Текст книги "Сокровища царя Соломона"

Маленькое приключение только раззадорило Быкова. Вдохновение не покидало его, хотя ни зебры, ни какие-либо другие животные больше не попадались им на пути.

Кто-то увидел бы вокруг лишь безжизненный ландшафт, подобный тем, что запечатлены на снимках поверхности Марса или Луны. Но для Быкова эти пейзажи были откровением. Ловя в видоискатель рыжую равнину, окаймленную коричневыми плоскогорьями, он пытался передать ощущение первозданности, которое испытывал сам. Все это существовало в природе за миллионы лет до появления человека. Мир останется таким же, когда люди исчезнут. Не будет ни сожаления, ни злобы, ни разочарования – ничего. Подобные чувства неведомы природе, неведомы космосу. Бесконечное равнодушие и рационализм – вот что пронизывает вселенную. И только любовь способна оживить это мертвое бездушие. Полюби этот песок, эти камни, и все изменится.

Ах, как хотелось бы Быкову передать чувство единения с природой, которое охватило его, когда он увидел цепочку следов антилоп, убегающую к безжизненному горизонту. Можно так много понять, если долго и внимательно смотреть на русло пересохшей реки, прорезающей равнину. Куда делись бурлящие потоки воды, которые мчались здесь когда-то? Не так ли будет с жизнью на Земле?

– Я тоже часто задумываюсь над этим, – признался Михал, когда Быков поделился с ним своими мыслями. – И понимаю, что однозначного ответа на этот вопрос не существует. В мире вообще нет ничего однозначного.

– А Бог? – спросил Дмитрий, похолодев.

– Боюсь, и этот вопрос останется без ответа.

Словак пожал плечами и нахмурился, глядя прямо перед собой.

– Думаю, что Бог существует, – медленно произнес Быков. – Мы просто боимся задумываться об этом.

Вот какие темы разговоров навеяла суровая Калахари. Но больше всего хотелось молчать. Есть слова, которые теряют смысл, когда их произносят вслух.

Глава седьмая, знакомящая нас с некоторыми обитателями Ботсваны, настроенными к пришельцам не слишком дружелюбно

Они остановились посреди равнины, присмотрев уютную площадку под тремя раскидистыми деревьями.

– Но ужинать и спать нам лучше вон там. – Михал показал в сторону. – На деревьях могут сидеть какие-нибудь ядовитые твари или мелкие воришки.

– Тогда зачем мы тут остановились? – удивился Быков.

– Чтобы набрать сучьев и веток для костра. Или ты предпочитаешь холодный кофе?

Проводник, как многие европейцы и американцы, любил выпить чашечку-другую кофе на сон грядущий. Быков давно заметил эту особенность у западной публики. Сам он предпочитал употреблять бодрящий напиток с утра, но возражать не стал. Приятно посидеть вечером у костра, отдыхая после утомительного пути. Можно рассказывать друг другу истории. А можно просто молчать, глядя, как пляшут языки пламени. Лишь бы желудок был полон.

– Я займусь костром и ужином, а ты поставь палатку, – распорядился Михал. – Она двухместная, но легкая. Справишься?

– Тоже мне сложность, – пренебрежительно фыркнул Быков. – Я и не такие конструкции собирал.

– Ты уже ставил палатки?

– Было дело в молодости. Правда, тогда они были попроще, но и с этой я справлюсь без проблем.

– Уверен? – спросил Михал.

– Накрывай на стол. Обо мне не беспокойся: за мной задержки не будет.

Несколько минут спустя Быков пожалел о своей самоуверенности. Ему следовало поменяться обязанностями с проводником. Но было поздно. Назвался груздем – полезай в кузов. Даже если дело происходит в Африке.

Дмитрий выволок из «крузера» и разложил на траве огромный куполообразный тент, а также сборные стойки из какого-то легкого металла, похожего на алюминий. Эти штуки вели себя в руках Быкова как заколдованные: самовольно распадались, пытались стыковаться неправильным образом и никак не желали пролезать в петли палатки.

Чтобы Михал ничего не заметил и не заподозрил спутника в некомпетентности, пришлось изображать бодрость и даже насвистывать какую-то залихватскую мелодию. Но дело от этого не шло на лад. Металлическая рама, собранная Быковым, была косой и хлипкой. Петли упрямились и не желали пропускать в себя прутья. Но это было еще полбеды. Кое-как справившись с задачей, Дмитрий с изумлением обнаружил, что стойки короче тента. Сооружение получилось дряблым и шатким. Было не слишком приятно смотреть на творение рук своих. А что скажет Михал, когда увидит это безобразие?

Быков оглянулся на словака. Тот не только развел костер, но и зажег газовую плитку, на которой должна была вот-вот закипеть вода в кастрюле. Рядом стоял сборный столик и два маленьких стульчика. Закончив раскладывать одноразовую посуду, Михал принялся вскрывать банку консервированной фасоли. Лицо у него было сосредоточенное, как будто он был ученым, собирающимся произвести какой-то опыт.

Быков перевел взгляд на свое творение. Может быть, так и должна выглядеть эта чертова палатка? Просто конструкция неудачная. Он все сделал правильно, и не его вина, что сооружение плохо держится на этих дурацких подпорках. Но ничего страшного. Ветра нет и не предвидится. Если не ворочаться и не задевать стенки, палатка прекрасно продержится до утра.

Дмитрий снова обернулся и заметил, что Михал смотрит на него. В глазах словака было печальное удивление, словно у отца, поручившего ребенку собрать игрушки и обнаружившего, что вместо этого малыш что-нибудь сломал.

– Ну как? – спросил Михал.

– Порядок, – бодро отрапортовал Быков. – Вот. – Он показал на палатку, стараясь не прикасаться к ней, чтобы не обрушить неосторожным движением. – Можно располагаться.

– Думаешь?

– Тебя что-то не устраивает?

– А тебя? – вежливо осведомился Михал.

Услышав подозрительный шум, Быков стремительно обернулся, но было поздно: злополучная палатка медленно заваливалась набок. Поймать и удержать ее не удалось. Лязгая алюминиевыми сочленениями, конструкция рухнула на землю.

– Проклятье! – крикнул Дмитрий.

– Ты должен радоваться, а не сердиться, – заметил Михал. – Представь себе, что сейчас глухая ночь, а ты находишься внутри.

– Мы бы находились там вдвоем, – парировал Быков.

– Нет. Я бы ни за что не полез в это сооружение.

Словак подошел к палатке, присел и стал вытаскивать стойки.

– Это делается по-другому, – сказал он. – Помогай разбирать. У тебя все шиворот-навыворот, видишь?

Быков тяжело вздохнул:

– Я же говорил, что в мое время палатки были проще: растяжки, колышки, одна опора посредине.

– Что значит «в твое время»? – усмехнулся Михал. – Так рассуждают старики.

И снова он был прав. Возразить было нечего. Быков взъерошил свои кудри, тугие и жесткие, как стальная стружка.

– Сдаюсь, – сказал он. – Напортачил я.

– Что значит «напортачил»? – полюбопытствовал словак и, получив объяснение, удовлетворенно заключил: – Хорошо, одним словом в лексиконе больше. Значит, день прошел не зря. Проследи за костром. А я поставлю палатку.

Быков и оглянуться не успел, как работа была закончена. Обеспечив себе крышу над головой, путешественники уселись ужинать. Поглощая лепестки ветчины с фасолью, они почти не разговаривали, потому что успели сильно проголодаться и были поглощены процессом насыщения. А вот когда дело дошло до десерта, оба расслабились и перестали вкладывать всю энергию в работу челюстей. Пришло время поболтать о том о сем, узнать друг о друге побольше. Быкову приятно было услышать, что Михал Ленч никогда не берет в руки ружья без особой необходимости.

– Скажу больше, – усмехнулся словак, вертя в сильных пальцах стаканчик с кофе. – Я и на этот раз не взял с собой оружия. Ты ведь не охотник, насколько я понял?

– Нет, – подтвердил Быков. – А не опасно в этих краях без оружия?

– Знаешь, друг, кто не собирается стрелять, тому не приходится этого делать. Так подсказывает мне опыт. Если возьмешь с собой заряженный карабин, непременно напорешься на льва или буйвола.

– С тобой такое случалось?

– К сожалению, – ответил Михал. – Ненавижу убивать. Наверное, это из-за отца…

– Из-за отца? – переспросил Дмитрий.

– Он был профессиональным охотником. Купил разрешение, набор ружей и взялся за дело. – Михал с досадой стиснул бумажный стаканчик в кулаке. – Но правил не соблюдал. Шнырял по округе и палил во всех подряд. Никого не щадил. А потом напивался и хвастал, хвастал…

– Какой смысл в такой охоте? – удивился Быков.

– Все просто, мой друг, все просто. Мы жили неподалеку от заповедника, где развелось чересчур много хищников. Спонсорами были американцы. Они платили отцу по тридцать тысяч долларов за каждого льва и леопарда. Вот он и старался. А заодно отстреливал тех, кого должен был оберегать от хищников. – Михал бросил скомканный стаканчик в огонь. – Но это еще не все. Когда у отца завелись деньжата, он учредил в Европе фирму «Brave Man»…

– «Отважный мужчина», – перевел Быков.

– Ну да. Клиентами отца были богатые бизнесмены, звезды и политики. Они говорили, каких зверей хотели бы подстрелить. Отец составлял список. Сперва он возил клиентов по саванне, а потом сменил тактику. Приобрел здоровенный армейский грузовик и стал доставлять пойманных животных на место охоты.

– Связывал их, что ли?

– Зачем связывать, когда существуют транквилизаторы? – поморщился Михал. – Накачиваешь носорога «дурью», привозишь и отпускаешь. Приезжим идиотам с дорогими винтовками все равно в кого стрелять. Они не замечали, что звери двигаются как пьяные. А если и замечали, им было безразлично.

– Паршивая забава, – не сдержался Быков.

– И не говори, дружище. Помню льва, заказанного каким-то итальянцем. Огромный зверь, грива – во! – Михал развел руками. – Но совершенно беспомощный. Его обкололи, пасть замотали скотчем, чтобы не рычал, и продержали до утра в клетке, в десяти шагах от бравого итальянского стрелка, который об этом даже не подозревал. Я смотрел на льва и плакал. Уговаривал отца отпустить бедного зверя. Куда там! Утром льва вытащили в буш, растормошили и заставили пробежать метров двести. А охотника пустили по его следу. Он прикончил несчастное животное. А лев лишь смотрел на людей не мигая, когда в него стреляли. – Михал отвернулся, вытаскивая из глаза соринку, которой, как нетрудно было догадаться, не существовало. – Потом, конечно, был большой праздник. Проводники и бесстрашный охотник фотографировались возле мертвого льва. Ставили на него ноги, скалясь в объектив. Шакалы! Подлые трусливые шакалы. И мой отец был одним из них.

– Ты поддерживаешь с ним отношения? – тихо спросил Быков.

– Поддерживал. Отец все-таки. Никуда от этого не деться.

– Он и сейчас… гм… охотится?

– Отстрелялся, – мрачно произнес Михал. – Умер от местной заразы.

– От малярии? – предположил Быков. – Или от туберкулеза?

– От СПИДа. В Ботсване сорок процентов населения ВИЧ-инфицировано. Мрут как мухи. Вернее, это было раньше. Сейчас ситуация улучшилась. Но не намного.

– Кто-нибудь их лечит?

– Пытаются, – сказал Михал. – Да только попробуй заманить туземцев в больницу. С обезьянами любезничать можно, а лечиться от СПИДа – позор. Табу здесь такое. Существует правительственная программа, на которую выделяют средства иностранцы, но… сам понимаешь…

– Деньги воруют? – догадался Быков, выросший не в какой-нибудь благопристойной Бельгии или Швейцарии.

– Еще как. Помню, во всех газетах трубили о том, что Департамент здравоохранения скоро искоренит заразу. И что ты думаешь? От пятидесяти миллионов осталось лишь на то, чтобы напечатать листовки и разбросать их с вертолетов.

– А что это за листовки?

– Наглядная агитация. Мол, удовлетворяйте себя сами, и все будет о’кей.

– Ясно. – Быков усмехнулся. – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

– Это как? – не понял словак, не знакомый с творчеством Ильфа и Петрова.

Быков объяснил. Михал засмеялся. Но смех был невеселым.

– Примерно так, – сказал он. – А что дикарям эти листовки? Они ими подтерлись и пошли молоденьких самок ловить.

– Обезьян?

– Не только, хотя обезьяны пользуются наибольшей популярностью… – Михал осекся. – Вот дьявол! Накликал на свою голову!

– Кого? – Быков завертел головой, ожидая увидеть какую-нибудь пакостную сцену.

Его взгляд остановился на темных приземистых фигурах, расположившихся метрах в двадцати от костра. Глаза пришельцев сверкали красным, отражая отблески пламени.

Быков чуть не опрокинулся вместе со стульчиком.

– Гиены? – прошептал он.

– Бабуины, – ответил Михал так же тихо. – Слева, самый крупный, – вожак.

Присмотревшись, Быков понял, о ком идет речь.

– И что им надо? – спросил он.

– Пожрать. Не показывай, что тебе страшно. Бабуины как уличные хулиганы: пристают к тем, кто их боится.

Стая постоянно перемещалась из стороны в сторону, но расстояние между собой и людьми не сокращала.

– Может, их припугнуть? – предложил Быков.

– Чем? – язвительно осведомился Михал. – У меня даже ракетницы нет. Если их разозлить, они нападут. Это пострашней, чем стая шакалов, поверь. Одни будут нас кусать и царапать, а остальные растащат все, что плохо лежит. Еще и шины прогрызут. Или канистры с водой. Что тогда делать?

– Не знаю.

– Вот и я о том же. Будем делать вид, что нам все равно. То есть мы такие сильные и смелые, что не обращаем на эту стаю внимания. – Михал налил себе остывшего кофе из чайника. – Когда я жил с отцом в заповеднике, мы несколько раз подвергались нападению бабуинов. Они переворачивали у нас в доме все вверх дном. Самцы загоняли меня в спальню, а самки с детенышами уносили съестное.

– А если встать и заорать на них? – спросил Быков.

Забывшись, он повысил голос, и вожаку это не понравилось. Он оскалил клыки и рявкнул, после чего повернулся, чтобы продемонстрировать красный зад, лоснящийся в свете костра. Остальные бабуины радостно заверещали. Выглядели они и правда устрашающе: серые, мохнатые, с узкими мордами, обрамленными меховыми «капюшонами». Словно орда уродливых варваров, храбрящихся перед нападением.

– Ну что, будешь орать? – осведомился Михал, сохранивший в этой ситуации не только спокойствие, но и иронию.

Быков не ответил, следя за стаей, которая каким-то таинственным образом успела увеличиться вдвое. Всюду, куда ни глянь, блестели оскаленные зубы и топорщились вздыбленные «капюшоны». Вожак, задрав хвост, стоял на задних конечностях и, опираясь на кулак, яростно колотил другим кулаком по земле. Вся эта свора издавала крики, сливающиеся в один угрожающий пронзительный вопль, от которого Быкову стало не по себе.

– Думаешь, они на нас нападут? – обеспокоенно спросил он у Михала.

– Все может быть, – сказал словак. – Бабуины наглые и хитрые. Способны забросать людей камнями. Такие случаи известны. Павианы, конечно, еще опаснее.

– Бабуины и павианы принадлежат к одному роду, – машинально произнес эрудированный Быков.

– Тебе от этого легче?

– Нет.

Это признание сопровождалось вздохом.

– Они готовятся к атаке, – предупредил Михал. – Гляди, выстроились по ранжиру.

И в самом деле бабуины сгруппировались по росту. Как видно, те, что покрупнее, должны были вступить с людьми в схватку, тогда как остальным предстояло грабить лагерь.

– У них клыки как у львов, – тревожно поделился наблюдениями Быков.

– Клыки у них большие, – сказал Михал, – но все-таки ты преувеличиваешь.

Вожак медленно двинулся вперед. Его глубоко посаженные злобные глаза внимательно следили за каждым движением людей.

– Придется дать отпор, – пробормотал Михал. – Вставай и держись поближе ко мне. Бери палку потолще.

Вожак рявкнул, и три крупных самца бросились на людей. Михал, воинственно закричав, принялся охаживать их кривой суковатой веткой. Быков, не нашедший подходящей дубинки, вооружился столиком. Действуя решительно и слаженно, они заставили обезьяний авангард отступить. Но, пока шла стычка, один из бабуинов стащил блестящий кофейник и передал его вожаку.

Морща лоб, матерый бабуинище высоко поднял трофей над головой, чем-то напомнив Быкову боксера, демонстрирующего болельщикам чемпионский кубок. Затем вожак обнюхал чайник и попытался прокусить его, скользя резцами по блестящей полированной поверхности. Чайник выпал у него из лап, дребезжа слетевшей крышкой. Бабуины, следуя примеру вожака, отпрянули.

Секундного замешательства хватило Михалу на то, чтобы подбежать к догорающему костру и выхватить оттуда тлеющий сук. Размахивая им, чтобы разгорелось пламя, он устремился прямо на вожака. Быков, вопя что-то нечленораздельное, последовал за приятелем.

Если бы вожак успел подготовиться к нападению, он бы, скорее всего, дал людям отпор, чтобы не уронить достоинство перед стаей. Но атака была слишком неожиданной. Привстав на задние лапы, бабуин отпрыгнул назад, потом развернулся и пустился наутек. Стая, оглашая ночь испуганными воплями, тоже обратилась в бегство.

– Убирайтесь! – крикнул им вслед Михал.

– Убирайтесь! – эхом повторил Быков.

Вожак издал серию звуков, напоминающих хрюканье разъяренного секача. Оказавшись на безопасном расстоянии, он перешел на неторопливый шаг, а потом остановился и повернул назад, всем своим видом давая понять, что не намерен сдаваться. Остальные бабуины, как привязанные, двинулись за альфа-самцом.

– Любишь мороженое? – спросил Михал.

Вопрос был настолько неожиданным, что Быков машинально ответил:

– Люблю.

– Тогда извини, друг, – сказал словак. – Сегодня придется обойтись без десерта.

С этими словами он с хрустом вскрыл первый брикет мороженого и швырнул его вожаку.

– Жри! – крикнул Михал.

– Зачем ты это сделал? – не понял Быков.

– Гордость не позволяет ему уйти без добычи, – пояснил словак, распечатывая второй брикет. – Он потеряет авторитет, если отступит не солоно хлебавши. А эта подачка позволит ему сохранить лицо…

– Морду.

Как бы там ни было, Михал оказался прав. Главный бабуин понюхал подачку, лизнул и, не выдержав, с жадностью набросился на угощение. Остальные обезьяны ждали этого момента. Лишь только их вожак зачавкал, как началась свалка вокруг второго куска мороженого.

Пользуясь неразберихой, молоденькая самка завладела частью добычи и отбежала в сторону, подальше от костра. Никто из стаи этого не заметил. Предусмотрительно укрывшись в тени дерева, обезьяна поднесла лакомство к узкой морде. Но есть не стала.

«Неужели невкусно?» – удивился Быков, наблюдавший за ней.

Тем временем вожак насытился и разогнал опасливо огрызающихся бабуинов. Самка, завладевшая мороженым, завертела головой. Вытянув шею, она тревожно втягивала воздух ноздрями, силясь понять причину охватившего ее страха.

Вожак, увидев ее, оскалился и стал приближаться к ней сзади, чтобы покарать за нарушение дисциплины. В тот же миг с темной кроны на самку обрушилась какая-то серая гибкая тень. Вопль, полный отчаяния и муки, нарушил тишину, разносясь по саванне.

Леопард – а это был именно он – оставил жертву и, делая гигантские прыжки, погнался за вожаком. Сообразив, что ему не убежать, бабуин обернулся, надеясь отпугнуть преследователя, но это было последнее, что он сделал за свой короткий обезьяний век. Леопард догнал его одним прыжком и, выгнув пятнистую спину, вцепился зубами в шею.

Быков похолодел, услышав отчетливый хруст, словно кто-то разделывал жареную курицу.

Стая обезьян с визгом рассеялась по равнине. Леопард не стал их преследовать. Он поднял морду, с которой капала густая черная кровь, и посмотрел на Быкова. Внимательно. Пристально. Не мигая. Как бы решая, стоит ли познакомиться поближе с этим крупным, но явно не слишком сильным существом.

Оставив труп обезьяны на траве, хищник мягко прыгнул вперед и припал к земле.

Ноги у Быкова ослабели так внезапно, что он едва не сел на землю. Нечто в этом роде проделал Михал: зачем-то опустился на корточки. Хотел стать маленьким и незаметным? Очень может быть. В минуты смертельной опасности люди часто совершают неожиданные поступки. Словак, только что сразившийся с целой стаей бабуинов, больше не мог защищаться. Это означало, что Быкову придется брать инициативу на себя.

Осторожно, словно идя по тонкому льду, он сделал пару шагов вперед. Нет, это были не шаги, а шажки, маленькие, едва заметные.

Леопард выпрямился и с рычанием открыл пасть. Это был большой сильный зверь, казавшийся серебристым в лунном свете. Черные пятна на его шкуре сливались с тенями, отбрасываемыми листвой. Глаза были как два круглых фонарика. Быков подумал, что, если они разгорятся чуточку сильнее, из них вырвутся золотистые лучики и протянутся в темноте к глазам стоящего напротив человека.

Их разделяло метров пятнадцать, не больше.

«Прыжка три для леопарда, – отметил про себя Быков. – Или четыре, что сути дела не меняет».

Двигаясь медленно, как во сне, он сделал еще один шаг навстречу оскаленной смерти.

Хвост леопарда задергался из стороны в сторону, охаживая пятнистые бока. Хищник издал угрожающий рык и пригнулся, приготовившись к броску. Все его великолепные мышцы напряглись под атласной шкурой, по телу прокатилась крупная дрожь. Леопард подался вперед, внимательно следя за человеком.

«Стоп! – сказал себе Быков. – Дальше идти не надо. Ты уже показал зверю, какой ты бесстрашный, но если переусердствовать, он воспримет это как вызов. Просто замри. И не отводи взгляд, хотя это и труднее всего».

В голове у леопарда тоже происходила какая-то работа. Решая, как ему поступить, он застыл на месте. Глаза хищника блестели яростным желтым светом, словно стремясь проникнуть в мысли противника. Намерено ли это двуногое существо сразиться за добычу? Почему оно не сбежало вместе с остальными обезьянами, на которых так похоже? Стоит ли броситься на него или оно способно дать отпор? Может быть, разумнее отступить?

Быков стоял неподвижно как столб, опустив руки вдоль тела. Он даже веки слегка прикрыл, чтобы не провоцировать зверя блеском глаз.

– Уходи, – прошептал Дмитрий, почти не двигая губами. – Я тебе не враг. И не добыча. У тебя уже есть ужин. Уходи.

Леопард рыкнул, затем попятился, схватил бабуина за переднюю лапу и поволок во мрак.

Раза два или три хищник обернулся, выдавая свое местонахождение двумя сверкающими звездочками. Потом и они пропали. Все было кончено.

– Да ты герой, – пробормотал Михал, медленно выпрямляясь во весь рост.

– На самом деле нет, – признался Быков, криво улыбаясь. – Просто я испугался. До чертиков.

– Тогда зачем ты пошел на этого проклятого зверя?

– А что мне оставалось делать? Если бы мы побежали или застыли на месте, леопард принял бы нас за парочку бабуинов. Тогда он не стал бы с нами церемониться. Эти кошки терпеть не могут, когда кто-то смотрит, как они едят.

– Ну и денек выдался, – сказал Михал, качая головой. – Предлагаю лечь спать, чтобы поскорее настало утро.

И это было весьма разумное предложение.