – ее равнодушный тон всколыхнул мирно спящую ярость, которая всегда была верной спутницей злодея-коллекционера.

– А ты здесь кто? Медсестра? Заботишься или смеешься надо мной?! Пожалуй, мне следует почаще быть собой и ставить на место самодовольных девиц! Тебя, похоже, не учили, что тыкать палкой в спящего тигра опасно! – он поднялся с кресла и подошел к ней вплотную, – не надо меня дразнить, девочка. Не рискуй!

Айелет невозмутимо смотрела вдаль, спокойная и будто бы сосредоточенная на чем-то, а Луис горел во власти коньяка и гнева. Ее поведение еще больше распалило его. Он ощутил себя проигравшим злым старикашкой, которого не принимает всерьез дерзкая соплячка. Айелет медленно подняла голову и коснулась его руки. Ее пальцы пробежали по коже сверху вниз и сжали ладонь буяна.

– Ты мне не нравишься, Луис. Но это не делает тебя плохим. Плохая здесь только я. Позволь мне быть ею. Играть в нее. Иначе я не могу. Слишком долго так жила. А ты будь собой, если хочешь, но не позволяй дерзкой девчонке вбивать кол в твое сердце. Я здесь не за этим. И ты тоже, – ее слова, словно ведро холодной воды, окатили Гальярдо.

Он держал Айелет за руку, не зная, как поступить. Еще одно новое ощущение в копилку к прежним. Она смогла усмирить его – смелая, смелая Айелет Скаат. Этот момент твердо убедил Луиса в том, что кол, о котором она говорила, уже вбит. Влюбленность – жестокая и банальная интриганка, связала его, подарив букет злого рока, досады и горечи. До любви было подать рукой.

– Иди спать, уже поздно. Давно пора завершить этот день, – проговорил Луис и отошел в дальний конец гостиной апартаментов, пропахших обидой.

– Ты прав. Пошутили и хватит. Спасибо за то, что развлек, – сказала Айелет и вскоре ушла, оставив опустошенного мужчину наедине с пустой бутылкой грусти.

– Не за что, красавица. Завтра будет веселее…

Четыре месяца спустя Луис больше не мог находить утешения в своей некогда благодатной уединенной пустоте. Под беспощадным барселонским солнцем парка Сьютаделья – оазиса, наполненного громким смехом молодежи, беззаботно проводящей досуг, Луис Гальярдо банально страдал от одиночества. Наступившее лето – вектор, тянущийся с недавней зимы. Той самой зимы, в которой люди влюблялись и гибли, умирая духом, но не телом. Несчастные жертвы случая, разбросанные по всей стране, находили утешение в своих воспоминаниях. Для кого-то сладостно-приятных, но и приторно-горьких тоже. Их время закончилось, и они застыли. Но среди них Луис выделялся особенно ярко. Он смотрел на отдыхающих вокруг и завидовал, наблюдая профиль идеальных отношений. Незамысловатые эмоции. Никаких масок. Преданность. Возможно ли, что люди в парке просто демонстрировали фальшивую видимость идиллии? Луис привык судить по себе. А они (герои Сьютаделья) бескорыстно любили друг друга, лелея собственные семейные ценности, уважали своих родителей и отдавали душу детям. Чем ограничивается страсть вон у того молодого парня к его прекрасной девушке? На что пойдет он ради ее капризов? Отдаст ли всего себя дьяволу ради сохранения их общего будущего? Нет ответа. А о чем думают прекрасные спутницы рядом с теми, кто выбрал их? Перестанут ли их лица светиться счастьем, когда изможденный мужчина упадет без сил, споткнувшись на скользких амбициях, неспособный доказать свою силу и благонадежность? Ответ был.

«Женщина – существо безгрешное. Миллион желаний, вопреки здравому смыслу, всего лишь часть ее бытия. Обвинить женщину в пороке, все равно, что кошку в поимке мыши. С избытком чести и гордости, с самоотверженностью способна она на коварство во имя высокой цели, высота которой определяется ею в минуты слабости и сожаления. Она символ любви и ей неведомо зло. Иначе не быть женщине беспощадной царицей природы»

Эти слова были написаны когда-то самим Гальярдо после развода с женой. Глубокой ночью, дрожа от обиды, он изливал свои пьяные чувства на огрызке бумаги, сожженной вскоре в камине.

Элиза Гальярдо стала причиной окончательного становления Луиса таким, каким он являлся в те дни. Она ушла от него, понимая, что не в силах больше притворятся частью его жизни не по правилам. Гальярдо и не думал меняться. Он так и остался жестоким авантюристом с каменным, впавшим в спячку сердцем, в котором не нашлось места живой и слишком мягкой женщине, мечтавшей о дочери с его глазами.

Гальярдо жил так много лет и не особо горевал, но чувства ожили и сердце проснулось. Одержимость собственной свободой внезапно перестала волновать Луиса. Он твердо решил завоевать Айелет и воплотить реальность, достойную их обоих.

Но просто извиниться – слишком поздно. Найти нужные слова – невыполнимо. Убедить ее в собственной силе – опасно. Почему? Потому что Айелет больше не существовало. Она сгинула в водах лета. Исчезла на фоне терзаемой штормом яхты. Не видела протянутых рук полюбившего ее Вампира.

Это был очень большой дом, достаточно старомодный на фоне авангардных коттеджей престижного района Эль Визо, но все же удачно вписавшийся в ряды пестрой архитектуры современного Мадрида. Окруженный высокой стеной особняк возвышался за ней, как замок с приведениями. Красный кирпич, острая крыша, эркеры с большими окнами и балконы с колоннами – здесь явно жили богатые люди, защищенные от внешнего мира. Айелет была здесь гонимой принцессой, мятежной дочерью, вернувшейся в разрушенный мир ее кукольной жизни.

На въезде перед воротами был расположен пост охраны. Вероятно, Скаат-старший понимал, что обладает имуществом достойным того, чтобы его стерегли днем и ночью.

– Почему твой отец не вывез картину в Израиль? Все-таки он не является испанским подданным, – спросил Луис у Айелет, когда они вышли из такси неподалеку от имения Скаатов.

– Может не хотел рисковать вывозить ее нелегально. Могли бы определить, что это за картина и вот тогда одним штрафом не отделаешься, сам понимаешь, – ответила она, оглядывая улицу.

– Но, тем не менее, он уехал, спокойно оставив ее без присмотра. Ты вообще уверена, что она все еще там, учитывая, что дом ему больше не принадлежит? Как-то странно все это, – вздохнул Гальярдо, который с утра витал в облаках.

Теперь же, очнувшись, он принялся находить нестыковки в сложившейся ситуации.

– Когда ты увидишь, где он ее оставил, ты успокоишься. И дом он формально не продал, на него всего лишь наложен арест, – пояснила начинающая воровка.

– Как интересно, ну что ж, давай поглядим.

– И вот еще… ты же осознаешь, что я не знаю, как проникнуть в особняк? То есть ключей у меня нет, охранник скорее всего из новых и не узнает меня в лицо, а на территории повсюду камеры, и нас с тобой засекут на раз два. Может вернемся в отель? – теперь стало ясно – Айелет боялась и сильно нервничала.

– Ой, да перестань. Есть масса способов туда попасть. И это не значит, что я собираюсь портить пальто и лезть через забор. Думаю, здесь сработает один верный и проверенный способ.

– Какой, позволь спросить?

– Деньги, красавица. Не все мои методы заключены в использовании крутых гаджетов, как у Джеймса Бонда, – Луис взял ее под руку и повел к дому.

– О, ну деньгами это слишком просто. Я представляла, как ты сидишь с картами и обзваниваешь знакомых хакеров. Хотела увидеть профи в деле. Со всеми типичными гаджетами, – пробурчала Айелет, покорно идя вперед.

– А я хочу своего Ван Гога, которого, кто бы мог подумать, променяли на жемчуг. Так что расслабься. Мне вот что не дает покоя. Ты отдаешь мне картину стоимостью… да бесценную вещь! Ты уверена, что я выйду оттуда невредимым? Без инородных предательских тел в спине? Кстати, я о пулях, – сказал Луис и ощутил на себе ее взгляд.

Должно быть грозный, иначе быть не могло.

– Уверена. Моя мать достаточно обеспечена, чтобы не гоняться за баснословными реликвиями. Нам важна лишь семейная ценность, и только она имеет значение. А что до картины… тебе она нужнее. Будешь любоваться ею и травить байки на банкетах. Хоть кому-то принесет радость эта гениальная мазня. И инородных тел в спине, то есть пуль, тебе точно бояться не следует. Не от моей руки уж точно.

– Не любишь живопись?

– Я люблю музыку.

– Это я заметил еще в больнице. А теперь выслушай меня, – сказал Луис, встав спиной к воротам особняка, – сейчас слушай внимательно. Я желаю купить этот дом.

– Купить? Дом в собственности у моего отца. Кто тебе позволит? – нахмурилась Айелет и обернулась на пункт охраны.

– Еще как позволят, милая! Твой спутник никогда не теряет даром времени. Этот дом уже четыре месяца как выставлен на продажу. Информация абсолютно точная, не спорь. Мои источники никогда меня не подводят. Как мы уже знаем, твой отец не платил налогов за него долгое время, и на особняк наложили арест, но-о, судя по всему, уже после его исчезновения. Теперь особняк продается, и не скрою – дорого.

– Вот как. Значит, он перестал платить за дом, не продал его, а еще подал на развод с мамой, он просто бросил все и уехал? – Айелет словно пронзила невыносимая мука, – я должна попасть туда.

– Айелет, я верну тебе дом и твой жемчуг, а взамен прошу лишь крупицу любви, самую малость. Сделка честная, – Луис смотрел на нее, ожидая чего угодно.

– И картину еще, – буркнула девушка, сжав губы.

– И картину, – кивнул Гальярдо.

– Ты так любишь сделки? Хорошо. Дом и жемчуг – против картины. Будь по-твоему. А на счет любви, не могу обещать, разве что переспать пару раз, так сказать на прощанье, – снова взгляд, не выражающий никаких эмоций.

Как же его понять? Айелет вновь засела в своем душевном бункере, недосягаемая и дерзкая. Луис решил проигнорировать ее провокацию и продолжить инструктаж.

– Возможно, охранник нас не пропустит, тогда я представлю тебя как дочь бывшего владельца, а ты с этой ролью, я думаю, справишься. Он вызовет агента по недвижимости, с которым мы и пройдем внутрь.

– Поняла. Что будет, когда мы окажемся там? – в глазах женщины не преставал блестеть страх, словно она, наконец, вышла из образа когтистой хищницы.

– Я смотрю недвижимость, а ты идешь к тайнику, забираешь жемчуг и даешь знать. Мы покупаем твой дом и завершаем нашу сделку, все счастливы. Договорились?

– Отличный план, при условии, что ты богатый сеньор из Педральбеса, – Айелет легонько стукнула его кулаком в живот.

– Деньги все еще правят миром, Айа, во всяком случае, правили секунду назад.

«Великая» крепость, охраняемая и неприступная, сдалась без боя. Луису потребовалось всего пять минут, чтобы договориться с охранником, который, получив прекрасную коллекцию из несколько сотенных купюр евро, не только согласился пригласить риелтора, но и «узнал» Айелет. Во истину деньги творят чудеса!

Их пригласили внутрь, в большом зале с кучей мебели и огромной люстрой они ожидали человека, в сопровождении которого им позволят осмотреть дом.

Был подан чай. Айелет была напряжена. Она нервно озиралась, словно пытаясь вспомнить себя много лет назад. Угадывала расположение некоторых вещей и разочарованно замечала отсутствие других.

– Здесь был огромный стол, такой длинный, что я представляла себя дюймовочкой – маленькой феей в гостях у великанов, а теперь его нет здесь, – грустно произнесла Айелет.

– Купишь себе новый. Точно такой же, не думай об этом. Подумай лучше, как улизнешь от постороннего взгляда, – Луис допил свой чай и, развалившись на диване, пристально смотрел на будущую хозяйку этого зала.