Текст книги "Письма. Дневники. Архив"

Местечко Ширвинта особенно нуждалось в медицинском пункте, тем более что являлось своего рода центром, куда постоянно стекались люди на базар и по другой надобности, и что в нем до того была земская больница, лишь недавно закрытая. Для больных воинов удобнее было лежать в относительной безопасности Ширвинты. Для лазарета было удобнее облегчиться от обоза и всего, связанного с терапевтическим отделением. Наконец, это отделение могло служить, как и Мейшагольский питательный пункт, перекладочной станцией для обоза с ранеными, эвакуируемыми в Вильно, и столовой для них. Впрочем, последней роли больнице нашей не пришлось долго исполнять, ибо вскоре после нашего прихода в Ширвинту устроен был уже военный лазарет в школе, куда мы и стали затем сдавать раненых, привозимых из Вилькомира и Вилейки.

Во главе больницы стала, как и в Шестакове, О. А. Кроткова. Зная натянутые отношения между ней и ст. врачом, я надеялся, что временное географическое отдаление смягчит и сгладит бывшие шероховатости, но, как потом оказалось, это не имело места.

Устройство больницы в Ширвинте оказалось целесообразным, и, несмотря на то что впоследствии, кроме уже упомянутого военного лазарета, в окрестностях Ширинты расположился 515-й военный госпиталь, специально обслуживавший заразных, наша больница постоянно имела работу. Опыт этот, равно как предшествующий, убедил меня, что передовые отряды, типа нашего, должны всегда быть готовы к обслуживанию больных. Забираясь в места, где никаких других медицинских учреждений нет, нельзя быть строго специализированным учреждением, а надо быть способным проявить гибкость и работать, как наши земские больницы. Ведь находят же возможным наши земские врачи быть универсальными, почему же эти самые врачи, приглашенные на службу Союзом, мнят себя специалистами-хирургами и чуждаются больных? И что за позорная картина – у нас большое помещение, десятки, чуть не сотня коек готовы принимать раненых, их число можно быстро увеличить смотря по потребности. Несколько врачей, помощников, фельдшеров и фельдшериц и полтора десятка сестёр сидят в ожидании раненых, но их сейчас нет, т. е. есть, но немного, ибо эти дни нет сражения. Привозят больного солдата, и всеобщее недоумение – как быть. Принимать нельзя, можем будто бы заразить весь лазарет!

* * *

28-го августа я выехал из Вильно в отпуск, а 4 октября сел в Москве в поезд, чтобы ехать в отряд. За месяц слишком времени я отстал, конечно, от жизни отряда, который много испытал и перенес как раз в это время. Как-то мы встретимся? Как отнесутся к переходу моему в Главный комитет?[55]55
  Главный комитет Союза городов.


[Закрыть] Одобрят ли выбор В. Н Хитрово? Я очень неравнодушно относился к этим вопросам и заметил, что волнуюсь, когда выскочил в Молодечно из поезда. Уже стемнело. Я попросил встретившегося солдата помочь мне донести до лазарета мои вещи, и, изнывая под тяжестью их, мы пересекли все пути станции, и проникнув под одни вагоны и перелезши через площадки других наконец добрались до ворот винного склада, в котором расположился Бурятский лазарет. На вопрос мой, как пройти в лазарет, стоящий у ворот часовой с ружьем, отвечает – «Не могу знать!» Санитар, из новых, взятых в Вильно, попавшийся мне во дворе, не узнает меня, как не узнаю и я его, и утверждает, что тоже не знает, ни где найти уполномоченного Егорова, ни как войти в лазарет. Меня берет досада, ибо по кипятильнику я еще с дороги узнал, что нахожусь у нашего лазарета. Вхожу в первую дверь, по каменной лестнице поднимаюсь на второй этаж и попадаю прямо в нашу кухню, где меня встречают восклицаниями все хорошо знакомые лица. Пока я раздеваюсь в передней, я гляжу в открытую дверь на Виктора Леонтьевича и нового младшего врача Фреллеля. Они о чем-то разговаривают в столовой и не замечают меня. Вхожу. Все очень удивлены моим внезапным приездом, хотя утверждают, что ждали меня именно сегодня. Ужин уже кончился, но, прослышав о моем возвращении, понемногу все возвращаются в столовую, и пока я закусываю, расспрашивают о московских новостях. Мстислав Яковлевич[56]56
  Мстислав Яковлевич Лукин.


[Закрыть] с Ружанским живут в другом доме, и потому их нет. Я замечаю отсутствие Панарина и Волкова, но не решаюсь спрашивать, чтобы не проявить какое-либо предпочтение. Вскоре само собой из рассказов выясняется, что Волков при отступлении из Вильно простудился и серьезно болен и что Панарин с ним. Захожу к ним.

Мстислава Яковлевича я застаю уже в постели. По вещам моим, которые принесли, он узнал о моем приезде и ждал с видимым нетерпением. Мы втроем, Виктор Леонтьевич живет в той же комнате, проговорили до поздней ночи. Я тут же сказал о том, что принял должность в Главном Совете. По-видимому, этого ждали. Потом, когда я говорил с другими членами отряда, мне тоже показалось, что этого все ждали.

7-го октября с утра осматривал всё, что касается нашего отряда. Прежде всего, конечно, лазарет, который удобно расположен в двухэтажном здании, где жили служащие завода. Теперь никого из служащих нет. Время от времени приезжают акцизные чиновники в сопровождении полиции выливать спирт. Его очень много, кажется, 8 цистерн. Страшный соблазн для солдат, который уже повел к смертоубийству, происшедшему, впрочем, еще до прихода в Молодечно нашего лазарета. Теперь целая рота живет на заводе и охраняет спирт, оберегая не самый спирт, конечно, а солдат от спирта. Но надо же положить этому какой-нибудь конец, и вот спирт выливают на землю. Это можно делать только понемножку, а то опасная жидкость стекается в лужи, и из них люди черпают свою любимую отраву. Вот почему операция уничтожения спирта так затягивается, что конца ей не предвидится.

При обходе помещений мне показали во дворе ямку, вырытую снарядом, брошенным с аэроплана. Несколько дней подряд сюда были налеты их. Одной бомбой убило двух санитаров поезда Пуришкевича, раз бомба попала в вагон интендантский, который горел на глазах всего отряда.

Но я уклоняюсь от описания положения отряда. Я в общем нашел всё в сравнительном порядке. Лошадям туго приходится. Ни овса, ни сена у нас здесь нет, покупали с большими усилиями, но недостаточно. Из интендантства можно получать тоже не всегда, и сена пока совсем не дают. Заборы все погрызаны лошадьми. Мы гоняем их на подножный корм, но и ему приходит конец. Чистая беда!

Здесь настоящий кризис с фуражом. Интендантство доставляет ячмень для лошадей, но далеко в недостаточном количестве. Когда приходит вагон ячменя, его разбирают чуть ли не с боя. Нам удается получать по интендантским чекам, но не всё потребное количество. Восполнять недостаток зерна и доставать сено, не имеющееся у интендантства вовсе, приходится покупками в округе, что изо дня становится тяжелее. Мы не одни в таком положении. Генерал Хитрово, командующий 2-ой Кубанской дивизией казаков, имеет на своем иждивении до 4000 лошадей. Всё кругом давно съедено. Казаки собирают листья и мох для коней, режут соломенные крыши. Лошади глодают стволы деревьев, объедают друг у друга хвосты. В коликах от желудочных страданий, вызванных поглощением не перевариваемых предметов, ежедневно падает по нескольку лошадей. Генерал боится за судьбу всей дивизии и хлопочет о том, чтобы перевели её в тыл, где лошадям можно будет питаться.

С мясом тоже была беда, но теперь мы заправились благодаря энергии И. Т. Костенко, раздобывшего за 40 верст отсюда 56 коров. Этого хватает на нас, на раненых и на беженцев. Мы кормим ежедневно до 2000 беженцев, частью местных, частью проходящих здесь с поездами.

Кубанцы залюбили совсем нашу летучку, и хотя стали в резерв, не желают с ней расставаться. Конечно, мы можем сами уйти, но мы всегда стараемся приходить и уходить без трений, а в настоящем случае это сделать не легко. Генерал Тюлин был очень ревнив, а дивизионный врач Идельсон, очень дороживший нашей летучкой, его ревность еще подогревал сообщениями о том, что летучка может «изменить». Теперь, после Свенцянского прорыва, Тюлина уже нет, временно командует Хитрово, дядя Владимира Николаевича и Марии Николаевны. Он уже расположен к летучке в силу родственных отношений, помимо всяких других, и не хочет и думать о том, чтобы летучка могла оставить кубанцев. Егоров и Босс, предвидя, что из-за перехода в другое место выйдут неприятности, не решились передвигаться без меня, а когда я приехал, то меня стали торопить учинением «развода», который осложнился бы приездом Владимира Николаевича Хитрово, который не захотел бы, пожалуй, брать на себя первого шага разрывать с дядей. Итак, на меня выпала задача распутать узел и объявить всем, что наша летучка вступает не в церковный нерасторжимый, а лишь в гражданский – временный брак с обслуживаемыми ею частями. Но раньше чем уводить летучку, надо было выбрать место, куда её поставить.

На мой вопрос Крузенштерну – где самое больное место в X армии, (конечно, в отношении медицинском) он указал мне на левый фланг, упирающийся в Пинские болота. Чтобы выбрать место для летучки, я решил объехать указанное мне расположение 38-го и Осовецкого корпусов. По карте указаны здесь и болота, и мы с Боссом решили объехать эти места верхом. Вышла очень интересная поездка, потребовавшая с остановками для разговоров и осмотров 4 суток, за которые мы сделали 160 верст. Из Молодечно на Полочаны мы добрались в Дубину, где стоит сейчас летучка. Затем посетили Воложин, Чертовице, Рум, Вялу, Ивенец и вернулись уже более сокращенным путем из Ивенца на Вялу через Городок и Молодечно. Выехали вечером 13-го из Молодечно и вернулись в Молодечно вечером 17-го октября. Пришлось видеть много интересного. Босс много снимал своим аппаратом. Я не подумал захватить свой, о чем очень жалел дорогой. Между прочим, мы ночевали в имении графа Тышкевича. У него 16000 десятин. Много «фольварков», сдаваемых в аренду, и огромный лес. В середине леса он устроил себе «лесную дачу». Хорошая, со всеми удобствами века, дача построена в стиле швейцарских домиков, очень уютно и мило. Глухой лес кругом, не расчищенный и на вид совсем первобытный, дает иллюзию настоящей дачи. Хорошо выдумал граф, и обидно думать, как немцы оценят эту затею, если им доведется добраться сюда.

Сейчас граф, по-видимому, далек от этих мрачных мыслей, и его администрация больше озабочена тем, чтобы наши русские лазареты не воспользовались в полной мере удобствами «виллы». Чудаки, право, эти магнаты. Чего они думают и чего хотят. Будто под Вильно не попали в руки немцев владения того же графа! И вот, вместо великодушного поведения со стороны лица, к которому все присматриваются и который по своему положению занимает руководящее в округе значение – какая-то раздражающая скаредность и мелочность.

М. В. Сабашников (справа). 1915 г.

22 октября 1915

Вчера к нам в лазарет пришел в гости – посидеть и переменить свои грустные мысли – полковник какой-то ополченской части. Человек уже немолодой, помещик Смоленской губернии, он радовался, как сын растет и мужает. Единственный сын – он учился в столице, а отец одиноко сидел в имении, устраивая его и копя не для себя, а для любимого сына, лишая себя отрады жить с ним вместе, лишая себя, быть может, и еще многого другого, лишь бы сыну жизнь была потом легче. В отставке он получал сто слишком рублей и «на эти деньги ведь можно жить хорошо, и не нуждаясь» – прибавляет он сам. Война призвала в ряды армии сына и отца. «Не продать ли лесок, – спросил отец сына, – чтобы получше нарядиться, оставить деньги на хозяйство и расплатиться перед походом с долгами?» «Не продавай, папа, нужно будет, я и сам сумею продать», – отвечал сын. И началась для обоих военная жизнь. Для сына она скоро кончилась. Он был убит – надежда и опора отца. А отец служит через силу, делая в своем возрасте и при своей помещичьей полноте и тяжести, переходы по десятку верст в полдня, не слезая иногда в течение целого дня с лошади, не зная зачем и к чему стремиться. Простая и несложная душа, ему пусто, неприютно и одиноко всюду, он ищет людей, к которым привязывается с полслова, не от избытка сил, а от душевного голода. И сколько таких трагедий сейчас на Руси!

22 октября

Через час поеду с Панариным на моторе в Минск говорить о расположении отряда и искать сена. Говорят, в окрестностях Минска еще можно купить. Это чистая беда. Здесь ничего нельзя достать. Если интендантство не справится со своей задачей, мы окажемся в безвыходном положении. В округе всё съедено, и немудрено, что население с фронта уходит, т. к. через некоторое время ему есть будет нечего. Крестьянин, который питается собственным хлебом и не привык где-то покупать, скорее учитывает положение, чем рабочий или служащий, привыкший всё брать за деньги, и для которого была бы работа, и за ней уже деньги, и за деньги придет само собой всё, что нужно, без особых его забот. Крестьянин знает, что осенью у него в поле и на дворе должно быть всё, что нужно, чтобы просуществовать до другого урожая, и, когда этого нет, он понимает, что грозит голод. Он бросается наниматься и продавать, что можно продать, но когда оказывается, что наняться трудно, а получив плату, еще труднее превратить её в хлеб и корм для скота, он приходит в тревогу. Отсюда беженство стихийное, но вполне понятное, без всякого даже вмешательства войск и политики. Когда же начальство поощряет, то беженство, конечно, усиливается, но оно имеет свой собственный смысл, без всяких соображений стратегических или политических.

25 октября 1915

Возвратился из поездки за сеном. Мы объездили 200 с лишком верст и не смогли купить сено. Сначала обозы объели всё, что могли. Теперь реквизиция, проводимая интендантством и отдельными частями. Помещики и крестьяне из чувства самосохранения скрывают свои запасы…[57]57
  Продолжение письма отсутствует.


[Закрыть]

А. Л. Панина
Архив издательства М. и С. Сабашниковых

[…][58]58
  Печатается с некоторыми сокращениями. – Примеч. ред.


[Закрыть] Основатели издательства Михаил и Сергей Сабашниковы были младшими детьми Василия Никитича Сабашникова, представителя известной в Сибири купеческой семьи. Вместе с Шанявскими Сабашниковы были пионерами золотопромышленности в бассейне реки Зеи. Им же принадлежала значительная доля в торговле чаем, которая до середины 60-х гг. XIX ст. шла через г. Кяхту, где жила семья. «По рассказам старших, – писал впоследствии М. В. Сабашников в своих воспоминаниях, – дом родителей в Кяхте одно время был средоточием кяхтинской интеллигенции, среди которой были и политические ссыльные, в том числе декабристы».[59]59
  «Записки М. В. Сабашникова» изданы в 1995 г. в «Издательстве им. Сабашниковых». В 2011 г. вышло новое расширенное и переработанное издание. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Прогрессивные убеждения старшего поколения Сабашниковых, очевидно, определяли в значительной степени то видное положение, которое занимала семья и в Кяхте, и, после переезда в 1870 г. в Москву, в кругу московской интеллигенции. По отзывам Е. А. Бальмонт, Сабашниковы жили широко и открыто,[60]60
  РГБ, ф. 374, 2.6.


[Закрыть] а сам Михаил Васильевич вспоминал впоследствии, что у них бывали А. Ф. Кони, Н. Н. Миклухо-Маклай, А. Г. Рубинштейн, А. А. Чупров и многие другие видные ученые, музыканты и общественные деятели. Об одном из таких вечеров в московском доме он писал в своих мемуарах: «После обеда все общество размещалось в кабинете пить кофе и слушать рассказы Миклухо-Маклая. Он сам, взяв в руки чашку и помешивая ложечкой, располагался на корточках на старом отцовском ковре из тигровой шкуры около кресла сестры Нины. В таком необычайном положении он вел свои повествования глухим, гортанным, едва слышным голосом, останавливаясь иногда, как бы не находя подходящих выражений».

Весь строй жизни семьи, окружавшая ее атмосфера, проникнутая серьезными интересами к науке и искусству, вместе с передовыми убеждениями родителей, естественно, благотворно отразились на воспитании детей.

Младшие дети родились в Москве: Михаил – в 1871 г., Сергей – в 1873 г. Посла смерти родителей (в 1876 г. умерла мать, а в 1879 г. – отец) они остались на попечении старшей сестры, Екатерины Васильевны (в замужестве – Барановской). Ее заботами мальчикам было дано прекрасное по тому времени домашнее образование. Среди их учителей были многие талантливые московские ученые; уже тогда каждый из них имел или вскоре получил известное в своей области имя. Так, русскую литературу и словесность им преподавал будущий академик Н. С. Тихонравов, географию – С. П. Меч, физику – Д. П. Езучевский, ботанику – П. Ф. Маевский.

[…] Занятия с известными учеными по глубине и характеру напоминали скорее университетские и послужили той базой, на которой сформировались научные интересы будущих издателей. Оба брата серьезно занимались естествознанием и, сдав экстерном экзамены в Московский университет, поступили на естественно-историческое отделение физико-математического факультета, которое закончили – старший в 1896, младший – в 1898 г. Михаил Васильевич специализировался в области биологии под руководством М. А. Мензбира.[61]61
  См. его статью: Bcitragc zur Kcnntniss der chromatinreduction in der Ovogenese von Ascaris megalocephala bivalens – «Bulletin de la Societe imperiale des naturalistes de Moscou», 1897, N 1. p. 82–112.


[Закрыть] Сергей Васильевич занимался преимущественно химией.

Издательская деятельность М. В. и С. В. Сабашниковых началась практически еще до их поступления в университет. В своих воспоминаниях Михаил Васильевич пишет, что мысль об издании первой книги родилась у них летом 1889 г. Для своих занятий ботаникой они пользовались «Определителем Средне-Германской флоры» Пестеля, не дающим полного представления о растительности России. Они предложили своему учителю П. Ф. Маевскому подготовить оригинальный русский определитель. «Маевский казался человеком как будто предназначенным для составления русского определителя. Глубокий знаток русской флоры, он только что закончил редактирование посмертного издания «Флоры Московской губернии» Кауфмана».[62]62
  РГБ, ф. 261. 23.1. Далее в тексте при ссылках на архив указываются только номера картонов и единиц хранения.


[Закрыть] Таким образом, была подготовлена и в 1891 г. вышла в свет первая книга – «Злаки Средней России. Иллюстрированное руководство к определению среднерусских злаков».[63]63
  См. приложение: Каталог изданий М. и С. Сабашниковых и издательства «Север». 1891–1934, № 253. Далее в тексте при ссылках на каталог указываются только порядковые номера книг в каталоге.


[Закрыть] Она не имела издательской марки М. и С. Сабашниковых, так же как и последовавшие за ней другие определители растений П. Ф. Маевского: «Весенняя флора» (1893, № 252), «Флора Средней России» (1892, № 256) и др. Две книги: «Курс рисования» Н. Ав. Мартынова (1891, № 258) и «Флора Средней России» П. Ф. Маевского были выпущены под издательской маркой старшей сестры Сабашниковых Е. В. Барановской, которая приняла на себя юридическую и материальную ответственность за издание.

С 1897 г. книги стали выходить с указанием фирмы «Издательство М. и С. Сабашниковых».[64]64
  Заметим между прочим, что отсутствие указания на фирму издательства М. и С. Сабашниковых в их первых изданиях привело к тому, что сам М. В. Сабашников в разных документах, представленных им в книжную палату (1.26), управление по делам литературы (1.21) и в записке, составленной для Н. А. Рубакина (1.38), называет началом деятельности издательства 1889, 1890, 1891 и даже 1892 гг. Мы принимаем за дату основания издательства 1891 год, так как именно этим годом помечены самые ранние издания в каталогах издательства М. и С. Сабашниковых, помещенных на обложках выпущенных им книг. Эта же дата указывается и в биографии М. В. Сабашникова («Русские ведомости». 1863–1913. Сб. статей. М., 1913, с. 163–154), в его воспоминаниях (23.1), а также в юбилейном сборнике Русского общества друзей книги, посвященном 35-летию деятельности издательства.


[Закрыть] Это были: 2-е издание «Осенней флоры» П. Ф. Маевского (1897, № 255); перевод «Учебника неорганической и физической химии» В. Рамсея, сделанный А. Сперанским (1898, № 310); «Лекции по элементарной биологии» Т. Паркера в переводе В. Н. Львова (1898, № 15) и др.

Начав свою деятельность с выпуска книг естественнонаучного содержания, М. В. и С. В. Сабашниковы не были первооткрывателями. В конце XIX ст. переводы научной литературы по вопросам естествознания широко издавались известными книгоиздательствами М. О. Вольфа, А. Ф. Маркса, А. Ф. Девриена, И. Д. Сытина и др.

Однако в отличие от них издательство М. и С. Сабашниковых стало издавать не всякие книги по естествознанию, а лишь сочинения, соответствующие трем выбранным им темам, отражавшим основные потребности естественноисторической науки в России. Основное внимание уделялось популяризации дарвинизма и изданию переводов трудов видных ученых-биологов, не только защищавших, но и развивавших и дополнявших эволюционное учение Ч. Дарвина, – О. Гертвига (1895, № 186), М. Маршаля (1898, № 260), Т. Паркера (1898, № 15), а также работ русских дарвинистов – М. А. Мензбира (№ № 262, 264), К. А. Тимирязева (№ 340) и др.

Важное место в деятельности издательства занял выпуск учебников по биологии, а также пособий для самостоятельного изучения природы. Серия «Учебники по биологии» выходила в течение 24-х лет. С 1898 по 1919 г. были изданы: «Курс палеонтологии» А. А. Борисяка (1905–1919, № 1), «Общая ботаника» Ф. Ван-Тигема (1901, № 2), «Лекции по эволюционной теории» А. Вейсмана (1905, № 3) и др.

Третью группу изданий составляли определители («типа Маевского») растений и животных («Птицы России» М. А. Мензбира», № 270; «Водяная флора» Б. А. Федченко и А. Ф. Флерова, № 347 и др.), а также труды по географии растений и животных и основам систематики («Зоо-географический атлас» М. А. Мензбира (№ 264) и др.).

В дальнейшем это направление деятельности было дополнено изданием учебников и руководств для самообразования по медицине и педагогике.

Наряду с изданием книг по естествознанию Сабашниковы начали выпускать книги гуманитарного характера. Их первые издания по русской истории и литературе готовились при непосредственном участии одного из близких друзей и сотрудников братьев Сабашниковых историка и литературоведа В. Е. Якушкина. Под его редакцией в 1898 г. вышли «Семь статей» В. Г. Белинского (№ 159) и собрание сочинений Н. С. Тихонравова (№ 341), в 1899 г. – сборник статей «О Пушкине» (№ 378), в 1900 г. – «Сочинения по русской истории» С. В. Ещевского (№ 204). В 1905 г. появилась возможность издать книгу В. Розекберга и В. Е. Якушкина «Русская печать и цензура в прошлом и настоящем» (№ 314).

В начале 1900-х гг. был издан ряд работ по истории государства и права, по социологии, статистике, экономике.

Выпуск серьезных научных трудов, учебников и пособий, сопровождавшихся массой схем, рисунков и диаграмм, требовал значительной затраты средств, но успех выпускаемых книг не только обеспечивал рентабельность издательства, но и позволял значительно расширять дело. Молодое издательство быстро окрепло и к концу 1900-х гг. уже имело репутацию солидной фирмы.

С начала 1910-х гг., когда издательство вступило в новый «зрелый» период деятельности, во главе него стал Михаил Васильевич Сабашников. Младший брат, Сергей Васильевич, тяжело раненный в 1905 г. психически ненормальным человеком (доктором Валле), скончался 22 марта 1909 г. после долгой болезни и нескольких операций.[65]65
  С. В. Сабашников. (Некролог). – «Рус. ведомости», 1909, № 68, с. 4.


[Закрыть] В память о брате М. В. Сабашников сохранил его имя в названии фирмы вплоть до 1930 г.

1910-е гг. ознаменовались для издательства М. и С. Сабашниковых выпуском самой известной его серии – «Памятники мировой литературы». Это было время, когда все русское общество включилось в дискуссию о целесообразности системы классического образования в России, и большинство высказалось против. В таких условиях издание произведений мировой классики, особенно античных писателей, могло показаться, на первый взгляд, очень рискованным делом.

Сам М. В. Сабашников, объясняя свой замысел, писал позднее в своих воспоминаниях: «В России, кроме специалистов-филологов, никто классиков в оригинале не читал и не читает, переводов нет в продаже. Классиков просто не знают. То, что перестанут муштровать гимназистов грамматическими упражнениями по древним языкам, послужит только на пользу нашему делу. Не будет к классикам предвзятого отношения».

Расчет издателя был прост, он основывался на хорошем знании системы образования, состояния книжного рынка и блестяще оправдался.

«Памятники мировой литературы» стали выходить с 1913 г. по следующей программе: «Античные писатели. Творения Востока. Писатели Запада. Народная словесность. Русская устная словесность. Книги Библии». Первыми книгами серии были «Баллады-послания» Овидия в переводе Ф. Ф. Зелинского (№ 52), «О природе вещей» Тита Лукреция Кара в переводе И. И. Рачинского (№ 49) и «Жизнь Будды» Асвагоши в переводе К. Д. Бальмонта (№ 40). С этого времени «Памятники» издавались ежегодно в дореволюционные годы (в 1915–1916 гг. по 6 томов) и с некоторыми перерывами в 1918–1925 гг. Среди книг, вышедших в этой серии, были переводы произведений Еврипида (№ 42), Аристофана (№№ 38–39), Софокла (№ 57), памятники народного творчества – «Былины» (№ 41), «Калевала» (№ 43), «Эдда» (№ 60) и т. д.

Большое культурное значение «Памятников мировой литературы» отмечалось читателями и критикой уже при издании первых выпусков. Высоко оценили эту серию знатоки книги на праздновании 35-летнего юбилея издательства в 1926 г. В специальном докладе о «Памятниках мировой литературы» С. В. Шервинский рассматривал их как незаурядное явление книгоиздательской деятельности. «Каждая эпоха, – указывал он, – изданием непреходящего значения определяет свой собственный культурный удельный вес. Поэтому „Памятники мировой литературы» для нас прежде всего – свидетельство нашего духовного богатства, способности нашей к потреблению высоких ценностей».[66]66
  Шервинский С. В. Памятники мировой литературы. – В кн.: Издательству М. и С. Сабашниковых. К 35-летию издательской деятельности. 1891–1926. М.,1926, с. 31.


[Закрыть] «Памятники» можно поставить в ряд с лучшими русскими академическими изданиями и по качеству переводов, и по наличию высококвалифицированных предисловий-исследований, и по приемам комментирования. Внешне книги оформлены строго: лапидарная, графичная обложка с монограммой издательства работы Д. И. Митрохина, приближающийся к латинскому шрифт, бумага высокого качества и удобного формата. Все это делало книгу поистине академической и свидетельствовало о высоком вкусе и настоящем издательском таланте Михаила Васильевича Сабашникова.

Широта и богатство этого таланта проявились и в издании другой, не менее популярной серии – «Страны, века и народы», начавшей выходить одновременно с «Памятниками» в 1913 г. В проспекте, написанном одним из редакторов – Е. А. Бальмонт, «Страны, века и народы» определялись как серия книг «по географии, истории, культуре, искусству для чтения дома и в путешествии»,[67]67
  Бальмонт Е. А. От редакции. – В кн.: Корниль К. Пророки. М., 1915 с. 215.


[Закрыть] что отвечало возраставшему в русском обществе интересу к истории, искусству и религии. Понимая, что проявлением этого нового интереса стала небывалая раньше любовь к путешествиям, издатели стремились удовлетворить его выпуском ярких, живых и доступных очерков. В проспекте отмечалось также, что эти книги должны «не только заинтересовать и привлечь внимание, но и побудить к углублению в предмет».[68]68
  Там же, с. 216


[Закрыть] Этим целям вполне отвечали «Византийские портреты» Ш. Диля и «Археологические прогулки по Риму» Г. Буассье в переводе М. Безобразовой (№№ 65, 63), «Боги и люди» П. Сен-Виктора в переводе М. А. Волошина (№ 75).

Накануне первой мировой войны, помимо новых серийных изданий, М. В. Сабашников выпустил ряд книг по вопросам экономики, статистики и кооперации. Это работы С. Н. Прокоповича «Аграрный кризис и мероприятия правительства» (1912, № 307) и «Кооперативное движение в России…» (1913, № 308), В. Ф. Тотомианца «Кооперация в русской деревне» (1912, № 342) и др.

К этому же времени относится и начало издания серии «История». в которой печатались сочинения по истории европейских стран, русские и переводные – «Восстание Уота Тайлера» (1914, № 34) и «Великая Хартия вольностей…» Д. М. Петрушевского (1915, № 33), «Эпоха крестовых походов» Э. Лависса и А. Рамбо в переводе М. О. Гершензона (1914, № 30), а также труды по истории России – «Активное народничество семидесятых годов» В. Я. Богучарского (1912, № 28), «Курс истории России XIX века» А. А. Корнилова (1912–1914, № 29) и пр.

Большое количество книг по истории (в первую очередь современной) было издано вне серии. Среди них книги Э. Ваксвейлера «Бельгия в великой войне, ее нейтралитет и лойяльность» в переводе З. Кочетковой (1916, № 173), А. Лоуэля «Государственный строй Англии», перевод которой вышел под редакцией Ф. Ф. Кокошкина (№ 247), «Грибоедовская Москва» М. О. Гершензона (№ 187) и др.

В середине 1910-х гг. начало осуществляться под редакцией М. О. Гершензона издание материалов по истории русской общественной мысли и литературы в серии «Русские Пропилеи» (№ 78). Сборники этой серии – своего рода предшественники нынешнего многотомного издания «Литературное наследство». В них включались неизвестные и не публиковавшиеся ранее письма, дневники, художественные произведения и другие материалы из архивов Волконских, Якушкиных, А. И. Герцена, Н. П. Огарева и др. На страницах сборников были опубликованы «Автобиография» В. С. Печерина, рассказы М. С. Щепкина, стихотворения Н. П. Огарева, Т. Г. Шевченко, «Лицейская тетрадь» А. С. Пушкина, «Поэма экстаза» и «Предварительное действие» А. Н. Скрябина.

Под редакцией М. О. Гершензона и С. Н. Венгерова планировался в 1916 г. выпуск научно-популярного серийного издания «Пушкинская библиотека». Предполагалось включить в нее избранные произведения русских и зарубежных писателей в лучших современных переводах и начать выпуск книг по окончании войны, как только позволило бы состояние бумажного рынка и наладилась работа типографий. Предварительно, не дожидаясь этих благоприятных условий, издательство выпустило в 1917 г. пробные тома «Пушкинской библиотеки»: драму М. Боговича «Король-мужик» в переводе Н. М. Петровского (1917, № 81) и «Египетские оказии» К. Д. Бальмонта (1917, № 83).

Оценивая дореволюционный период деятельности издательства М. и С. Сабашниковых, следует отдать должное присущим ему строгим критериям отбора книг для печати и высоким требованиям к научным и художественным достоинствам публикуемых сочинений. М. В. Сабашников придерживался в изданиях (естественнонаучного и гуманитарного характера в равной степени) четкой и последовательной программы, стремясь к максимальной, «музейной» полноте и научности. Современники ценили издательскую марку Сабашниковых как высокую степень отличия. Постоянно сотрудничали с М. В. Сабашниковым известные ученые, писатели и переводчики: К. Д. Бальмонт, М. и П. Безобразовы, А. А. Борисяк, М. А. Волошин, М. О. Гершензон, С. А. Жебелев, А. А. Захаров, Ф. Ф. Зелинский, Вяч. И. Иванов, А. А. Корнилов, В. Н. Львов, М. А. Мензбир, Д. М. Петрушевский, Г. Н. и М. Н. Сперанские, Н. В. Сперанский, А. А. Чупров, В. Е. Якушкин и др.

Издательство находилось в зените своей славы, когда его постигло несчастье, оправиться от которого оно смогло только ценой величайших усилий и жертв. Во время октябрьских боев 1917 г. в Москве сгорел дом (на Тверском бульваре), в котором помещались контора и склад издательства. Рукописи удалось спасти, пожертвовав семейными вещами, погибшими вместе с огромным количеством готовых изданий и библиотекой. Некоторое время после этого издательство существовало лишь за счет распродажи уцелевших книг.

После Великой Октябрьской социалистической революции издательство не прекратило своей деятельности. В первые месяцы 1918 г., в связи с трудностями, которые переживало книгоиздательское дело из-за износившегося типографского оборудования, топливного кризиса, отсутствия квалифицированных рабочих, М. В. Сабашников прибег к фотолитографическому способу воспроизведения книг. Так были изданы «Граф Нулин» А. С. Пушкина (снимок с издания 1827 г., № 85), курсы лекций А. А. Корнилова (№ 29), М. К. Любавского (№№ 31, 32), «Слово о полку Игореве» (снимок с первого издания 1800 г., № 324).

После постановления Президиума Московского Совета от 23 окт. 1918 г. о муниципализации частных книгоиздательств и книжной торговли, объявившего «все имеющиеся в Москве частные книгоиздательства, книжные склады и магазины, лавки и библиотеки общественного пользования со всеми запасами книг… собственностью Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов»,[69]69
  «Известия», 1918, 25 окт., № 238/479.


[Закрыть] издательство М. и С. Сабашниковых вступило в новый этап своей деятельности.