Текст книги "Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть V: Лекарство о жадности"

дальше. В общем, никто из тех, с кем я тренировался, на холод не жаловался.

А тут совсем другое дело. Проплыл свой заплыв (это даже звучит смешно: «проплыть заплыв») – и жди следующего. За это время не то что замерзнуть – околеть успеешь. Кругом голый мокрый кафель, можешь, правда, посидеть на скамье у стенки, но скамьи тоже мокрые, потому что, выйдя из воды, все участники садятся на них мокрым задом.

На первых соревнованиях я замерз особенно. Умные люди пришли с большими полотенцами и во вьетнамках. Проплыл, вылез, надел тапочки, укутался полотенцем – и вроде чуть теплее. Я же, дурень, пришел, как обычно на тренировку: в одних плавках.

Но зато на следующих соревнованиях я оказался самым запасливым. Бабушка, узнав, что ее единственный внук мерз почем зря, выдала мне с собой не одно полотенце, а большущий пакет, в котором лежало много полотенец и несколько плавок. Когда на следующие соревнования я принес с собой здоровенную торбу, надо мной потешались почем зря. Впрочем, не обидно, я там был самым младшим и вообще единственным школьником среди студентов, так что они, чувствуя себя по сравнению со мной взрослыми, относились ко мне с некоторым снисхождением.

Понимание проявил один Феофаныч. Когда я вышел из душа в бассейн, он покосился на мою сумку, потом приоткрыл ее и сказал: «Толково. Кто тебя так снарядил? Бабушка? Молодец бабушка, привет ей. А эти, – он кивнул в сторону остальных, – скоро перестанут смеяться. Как только увидят, что после каждого заплыва ты укутываешься в сухое полотенце».

И оказалось, что куча тряпок (полотенца и плавки были не новые и вполне могли считаться «почти тряпками») полностью меняет картину. Одним полотенцем я полностью вытирался, после чего протирал им мокрую скамейку. Потом влезал сухими ногами в сухие вьетнамки и шел в душ переодеваться в сухие плавки. Потом садился на сухую скамейку, укутывался еще одним полотенцем и спокойно ждал своего следующего заплыва.

В общем, в бассейне, где по умолчанию все всегда было мокрым или, по крайней мере, забрызганным, я был единственным, кто оставался сухим. И дело пошло намного веселее. Мне даже стало интересно наблюдать за тем, кто кого обогнал, ведь я знал большую часть участников. Сам же я даже проплыл на какой-то разрядик, на третий или на второй, точно не помню. Помню только, что не на первый.

Результат мой Феофанычу явно понравился. Он подошел ко мне и сказал, улыбаясь: «Слушай бабушку… – и после паузы добавил: – Ну и меня, само собой. Мастером станешь».

Я, конечно, не стал ему говорить, что никаким мастером я становиться не собираюсь. Трудов много, а результата никакого. Наоборот, время и силы, потраченные на это, мне придется откуда-то взять. Например, начать меньше читать книжки. А на это я никак не был согласен. Пока я получаю от этого удовольствие, буду тренировать себе потихоньку. А как только это превратится в работу (а я видел, как и сколько тренируются пловцы, которых сочли «перспективными»), тут же брошу. Хотя мне это не грозило. Таких вон третье– и второ-разрядников (про себя я называл их пловцами третьего и второго сорта) – половина бассейна. Так что меня наверняка никто так напрягать не будет. А для «массовки» я и так сойду.

Свои крамольные мысли по этому поводу Феофанычу я излагать, разумеется, не стал. Он мужик, конечно, добродушный, но прямой и может попереть меня прямо сразу: «Не нравится – иди гуляй».

Так я прозанимался до конца десятого класса. А когда поступил в строительный институт, тоже вместо физкультуры отправился на плавание. Коврижки были такие же, как у Феофаныча: на физкультуру не ходишь, зачет «автоматом». А взамен два раза в неделю, когда все остальные ходят на эту самую физкультуру,

ты ходишь на плавание (напугали ежа… то есть, простите, пловца… теплой водой) и идешь на следующую пару чистенький и свеженький. Все же остальные после физкультуры приходят взмыленные и взъерошенные, ибо на физкультуре никто никого ничему не учил, зато гоняли почем зря. Называлось это «почем зря» общефизической подготовкой и, по моему мнению, ничего, кроме вреда, не приносило. Ибо если непривычного человека вдруг начать тренировать так, будто он готовится на чемпионат мира по легкой атлетике, то здоровья это ему точно не добавит.

Сборной по плаванию здесь, правда, не было, но могли попросить поучаствовать в соревнованиях за институт. В общем, «контракт» примерно такой же, какой был у Феофаныча. Да и тренер, подобно Феофанычу, не умел плавать.

Однако вскоре выяснилось, что он умел нечто совсем другое. Как он сделался старшим преподавателем на кафедре физкультуры, я не знаю. Но девочки-пловчихи, которые занимались вместе с нами, сказали, что для него это всего лишь подработка, а его основная работа – это инструктор боевого самбо в милиции.

Кстати, он и вел себя не как преподаватель физкультуры. Все остальные были, как бы это сказать, «очень громкие». Преподы вообще любят поговорить, а громкий голос – это самый что ни на есть признак профессии. Или профессиональной деформации…

Преподаватели физкультуры – это вообще чемпионы по громкости. Если прочим достаточно управляться со студентами, сидящими в аудитории, то «физкультурникам» приходится орать в спортзале, на стадионе или в том же бассейне, где плеск стоит такой, что иногда сам себя не слышишь.

Наш же (звали его Петр (отчества не помню) Пятаков, и про себя я его называл ПП) вел себя совершенного иначе. Говорил он очень тихо (кто видел тихо говорящего препода?!), был с нами крайне вежлив и, что самое главное, никогда никого не перегружал на тренировках. В общем, не тренер, а мечта лентяя.

Было у него еще две особенности. Он всегда был спокоен, он никогда не выглядел взволнованным или озабоченным. Такое спокойствие даже для нормального человека казалось необычным, а для препода – патологическим. Еще он был одноглаз. Это было не очень заметно, но я сразу обратил внимание, потому что у одной из моих бабушек тоже один глаз был искусственным. Впрочем, ПП это не слишком мешало, он явно научился обозревать все одним глазом не хуже, чем другие двумя.

Мне он нравился: вежливый, спокойный, худощавый человек, не пытающийся казаться важным. Разумеется, мне было интересно посмотреть, что такое боевое самбо. Дело было в том, что, поступив в институт, я стал заниматься борьбой (тоже, кстати, самбо, только спортивное, а не боевое). «Подкатывать» к нему по этому поводу я даже не пытался. С какой стати ему со мной возиться? Да и боевое самбо в те времена считалось чем-то ужасно секретным и предназначенным для преподавания только определенным категориям людей. Из чего там можно было сделать секрет, я до сих пор не понимаю. Возьми бокс и борьбу, соедини, сделай попроще – вот тебе и боевое самбо. Да, чуть не забыл: убери правила и позволь те самые приемы, которые в спорте называют «грязными»: удары в глаза, горло, пах, позвоночник. Вот тебе и вся недолга. Вполне доступно любому, ведь ни борьба, ни бокс в Союзе не были под запретом. Наоборот, преподносились как полезные для здоровья и воспитания молодежи.

Но к ПП «подкатили» и без меня, причем с самой неожиданной стороны. Как-то на разминке в «сухом зале» те самые «девушки-пловчихи», которые рассказали мне о настоящей специальности ПП (кстати, я так и не смог понять, откуда они знали все и про всех), подошли к нему и, кокетничая, стали упрашивать его поучить их «защищать себя». Как по мне, девахи были очень крепкие и ни одна из них ни в какой защите не нуждалась.

ПП, по-моему, тоже сильно удивился, мне даже показалось, что на его невозмутимом лице мелькнула тень недоумения.

«Какие лихие, – подумал я, – сейчас он им скажет…»

Однако ПП задумался:

«Ладно, – неожиданно для меня согласился он, – пару занятий могу вам дать. Самое простое и самое безопасное. Будем считать, что это будет вместо разминки. Мы занимаемся в «сухом зале» минут пятнадцать, вот таким и будет время нашего занятия. А потом плавать, как обычно».

Тут же он дал нам первый урок, который, кстати, оказался и последним. Дело было в том, что «заказчицам» надоело сразу же, и больше они об этом не заикались. Видимо, ПП, который был отнюдь не дурак, предполагал, что так и будет, и потому не отказал барышням.

Урок, впрочем, был смешной.

– Драться, – начал он, – нужно только в том случае, если деваться уж совсем некуда. Если же вы не знаете, придется ли вам драться, то ни в коем случае не демонстрируйте агрессии, не показывайте, что вы к этому готовы. Так что не думайте становиться в положение, хоть сколько-то напоминающее боевую стойку. Просто возьмитесь большими и указательными пальцами за кончики воротничка, одну ногу выдвиньте чуть вперед. Так у вас ладони окажутся около лица, локти прикроют ребра, а выдвинутая нога – промежность.

А если противник – борец, ну, например, изучает то же самбо, то он тут же эту ногу и прихватит, – посмотрев на эту стойку, подумал я. – Если это понимаю даже я после пары месяцев занятий борьбой, то хороший борец…

Однако ПП продолжил:

– Все это, конечно, работает, так сказать, в определенных пределах. Человек, занимающийся Карате, может пнуть в колено, борец может подсечь переднюю ногу или пройти в ноги и опрокинуть вас на спину. Так что помните: то, что вы выставили перед собой, может стань объектом атаки. Ибо хорошему бойцу все равно куда бить, и потому он бьет куда достанет. Так что ваша главная защита – это ноги.

– Нужно бить ногами? – спросил кто-то.

– Ни в коем случае, – ответил ПП. – Неподготовленный человек при этом почти наверняка потеряет равновесие или поскользнется. Или, что еще хуже, противник захватит ногу. Так что готовьтесь бежать, и побыстрее. Может, это не слишком почетно, но это наиболее безопасный выход. А чтобы защищаться… – тут ПП задумался. – Покажу вам, пожалуй, как отмахиваться от мух. – И, подождав, пока утихнет смех, добавил: – Зря смеетесь, вполне рабочая техника, хотя название действительно смешное. Водите руками по кругу перед лицом, как бы отгоняя мух. Можете попробовать.

Мы разобрались по парам и стали пробовать: один старался коснуться лица второго, а тот «смахивал» его руку, не давая ей коснуться лица. Было весело и все смеялись: смешная техника работала.

Больше ПП нам ничего и не показывал, так что я так и не узнал, что такое боевое самбо.

Впрочем, не совсем так. На втором курсе, когда я уже занимался Карате, ПП увидел, как я в парке отрабатываю удары ногами. Как он там оказался, я не знаю, место для занятий я себе выбрал безлюдное, и, кроме местных пьяниц, туда обычно никто не забредал.

Пьяницы же были существа безобидные и вечно занятые (то ли выпивкой, то ли «сбором средств» на нее), и им было не до меня, максимум – попросят закурить или пару копеек. Так что меня никто не беспокоил, и занимался я в полное свое удовольствие.

И тут вдруг ПП! Я был несколько смущен. Относился я к нему прекрасно, но он все-таки препод, и тем более мент. И если вспомнить, что Карате в Союзе было тогда официально не разрешено, то зачем менту знать о моих занятиях?! Если он спросит, у кого я занимаюсь, то мне придется врать, изворачиваться и говорить, что, мол, по книге, мол, сам научился, сам придумал. А это нехорошо, потому что врать не люблю и потому не умею. Тем более врать ПП, которого я искренне уважал. Да и он мне не поверит, потому что точно не дурак. Кстати, и книг по Карате у меня тогда не было. Такие книги были большой редкостью, даже отвратительного качества ксерокопия стоила приличных денег. А откуда они у меня?!

ПП повел себя совсем не так, как я от него ожидал. Он подошел ко мне, поздоровался за руку, сказал, что я молодец, что он за мной наблюдает уже полчаса и видит, что у меня пойдет.

«Только не надо так стараться, – неожиданно сказал он, – легче, проще, веселей. Не делай такое серьезное лицо, вспомни, как ты смеялся, когда вы „отгоняли мух“».

После этого вновь церемонно пожал мне руку и удалился.

На следующем занятии по плаванию он подошел ко мне и попросил зайти к нему в тренерскую. Мне было очень интересно, зачем я ему потребовался. Если про очередные соревнования, то мог бы сказать прямо на месте, как он всегда это делал. Видимо, заметив мое вопросительное выражение, он с серьезным выражением лица сказал: «Дам тебе свою методичку. Почитаешь, подготовишься, потом всем расскажешь, какой должна быть техника плавания».

Переодевшись, я отправился в тренерскую. Там ПП пил чай в компании средних лет статной тренерши, которая, как я давно заметил, к нему «неровно дышала». Увидев меня, тренерша скорчила недовольную морду. Точнее, «мордочку», потому что личико у нее было красивое и умело раскрашенное. Ждавший же меня ПП вышел из-за стола и подал тщательно упакованный увесистый пакет.

«Методичку можешь оставить себе, – улыбаясь, сказал он, – у меня таких много. А книги изучишь и вернешь, таких у меня больше нет».

Когда я закрывал дверь, я услышал удивленный голос тренерши: «Ты дал ему своего Геркана?! Это же 25-й год!»

Подслушивать я не стал, хотя и было интересно знать, кто такой (или что такое) Геркан 25-го года. Так что ответа ПП я не услышал.

Придя домой, я первым делом разрезал пакет. Надо сказать, упаковал его ПП на совесть, так, будто там было что-то ценное.

Открыл и ахнул. Там действительно была книга некоего Л. Геркана, выпущенная Государственным военным издательством в 1925 году.

«Это когда моя бабушка была чуть старше меня», – подумал я.

Книга называлась «Теория и практика спортивного плавания», была она достаточно толстая, страниц под триста, и в таком хорошем состоянии, что даже открывать ее было страшно. А вдруг помну или испачкаю?

А вторая книга… Я не букинист и не знаю, насколько ценной была книга Геркана, а вот вторая в те времена стоила порядочно. Любой тогдашний тренер по Карате оторвал бы ее с руками. И не просто оторвал, а еще бы никому не показывал. Как я теперь понимаю, в начале семидесятых никто (в том числе и те, кто это преподавал) толком не понимал, что такое Карате. А как его поймешь, если никто его вблизи не видел? Так что основным (а часто и единственным) источником информации были книги. И если кому-то перепадало такое сокровище, то он «прятал его под подушку» и никому не показывал.

Это была книга «Dynamic Karate» самого (!) Масатоши Накаямы. Почему самого, да еще с восклицательным знаком? Да потому что это был 10-й дан, ученик Фунакоши Гичина, который считается основателем современного японского Карате.

Все это я слышал на занятиях Карате, где больше говорили, чем учили драться. Книгу, кстати, я уже однажды видел. Точнее, не книгу, а обложку, потому что человек, принесший ее на занятия, в руки ее никому не давал. Сказал, что здесь не изба-читальня, что книга дорогая и что нечего ее лапать грязными руками. Те же, кто хочет иметь такую книгу, должны записаться у него и сдать деньги. А уж он по количеству записавшихся сделает «ксерокопии», переплетет их и раздаст всем записавшимся. В общем, бессмертный принцип «утром деньги, вечером стулья».

И тут вдруг такой подарок! Хочешь – смотри, хочешь – читай, хочешь – перефотографируй. Методичка по плаванию, кстати, тоже была. Ее я отложил «на потом», а вот «Накаямину» книжку проглотил буквально за ночь.

Когда я показал книгу папе, он внимательно просмотрел несколько страниц и сказал: «Дотошная книжка. Хотя на картинках выглядит несколько деревянновато. Впрочем, что можно понять по картинкам? Так что допускаю, что у понимающего человека все это даже и работает. Не понимаю только, чем это лучше бокса. Одежда у них, конечно, красивая: пояса, иероглифы, эмблемы, но, по-моему, для того чтобы подраться, простых боксерских трусов вполне достаточно».

Но меня его слова не разочаровали, тогда я надеялся освоить это «волшебное» древнее искусство. Нужно только найти настоящего учителя, а потом стараться изо всех сил.

Перед началом следующего занятии я зашел в тренерскую, чтобы вернуть книги ПП. Тот снова пребывал в обществе красивой тренерши, которая снова поила его чаем с пирогом.

«Если она и дальше будет так стараться, – мелькнула у меня мысль, – то он скоро потеряет свою юношескую худощавость».

Когда я стал благодарить его, он лишь пожал плечами:

– Это всего лишь книги. Хочешь научиться чему-то стоящему – просто бери и учись. И никакая книга тебе здесь не помощник.

– Да, молодой человек, – подхватила тренерша, которая явно продолжала думать, что речь идет о книгах по плаванию, – хотите плавать – идите в бассейн и просто плавайте. А читать книги про плавание вам не нужно.

– Ну да, плавать по книге не научишься, – согласно кивнул ПП. – И ничему другому, – тут он многозначительно посмотрел на меня, – тоже.

Кстати, я так для себя и не решил, можно ли считать, что плавание являет собой Гун-Фу. Но то, что оно связано с Гун-Фу, – это совершенно точно. Это показал мне еще мастер Минь, когда мы неожиданно (судьба!) для нас обоих встретились на берегу Средиземного моря. А остальное я уже «додумал» сам.

Тогдашний показ был очень наглядным. Впрочем, Минь всегда был практиком, и у него все всегда было очень наглядным. Времени у нас тогда было мало (не просто мало, как бывало обычно, а крайне мало), поэтому показ происходил во время отдыха. В те несколько дней мы занимались даже по ночам, и перерывов у нас практически не было: только время, отведенное на еду и краткий сон.

Впрочем, в расписание наших занятий входило плавание, которое тоже могло считаться отдыхом: два раза в день, после утреннего занятия и «после послеобеденного» сна. Минь говорил, что так было заведено и тогда, когда он занимался дома у деда с отцом, и тогда, когда его отдали «в науку» мастеру Вану.

Кстати, плавал он прекрасно, примерно так же естественно, как рыба. Когда я сказал ему об этом, он поправил меня:

– Скорее, как крокодил. Или, может, как тигр. Дед строжайшим образом следил, чтобы я умел плавать. Он говорил, что раз наш семейный стиль – это стиль тигра, то я должен уметь плавать не хуже, чем настоящий тигр.

– Разве тигр умеет плавать? – удивился я. – Это же кот, только большой, а насколько мне известно, коты не слишком любят воду.

– Вьетнам – жаркая страна, – ухмыльнулся Минь, – и тигр находит в воде убежище от жары. Не знаю, как прочие тигры, но вьетнамские обожают плавать, даже нырять. Впрочем, что я тебе говорю, ты же живого тигра не видел, разве что в зоопарке.

– А при чем тут крокодил? – не отставал я.

– А при том, что у крокодила есть одна важная особенность. Когда он плывет, его совершенно не видно и не слышно, он похож на большое бревно, его выдают только глаза, которые едва выступают над водой.

Я действительно не видел, как плавает тигр или крокодил, но Минь делал это блестяще: легко, быстро и совершенно не уставая. Тренируясь в бассейне, я привык к тому, что от пловца достаточно много плеска, плывущего же Миня совершенно не было слышно, можно сказать, что по бесшумности плавания он точно был чемпионом.

Плавал Минь в основном брассом. Он говорил, что для того чтобы плыть быстро, нужен кроль, а для того чтобы плыть тихо и постоянно все видеть, лучше брасс.

Брасс был и моим стилем, я даже знал, отчего он так называется. В методичке, которую мне подарил ПП, было написано, что название происходит от французского глагола «brasser», означающего «перемешивать». Так что про себя я называл это «техникой мешальщика».

– Похоже, ты неплохо плаваешь, – сказал Минь, когда мы вышли на берег после нашего первого «заплыва».

Это меня сильно удивило, ведь в том, что касалось любого мастерства, Минь был очень скуп на похвалу. Однако удивления я не показал, а хвастливо выпятил грудь и спросил:

– Что значит «похоже», что значит «неплохо»? Шесть лет ходил в бассейн тренироваться.

Ответом меня Минь не удостоил, он только посмотрел на меня и ухмыльнулся. Ухмылку эту я хорошо помнил, она означала, что на уме у него какая-то гадость. Но ничего не произошло, и я забыл об этом. И, как выяснилось, зря.

Назавтра мы отправились купаться особенно рано. Тренировались мы очень много, Ци в теле было с избытком, и спать много не хотелось. Дошло дело до того, что я стал просыпаться по ночам, и Минь, тяжело вздыхая, поднимался, повторял свою любимую присказку «времени мало» и говорил, что раз уж я проснулся, то не мешает еще немного позаниматься. А что ночь на дворе… Так это ничего, после обеда доспим, если захочется.

Так что пять часов утра, да еще летом, – это было вообще самое милое дело. Тем более что Минь был прав. Встретились мы совершенно случайно, через несколько дней он уезжал в Ирландию, где сейчас жил, и то, что эти несколько дней он согласился пожить у меня и привести, как он выражался, «мое Гун-Фу в порядок», – это чудо из чудес. Так что каждая минута действительно была на счету. И пренебрегать таким даром никак не следовало.

Тем более что по утрам мы все равно занимались на пляже. К шести приходил Боря со своими учениками. С ними у Миня был простой договор: им разрешено смотреть на наши занятия, а взамен я отрабатываю с ними (точнее, на них) технику, которую мне показал Минь накануне.

Так что прийти на час раньше было нетрудно, да и искупаться в теплом море, когда пляж еще совершенно пуст, – это особое удовольствие, от которого трудно отказаться даже такому лентяю, как я.

Однако на этот раз удовольствия я никакого не получил. Скорее, наоборот!

Как обычно, мы заплыли далеко, было еще рано, и спасатели нас не беспокоили. Вообще-то, спасатели здесь суровые, и если они орут в мегафон, что «господину надо возвращаться», то надо возвращаться. Иначе сядут в лодку, догонят и отмерят такой штраф, что не обрадуешься. А какой с меня сейчас штраф – мне сейчас аккурат заплатить за съем квартиры и «на поесть».

Поначалу Минь плыл рядом со мной. Потом, правда, отстал. Но мне нравилось плавать одному, так что я не обратил на это внимания. Плавание не располагает к беседе. Поднял голову – вдохнул, опустил голову в воду – выдохнул. Особенно не поговоришь. Или придется плавать, не опуская голову в воду. А тогда не поплаваешь. В общем, или одно, или другое.

Берега уже почти не стало видно, одна бесконечная морская гладь, от которой исходил совершенно неописуемый покой.

«Очень полезно для ума, – мелькнула в голове ленивая мысль, – ни времени, ни забот, все дела остались на берегу. А здесь одно дело – не попасть в ненужное течение». Но мне Боря уже показал, куда не нужно плыть. И это место я уже «обплыл», так что мог не беспокоиться. Однако я забыл, что хотя «новый» Минь – совсем не тот диверсант и убийца, с которым я познакомился в Союзе, тот, кто имел с ним дело, все равно должен был держать ухо востро.

На море стоял полный штиль, и, казалось, я должен был услышать хоть что-то. Но ни малейший плеск не побеспокоил меня. Просто мою ногу вдруг потянуло вниз. Как только голова оказалась под водой, я почувствовал совершенно животный страх, практически лишивший меня способности думать. На счастье, это «безумие» длилось лишь мгновение, думаю, наверняка меньше секунды.

Потом до меня дошло, и если бы я не был под водой, я бы наверняка расхохотался. Опасных морских существ тут не водится. Это объяснил мне Боря, а он держал немалый рыбный ресторан и всю здешнюю морскую живность знал наперечет. И это не водоворот, потому что тянет не меня всего, а только одну ногу. Кстати, вот этот маленький паршивец прихватил и вторую. Я знаю силу его пальцев, которые всегда напоминали мне небольшие стальные прутки, так что вырываться можно даже и не пробовать. Но это и не нужно, Минь поймал меня на вдохе, так что пару минут я продержусь. А потом он меня рано или поздно (и лучше рано, чем поздно) отпустит.

Наконец я сумел изогнуться (в воде это намного легче, чем на суше, где, попав такому, как Минь, в руки, уже не поизгибаешься), увидел его и помахал рукой. Минь тут же отпустил меня и помахал в ответ.

Когда мы вынырнули, я отдышался (дыхание Миня, надо сказать, было совершенно ровным) и хотел было сообщить ему, что я думаю о таких методах, но Минь отрицательно покачал головой и сказал:

– Будешь сейчас болтать, утоплю прямо здесь. Спокойно и с удовольствием молча доплывем до берега, а там спокойно и с удовольствием поговорим.

С этими словами он отвернулся и «лег на курс».

Когда мы доплыли, он улегся на песок и закрыл глаза. Я уже «подуспокоился» и понимал, что Минь дает мне время полностью прийти в себя. Минут через десять-пятнадцать он открыл глаза:

– Как впечатления? – с интересом спросил он. – Сильно испугался?

– Наоборот, очень доволен, – я был уже в прекрасном настроении.

– Чем это ты так доволен? – удивился Минь. – Небось, с перепугу чуть не обмочился от страха?

– Тем, что мне кажется, будто ты начал учить меня так, как учили тебя.

– Хорошо, – неторопливо протянул он. Это уже явно был новый, «мудрый» Минь, – не думал, что ты сразу догадаешься. Особенно после такой встряски. Я же точно знаю, что ты почувствовал в первое мгновение. Я уже рассказывал тебе, что Ван учил меня даже по ночам. А как отец с дедом учили меня плавать, по-моему, еще не говорил.

– Нет, – покачал головой я, – я бы точно запомнил.

– Все было очень просто. Первый урок плавания начался с того, что меня просто сбросили в воду. Разумеется, если бы я начал тонуть, то отец меня тут же вытащил. Но мне удалось выплыть самому, после чего дед одобрительно кивнул и сказал, что, похоже, меня можно начинать учить плавать. Научился я быстро и плавал намного лучше всех деревенских мальчишек, и был самым младшим из тех, кого родители отпускали одних купаться на реку. И вот в какой-то момент деду с отцом показалось, что я загордился. Мне было, думаю, лет шесть-семь, и я не понимал, что плаваю лучше всех не потому, что самый умный и способный, а потому, что меня учат по специальной методике (потом дед сказал мне, что она называется «Плавать, как тигр, нырять, как крокодил»). Согласно этому методу, ребенка следовало заставлять плавать не только днем, но и ночью. И однажды поздним вечером мы с дедом отправились на реку. Дед не купался, он сидел на берегу и наблюдал за мной. Зная это, я чувствовал себя в полной безопасности. Однако на середине реки со мной случилось то же, что сейчас с тобой. Потом я узнал, что отец пришел на реку чуть раньше нас с дедом и спрятался за кустами. Потом он дал мне заплыть подальше и проделал то же, что я сегодня с тобой. С одним лишь отличием: тогда была ночь, а я был маленьким и глупым; сейчас солнечный день, а ты большой и… – тут он сделал паузу.

– И тоже глупый, – продолжил я за него. – А вообще, по-моему, так пугать ребенка – это уже не суровость, а жестокость.

– Почему жестокость? – искренне удивился Минь. – Мне сделали большое снисхождение: ночь была лунная, и видно было достаточно неплохо. Хотя я тогда перепугался до полусмерти.

– Еще бы! – воскликнул я. – Даже я, человек взрослый, от твоих шуточек чуть не захлебнулся. По-моему, от такого неожиданного страха у человека может сердце остановиться.

– Как врач, – Минь наставительно поднял палец, – я утверждаю, что ты здоров как бык. Быть больным в твои годы и столько занимаясь воинскими и энергетическими практиками, просто неприлично. Плаваешь ты прекрасно, правда, не как тигр или крокодил, но как рыба точно. Какая тут опасность?!

Но тут явился Боря (он всегда приходил раньше своих учеников, надеясь застать «что-то новое»), и наш разговор прекратился. Мы же сюда явились не болтать, а заниматься. Тем более что Боря уже просто подпрыгивал от нетерпения. Да и времени действительно было мало.

За те несколько дней, которые длилась тогдашняя наша встреча, мастер Минь сделал то, что и сейчас, десятки лет спустя, кажется мне если и не чудом, то образцом «учительского Гун-Фу». Он не только собрал воедино все самое полезное из той огромной «кучи» всего, чему я научился за те годы, что мы с ним не виделись, но и совершенно безжалостно выбросил все, что казалось мне красивым, а ему – бесполезным.

По этому поводу он говорил так:

«Про китайский Новый год знают практически все западные люди. Но есть еще и „предварительный“, или „малый“, Новый год, про который знают, пожалуй, только китайцы. И если бы не мой китайский дед, то я, пожалуй, о нем бы тоже не знал.

В этот праздник принято проводить разные обряды, которые могут показаться весьма смешными. Например, сжигать изображение божества домашнего очага и „отправлять его на небо“, где это божество докладывает Небесному императору о том, какие поступки совершались в той семье, в которой оно „несло службу“. Само собой, перед сожжением изображения все члены семьи всячески умасливают бога домашнего очага и просят рассказывать Небесному императору о них исключительно хорошие вещи, чтобы тот дал им счастья в Новом году.

Насколько я знаю, современные китайцы уже не слишком «заморачиваются» по этому поводу. Но есть обычай, который мне кажется крайне важным и сейчас. Дело в том, что на малый Новый год принято делать в доме генеральную уборку. Когда я, учась в Союзе в мединституте, проходил практику в стационаре, старшая медсестра называла это„генералить“. Помнится, я тогда долго не мог понять, что это значит. Мне казалось, что драить полы, стены и даже потолки – это совсем не генеральское дело. Потом я подружился со старшей медсестрой, и она мне все весьма подробно объяснила».

– Переспал с ней, что ли? – невинным голосом спросил я.

– А какие забавы у бедного вьетнамского студента? – ответил Минь вопросом на вопрос. – Ты же знаешь, в то время я учился день и ночь. Неквалифицированный врач опасен для окружающих. Так что если ты принял на себя такую ответственность, то будь добр соответствовать. А с этой дамой вышло для всех полезно. Однажды я спросил ее, почему она выглядит такой усталой и грустной. Она сказала, что у нее болеет мама. Ну я и подлечил маму, без всякой, разумеется, задней мысли. Подлечил и забыл. Но дама не забыла. В общем, и маме польза, и я свой русский немного улучшил, и даме приятно. Но ты отвлек меня, я тебе про малый Новый год, а ты – про женщин. Так вот, по моему скромному мнению (кстати, мой китайский дед тоже так думает, а его мнение повесомей моего будет), суть малого Нового года в том, что во время генеральной уборки выбрасывают все ненужные вещи и тем самым освобождают место новому. То же самое мы с тобой и делаем сейчас. Так что можешь считать, что у тебя пусть и малый, но Новый год. Так что не жалей ничего из того, от чего избавляешься. Наоборот, веселись и радуйся, праздник все-таки!

В последний день перед своим отлетом в Ирландию Минь дал неожиданное определение моему тогдашнему Гун-Фу. Так сказать, заключительный аккорд перед расставанием.