Текст книги "Призраки не тонут"

Назад пути уже не было, и настала новая эпоха. Эпоха чудотворца.

Глава VI

Длинный обеденный стол. Завтрак в молчании и опущенные глаза. Когда принесли чай, почти неприличная тишина переросла в немое возмущение обеих сторон. Каждый из сидящих за этим столом людей не мог решиться заговорить первым.

«Мы молчали, потому что слишком многое хотелось высказать. Слишком громкими стали бы эти высказывания, и бьющая фонтаном гордость сдерживала нас, как могла»

Чай был ароматным и вкусным, завтрак еще лучше, а не пойми откуда взявшийся уют сильно диссонировал с общей обстановкой в доме, где совсем недавно произошла трагедия.

«Хозяйка вернулась домой. Я вернул ей его, но это был целиком и полностью корыстный интерес. Погнавшись за двумя зайцами, я, казалось бы, поймал обоих. Картина Ван Гога уже давно была моей. Айелет следовать примеру ценного полотна не спешила. Только позволяла смотреть»

Луис организовал похороны Адама Скаата. Это были скромные проводы без громких речей и горьких слез. Айелет держалась на удивление стойко. И только ее лицо выражало глубокую боль, просачивающуюся сквозь карие зеркала, блестевшие на зимнем солнце. Когда-то полные задора и хитрых искорок, глаза теперь сновали по присутствующим на прощании людям и что-то искали в их нарочито печальных лицах. Разглядывая скорбный профиль госпожи Скаат, Гальярдо представил награду, которую он получит, когда найдет и бросит к ее ногам головы убийц, посмевших разрушить и без того несчастную семью. Награду весом в пустую улыбку и теплый взгляд уважения.

Поводом могли послужить и дальнейшие хлопоты, добровольно взваленные на себя Луисом. Он играючи уладил всевозможные проблемы со вступлением дочери Адама Скаата в права владения имуществом и рассчитывал на вполне заслуженное внимание. Но зря. Эта холодная и ядовитая женщина, вопреки всему, практически перестала замечать его. Ситуация безумно злила Луиса, но он решил держаться до последнего. В конце концов, Айелет имела право на уединение, и траур стал негласным поводом затишья в каких-никаких отношениях этих людей.

Иногда Гальярдо ловил на себе ее прямой взгляд, строгий и полный немых вопросов. В нем читалось нетерпение, словно женщина ждала, когда же гость покинет ее дом. А может и негодование оттого, что Луис не пытался воодушевить и излечить ее душевные страдания. Когда человек не искренен, его очень нелегко читать.

«Я дал ей время первой попросить о помощи. Однако терпению моему на тот момент позавидовали бы даже тибетские монахи, зная, какой ценой оно достается человеку, напрочь его лишенному»

Луис из будущего вновь утратил такого рода терпение. Оно стало ему не нужно, ведь больше не для кого было терпеть.

На закате прошлой зимы, в Мадриде, в имении Скаатов, за прекрасным завтраком, поданным в большом зале с камином, Айелет сдалась первой и нарушила молчание.

– Я все-таки сообщила матери. Завтра утром она должна уже быть здесь, – сказала вдруг девушка, заглядывая в масленку прямо перед собой.

– Почему не сообщила ей раньше? Анна вполне могла пожелать присутствовать на похоронах. Все-таки он был ее мужем, – сказал Гальярдо мягким, насколько это возможно, голосом.

Он пристально смотрел на нее, надеясь на что-то необычное и свойственное только такому человеку, как Айелет.

– Это все ни к чему. Они не любили друг друга, сомневаюсь, что она вообще посетит его могилу. Я отдам ей ожерелье, о котором она так сожалела. Большая семейная ценность… ты подумай, вполне себе обычное украшение, и ничего другого я в нем не вижу. К тому же, его еще нужно починить.

– А ты сообщила матери, что вновь владеешь этим домом? – Луис перестал буравить ее взглядом и закурил, пустив струю дыма в потолок.

– Сообщила. Она, мягко говоря, недовольна. Чего ты такой хмурый? Мама ненавидит этот дом. Здесь ее лишили семьи, крыши над головой. И будущего. А может и меня она здесь окончательно потеряла, так что, да, это место ей ненавистно, – Айелет глотнула немного из чашки почти остывшего чая.

– Может ее расстроит потеря редкой картины? – усмехнулся вдохновленный столь длительным диалогом Луис.

– Ха. Вот это уж точно нет. Мы бы не стали ее нигде сбывать и рыскать по черным рынкам, занимаясь ерундой. Это часть коллекции отца и его главная страсть, но не наша. А особняк, отличная возможность вложения. Недвижимость лишней не бывает.

– И почему я тебе не верю? – улыбнулся Гальярдо и поймал, наконец, ее мимолетный взгляд, приковав к себе.

Но бабочка вырвалась из паучьего плена.

– Ты мне не веришь, потому что понял, как сильно я люблю этот дом. Молодец, я и не рассчитывала, что ты поведешься на мою незаинтересованность. У меня есть план и, честно говоря, наверное, без моего барселонского «рыцаря» мне не справиться, – она встала из-за стола и, подойдя к Луису, положила руки ему на плечи, а затем приобняла.

Удивительная и внезапная нежность заставила Гальярдо поежиться и повернуть голову так, чтобы утонуть в копне ее черных волос.

– Барселонский рыцарь. Мне нравится, а что за план ты… – проговорил Луис, но замолчал, когда ее губы впились в его.

Но поцелуй не был настоящим. Барселонец это понял лишь спустя минуту, осознав, что слишком легко повелся на такого рода уловку. Гальярдо отвернулся от Айелет и уперся рукой в стол. Она отошла от него в удивлении, вскинув свои черные брови. Уголки ее губ опустились, словно Айелет была уязвлена внезапным срывом ее тайного замысла.

– Ну вот, такой момент испортил. Что опять не так? Я думала, ты смягчишься, если я буду менее агрессивна и более внимательна к твоим ухаживаниям, – сказала Скаат и закусила нижнюю губу.

Луис смотрел прямо перед собой и, возможно, даже не слушал ее. Ему вдруг захотелось причинить физическую боль. Кому-нибудь. Совершенно неважно кому. Ведь его разыграли, ранили даже. Снова ощущение, что он игрушка в руках скучающей и коварной злодейки с мешком для иголок вместо сердца.

– Знаешь, однажды ты сильно обожжешься. Твоя безнаказанность доведет до беды. Что такое? Несу бред? Я помню, как ты сказала, что не нравлюсь тебе, а сейчас? Покупаешь поцелуем? Мне нравилось думать, что ты перестанешь претворяться, но теперь убежден в обратном. Я никогда особо не верил в любовь. Только в искренность. А в тебе ее никогда не было и не будет, потому что мы одинаковые. Как и я, ты ради достижения многих целей пойдешь на все. Хочешь стать ведьмой и жить как ведьма. Так давай. Но я ожидал другого. Хотя бы «спасибо»! – Луис пристукнул по столу и встал.

– Ой, так обиделся на простой поцелуй? Незачем изображать философа-романтика. Я нравлюсь тебе, и ты меня хотел. Так почему бы не дать тебе того, чего ты хочешь. Мне это совсем нетрудно, – Айелет вновь подошла к нему почти вплотную и заглянула в глаза.

– Я нашла отца. Я потеряла отца. И нашла тебя – человека, способного решать проблемы. Но, неужели, и ты решишь потеряться? Ведь я же дала слово и сдержала его. Ты получил редчайший экспонат. Он, к слову, стоит гораздо дороже, чем этот дом и многое за его пределами. Так помоги же мне до конца!

Эти слова окончательно убедили Луиса в том, что такой женщине как Айелет никогда не найдется места возле него. Потому что она никогда не захочет этого сама, и ничто не сможет ее заставить.

Он долго не решался заговорить, но когда молчание затянулось, Гальярдо сказал то, о чем жалел впоследствии.

– Знаешь, момент определенно неподходящий, но я скажу тебе вот что. Твой «редчайший» экспонат не что иное, как подделка. Признаюсь, довольно высокого уровня, но факт остается фактом. Этот дом – мой подарок тебе. Не спрашивай почему. И дело вовсе не в красивых глазах и не в моих чувствах, которые, кстати, весьма преувеличены. Это дань уважения моему прошлому. Только не проси меня вдаваться в подробности. Просто запомни. Ты, Айа, ничего мне не должна. Все долги нашего общего дела уплачены, – Луис отстранился от девушки, которая стояла, пораженная его словами.

Ее глаза были широко раскрыты и, казалось, в душе она боролась с чем-то до невозможности болезненным и терзающим. Гальярдо же решил поставить точку в этом споре.

– Я пошел с тобой сюда, потому что узнал, кто ты. Понял вдруг, что испытываю утраченную способность чувствовать. Это как болезнь, природу которой я пока не постиг. Но дело еще и в прошлом. Когда-то я совершил ошибку и очень хочу ее исправить. Вот теперь все, – выговорившись, Луис приготовился к урагану злобы, понимая, что честно заслужил его.

Внезапно Айелет, схватив коллекционера за воротник пиджака, отвесила пощечину.

– Ненавижу! Ты действительно такой, каким тебя все описывают! Жестокая гадина! Используешь людей! Издеваешься! Значит картина – пустышка?! Как же так?! Когда ты это понял?! Почему не сказал мне сразу?! А ты еще и дом этот купил… господи… ты сделал меня своей должницей! Рабыней! Что же ты задумал?! О каком прошлом речь?! Ты рассчитывал, что я стану твоей продажной любовницей?! – слезы побежали по ее щекам.

Айелет определенно чувствовала себя униженной.

В Гальярдо проснулась жалость, но он отогнал ее, зная, что Айелет не из тех женщин, которые нуждаются в подобном отношении. Сказать правду и вбить последний гвоздь в надежду, стать для нее чем-то большим, показалось ему наиболее честным исходом.

«Ты заслужила все это. А я тебя нет»

– Айелет. Тринадцать лет назад, в год, когда ты уже перебралась в Израиль, я охотился за этой картиной. Очень долго разыскивал нужных людей, которые обязались продать ее мне. Но когда нашел, оказалось, что вещь уже была перехвачена третьим лицом. У Адама были чертовски хорошие знакомства в этой теневой сфере. Но все же он не был рыбой в этом пруду, а мне отловить такую рыбку ничего не стоило. Я перехватил картину, позволил господину Скаату убедиться в ее подлинности и заменил экспонат идеальной копией. Вот и весь рассказ. Твой отец до последнего верил, что обладает оригиналом. Поэтому этот дом по праву твой. Долг был оплачен давным-давно, – он замолчал и вопросительно посмотрел на свою собеседницу, которая медленно села на стул, сжав подлокотники, – по правде сказать, должником был я, но теперь мы в расчете. Никто не в рабстве. Все счастливы.

– Вот как. Невероятно. Не удивительно, что я выбрала тебя. Пришла за помощью. Надо же. Надеялась на… и из всех… всех вариантов, – глубоко вздохнула Айелет и провела рукой по лицу, словно стирая проступивший пот.

– Наверное, вариантов было немного, – тихо произнес Гальярдо.

– Тогда я не понимаю. Ты сказал, что поможешь мне попасть в дом. Зачем тебе это, если картина и так была в твоих руках? Неужели дело только в дурацких чувствах?!

– Ответь на один вопрос. Имя Фрида говорит тебе о чем-нибудь? – спросил вдруг Луис и присел возле Айелет на колено.

– Нет. Никогда о ней не слышала… кто это вообще?! – она как будто не лгала, и это почти успокоило Гальярдо.

«В каком же сладком неведении ты пребываешь. А может, очень искусно врешь»

– Забудь, я так, несу бред. Пожалуй, нашему так называемому «конгломерату» пришел конец. Вернусь в Барселону и забуду эту историю. Надеюсь, ты заглянешь как-нибудь в гости? И смею надеяться, что в следующий раз твой поцелуй не будет платой за мои услуги.

Айелет не ответила. Молча поднялась на ноги и вышла из зала, оставив позади мужчину, с которым ее больше ничего не связывало.

Через некоторое время Луис Гальярдо уже ехал назад в отель Риц. Предстояло еще сделать пару звонков и раздать важные инструкции нужным людям. Что бы ни задумала Айелет, он узнает об этом. Гальярдо не из тех, кто так просто сжигает мосты за собой. Его миссия в Мадриде была с треском провалена, однако намеренно. Как знать, может однажды эта точка невозврата вернется на круги своя.

События последних дней ассоциировались у Луиса с особенно сложным диктантом в средней школе. Неожиданный каталонский снег, больничная палата в цветах, круговорот столичной жизни и приключение, которому Гальярдо был обязан своим поражением, постоянно вставали в его памяти, как эпизоды просмотренного фильма. Еще совсем недавно скучающий богач мечтал о переменах, но, заработав сердечный приступ и встретив женщину, которая ему не по зубам, он осознал, что перемены иногда для него весьма губительны.

Зима подошла к концу, а весна пророчила начало новых побед неунывающего барселонца. Прежняя жизнь, такая привычная и спокойная, никаких забот не предвещала. Однако ленивый дрейф в окружении подобострастных лентяев с первых же минут набил оскомину, перечеркивая мечты об очередных «невинных» авантюрах, рискующих стать последними.

В марте куда-то пропал азарт. В апреле проснулся аппетит. Ну а в мае Луиса окончательно поглотила праздная жизнь. Он вновь был частым гостем всевозможных мероприятий, но категорически отказываясь принимать участие в торгах на удивление многим. Гальярдо лишь молча наблюдал, как какой-нибудь счастливец борется за древний мусор. Даже поздравлял его с приобретением, не замечая настороженности в глазах окружающих. «Луис Гальярдо теряет хватку», считали они. Но, тем не менее, понравиться ему было все так же важно, и спальня нашего вампира объявила ночи открытых дверей, плодя обиженных женщин, ставших очередными сгоревшими бабочками в ночном фонаре. Каждая из них, уходя, говорила что-то такое, что должно было заставить Луиса запомнить ее. Заинтересоваться. Проникнуться. Но там, где месяцы назад царили щедрость и расточительство, теперь обитало горькое сожаление – новое чувство, навеянное прошлой зимой.

Когда-нибудь, лет через двадцать-тридцать, такие хитрецы и авантюристы, как Луис, вымрут окончательно. Он мог унизить человека, тайно уважая его при этом. Или счесть себя героем и безвозмездно расстаться с целым состоянием «на благое дело». Героизм это или чистой воды глупость – неизвестно, но такие поступки у других людей ожидаемо вызывали и восхищение, и порицание. Но Гальярдо восхищения все-таки не заслуживал, а осуждения сколько угодно.

– Давай прямо сейчас поедем куда-нибудь и предадимся материальным бесчинствам! – воскликнула как-то одна из его ночных гостий, которая, как и прежние до нее, наивно полагала, что в скором времени станет полноправной хозяйкой этой чудесной спальни с, возможно, самым лучшим видом в Педральбесе.

Крашеная блондинка, пухлые губы и карие глаза, полные алчного блеска – этот яркий образ королевы на один вечер был наиболее предпочтительным типажом женщины для Гальярдо. При этом Луис всегда искренне наслаждался своим выбором, нисколько не думая о том, что завтра королева будет свергнута с уютного престола без суда и права на мятеж. Что в такой момент могли испытывать самоуверенные и совершенно не уважающие себя леди? Во всем Педральбесе, а может и даже Барселоне, не случалось скандалов громче, чем в моменты «свержения» в доме Гальярдо. И самое интересное, чем громче выходил скандал, чем сильнее бился дорогой хрусталь, тем большего женского внимания удостаивался главный виновник шума. Этот неприрученный и опасный мужчина, состоящий, по слухам, на девяносто девять процентов из евро, был самым желанным кусочком торта в тусовке люкс.

– Так мы уже предавались материальным бесчинствам, разве не так, красавица? Боюсь еще одних я не потяну – отвечал Луис, предвкушая очередное безобразие, которым обычно заканчивался подобный вечер.

– Еще одних?! Ты хочешь сказать, что я здесь ради денег?! Я почти полюбила тебя! – кричала белокурая смуглянка, вскакивая с кровати, и в спешке, прижимая к себе новое платье, сумочку, роскошные туфли, а также не забыв поправить драгоценное украшение на груди, ушах и пальцах – подарки грубияна и нахала – спешила брать его громким штурмом.

Искреннее удивление на ее лице, негодование и оскорбленный вид раз за разом говорили об одном и том же. Носимая на руках родителями, первая красавица в школе и по жизни, предмет воздыхания простых парней на улицах, привыкшая получать от судьбы всё одной своей красотой, была не более чем яркой вспышкой на склоне такого стойкого айсберга, как Луис Гальярдо.

– Нет-нет, что ты, дорогая, конечно я так не думаю. Кем же я тебя считаю? Ну разве что немного распоясавшейся стервой, но, думаю, тебе должно это льстить, – улыбнулся Луис и, откинувшись на кровати, приготовился к спектаклю.

И дождался. Сегодня было не очень громко, без особого ущерба имуществу, и закончилось логично. Распаленные, они занялись «любовью» в последний раз, расставшись мирно, как и подобает приличным любовникам, получившим желаемое. Луис таких людей видел насквозь. Вначале им нравится изображать из себя гордых и неподкупных львиц. Они говорят о высокой морали, сверкают интеллектом и даже изображают намеки на скуку, но вскоре смеются над несмешными шутками и выдают себя неестественным волнением, словно мечтают пропустить поскорее эти китайские церемонии и предаться материальным бесчинствам.

Наутро болела голова, и яркое июньское солнце, залившее спальню оранжевым светом, только усилило хандру. Ночной гостьи уже не было. Возможно, она решила ретироваться и избежать пустых диалогов с теперь уже ненужным избранником. Оно и к лучшему. Дама была опытная и почти тактичная.

Приводя себя в порядок, Луис застыл возле зеркала и долго вглядывался в свое лицо. Лицо, которое тронуло время. Оно излучало мудрость и постоянное напряжение, словно Луис не знал отдыха. Усталые зеленые глаза были близко посажены, а густые кустистые брови еще сохранили первоначальный цвет, в отличие от ухоженной короткой темной бороды. Немного квадратное лицо, с широким (волевым, как модно говорить) подбородком, являлось основой гальярдовой мужественности, унаследованной от отца, на которого после сорока лет Луис походил чрезвычайно. Когда-то каштановые волосы стали серыми с проседью. Гальярдо предпочитал их коротко стричь. Это придавало солидности и лишало его строгий образ возрастной неуклюжести.

Сейчас же под глазами залегли круги – последствие бессонных ночей. Как иначе? Все эти дни Луис много пил, совершенно не думая о здоровье. Ему хотелось забыться. Отгоняя от себя воспоминания о прошлом, он зализывал душевные раны, балансируя на краю очередного сердечного приступа. Всегда осторожный и ведущий осознанное существование сеньор Гальярдо стачивал свою жизнь, не оглядываясь по сторонам.

Телефонный звонок возвестил о начале нового дня, призывая влиться поскорее в круговорот тревог, интриг и приключений, к которым ему не следовало бы привыкать.

Он поднял трубку и услышал знакомый робкий и мелодичный голосок.

– Вот-вот перейдет к активным действиям. Черт знает что. Больше никаких игр. Скорее сюда.

Камила Лучница была девушкой особенной и странной во всем до мелочей. Однако судьба ее уже много лет была тесно переплетена с Луисом Гальярдо, который разглядел в ней потенциал и нашел применение талантам юной скромницы.

Они познакомились, когда Камиле было всего семнадцать лет. Луис не переставал удивляться необъяснимому, и, казалось бы, невозможному факту этой встречи, но она случилась. В Мадриде, в одном из закрытых клубов. В месте, тщательно охраняемом и окутанном тайной.

Это был самый настоящий черный рынок, где люди, вроде Гальярдо, могли смело приобретать или сбывать редкие артефакты. Там никогда не называли друг друга по именам, и всегда главенствовала некая специфическая традиция, ребячество под вуалью. Иными словами, инкогнито. Луис Гальярдо, переступив порог заведения, перевоплощался в Эльджи Стаута. Имя от первых инициалов имени и фамилии (хотя возможны и произвольные вариации), а фамилия от любого известного автора детективов. Там можно было встретить Молли Конан-Дойль, Сита Кристи и Ноя Жапризо, в общем, ребячество на любой вкус. Кому-то подобные перевоплощения показались бы глупым маскарадом, но участников нелегального хобби это весьма забавляло, и традиция прижилась.

Именно в таком загадочном месте Луис встретил Камилу Падилью. Какой она была? На первый взгляд всего лишь худенькой девушкой с черными до пояса волосами, собранными в хвост и украшенными разноцветными заколками. Ее нельзя было назвать красивой, но вполне себе миловидной, безусловно. Однако образ портила немного выступающая вперед челюсть и острые скулы, но все же Луис считал, что она обладает самым искренним и завораживающим взглядом, полным детской наивности. Эта девушка стояла посреди клуба, потерянно глядя по сторонам. Как ее пропустила охрана и не заметили снующие повсюду Чейзы и Гарднеры, было и остается вопросом на миллион. Но тем не менее, Камила совершенно спокойно пробралась сюда и явно искала кого-то.

Подойдя к ней, Луис первым делом аккуратно взял ее под руку и завел в ближайшую подсобку. Она нисколько не сопротивлялась и даже была, казалось, рада, словно ее замысел удался.

– Что ты здесь делаешь, девочка? Кого сопровождаешь? – поинтересовался Эльджи Стаут сурово, но с неподдельным интересом глядя на лазутчицу.

– Искала, сеньор Луис. Вас искала. Все двери были заперты. Люк в стене всегда открыт, – она обладала высоким голоском и говорила, все время глядя в пол.

Ее странная манера сокращать каждое предложение настолько, насколько это было возможно, поначалу резала слух, но не лишала сказанное смысла. А еще Камила была ужасно застенчивой, как маленький ребенок, не знающий, чего ему ждать от взрослого мира.

– Искала меня? С чего бы? Я в детские дома на благотворительность не жертвую, – сухо произнес Гальярдо, стараясь не повышать голоса, дабы их не застукали в этом тесном помещении.

– Знаю. Но… брат сказал. Вы… помогли ему. Дали работу. А сейчас работать не может. Просил меня. Согласна!

Луис был снова озадачен и сбит с толку.

– Какой еще брат?

– Хайме, сеньор Луис. Помните? Помогал вам. Вы ему, – она подняла голову и улыбнулась Луису искренне и радостно.

– Хайме! Ты его сестра? Вот это поворот… но я думал, Хайме погиб, – проговорил Гальярдо, вспоминая своего бывшего помощника в особо щепетильных вопросах.

Ему было около тридцати пяти. Крепкий обаятельный мужчина. Ловкий и пронырливый. Он пропал несколько лет назад, так и не выполнив свою задачу. Луис пытался было его найти, но ему донесли, что парень скорее всего погиб. Вроде бы несчастный случай с газовым баллоном. Странная смерть и совсем не в духе Хайме, который чуял опасность за версту. Луис не стал тогда вмешиваться, опасаясь вызвать подозрения, и, потеряв храброго подчиненного, недолго горевал.

– Жив. Потерял ступню. Теперь восстановился. Работать не сможет больше, – она вздохнула, снова потупилась и добавила, – с вами.

– У вас это семейное, я вижу, проникать в особо охраняемые зоны, да так, что в упор никто не видит, – сказал Луис, разглядывая девушку.

Она ничего не ответила. Ждала.

– Ладно уж, давай выбираться отсюда, как тебя зовут, кстати?

– Камила. Камила Падилья. Камила Лучница.

– Ха, лучница? Стреляешь из лука? – усмехнулся Гальярдо, воображая горы поверженных врагов и робеющую Камилу с луком на перевес.

– Нет, сеньор Луис. Выращиваю лук.

Отреагировать на странный факт Луис не успел. Дверь в подсобку начала открываться, но стоящий спиной ко входу Стаут помешал этому.

– Кто там еще? Здесь нельзя находиться! – послышался из-за двери грубый мужской голос.

Луис перевел взгляд на то место, где пару секунд назад стояла девушка, но она уже спряталась за пыльным ящиком с какими-то бутылками. Удивительная способность: Камила словно хамелеон растаяла в пустоте. Умудрилась найти лазейку, словно мышь в темном амбаре.

Посторонившись, Луис отошел на шаг, позволив двери открыться. На пороге стоял пожилой мужчина, явно из охранников клуба (Луис никогда особо к ним не приглядывался, лишь отмечал про себя их количество и оборудование, которым они пользовались).

– Что вы здесь делаете, сеньор? – спросил страж «подземелья», разглядывая Луиса с подозрением, от чего Гальярдо захотелось рассмеяться ему в лицо.

– Разговариваю по телефону, здесь, видите ли, сигнал лучше ловит, – ответил Эльджи Стаут, показывая мобильный телефон, предварительно выхваченный из внутреннего кармана пиджака.

– Выйдите отсюда, пожалуйста, и никогда впредь не пытайтесь здесь ничего ловить, – сурово проворчал охранник.

– Не волнуйся. Больше и не потребуется, – сказал Луис, покинув подсобку, и принялся с тревогой наблюдать, как ее запирают на ключ.

Впрочем, впоследствии вспоминая этот случай, герой благодарил Бога за то, что не принялся взламывать замок у всех на виду и компрометировать себя в глазах местной охраны, ведь спустя несколько минут дверь раскрылась сама собой. Радостная Камила медленно вышла из темницы, и в этот момент Луис совершенно точно был уверен, что замена Хайме получится достойная.

Близко стоящие друг к другу дома плотно теснились неровными рядами. Серый цвет был здесь основой антуража, рутины и пыли. Маленькая квартира на окраине Мадрида, пятый этаж и застекленная лоджия, заставленная горшками с растущим луком – это и было обителью Камилы и Хайме. Луис Гальярдо неожиданно проникся атмосферой этой обстановки. Ему казалось, что он видит что-то недоступное его пониманию, но вместе с тем и что-то родное. Уют, не разбавленный роскошью, стены в трещинах и большой жирный кот на диване. Гальярдо вырос в квартире вроде этой. Он знал, что такое бедность и понимал ответственность, лежащую на хрупких плечах единственной уцелевшей частицы некогда счастливого семейства. Осколок семьи, сплоченная команда в немом крике смотрела на него с фотографий десятилетней давности. Четыре человека, двое из которых давно покинули эту квартиру, не оставив детям выбора, но наградили сильной волей и способностью выживать.

Луис первым делом решил проведать своего бывшего помощника и оказать, возможно, весомое содействие в его лечении и судьбе. Ему было необычайно важно искупить неоплаченный долг перед тем, кого он бросил в беде. Гальярдо ожидал, что увидит упрек в его глазах, может быть даже отвращение. Он бы это без сомнения заслужил. По сути ведь Луис попросту отмахнулся от человека-пешки и расходного элемента, которому был обязан пополнением своей драгоценной коллекции.

Известие о смерти Хайме было воспринято слишком легко и так же просто забыто спустя несколько дней бурной жизни, в которой варился Луис. Теперь он понимал, что эта жизнь, как котелок тщеславия и развратного эгоизма, полностью оправдывала общественное мнение о нем. Но Хайме не осуждал своего бывшего босса. Напротив, он улыбался и смотрел с надеждой, ожидая решения судьбы своей сестры, которой было суждено отныне продолжить ремесло старшего брата.

Гальярдо был мрачен и выглядел устрашающе, расхаживая по квартире, и пылким взглядом буравил горшки с луком. Большие созревшие луковицы казались разумными существами и, будто с трепетом, ожидали, когда же любящая рука Камилы соберет их.

– Что-то не так, сеньор Гальярдо? – тихо спросил Хайме, подойдя к нему, хромая.

За эти несколько лет он сильно исхудал и даже облысел слегка, но это по-прежнему был учтивый плут, который изо всех сил стремился вновь понравиться своему благодетелю.

– Все так, Хайме. Все не так со мной. Я злюсь. О, я безгранично злюсь на себя, за слепоту и… ты не переживай, больше нуждаться вы не будете, – Луис обернулся к нему и, положив руку на плечо мужчины, посмотрел на отсутствующую ступню его левой ноги.

– Не надо, сеньор Луис. Только не жалейте меня. Я же сам виноват, вы даже не представляете. Не заметил угрозы и вообще сглупил. Камила и то умнее меня. Она никогда не совершит такой ошибки, поверьте, – Хайме отступил на шаг и поднял один из горшков с созревшей луковицей.

– Вот, полюбуйтесь. Никогда не догадаетесь, откуда у нее такая страсть к луку. А я вам расскажу, сеньор Гальярдо. Дело в том, что моя сестра никогда не плачет. После смерти родителей она стала еще более замкнутой и странной, и я очень волновался за нее. Пару раз у нее случались срывы. Однажды я едва ее не потерял. Она хотела умереть. Думала, что вся вина на ней. Это необъяснимо горько, но я ничем не могу ей помочь в таком состоянии. И волнуюсь не только за ее физическое здоровье. Однажды, когда она готовила ужин и резала лук, я увидел слезы на ее глазах. Она поняла, что только так может позволить себе проливать их. Плакать хоть и искусственным путем, но в честь своих тревог и горестей, и ей от этого становится заметно легче психологически. Вы меня поймите, она не такая как другие девушки ее возраста. Вы и сами могли заметить это. Так было всегда, но с годами это стало еще заметнее. Однако вы не подумайте, Ками обладает острым умом, пусть даже не совсем поддающимся понятию «нормальный». Ее… ее невозможно напугать. Даже я теперь напуган, а она не знает, что это такое. Ей нужна цель. Занятие. Миссия. И все это возможно только под вашим руководством, – Хайме так спешил поскорее донести до гостя свою мысль, что захлебывался словами, суетился и даже, как будто, задыхался.

Луис был поражен и восхищен одновременно. Оказалось, что Камила искусно владела навыком использования отмычек, которые, к слову, всегда находились при ней (разноцветные заколки в ее волосах) и обладала прекрасной памятью. Запоминала мельчайшие подробности и могла почти досконально передать их. Гальярдо специально несколько раз экзаменовал ее и остался доволен. Что до Хайме, то он наотрез отказался от материальной помощи. Гордость и честь (небывалое явление в наши дни) были не чужды обаятельному калеке. Главное для него видеть, как родная сестра продолжит то, в чем он некогда был хорош.

Так и случилось. Камила Лучница стала незаменимой помощницей Луиса Гальярдо на протяжении семи лет. Она возмужала, окрепла телом и духом, освоила множество новых уловок, которым ее лично обучал Луис, ставший для девушки кумиром и наставником. И, разумеется, теперь уже двадцатичетырехлетняя Камила была вовлечена в историю с Айелет и ее семейной драмой.

Когда Луис приобрел для госпожи Скаат ее особняк, встал вопрос о найме прислуги, без которой совершенно невозможно обитать в столь больших и вечно пыльных убежищах. Был нанят исключительно умелый персонал с превосходными характеристиками и отзывами, и лишь один человек имел ощутимо высокие полномочия, находясь во главе многочисленных слуг.

В качестве главной экономки Луис оставил Камилу. По сути, она была тенью: слушала, запоминала, следила и оберегала хозяйку от любых угроз, даже исходящих от нее самой. Разумеется, Айелет и не догадывалась о роли этой услужливой и даже милой помощницы со странной манерой речи. На то и было рассчитано. Уезжая, Гальярдо распорядился докладывать ему только в самых крайних случаях. Конечно, Камила была не обязана работать в доме Айелет слишком долго, но до тех пор пока они совершенно точно не будут уверены, что эта женщина успокоилась и зажила нормальной жизнью. Увы, «нормальной» жизнью Айелет была жить не намерена.