Текст книги "Менты с большой дороги"

– Хотите сказать, что вы не форточник?

– Что вы, я дворник. Несчастный дворник, запутавшийся в любовных связях с одной очень симпатичной, но замужней особой. В результате чего вынужден теперь висеть на водосточной трубе и развлекать вас своей беседой.

– Так это же все меняет! Подождите, не падайте. Я что-нибудь придумаю.

– Не могу. Руки скользят.

– Продержитесь еще пять минут!

– Нет! А-а!

– Я ловлю!

– Подвиньтесь чуть правее. Боюсь проскочить мимо.

– Так пойдет?

– Чуть влево возьмите.

– Теперь верно?

– А-а! Падаю! Не попаду. Леве-е-е-е!

– Сейчас, сейча-а-а…

Неудачливый любовник мягко приземлился на недавно перекопанный газон.

– Удачная посадка, – облегченно отметил он.

В открытом люке эхом отозвалось: «Плюх!»

* * *

– Ить, чего-то плохо я видеть стала. Никак бусурманин с набережной? Стало быть, судьба нас сводит с тобой, сокол ты мой сизокрылый.

Федя охнул от удара по ноге упавшего топора. Все умные слова, которые он хотел сказать хозяйке потерпевшей курицы и огромному количеству понятых, застряли в его горле и никак выходить наружу не собирались. Они напрочь вылетели из памяти, не оставив в ней и следа.

– Коль следствию интересно будет, я на этом пеньке вчерась петуха зарубила. Старый он стал, да обязанности свои через раз исполнял. Совсем перестал за курями следить. Зачем мне такой нужен? Ни в жисть не нужен.

– Ох и лиса ты все-таки, Мефодиевна. Ни одного словечка правды в твоей речи нет. Неужто мы не знаем, кого ты вчерась загубила? Вся округа о том разговоры ведет, – возразила Алевтина Яковлевна.

– Петух был, и точка, – отрезала Мефодиевна и, подбоченясь, окинула собравшихся взглядом с высоты порожка. Получилось очень внушительно.

– А вещественное доказательство? – не сдавалась Алевтина. – Лапка моей Пеструхи с отметиной, полученной при родах.

– Это что ж за отметина такая, Яковлевна?

– А пальчик один отсутствующий. Цыплаком еще его старшие куры оттоптали. Покажите ей, гражданин следователь, улику. Пусть зенки-то поразует.

Федя послушно достал из пакета лапку.

– Тю! Так я же этот палец вчерась и отрубила. Промахнулася ненароком.

– Ага! Чего это ты промахиваться вдруг стала?

– Да вот уж стала. Возраст дает о себе знать.

– А то! Дает! – согласилась аудитория у забора.

– Кто поверит твоим байкам? Ты у нас всегда лучше ворошиловского стрелка бывала. Не всякий мужик с тобой сравнится. Не баба, а агрегат.

– Не сравнится. Это факт, – поддакнула аудитория.

– Это я-то агрегат? Килька ты соленая!

Всех подробностей диалога Федя не помнил. Он в один прекрасный момент заметил, что слушать больше перебранку не может, что голова его готова задымиться, а дело запуталось до такой степени, что непонятно стало: кто у кого украл курицу, когда произошло ограбление и была ли вообще потерпевшая? Спор разрастался с головокружительной скоростью. Казалось, еще немного дай соседкам так мило пообщаться, и они с великим удовольствием вцепятся друг другу в волосы, разрешив спор старинным испытанным способом.

– Молчать! – не выдержал Ганга.

Его крик набатом взвился в воздух, заставив всех разом закрыть рот. Воцарилась необычная тишина. Слышно было, как шуршала в навозе на заднем дворе какая-то несушка, да первая бабочка, проснувшись от зимней спячки, перелетала с листа крапивы на подгнившую завалинку.

– Я чего хочу…

– Всем молчать!

Мефодиевна затихла, обиженно скрестив руки на груди. Поняв, что с этим контингентом нужны только суровые меры, Федя решил изобразить из себя тирана и сатрапа. Он заложил руки за спину и прошелся из стороны в сторону, по-строевому печатая шаг.

– Говорить будете по очереди и только по существу.

– И я о чем…

– Тихо!

Последовавшая минута молчания позволила Ганге прийти в себя, а склочным соседкам до поры до времени поприжать хвост.

– Первая пусть говорит Мефодиевна.

Старушка пронзила победоносным взглядом соседку и, подбоченясь, приготовилась говорить.

– Может, в дому побеседуем, чайком побалуемся?

– Это к материалам дела не относится! – отрезал Ганга.

– А чего тогда относится? Вон ее Пеструха, отсюда видно мне, на дворе на заднем червей собирает. Сама не доглядела, выпустила птицу за ворота, а потом на честных людей напраслину возводит.

– Не может такого быть, – ахнула Алевтина.

– Поди проверь.

– Другая это, похожая на мою Пеструху шибко.

– А пусть следователь поймает и сочтет, все ли на ней пальцы или один отстегнутый.

Яковлевна просяще положила свою руку на Федину ладонь.

– Поймай, сынок, уважь старушку.

Что мог ответить на это человек, носящий форму служителя закона и справедливости, человек воспитанный, привыкший уважать старость? Что он мог сказать?

Федор отодвинул Алевтину в сторону и, крадучись, направился в сторону навозной кучи.

* * *

Бультерьер – собака нервная. Об этом каждый знает. Эйнштейну, молодому самцу-двухлетке, сегодня пришлось немало понервничать. Начать с того, что утром вместо его любимого «Чаппи» в миске оказался сухой и слишком острый на вкус «Педигрипал». И после этого все пошло наперекосяк. Хозяин вовремя не вывел пса на первую прогулку. Пришлось долго терпеть и унизительно поскуливать у двери. Затем, когда все же хозяина удалось выманить на свежий воздух, оказалось, что в это же время выгуливали Грига, волосатого кавказца с отвратительнейшим акцентом. Эйнштейн никогда его не любил и частенько шел на открытый конфликт. Только странная мягкотелость хозяина, не позволявшего выяснять отношения с овчаркой кавказской национальности, не позволяла разрастись конфликту до выяснения отношений в честной драке.

Но несчастия его, Эйнштейна, на этом не кончились. Оказалось, наоборот, все только начиналось. Кто-то раскопал его личный тайник с недоеденной еще бараньей косточкой и десерт, естественно, нахально увел. Потом Антонов из третьего подъезда показал ему язык. Потом… Да что вспоминать. Не удался день. Не удался.

Оставалась одна, последняя надежда на улучшение настроения. Его любимый дуб, у которого Эйнштейн, пардон, забил место для своего облегчения. Непонятно, почему это дерево так привлекало внимание бультерьера, но пес был от него в полнейшем восторге и делить сей объект ни с кем не собирался. От одной мысли о том, что сейчас произойдет встреча с любимым дубом, Эйнштейн подпрыгнул на месте и весело, как при встрече с сыном хозяина, побежал в сторону места, выбранного для особых дел.

Андрей очнулся от дремы только тогда, когда свирепая собака с лаем приблизилась к нему и чуть не укусила за голень. Хромого уже не было на месте.

– Прозевал, – торопливо пронеслось в голове.

А затем Андрей, позабыв обо всем, рванул в сторону от нервного животного, мысленно проклиная тяжелую профессию, которую себе выбрал, а также кинологов всех стран мира.

Кросс оказался на удивление коротким. Буквально через десять минут курсант оказался в глухом тупичке без дверей. Выйти отсюда куда-либо не представлялось возможным, поскольку у единственного входа уже скалил зубы разозленный Эйнштейн. До крыши невозможно добраться. Дороги назад не было… Оставался только один ход.

Андрей открыл крышку люка и нырнул в него с головой.

* * *

Это было как в сказке. Долго ли, коротко ли гонялся Федор Ганга за претенденткой на должность Пеструшки, одному богу известно. Несносная птица ни в какую не желала лишаться недавно обретенной свободы и в плен добровольно не сдавалась. На всю округу были слышны ее благородные возмущения и громкие цитаты из Конституции, говорящие о правах человека. Начать с того, что долго на навозной куче птица с неустановленной личностью сидеть не стала и, как только увидела за собою погоню, резво припустила в места малодоступные для такого большого животного, как человек, но очень удобные для птицы некрупной, но свободолюбивой. Все кустарники, поленницы и дыры в заборах были отмечены посещением курицей с неопределенным местом жительства.

Ганге пришлось не сладко, но он не отставал. Парень все время буквально наступал на ноги беглянке, но в самый последний момент ей чудесным образом удавалось уйти. Погоня происходила уже за чертой города, когда курсант заметил, что курица стала уставать.

– Кишка тонка! – победоносно воскликнул он и… потерял птицу из вида.

Удивляло ее исчезновение именно здесь, на пустыре, где не росло ни одного кустарника, а трава не успела еще стать настолько высокой, чтобы полностью прикрыть собой беглянку. Место оказалось пустынным, так что спрятаться тут было в принципе невозможно. Если не считать, конечно, сливную трубу, ведущую, по всей вероятности, в городскую канализацию. Хотя почему бы и нет? В городе давно не шли дожди, на улицах было сухо, а потому из трубы не вытекало ни одной капли. Почему бы курице не переждать там опасность?

– Врешь, не уйдешь, – повторил крылатую фразу Ганга и углубился в трубу.

* * *

Эксперимента, не проводимого ни разу во врачебной практике как нашей страны, так и за рубежом, не получилось. Извлечение плода из утробы матери посредством механического выдавливания не произошло по одной простой причине: вызванная ранее «Скорая помощь» соизволила вовремя приехать. Возможно, наука в этот день потеряла многое из-за этого случая, и эксперимент, который мог завершиться положительным результатом уже в начале двадцать первого столетия, произойдет только через несколько сотен лет. И не наступит решительного семимильного скачка в медицине, и будут долгие годы врачи-акушеры действовать по старинке, далеко не идеальными методами. Но так распорядилась судьба.

Практически сразу после приезда врачей дали свет, и Кулапудов получил возможность оглядеться. Из всех подозреваемых в магазине «Сапоги, валенки, унты ведущих производителей мира» осталась только одна роженица, которую, как вы сами понимаете, арестовывать было еще рано. Даже продавцы куда-то исчезли. Венька выбежал за двери магазина, но было уже поздно, преступникам удалось скрыться.

Возникал вопрос, куда они могли направиться с огромными мешками денег и награбленной фирменной обувью? По улицам ходить с такими уликами было слишком опасно. На первом же посту милиции их могли попросить показать, что находится в мешках. До остановки общественного транспорта отсюда слишком далеко. Своей машины у них не было, иначе бы он, Кулапудов, обязательно услышал, как отъезжает автомобиль. Оставался один путь отступления, который еще у входа в банк не давал Вениамину покоя, – люк.

Справедливо предположив, что это единственно возможный путь, Кулапудов приподнял тяжелую крышку и заглянул в нее.

* * *

Преступники были найдены практически сразу. Не успел Кулапудов проползти и пары километров по проржавленной трубе, как услышал впереди себя тяжелое дыхание.

– Стоять! Не двигаться! Руки за голову! Лицом к стене! – выпалил он, целясь учебным оружием в направлении вздохов.

Все! Благодарность от начальства была обеспечена.

* * *

– Идиоты! – орал красный от возмущения как рак капитан Мочилов, прохаживаясь вдоль потрепанного и местами проржавевшего строя. Пожалуй, только Санек Зубоскалин сохранился неплохо после первого дежурства. На остальных же горько было смотреть. – Кто вам разрешил покидать доверенные посты? Что за вид у вас, господа курсанты? Почему ненормальная тетка утверждает, что ее поставил регулировщиком какой-то ответственный капитан милиции с неизвестным именем? И по какой причине, вместо того чтобы пожурить мальца, разбившего витрину мячом, некоторые из вас ворвались в магазин, угрожая мирным покупателям и продавцам огнестрельным оружием? А? Три, нет пять нарядов вне очереди и целый месяц драить туалеты. Все!

3

Вечер ознаменовался мрачным настроением и однообразием. Все курсанты сидели у себя в комнате, не выказывая носа в коридор, и молчали. Молчали не потому, что не о чем было разговаривать, а просто было банально стыдно вспоминать все те приключения, которые произошли с каждым из собравшихся в первый день дежурства.

Сделали променад только в столовую, на ужин, после чего отправились в наряд. Феде досталось драить полы на первом этаже, в спортзале. Делал это он без энтузиазма, без обычной своей живинки. Тряпка словно вареная еле ползала по деревянному настилу, и казалось, что этот наряд никогда не кончится.

– Эй, – чуть слышно позвали у Феди за спиной. Ганга даже не сразу откликнулся.

– Эй! – повторили настойчиво.

Курсант обернулся.

– А, Олег, который не Вещий, – узнал он парня. – Как дела, не Вещий Олег?

– Плохо, – без обиняков сознался Шнурков.

– Что так?

– Дядя Саша рюкзак требует вернуть. Ты не отдашь его мне? Может быть, тебе он больше не нужен?

Федя перестал махать тряпкой и остановился. Нехорошая получалась ситуация.

– Да-а, – озадаченно произнес он.

Шнурков чуть не заплакал от этого «да».

– Вот что я скажу тебе, парень. Рюкзак твой остался у Садюкина и, насколько я понимаю, лежит он сейчас преспокойненько в комнате тренера и в ус не дует. Но ты не дрейфь, – заметил беспокойство на лице первокурсника Ганга, – что-нибудь придумаем.

Он решительно отбросил тряпку в сторону и вышел из зала, поманив за собой Олега.

* * *

Садюкин жил в том же общежитии, что и курсанты, только этажом выше, в отделении для преподавателей. Его последняя и самая неудачная любовь, Наталья, буквально вчера со скандалом ушла от Фрола Петровича, отобрав у него все, включая квартиру и машину. Так тренер попал в стены общаги, где и обосновался. Вечером, после долгой и продолжительной агитации с банного тазика, Фрол Петрович решил хорошенько отдохнуть. Он закупил изрядную порцию поп-корна, приготовил картошечку в мундире, почистил к ней селедочку и включил телевизор. Сегодня шел по первому каналу футбол. Наши играли против аргентинцев. Как заядлый болельщик, Фрол Петрович никак не мог пропустить такого знаменательного в спортивном мире события.

Игра шла напряженно. Долго никто не мог открыть счет. Было нескольких опасных моментов, пару раз штанга спасала наши ворота. Защита российской команды, хоть и никогда не отличавшаяся отличной работой, сегодня была особенно отвратительной. Только на двадцать первой минуте был открыт счет и, естественно, не в нашу пользу. Тренер Садюкин сильно нервничал и без аппетита поглощал любимую свою сельдь тихоокеанскую. Рюкзак, валявшийся у телевизора, временами привлекал к себе его внимание, но не надолго. Фрол Петрович был увлечен более важным делом.

* * *

На уборку актового зала, как самого ответственного объекта, было брошено трое курсантов: оба Утконесовых и Санек Зубоскалин. Несмотря на такую многочисленную бригаду, работали без задора. Не только потому, что вся компания не отличалась редким несексуальным извращением – трудомазохизмом, но и потому, что Дирол витал в облаках. Каждая мелочь напоминала ему одну особу с очень популярным телефонным номером. Санек брал швабру, и она представала вдруг стройными, длинными ногами. Он выжимал тряпку и чувствовал, как в журчании воды слышится знакомый голосок. Он выбрасывал в мусорку бумажки и ловил себя на мысли, что представляет летящую походку загадочной незнакомки. В общем, клиника была налицо.

– Нет, а чего мы надрываемся, ради школы милиции здоровье гробим, а он витязя на распутье изображает – думу думает. Я тоже, может, хочу умственным трудом заняться, – обиженно проронил Андрей, отбрасывая в сторону тряпку.

Антон был не в восторге. Он чувствовал себя одним известным литературным героем шизоидного типа – папой Карло, «шиза» которого проявлялась в нездоровой тяге к трудовым свершениям. Санек тяжело вздохнул и мечтательно оперся подбородком о швабру.

– Проблема у меня одна есть, – медленно произнес он.

– Говори какая, и получишь бесплатную консультацию лучших психологов-самоучек, – ободряюще заверил Антон.

И Санек все рассказал.

– Да-а, – по окончании повествования о длинноногой похитительнице сердец сказал Андрей, шумно шмыгнув носом. – Печальная история.

– Главное, поучительная какая. О женском коварстве, – заметил Антон.

– А теперь я без нее не могу.

Дирол пожаловался и бессильно уронил голову на грудь. Утконесовы одновременно почесали в затылках. Видимо, простейший массаж черепа стимулировал их мысли, потому что оба брата одновременно подняли пальцы вверх и воскликнули:

– О!

* * *

– Просить у Садюки я однозначно не пойду, – рассуждал Федя, стоя под окнами общежития. – За истекшие сутки мы успели немного поконфликтовать и, боюсь, сегодня он не склонен будет искать со мной консенсуса. Остается одно – выкрасть необходимый нам рюкзак.

– Это статья, – испуганно напомнил Шнурков Олег.

– Согласен. Но воровать мы будем свое. Скажем так, вернем одолженное на прокат. Согласен ты с такой формулировкой?

Олег был согласен. Ему просто ничего другого не оставалось.

– Свет в садюкинском окне горит. Это, с одной стороны, хорошо, с другой – не очень.

– Почему? – не понял первокурсник.

– Объясняю для непонятливых. При свете можно будет легко определить местонахождение искомого предмета, то есть рюкзака. Но, с другой стороны, это свидетельствует о том, что Фрол Петрович еще не спит и ему может не понравиться наш поздний визит, который я собираюсь совершить инкогнито, проникнув через окно.

– Четвертый этаж, – напомнил парню Шнурков.

– Знаю, – не смутился Ганга. Такие мелочи не могли его остановить на пути к цели. – А на что нам пожарная лестница?

Лестница, по которой так и не решился подняться Леха Пешкодралов, за истекшие двенадцать часов успела подсохнуть и к рукам уже не приклеивалась. Задача в этом плане для Ганги упрощалась. Вот только окно тренера располагалось третьим по счету от пожарной лестницы. И ни одного выступа на стене, только за карниз можно было как-то держаться, чтобы передвигаться в нужную сторону. Но курсанта убойной группы третьего курса такие мелочи не могли испугать.

Недолго думая, Федя поднялся по шаткой лестнице и приставными движениями стал перемещаться вправо. Шнурков внизу с замиранием сердца следил за старшим товарищем, все больше им восхищаясь. Первое окно, которое предстояло преодолеть Ганге, было окном лейтенанта Костоломовой, преподавателя рукопашного боя в школе милиции. Федя был на нее немного в обиде. Отличаясь недюжинным ростом и солидными объемами мышечной массы, которые никто из курсантов по пятый курс включительно переплюнуть не мог, Федя банально завидовал женщине, которая была на пару сантиметров выше его. Лейтенант Костоломова готовилась ко сну. Слабый свет ночника достаточно освещал комнату, чтобы в мельчайших подробностях рассмотреть все, что там происходило. Федя приостановил движение напротив окна и замер.

Костоломова не увлекалась вещизмом. Она без лишнего сожаления бросала на пол все, что на ней было надето. Это у нее получалось с долей изящества. Первыми на пол полетели нунчаки, затем пистолет «ПМ», небольшая, но необходимая в борьбе цепь, томагавк, бумеранг и национальная российская палица. Небольшая куча оружия небрежно осталась ждать завтрашнего утра, когда в районе четырех часов лейтенант поднимется с постели и начнет день с очень интересного занятия – чистки оружия с завязанными глазами.

Расстегнув форменную гимнастерку, Костоломова приостановилась и о чем-то задумалась.

– Ну давай, – молящим шепотом попросил курсант.

– Федя, что у тебя случилось? Ты застрял? – волновался внизу первокурсник. Ганга настолько был увлечен происходящим, что не слышал окликов товарища. – Я помогу тебе, Федя. Вот поднимусь и подтолкну.

Мгновение спустя гимнастерка была сброшена на пол, рядом с оружием. Женщина осталась в просторной комбинации. Лейтенант подошла к большому зеркалу и посмотрелась в него. Провела рукой по лбу и щеке. Она недавно стала замечать первые морщинки на лице, что не вселяло оптимизма. Однако пользоваться такими дамскими штучками, как крем, Костоломова наотрез отказывалась. Решительно отвернувшись от зеркала, чтобы не расстраивать себя больше, женщина расстегнула пуговицу на юбке и резко стянула ее. Федор за окном дрогнул и чуть не расслабил руки.

Федя ждал последнего момента, решающего, который, словно издеваясь, оттягивался. Женщина медленно завела будильник, откинула угол одеяла на казенной, аскетичной кровати, подошла к ночнику.

– Только не это, – вполголоса попросил парень.

Костоломова его словно услышала. Уже у самого ночника она скинула светлую комбинацию, обнажив мощную фигуру, и только потом потушила свет. Ганга горько застонал и, не удержавшись, рухнул вниз. Добравшийся до самого верхнего края лестницы Шнурков сказал: «Ага», – и стал спускаться на землю. Федя не больно ударился боком об асфальт и безнадежно уронил голову. Не оставалось сомнений, что Костоломова обладала не только большим ростом, но и более развитой мускулатурой. Какой удар по мужскому самолюбию!

* * *

Наши забили все-таки первый гол. Фрол Петрович взревел, подскочив на месте и перевернув тарелку с селедкой. Два оставшихся кусочка мягко шлепнулись на гладкий линолеум, но тренер этого не заметил. Слишком велико было напряжение. Наши открыли счет, но прежде они успели пропустить два непростительно обидных гола. Требовалось время для того, чтобы отыграться. Напряжение витало в воздухе квартиры и не спадало.

* * *

Сгущающиеся сумерки покрывалом обволакивали город. Заметно похолодало. Вереницы машин, мчащихся навстречу друг другу, быстро редели. Жители города спешили на заслуженный отдых после тяжелого трудового дня. Дома их ждал семейный уют, дымящиеся щи с мозговой косточкой и кричащая детвора. Никому в голову не приходило озадачивать свои перенапряженные за трудовой день мозги. Никто не рвался продолжить активную деятельность. Кроме двух неуемных курсантов, вышедших из ворот Высшей школы милиции и направившихся в сторону близлежащего злачного места под игривым названием «Красотки».

– Где такой шикарной женщине проводить свой вечерний досуг, как не в ночном клубе в окружении банкиров или, на худой конец, депутатов городской Думы, – уверенно говорил Антон Утконесов, широко шагая.

– Она не такая, – пытался возразить Санек.

– Вырос таким большим, а все еще в сказки веришь, – сочувственно поцокал языком Антон. – Все они одинаковые, лишь с незначительными вариациями.

В принципе, Санек был согласен с товарищем. Зубоскалин отличался заманчивой внешностью и веселым, жизнерадостным характером, благодаря чему на отсутствие внимания к себе противоположного пола никогда не жаловался. Уж ему ли не знать, как коварны бывают порой женщины? И прав был Антон, одинаковые они, как из одного инкубатора. Только и отличаются, что длиной ног, цветом волос и размером бюста. Еще, правда, губки бывают лакомые.

Только почему-то сегодня в глубине души Дирол не верил расхожему мнению, которого до недавнего времени всегда придерживался.

Они подошли к ночному клубу и остановились у неоновой витрины. Разноцветная большая бабочка заманчиво мерцала крыльями, навевая непристойные мысли. За стеклянной дверью виднелся амбал, числившийся на должности билетерши. Он собирал взносы на благо заведения с каждого входящего. Антон ткнул Дирола в плечо.

– Доставай бабки, за вход заплатишь. Я бы взял часть расходов на себя, но, честно сказать, мне и так самая тяжелая роль досталась. Я – мозговой центр, ты – финансист и потерпевший в одном лице. Как видишь, обязанности не равны. Тебе, как другу, я оставил самое легкое, взвалив весь груз ответственности на себя. Понял?

Санек молча полез в карман.

– До чего ж люблю податливых подчиненных. С такими и работа в руках спорится, и планы в два раза быстрее строятся, – радостно пел Утконесов.

Все с тем же молчаливым согласием Дирол вошел в дверь и протянул амбалу у входа сторублевую бумажку.

– Это за одного, – произнес он. – А парень меня у входа подождет. – Зубоскалин наклонился к билетеру ниже и сочувственно произнес: – Он войти стесняется.

* * *

В просторном спортзале остался создавать вид бурной деятельности Андрей Утконесов. Надо сказать, старался он на славу. Лишь только в коридоре слышались чьи-либо приближающиеся шаги, парень изо всех сил гремел ведрами, двигал стульями и прочим инвентарем. Три раза он выходил менять воду в ведре и обязательно проходил мимо караула, на всякий случай сообщая:

– Это я, Антон, выношу воду. Извольте запомнить, – или напоминал: – Андрей меня зовут, Антон и Зубоскалин в зале протирают подоконники.

Стоящие на карауле молча пожимали плечами.

К девяти часам вечера актовый зал был вылизан с такой любовью и тщательностью, что больше просто ничего нельзя было мыть. Оставалось только ждать момента, когда вернутся парни, и сдать работу дежурному. Андрей развалился на откидывающемся стуле прямо на трибуне и закинул ноги на стол. Приятно было радовать себя сознанием выполненного дела и любоваться проделанной работой. Самолюбие так и тешилось. Так и мечталось, чтобы кто-нибудь Андрея похвалил.

Дверь внезапно распахнулась, и на пороге очутился дежуривший сегодня капитан Мочилов. Курсант смутился и поспешно убрал ноги со стола. Но было уже поздно. Глеб Ефимович заметил неуставную, вольную позу.

* * *

Второй заход производился с несколько затуманенными мозгами и с меньшим энтузиазмом, чем первый. Разочарование в собственных физических возможностях грузом давило на грудь, пригибая к земле. Но Федя не оставлял своего намерения вернуть одолженный на время у Шнуркова рюкзак. Он прекрасно осознавал: сам упустил, сам и доставай.

Когда приставными движениями рук Федя преодолевал первое на пути окно, он тяжело вздохнул и на мгновение задержался. Олег внизу даже немного понервничал.

Во втором окне Ганга увидел лейтенанта Смурного, преподавателя истории следственного дела. Лейтенант готовился к лекциям, тщательно переписывая материал для объяснения из учебника. Он был увлечен работой, лишь изредка отрывая голову от книги и посматривая в окно. Вспоминалась ему Люда и последнее их свидание. Володя сладко улыбался и снова погружался в конспекты. Во время одного такого перерыва Смурному почудилась неясная темная фигура на фоне ночного неба.

– Уже мерещится, – удивился Володя. – Все, спать, спать, и только спать. Работа может подождать.

* * *

Какой шанс упустила наша команда, прозевав этот мяч! Какой шанс! Фрол Петрович ругался, ругался матом, во весь свой поставленный голос. Благо в общежитии стены были построены на совесть, никаких звуков не пропускали. А минуту и девять секунд спустя нашим забили до крайности обидный мяч. Никакая картошка, ни любимая малосольная селедочка не могли поднять испорченное настроение тренера. Это значило, что утром курсантам, которые попадут ему под горячую руку на занятиях, придется не сладко. А пока Садюкин резко встал со своего места и пошел на кухню доставать из холодильника бутылку холодного пива, которое могло охладить его разгоряченную душу.

В комнате никого не осталось.

* * *

В злачном месте под игривым названием «Красотки» вечера проходили всегда шумно, с размахом широкой русской души. Завсегдатаи заведения, большие люди города (как в прямом, так и в переносном смысле), любили завершить свои дневные дела легкой расслабухой с пивом, виски, рулеткой, девочками и представителями сильного пола. Недостатка в посетителях ночной клуб не знал. Как не знал он недостатка в обслуживающем персонале, добровольно пришедшем «разогревать» клиентов без записи в трудовой книжке, выходных, больничных и отпусков. Имеются в виду представительницы профессии древней, но не почетной.

Именно их первым делом заметил Санек, оказавшись в полумраке заведения. Женщины и девушки деловито стояли у стойки, оценивающе изучая потенциальную клиентуру. Это за границей проститутка изо всех сил будет строить глазки противоположному полу, чтобы не остаться без куска хлеба. Это там они, увлекшись разговорами о повсеместной и глобальной феминизации, совершенно не успевают проводить свои лозунги в жизнь. В российской же глубинке все происходит наоборот. Кто бы ты ни был, царь или обыкновенный бомж, при встрече с ветреной женщиной в первую очередь ты должен выдержать совершенно серьезный, убийственно-оценивающий взгляд, брошенный на тебя с головы до пят. Во время этого пронизывающего взгляда у клиента могут зашевелиться волосы на голове, задымиться вся физиономия и попросту предательски задрожать конечности, включая запасную. Круги ада перед взглядом провинциальной гетеры ничто, детский лепет.

Если мужчина выдержит первое испытание, то он может гордиться. Его удостоят небрежной улыбкой, которая обнажит весь неровный ряд вставных зубов.

И то, и другое Саньку посчастливилось получить. По большей части в этом ему помогли широкий опыт общения с противоположным полом и рассеянное внимание, с которым Дирол пытался высмотреть свое новое увлечение. Ее нигде не было видно. Санек опустился за крайний столик, случайно оказавшийся свободным, и решил немного понаблюдать. Сразу уходить было неудобно, да и девушка могла в данный момент выйти в дамскую комнату или по каким другим женским делам.

При мысли о других делах у Зубоскалина заходили желваки. Все посетители и труженики заведения с удивлением воззрились на парня в форме простого курсанта, осмелившегося зайти в самый дорогой ночной клуб в городе. Самый дорогой из всех двух!

– Девочка на вечер не нужна? – спросила подошедшая проститутка лет тридцати пяти.

– Нет.

– Мальчиков на сегодня всех разобрали. Может, передумаешь?

– Нет.

– Так бы и сказал, что без бабок подкатил. Чего тогда в приличное заведение заваливать? Не въеду.

Путана, непонимающе поджав нижнюю губу, хмыкнула и двинулась в обратный путь к стойке. Санек призадумался. В принципе, зачем он неповинную женщину обидел, в заказе отказал? От нее можно было кое-какую информацию вытянуть. О технике добывания важной информации в злачных местах парень знал. Недавно только на лекциях проходили. Практическое занятие в следующий вторник должно состояться.

– Эй, как тебя там. Выруливай обратно, – позвал он женщину. – Разговор держать будем.

Путана, томно повиливая бедрами, подплыла к столику и приземлилась на соседнее сиденье.

– Я люблю коньяк и шоколад, – с ходу, не торгуясь, выложила она.

Санек подумал, подозвал официантку и сделал заказ.

– Два коньяка по двести и маленькую шоколадку.

Шлюха недовольно скривилась.

– Ладно-ладно, большую шоколадку. Но коньяк подешевле.

Минуту спустя оба медленно потягивали вязко-коричневую жидкость из широких рюмок и молча чего-то ждали. Путана поняла, что ей опять не повезло, однако менять клиента не решалась. Возраст был не тот, чтобы клиентурой расшвыриваться. Прямо скажем, давно ее никто не заказывал. Дирол просто выдерживал паузу. Как и у театрального деятеля подобная штука обязательно должна быть в арсенале всякого уважающего себя оперативника. Она позволяет заставить преступника или свидетеля смутиться, что бывает на руку менту в щекотливых ситуациях.