Текст книги "Менты с большой дороги"

Женщина нисколько не смутилась.

– Если что, меня зовут Лилиана, – вяло сказала она. – И беру я недорого.

– Да нет, – Зубоскалин сам почему-то стушевался. – Мне другое надо. Про человека одного узнать бы.

Проститутка презрительно окинула парня взглядом, словно это он занимался непристойной профессией, а не она.

– Так ты, мусор, по ночам работаешь? А я, наивная, грешным делом подумала, что и менты расслабиться порой любят.

– Любят, – неожиданно согласился Санек и приступил к рассказу о своей горькой судьбе.

* * *

Утконесов практически свалился с кресла и вытянулся по стойке «смирно».

– Почему отдыхаем на дежурстве? – сурово спросил Мочилов. – Где ваш трудовой инвентарь?

– Инвентарь расположен на своем месте, в углу зала, за дверью, – четко отрапортовал Андрей. – Полы вымыты, подоконники протерты, трибуна начищена.

Глеб Ефимович недоверчиво повел взглядом вокруг. Действительно все сияло первозданной чистотой. Придраться было не к чему.

– Почему не докладываете о выполненной работе?

– Жду Утконесова и Зубоскалина, которые назначены вместе со мной в наряд.

– И где же они?

Андрей кашлянул и, понизив голос, с меньшей официальностью произнес:

– Живот у них прихватило.

– Что? Сразу у обоих?

– Одновременно.

Глеб Ефимович озадаченно крякнул:

– Что же. Подождем, – и сел в первом ряду.

* * *

Федя обрадованно присвистнул: комната за окном пустовала. А вожделенный рюкзак лежал спокойненько у телевизора и манил к себе мнимой доступностью. Ганга проверил – рамы не были закрыты на шпингалет. Это прибавляло шансов и наводило на рискованные мысли. Опершись ногами о карниз окна, Федя осторожно придвинулся к стеклу, легонько надавил на него плечом, и оно поддалось. Практически бесшумно окно приоткрылось. Ганга осторожно переступил на подоконник, секунду постоял, прислушиваясь, и спрыгнул на пол.

Рюкзак как ни в чем не бывало лежал на своем месте, словно ожидая, когда Федя его похитит. Парень приподнял за лямки тяжелый груз и услышал в коридоре знакомые шаги. Сомнений не оставалось, Фрол Петрович возвращался к себе в комнату. Рюкзак спустить Ганга уже не успеет, да и сам вряд ли выскочит во двор незамеченным. Что же оставалось? Федя заметался по комнате, не зная, куда податься. Шаги остановились у самой двери, ключ в замке повернулся. В это мгновение курсант поскользнулся на чем-то мягком и свалился на линолеум, неприятно пахнущий соленой рыбой.

– Ну и ветер, – удивился Садюкин, подходя к окну и закрывая его на шпингалет. – Завтра нужно будет теплее одеться.

* * *

Впервые за всю историю увеселительного заведения «Красотки» в его стенах раздавался громкий плач. Лилиана шумно всхлипывала, на мгновение отрываясь от платка, и снова зарывалась носом в кружевную ткань. Она была чувствительна и сентиментальна.

– Ты говоришь, впервые почувствовал сильное чувство? – сквозь рыдания спрашивала она.

– Да, – совершенно откровенно отвечал Санек, украдкой потирая уголок глаза. От бурной реакции проститутки ему стало особенно себя жаль.

– И она ушла? – трагично задавала риторические вопросы Лилиана.

– Да, – склонив голову отвечал Санек.

История у Зубоскалина получилась яркая, не хуже, чем в любовных романах. Он немного приукрасил события, подробно описал собственный героизм на оживленной проезжей части, галантный поступок на перекрестке, раздул до невероятных размеров коварство женщины, приплел злобных и коварных ее родственников, особенно хорошо вписался суровый отец, и увеличил срок знакомства с девушкой своей мечты с пяти минут до пяти лет. Лилиана была в восторге. Так ее давно не развлекали. Заметив бурную реакцию постоянной клиентки заведения, к ней подошел вышибала и тихо поинтересовался, не обижают ли ее?

– Отойди, дай поговорить с серьезным человеком на умные темы, – отмахнулась она.

Примерно через полчаса, когда Лилиана смогла взять себя в руки и перестать плакать, история была повторена в четвертый раз с новыми, возникающими прямо на ходу подробностями, женщина смогла заговорить по существу.

– Несомненно, это Эльвира, – без тени сомнения произнесла она. – Только эта стерва может поступить так подло. За ней не станет. И по описанию подходит: ноги до ушей, от ушей и выше, стильная прическа. Она это. Некому больше быть.

– Кто такая Эльвира? – оживился Зубоскалин.

– Эльвира-то? Да ее каждая собака у нас в «Красотке» знает. Танцует она.

– В ансамбле художественной самодеятельности?

– Нет, сольно выступает, и все больше по современным танцам работает. Да сейчас увидишь. Скоро ее номер.

Санек напрягся, внутренне готовясь ко встрече с девушкой своей мечты, и стал ждать. Неожиданно свет в зале приглушился, и парень понял, что скоро увидит ее.

Манящая, будоражащая тайные мысли музыка заиграла в полумраке зала. На небольшом возвышении сцены, у железного тонкого столба неожиданно выросла плоская фигура в обтягивающем костюме, призванная будить в мужчине желание. Танцовщица стала плавно изгибаться в такт музыке, лениво повторяя заученные движения. Лицо ее в темноте не различалось, а свет цветных ламп целенаправленно подчеркивал изгибающуюся фигуру. Дирол ошарашенно откинулся на спинку стула.

Длина ног соответствовала искомому идеалу, тело наличием жировых складок не отличалось. Все приметы сходились!..

Эльвира плавно стянула с себя кожаную легкую куртку, оставшись в кожаном же нижнем белье. В зале кто-то свистнул. Посыпались плоские шуточки, общий смысл которых сводился к тому, что затягивать представление не стоит. Девушка ментовской мечты словно не слышала никаких звуков. Она в какой-то прострации выполняла свою работу и, без сомнения, в уме соображала, что приготовить домочадцам на ужин, после работы. Танцовщица механически потянулась к застежкам. Санек понял, что сейчас случится неповторимое, и зажмурил глаза.

* * *

– Эй, ты чего? В обмороке? – теребила Зубоскалина за плечо Лилиана. – Вот малахольный попался. И везет же мне на припадочных. На прошлой неделе один иностранец из Эфиопии свалился прямо у моих ног. Еще в такой же вот форме был. Теперь этот. Учат вас в ментуре, что ли, без чувств хлопаться перед слабыми женщинами.

Санек осторожно приоткрыл глаза. Вокруг все расплывалось и смазывалось. Бесформенные пятна постепенно приобретали знакомые очертания. На сцене уже никого не было. Голова почему-то гудела, хотя пил Санек сегодня мало.

– Говорил же, без меня пропадешь. Вон в нокауте уже успел побывать. А если бы взял меня с собой, ничего не случилось бы. Понимать надо – мозговой центр.

Зубоскалин проморгался. Так и есть, перед ним в форме официанта стоит один из Утконесовых и, судя по сложившейся ситуации, это Антон. Андрей в наряде остался.

– Скажи спасибо моему природному гению, иначе кто бы прибежал тебя спасать? Никто. Так и пропал бы тут один. Без поддержки.

– Это еще что за фрукт? – поинтересовалась Лилиана.

– Мой однокурсник.

– А-а, тоже, значит, хлопаться в обморок будешь?

Антон недовольно насупился и поправил бабочку на шее.

– Перед женщинами падаю только на колени и только в тех случаях, когда предлагаю им руку и сердце.

– Опа! – отметила Лилиана. – Часто предлагаешь?

– Один раз собирался, но передумал.

– Блеск, – отметила Лилиана и придвинулась ближе к Утконесову.

Между ними сам собою завязался разговор. Все больше о свадьбах и разочарованиях. Лилиана, как, впрочем, и Антон, за беседой не заметила, как Зубоскалин встал, одернул форму и направился к двери, на которой крупные буквы гласили: «Служебный вход». Решительность в его взгляде не предвещала ничего хорошего.

* * *

Стрелки настенных часов медленно ползли вперед, отсчитывая долгие минуты. Большая стрелка заканчивала полный круг с тех самых пор, как Мочилов появился в зале. Курсанты все не возвращались. Нервничая, Глеб Ефимович стал отстукивать на подлокотнике какую-то мелодию. Андрей сидел не шевелясь.

– Ну и где они?

– Я сбегаю, позову.

– Сидеть!

Мочилов начинал подозревать неладное, а потому курсанта из зала не выпускал, чтобы тот не смог предупредить своих товарищей.

– Подождем еще.

* * *

Шнурков Олег ждал старшего товарища долго. На тридцатой минуте бесполезного переминания с ноги на ногу первокурсник не вытерпел и перешел к решительным действиям. Во-первых, сразу для себя решил, что старым, проверенным способом он действовать не будет. Слежка у окна могла окончиться столь же печально, как и в случае с Гангой. Поэтому курсант собрался действовать по-другому. Например, пойти и честно сознаться преподавателю по физкультуре, что, так и так, в надежде незаконно завладеть конфискованным у него имуществом, именуемым «рюкзак», курсант Федор Мамадумович Ганга незаконно проник в жилое помещение с целью ограбить его, а точнее, вынести ценную вещь под названием «рюкзак». Замыслы курсанта Ганги не отличались коварством, а направлены были только на возвращение одолженного им предмета курсанту Шнуркову, и более ничего.

С этими мыслями Олег поднялся на четвертый этаж и постучал в 31-ю комнату. Открывший дверь Садюкин был взбешен. Нашим забили второй гол подряд и четвертый за время всего матча, а футболисты все еще не шевелились и бегали по полю как вареные курицы. Все, что планировал сказать Олег, моментально вылетело из головы.

– Я, это… Он не виноват, Ганга. Не виноват.

– Ну? – не понял Фрол Петрович.

– Он не хотел никого грабить. Он вообще законопослушный и в детстве ни одной мухи не обидел.

– Ну?

– Это все из-за меня, – выпалил Шнурков и стойко стал ждать наказания.

– А что, собственно, произошло? – раздраженно спросил Фрол Петрович. Краем уха он услышал, как в телевизоре взревели трибуны, а оттого еще сильнее разозлился на курсанта, пришедшего непонятно зачем.

– Как, вы не знаете?

– Что?

Олег озадаченно хлопнул глазами. Надо же, чуть не заложил человека, который ради него, можно сказать, всем рисковал: жизнью, дальнейшей учебой в школе, а оттого и будущей своей карьерой. Как теперь выкручиваться? Притвориться невменяемым или сказать, что он лунатик и по ночам часто заходит к преподавателям в гости, задавая им глупые вопросы? Второй вариант показался Шнуркову наиболее удачным. Олег протянул вперед руки, закатил глаза почти до полного исчезновения зрачков под верхними веками и сделал шаг вперед.

– Вы не знаете о нападении квашеной капусты на планету носорогов, – монотонным тоном понес ахинею курсант, наступая на ошарашенного тренера.

Олег смутно представлял, как должен себя вести настоящий лунатик. Он неоднократно видел американские мультики, где гипноз или другое помешательство в рассудке отображалось концентрическими кругами внутри глаз, медленными, роботоподобными движениями и обязательным вытягиванием вперед рук. Правда, отобразить разноцветные круги в белках глаз Шнурков не решался, но в остальном стал действовать точно так, как показывали создатели американских мультфильмов. Олег очень доверял американцам. Он знал, что они умнее и развитее нас, а потому о внешних проявлениях такого феномена, как сомнамбулизм, должны знать наверняка.

Странное поведение курсанта заставило Фрола Петровича отодвинуться в глубь комнаты и вжаться в стену. Шнурков Олег медленно проплыл в небольших размеров комнату, продолжая бормотать бессмысленные слова.

– Карл у Клары украл кораллы. Осужден на срок до пяти лет лишения свободы, три из которых условно. Клара у Карла украла кларнет. В женской тюрьме она окончательно испортилась, пристрастилась к нестандартной любви и стала пользоваться огромной популярностью среди сокамерниц.

Одновременно с никчемной болтовней Олег зорко осматривал каждый уголок комнаты. Он не терял времени даром. Парню пришла спасительная мысль прямо в процессе инсценировки: обнаружить укрытие своего товарища, иносказательно дать ему знать, что он, Олег, здесь, а потом отвлечь хозяина комнаты, позволив Федору Ганге выбраться в коридор незамеченным.

Ганги нигде не было. Шнурков обошел всю комнату, зашел на второй круг – парня словно след простыл. Садюкин скромно стоял в сторонке, не зная, что делать с обезумевшим курсантом.

– Рыбка! – восторженно воскликнул тот, приседая на корточки.

Кусок селедки был размазан по полу. Простому тренеру ни за что не догадаться, что это могло бы значить. Но будущий следователь легко может построить логическую цепочку из такого незначительного, казалось бы, факта. Селедка выпала у кого-то из рук. У кого? Федя отправлялся на дело без припасов, а в комнате, кроме Садюкина, никто не живет. Возникает второй вопрос: почему Фрол Петрович бросил или выронил сельдь тихоокеанскую (Олег нагнулся ниже и принюхался – наверняка тихоокеанскую). Неожиданно ворвавшийся Ганга его спугнул? Возможно. Только рыба-то еще и размазана. На ней кто-то поскользнулся. И упал. Была драка. Да! Была драка, в результате которой тренер выронил селедку, на которую наступил Ганга, поскользнулся, ударился головой и потерял сознание. Садюкин, естественно, запаниковал. Он не смог отличить банального обморока от летального исхода, подумал, что убил курсанта, испугался и решил спрятать труп. Вот почему Садюкин притворялся ничего не знающим об участи Федора Ганги. Вот почему он якобы не заметил проникновения курсанта в открытое окно. Вот в чем решение загадки!

Олег вытер дрожащей рукой вспотевший от перенапряжения пот. Ну и петрушка заварилась из-за одного какого-то рюкзака! Взгляд его упал на чьи-то ботинки, торчащие из-под кровати. Ботинки были грязными, изрядно истоптанными, к подошве прилепился лист ясеня (совсем как под окнами общежития школы), и почему-то они оказались перевернуты подошвами вверх. Один ботинок шевельнулся, втягиваясь глубже под кровать. Шнурков вздрогнул. Бессознательное тело друга было найдено.

Долго оставаться на корточках Олег не решился. Слишком велик был риск того, что Фрол Петрович заподозрит неладное, увидит догадку, мелькнувшую в глазах Шнуркова. Олег поднялся и ясными, незамутненными глазами взглянул на тренера.

– Курсант Шнурков, что вы себе позволяете? – начал приходить в себя Садюкин. – Кто вам позволил врываться в мой дом?

Олег снова закатил глаза и глупо икнул. Руки его сами собой, описав плавную дугу, взмыли вверх. Курсант подпрыгнул в воздух, зависнув на долю секунды в сложном балетном па, и тяжело обрушился на пол. Вид у Шнуркова был еще тот – типичный даун в камуфляже. Садюкину бы не стоило удивляться, среди людей в форме всякие встречаются, но он удивился. Челюсть отпала, обнажив здоровые, еще не изъеденные коварным кариесом зубы.

– Да вы что? Вы… вы…

– Лунатик, – подсказал Шнурков.

– Лунатик? – переспросил Фрол Петрович.

– Он самый.

Тренер недоверчиво окинул первокурсника взглядом и прокашлялся, собираясь с мыслями.

– Лунатики вроде бы как по крышам ходят, – вспомнил он.

Олег вздрогнул в ознобе всем телом, вспомнив, что он не особо дружит с высотой. Скажем, панически ее боится. Но выхода другого не было. Продолжая нести околесицу, парень направился к выходу, мимоходом проронив Ганге:

– Увожу объект из поля зрения. Путь свободен. Путь свободен.

Садюкин не придал этим словам большого значения. Он был поглощен лишь одной мыслью, затмившей даже переживания за российскую команду по футболу: состоится ли променад по ночному городу или в последнюю минуту курсант проснется? Олег же просыпаться не собирался. Ради друга он готов был на все.

* * *

За дверью с привычным названием «Служебный вход» царил хаос, типичный для людей сцены. Танцовщицы, стриптизерши и доморощенные певицы сновали туда-сюда, приклеивали на ходу недоклеенные ресницы, меланхолично курили, пуская в воздух тонкие струйки с пряным запахом травки, матерно ругались. На Зубоскалина никто не обращал внимания. И не потому, что он был неприметным, скорее наоборот. Артисты в кричащих, роскошных одеждах, с килограммами грима на лице (и прочих частях тела, если это боди-арт) давно привыкли к заметным личностям. Людей эффектных среди них, как тараканов в общаге – завались. Здесь проще заметить кого-нибудь неприметного и неказистого, человека из толпы, чем яркую личность. Короче, Санька приняли за своего и выгонять пока не стали.

Сначала он решительно направился по коридору, не разбирая дороги, не имея в голове четкого представления о том, куда он собрался и что будет делать дальше. Он просто шел. Какой-то маленький гражданин в черном фраке, под которым ничего не было, и бледная, гладко выбритая грудь выглядывала наружу, подмигнул Диролу. Масляные глазки недвусмысленно сообщили о нетрадиционных пристрастиях мужчины. Санек был в его вкусе.

– Новенький? – заигрывающе стрельнув глазами, спросил маленький. – Кайфу хочешь? На первый раз бесплатно. Как новобранцу.

– Я на работе, – зачем-то соврал Зубоскалин.

– Из охраны, что ли? Да ты не бойся. У нас и охранники этим балуются. Говорят, для храбрости помогает.

Попутно с разговором незнакомец во фраке навязчиво подхватил Дирола под руку и незаметно прижался к его боку.

– А если боишься чего серьезного, пойдем ко мне. У меня в комнате есть такая балдежная травка! Совершенно безобидная, а торкает забористо, со смаком.

– Не надо мне.

– Не хорошо быть таким букой, – надул губки приставучий незнакомец и прижался еще плотнее. – Будешь нехорошим мальчиком, придется обратить внимание на то, что в служебном помещении бродит совершенно посторонний человек. В форме, между прочим. Очень подозрительно и неприятно.

– Хорошо, хорошо, – торопливо согласился Санек. – Где твой наркотик? Давай свою гуманитарную помощь, коль такой щедрый, только побыстрее.

– К чему такая спешка? – неторопливо запуская руку в карман, спросил маленький. – Мы творческие люди, а служенье муз, как известно, не терпит суеты.

Он выудил из кармана небольшую бумажку, аккуратно свернутую в несколько раз. Санек выхватил дозу из маленькой ладони с тонкими, нервными пальцами и огляделся.

– Я туда, – кивнул он в сторону двери, окрашенной белой масляной краской. – Всю жизнь мечтал ловить кайф в общественном туалете, – соврал Дирол. – Впечатление незабываемое.

– А ты мне нравишься, – тонко хихикнул мужчина. – Редко встречается подобное креативное мышление.

– Что?

– Так, ничего.

«Верно что-то неприличное», – подумал Санек, закрывая за собой дверь на щеколду.

– Эй, а как же я? – обиженно раздалось с той стороны. – Вместе гораздо интереснее.

– Я стесняюсь.

– Но чего?

Действительно, чего Зубоскалину стесняться? Глупо как-то.

– У меня неприличные наколки по всему телу.

– Как заманчиво звучит. Я подожду тебя у двери, – а затем совсем тихо послышались рассуждения: – В форме и весь в наколках. Блеск! Возможно, у него еще и шрамы есть. И пулевые ранения. Следы от ожогов четвертой степени. И… нет, оторванных конечностей не надо. Люблю мужественных мужчин!

Санек прождал минут пятнадцать – за дверью не прекращались покашливание, жеманные охи и шуршание. Щуплый гражданин во фраке не уходил. Что оставалось бедному курсанту, если единственное окно выводило во внутренний двор, который ему, кстати, совсем не был нужен. Конечно, только вентиляционное отверстие могло спасти Зубоскалина. Санек внимательно изучил зарешеченную дырку у потолка. Хозяин заведения, видимо, любил все строить на американский манер: вон и биде есть, и зеркала по всем стенам, и кафель с заманчивыми цветочками. И вентиляцию он отгрохал ничего себе: даже Ганга при желании в нее поместится.

Проникнуть в вентиляцию не составило особого труда. Немного техники, и решетка аккуратно поставлена около кабинки, а зубоскалинские ноги медленно исчезли в черном проеме.

Когда Дирол привык к темноте, он понял, что ползет по трупам. Трупам тараканов и пауков. Такое большое количество домашних животных, собранных в одном месте, парень видел впервые. «Над кухней проползаю», – правильно отметил курсант и ускорил движение. Вскоре в носу защекотало от смеси самых разнообразных аппетитных запахов. Парень проглотил слюну, а в желудке настойчиво кольнуло.

– Следует сделать привал, – вслух предложил себе Зубоскалин и сам с собою согласился.

У второй по счету решетки, которая действительно оказалась над огромной кухней, пришлось немного задержаться. Она никак не снималась. Что-то заело или проржавело. Саньку плохо было видно. Можно плюнуть на все и продвигаться дальше, но прямо под вентиляционным отверстием, буквально под Саньковым пузом, располагался стол со множеством уже готовых блюд. Чего только на нем не было! И стерлядь с каким-то неопределенным гарниром, и курица-гриль, политая с ног до головы пикантным соусом, и всевозможные салаты с пучками зелени в центре в виде хвостов тропических птиц… Да что говорить, простая картошка была так уделана мастером-поваром, что желудок у Зубоскалина начало скручивать и выжимать, как мощной центрифугой от стиральной машины «Занусси».

Парень долго терпеть не стал, нажал плечом покрепче и вместе с решеткой по пояс вывалился наружу. Сдобная повариха, колдовавшая у плиты, охнула и, перекрестясь, выскочила за дверь. Она страстно увлекалась сериалом «Секретные материалы» и приняла пыльного курсанта за радиационного мутанта. На кухне никого не оставалось. Санек понимал, что это ненадолго, что скоро повариха вернется назад минимум с парой амбалов за спиной. Действовать нужно было быстро, а потому спускаться на пол курсант не решился. Зубоскалин попробовал дотянуться до курицы. Слишком далеко. Стерлядь вообще стояла в дальнем углу стола. Селедка под шубой издевательски расположилась под носом, но находилась в очень плоской посудине. Никак ее не достать. Даже простая картошка и та стояла в стороне. А в коридоре уже слышался подозрительный шум. В отчаянии парень схватил правой рукой первое подвернувшееся под руку блюдо, а левой потянул за собой фигурную бутылку «Мартини». Мгновение спустя Дирола на кухне не было.

Продвинувшись метра три по узкому лазу, Санек решил сделать привал и перекусить.

– Вот жмоты! – громко выругался курсант. – Вместо мяса в тарелку ракушек напихали!

Гулкое эхо пронеслось по всем комнатам заведения. В зале с игровыми автоматами все играющие разом промахнулись. Танцующие решили, что музыкальная аппаратура испортилась. Повариха еще раз перекрестилась и прочитала «Отче наш…»

Разочарование от невкусного блюда пришлось запивать изрядной дозой спиртного. Прямо из горла, поскольку прихватить с собой фужер парень не додумался. Мартини оказался крепким напитком. Когда добрая половина поллитровой бутылки благополучно плескалась в животе у Зубоскалина, курсанта нестерпимо потянуло петь. Ну просто невыносимо. Такой тяги к прекрасному Санек отродясь не испытывал. Он прополз еще немного, набрал полную грудь воздуха… и со всей дури заорал.

Громовые раскаты пронеслись по ночному клубу. Очевидцы, оказавшиеся в тот вечер на улице, утверждали, что неожиданное землетрясение охватило три квартала равнинного, сейсмически не опасного города. Причем подземные толчки сочетались со страшным ревом разбуженной лавы.

На первой же ноте очередная решетка, оказавшаяся под грузным телом Зубоскалина, жалобно скрипнула и, недолго думая, упала на пол. Санек соответственно тоже. Приземлиться пришлось на туалетный столик, уставленный самым разнообразным набором косметических принадлежностей, начиная от стройной батареи увлажняющих кремов и заканчивая декоративной косметикой: губными помадами, тенями для век, лаком для ногтей. Немного в стороне гордо выпячивался эпилятор. Около столика небрежно валялся маленький полупрозрачный халатик розового цвета. Пушистая домашняя тапочка в тон находилась рядом. Во всей обстановке комнаты чувствовалась небрежная продуманность. Гримерная была изысканна и одновременно кокетливо-неряшлива.

– Это ее комната, – сердцем почувствовал курсант.

В груди его бешено заколотилось сердце, руки вдруг оказались как будто чужими, и совершенно непонятно стало, куда их можно деть. До безумия захотелось увидеть девушку своей мечты. И в то же время было страшно. Что он ей скажет? Как объяснит свое неожиданное присутствие в гримерной у незнакомой женщины? И почему он без цветов? И почему он весь в пыли и тараканах?

Парень оглянулся назад, ища спасения от нахлынувших вопросов. Взгляд уперся в небольшую ширму, искусно сделанную под старину. Тонкие ветки цветущей яблони проходили по ее полотну от левого нижнего угла по диагонали, до правого верхнего. Изящные журавли с длинными ножками-паутинками, танцуя, витали по краям яблочной ветви. Именно эта ширма показалась Саньку его последней надеждой. Парень сполз со столика на пол, встал на неверные ноги, от души икнул, а потом спрятался за журавлями. И вовремя.

Мгновение спустя дверь в комнату открылась, и в гримерную кто-то вошел.

* * *

Минутная стрелка с натугой проползала второй по счету круг. Ни Зубоскалин, ни Антон Утконесов в актовом зале не появлялись. Мочилов заметно нервничал. Андрей тоже нервничал, но незаметно.

– Я все-таки сбегаю, позову их? – упрашивал курсант.

– Ладно, – сдался Глеб Ефимович. – Только мухой: одна нога здесь, другая – тоже здесь.

– Слушаюсь, – обрадованно воскликнул Андрей и с места взял четвертую скорость.

Утконесов пробежал по коридору, поднялся на третий этаж, на всех парах ворвался в комнату, где мирно посапывали и видели десятые сны Кулапудов и Пешкодралов. Курсант стянул одеяло с Пешкодралова и настойчиво стал теребить парня за плечо.

– Тревога? – распахнул глаза Леха.

– Хуже. Вставай, по дороге все объясню.

– По дороге куда?

– В туалет.

– А я не хочу.

– Захочешь. Надо будет, захочешь.

* * *

Настоящими мужчинами сразу не становятся. Настоящие мужчины воспитываются в нечеловеческих условиях, в сложных ситуациях, самозабвенно бросаясь на борьбу с ленью и безалаберностью, храбро преодолевая природные недостатки, включая фобии, ожирение и детский энурез. Олег страдал фобией. Фобией достаточно распространенной, но оттого не становившейся менее неприятной. Шнурков боялся высоты. То ли оттого, что парень не отличался высоким ростом и не привык смотреть на мир с высоты, то ли еще отчего, но с самого раннего детства Олега душил этот непонятно откуда взявшийся страх.

Родственники поговаривали, что фобия вполне могла развиться от одного не вполне приятного случая, произошедшего со Шнурковым в самом раннем детстве. Еще будучи совершенно несознательным гражданином своей страны, Шнурков Олег, находящийся в младенческом возрасте, совершал небольшое, но запоминающееся путешествие на самолете-кукурузнике из Зюзюкинска в областной центр. У малыша что-то не в порядке было с пищеварительным трактом, врачи серьезно боялись за жизнь будущего защитника славного Зюзюкинска от преступного элемента и настоятельно рекомендовали свозить его в большой город для основательного лечения. Время было осеннее, погода вела себя распутно, то есть совершенно несознательно замесив густую, тяжелую грязь на всех без исключения улицах. Транспорт безнадежно вяз в топях городских трущоб, до цивилизации посуху невозможно было добраться, и Олегу выделили для спасения жизни персональный летательный аппарат – кукурузник.

Олегу до сих пор кажется, что он помнит это незабвенное путешествие в мельчайших подробностях, хотя с того времени прошло много лет, а несознательный возраст, два с половиной месяца, отличался у парня отсутствием памяти. Свертков к самолету мама принесла много: она всегда отличалась хозяйственностью и запасливостью. А также мама отличалась слабыми нервами. Расстроенная опасностью, грозившей сыну, она поминутно хлопалась в обморок, прямо в пучины бескрайних луж, о которых с уверенностью можно было сказать: редкий комар долетит до середины. Это нервировало летчика, вызванного из дома во внезапную командировку. Долго не разбираясь, он забросил маму в кабину, а узлы рассовал без особой тщательности в салоне. Летчик злился. Он в сердцах хлопнул дверью, не позаботившись аккуратно закрыть ее, и с ветерком полетел, втайне надеясь вернуться домой до начала любимого фильма «Рембо».

Только на середине пути мама очнулась от глубокого обморока и заметила, что в руках у нее отсутствует сверток с кричащим внутри маленьким Олегом. Из дома она его точно взяла и до аэродрома добралась вроде бы как с сыном…

Сам полет Шнурков запомнил прекрасно. Горы непонятных тюков, довольно мягких, которые крепко фиксировали его на месте и не давали кататься по полу при качке. Холодный, забирающийся даже в подмоченные пеленки ветер и открытая дверь салона, через которую открывались живописные просторы. Временами древний аппарат потряхивало и все узлы, вместе с несовершеннолетним пассажиром рывками перемещались к зияющей дыре. Впечатляло.

Все закончилось благополучно. Олег выпал, только когда шасси коснулись взлетной полосы и кукурузник подбросило с особенной силой. Потом Олега вылечили умные областные врачи. И от заикания вылечили. И от энуреза вылечили. И от ночных кошмаров. И от непроизвольного дрожания рук. И от частых припадков, возникающих при слове «воздух». Только вот по непонятной причине осталась фобия, характеризующаяся паническим страхом высоты…

Как Олег взобрался по пожарной лестнице, вспомнить он потом не мог, хотя очень старался. Несильный, но по-ночному прохладный ветерок напоминал о том незабываемом путешествии, покатая крыша скользила под ногами, и как парень ни старался держаться ближе к середине, он неизменно скатывался к неогороженному краю. Внизу стоял и заинтересованно болел Садюкин.

– Обходи, обходи трубу слева. Что ты смотришь на этого кота, как неживой? Пасуй его в правый угол, или давай пенальти на соседнюю крышу. Какой бросок!

Олег, увидев прямо по курсу архаичную трубу, в последнее время служившую зданию только в качестве декоративного оформления, понял, что в ней лишь его спасение. Собрав всю волю в кулак, парень рванул к желанной трубе, впопыхах подмяв под себя бомжа городских крыш, бездомного кота Ваську, и страстно обнял кладку из холодного кирпича.

– Эй, – обиженно выкрикнул болельщик. – Чего застыл, как неживой? Лунатики себя так не ведут.

Фрол Петрович хотел освистать неудачливого лунатика, но, вспомнив о солидности преподавателя, воздержался. У Шнуркова сами собой зажмуривались глаза. Парень уговаривал их, просил открыться и продолжить вечерний променад. Это не помогало. Тогда Олег вспомнил, что он мужчина, а мужчина и страх – понятия несовместимые. Опять не помогло. Тогда Шнурков вспомнил, что он по сути своей защитник всех слабых и угнетенных граждан, не нарушающих закон. Снова результата не последовало. Оставался последний козырь.

– Я курсант Высшей школы милиции! – гордо выкрикнул парень и посмотрел на несовершенный мир.

Как раз вовремя. Садюкин порядком соскучился и собрался идти домой, досматривать прерванный матч. А из двери подъезда вынырнула большая тень с рюкзаком за плечами и в недоумении остановилась, открыв рот и глядя вверх, на Шнуркова. Еще минута – и тренер заметит Гангу. Нужно было спасать ситуацию. Олег с трудом оторвал руки от трубы и сделал пару неверных шагов. Посмотрел вниз и вновь вцепился в трубу.