Текст книги "Сокровища царя Соломона"

Глава восьмая, повествующая о похождениях нашего героя, начавшихся на суше, продолжившихся на воде и чуть не закончившихся под водой

Михалу и Быкову понадобился еще один день пути, чтобы достичь плодородной долины, по которой протекала Окаванго. Во тьме они реку не увидели, но всю ночь не забывали о ней благодаря полчищам комаров, мошек и прочей летучей пакости, отравлявшей им жизнь.

– Это мы еще не ночевали на берегу, – утешил Быкова Михал утром, когда дневной свет заставил насекомых отправиться на отдых. – Там, в тростниках, кого только нет!

– Что может быть хуже этой гадости? – кисло осведомился Быков, разглядывая малярийного комара, которого прихлопнул у себя на плече.

– О, друг мой, разве ты ничего не слышал о мухах цеце?

– Черт, о них я как-то не подумал.

– Вот такие крохи. – Михал показал пальцами. – А жалят так, что хочется кричать.

– Они ведь разносят какую-то страшную заразу, – обеспокоенно припомнил Быков.

– Сонную болезнь.

– У тебя есть какое-нибудь средство? Прививки там… или мазь…

– Опасность заразиться сонной болезнью сильно преувеличивают, – успокоил товарища словак. – Только одна из тысячи мух является переносчицей вируса.

– Предлагаешь их считать? – язвительно осведомился Быков. – Девятьсот девяносто девять пусть жалят, не страшно. А как только зажужжит тысячная…

Не дав ему договорить, Михал разразился громким хохотом. Таким образом, утро началось весело. Уже ради этого стоило простить африканских насекомых, включая легендарную цеце.

Выполняя утренние процедуры, Быков улыбался в предвкушении нового дня, полного ярких впечатлений.

Пока что фотографировать было нечего, да и невозможно: все вокруг окутал густой белесый туман, доходящий Быкову до груди и не поднимавшийся выше. Создавалось впечатление, будто стоишь в неподвижном море парного молока. Так и хотелось раздвигать его руками на ходу, хотя со стороны это выглядело бы глупо.

Осторожно ступая, чтобы не споткнуться и не наступить на змею, Быков дошел до заливчика, окаймленного зарослями папируса. Две потревоженные им цапли с шумом взлетели в небо, покружили над головой и подались дальше, где им не станут мешать бестолковые двуногие существа.

«Мы здесь всего лишь гости, – подумал Быков, имея в виду не только дикую природу Африки, но и всю планету под названием Земля. – Погуляем немного, развлечемся – и прощай. За нами приберут, и в мире снова станет чисто, как будто нас никогда и не было. И это правильно. Знать бы только, что ждет нас после ухода. Куда мы отправимся? С какой целью? Неужели лишь для того, чтобы вернуться сюда в новом качестве и сыграть другую роль? Какой в этом смысл? Кому это надо?»

Он хотел поделиться своими мыслями с догнавшим его Михалом, но тот предостерегающе сжал плечо Дмитрия и прошептал:

– Тихо! Смотри, это орлан, видишь?

В чистом розово-голубом небе кружила птица, распластав широкие длинные крылья. Туман, еще минуту назад застилавший водную поверхность, рассеялся, как по волшебству, и орлан мог видеть все, что ему было нужно. А нужно ему было, как всякому хищнику, одно. Добыча. Живая плоть. Энергия, заключенная в другом живом существе.

«Идеальный охотник, – подумал Быков. – Интересно, а бывает ли идеальная жертва?»

В это мгновение орлан издал пронзительный крик, напоминающий знаменитое ковбойское «йаху-у», прижал крылья к бокам и стремительно бросился вниз. В метре от поверхности он вновь расправил крылья – ровно настолько, чтобы затормозить падение и проехаться по воде в облаке брызг, подобно водному лыжнику. Но никакого буксира, разумеется, не было. Орлан, не подозревая о существовании инерции, трения и аэродинамики, с легкостью воспользовался законами физики. Несколько раз взмахнув крыльями, он оторвался от речной поверхности. В его здоровенных когтях, похожих на крючья, билась сине-серая рыбина с широко открытым ртом.

Орлан с заметным трудом поднялся метра на три… опять опустился… и снова начал подъем…

Метровая рыбина была тяжелой и отчаянно билась в воздухе, стремясь вернуться в родную стихию. Пару раз, поглощенный борьбой, орлан опускался так низко, что добыча касалась воды, вспенивая ее мощным хвостом.

– И так на земле с начала времен, – прокомментировал Михал, наблюдая за борьбой. – Сильный пожирает слабого.

– Иногда бывает наоборот, – заметил Быков. – Слабые пожирают сильных. Но главный принцип остается неизменным: одни выживают за счет других. Когда видишь такое… – он кивнул на птицу, – пропадает вера в Царствие Божье на земле.

– А ты когда-нибудь в это верил?

– В Царствие – нет. А в Бога…

Быков не успел договорить. Из реки, все еще подернутой легкой дымкой, высунулось распахнутое темно-зеленое рыло, сцапало рыбу и нырнуло обратно столь стремительно, что орлан не успел высвободить когти, глубоко засевшие в добыче. Некоторое время было видно, как птица бьет крыльями по поверхности, но продолжалось это недолго. Через каких-нибудь тридцать секунд никто не смог бы заподозрить, что на этом месте совсем недавно разыгралась кровавая трагедия. Даже круги на воде, расплываясь все дальше и дальше, наконец исчезли.

– Так что ты хотел сказать насчет Бога? – спросил Михал.

Вспоминая свирепую морду крокодила, Быков покачал головой:

– Знаешь, друг, есть вещи, которые мы просто не в состоянии постичь своим умишком. Тут нужна душа, а она у нас тоже слабовата. Поэтому предлагаю выбрать тему попроще. Например, давай обсудим планы на сегодня.

– Все очень просто, – сказал Михал. – После завтрака надуем резиновую лодку и поплывем куда глаза глядят.

– А что насчет маршрута? – деловито поинтересовался Быков, когда они направились обратно в лагерь.

– Заранее определить его можно только приблизительно. Это же Окаванго. Шестнадцать тысяч лагун, рукавов, притоков и островов.

– Я слышал, что двадцать тысяч, – сказал Быков, вспомнив краткую лекцию матери.

– Это преувеличение, – возразил Михал. – Интернет – невероятно полезная штука, спору нет. Но вреда она тоже наносит немало. Любой профан может сочинить что угодно, сопроводить свой опус чужими фото и разместить это в сети. Большинство людей принимают на веру любой печатный текст. Он представляется им достоверным лишь на том основании, что снабжен заголовком, иллюстрациями и заумными речевыми оборотами.

– Ага, обожаю это! «Ученые установили… Многолетние исследования показали…» – Быков фыркнул. – Какие ученые, кто проводил исследования, не важно. Просто автор решил, что так будет убедительнее.

– Вот-вот, – кивнул Михал. – Я статей в интернете не размещаю, но кое-что об этих местах знаю. За завтраком расскажу. Накрывай на стол, а я пока что-нибудь приготовлю…

Благодаря совместным усилиям трапеза получилась плотной, как раз настолько, чтобы Быков насытился и в очередной раз исполнился чувства вины. Заметив, с каким хмурым видом он уплетает омлет, Михал обеспокоился:

– Тебе не нравится?

– Нет, очень вкусно, – заверил его Быков. – Просто каждый день я даю себе зарок поменьше есть, а затем его нарушаю.

– И правильно, – махнул рукой Михал. – Ты уже похудел, честное слово. А этот завтрак одновременно и обед. Так что успокойся.

– Что ж, в таком случае…

Немного поколебавшись, Быков стал намазывать галету джемом. Михал последовал его примеру. Словак очень быстро оброс бородой, и теперь его голова казалась непропорционально большой. Жуя, он делился с товарищем познаниями о здешних краях.

– В переводе с тсвана Окаванго означает что-то вроде «река, которая никогда не находит моря». Но здесь она сама по себе море. – Михал сделал паузу, чтобы запихнуть очередную галету в зазор между усами и бородой. – В прежние времена, когда не существовало спутниковой фотосъемки, любой картограф сошел бы с ума, если бы ему поручили зарисовать всю эту путаницу проток и проливов. Настоящий лабиринт. – Он смахнул с бороды крошки и стал выскребать ложкой остатки джема из банки. – Местами Окаванго образует довольно большие озера, заводи и болота. Все это густо поросло зеленью, так что без компаса любой заблудится тут в два счета. Особенно в сезон дождей, когда ручейки превращаются в бурлящие потоки. Засуха – тоже тяжелое испытание. Здесь так все пересыхает, что на заболоченной равнине остаются лишь небольшие лужи. Земля становится белой от соды. Это похоже на снег. Но дурно пахнет.

– Как всегда на болотах, – понимающе кивнул Быков. – Я один раз чуть было не утонул. Погнался за черепахой, увяз по пояс, а опереться не на что. Земля под руками обламывается. Ненавижу болота! Приходится постоянно быть начеку.

– Вот! – Михал наставительно поднял палец, перепачканный джемом. – Здесь тоже нужно быть начеку. Видел крокодила? И это еще не самый крупный экземпляр. В реке их тысячи. Плюс гиппо.

– Гиппопотамы?

– Ага. Американцы называют их «джипы». Так вот, за последние годы этих животных расплодилось столько, что угодий на всех не хватает. Голодные гиппо злые как черти. А еще самки, оберегающие детенышей… Нарвешься – изуродуют или убьют. Так что будь готов выполнять мою команду мгновенно. Скажу прыгать в воду – ныряй не задумываясь. Скажу замереть – и не дыши.

Михал встал и начал убирать со стола. Быков взялся ему помогать. Вместе они сложили палатку и развернули надувную лодку, к которой был присоединен насос, работающий от автомобильного двигателя. Убедившись, что воздух беспрепятственно поступает по шлангу, словак подошел к Быкову и сказал:

– Я хочу поговорить об оплате…

«Ну вот, все было так славно – и вдруг это, – пронеслось в голове у Быкова. – Сейчас начнет набивать себе цену. Мол, доплатить следует за лодку. И за риск. И за общее руководство. А сам вчера голову от страха потерял. Такому не оплату повышать, такого штрафовать надо».

– Говори, – предложил Дмитрий, насупившись и глядя себе под ноги.

– Оплата кажется мне не совсем справедливой… – начал Михал.

– Но мы же договорились.

– Иногда договоры нужно пересматривать.

– Вот как? Почему?

– В связи с новыми обстоятельствами.

– Ага, в связи с новыми обстоятельствами. – Быков раздраженно подергал себя за отросшую бородку. – И каковы же они, эти обстоятельства?

– Я имею в виду вчерашний день, – уточнил Михал. – Вчера я… – Он с трудом сглотнул. – Я повел себя недостойно. И мне стыдно.

Быков почувствовал, что краснеет.

– Брось, – быстро произнес он. – Я сам жутко перетрусил.

– Но ты прогнал эту проклятую кошку, пока я дрожал, как кролик перед удавом.

– Ничего подобного, – заявил Быков. – Просто ты видел, что я справлюсь сам, и не хотел вмешиваться. Чтобы все не испортить.

Ему было так стыдно, что слова едва протискивались через горло, которое стало вдруг очень сухим. Сколько раз он повторял себе, что не стоит думать о людях плохо, пока его подозрения не подтвердятся! До каких пор он будет наступать на одни и те же грабли? Хотелось постучать себя по лбу кулаком, чтобы наконец усвоить простую истину: люди зачастую… почти всегда оказываются лучше, чем мы ожидаем.

Ответная тирада Михала полностью подтвердила это умозаключение.

– Не надо меня успокаивать, – сказал он. – И выгораживать не надо. Я взрослый мужчина. А это означает, что мне следует отвечать за свои поступки. На деле, а не на словах. Поэтому давай условимся: из денег, которые я должен был получить, следует кое-что вычесть.

– Нет, – замотал головой Быков, – я не согласен. Я…

– В таком случае, – перебил его Михал, – я вообще ничего не возьму. Но и по Окаванго тебя не покатаю. Не бесплатно же это делать? Так что выбирай.

Замолчав, словак уперся кулаками в бедра, как бы давая понять, что позиция его тверда и нерушима.

– Хорошо, – кивнул Быков, поразмыслив. – Но при одном условии.

– Какое еще условие? – насторожился Михал.

– Простое. Раз мы вводим штрафные санкции, то следует предусмотреть также премиальные.

– Что это значит?

– Например, если ты спасешь меня от смертельной опасности, мы будем квиты, – пояснил Дмитрий. – Вчера штраф, сегодня премия. Общая сумма оплаты не меняется. Логично?

Бородатая физиономия словака расплылась в улыбке.

– А ты мне нравишься, Дима, – сказал он. – Все больше и больше.

– Можешь рассчитывать на взаимность, – ответил Быков, после чего поспешил уточнить: – Я гетеросексуал, если что.

– А я, по-твоему, кто?

– У каждого есть право на личную жизнь, – пробормотал Дмитрий.

– Я смотрю, ты тоже запуган всеобщей толерантностью, – усмехнулся Михал. – Мы живем во времена, когда назвать гея геем – почти преступление. Но не волнуйся, я не из… этих. Жены, правда, у меня нет, но в остальном все нормально.

Это признание успокоило Быкова настолько, что он рискнул похлопать словака по плечу. Больше они щекотливых тем не поднимали. Не до того им было: начался очередной этап путешествия.

Усевшись в лодку, приятели двинулись в путь. Свой внедорожник Михал предоставил заботам местного охотника, которому позвонил по телефону. Спутниковая связь стала в Африке явлением столь же привычным, как львы и жирафы.

Надувная пирога, умело направляемая Михалом, скользила то по зеркально чистой воде, то среди зарослей тростника – и чуть ли не каждую минуту взорам путешественников открывались все новые и новые пейзажи. Быков лихорадочно снимал то белоснежные водяные лилии, раскрывшиеся навстречу солнцу, то удава, высунувшего голову среди них. Когда Дмитрий навел фотоаппарат на черепаху, флегматично взиравшую на него из илистой лужи, в тростниковой чаще зашуршало, затрещало, и оттуда выскочила крупная антилопа с саблевидными рогами.

– Водяной козел, – определил Михал. – Кто-то за ним гонится.

И в самом деле, на берегу появился длинноногий гепард, похожий на пятнистого дога или далматинца, которому приделали кошачью голову. Увидев людей, хищник отпрянул и скрылся за зеленой завесой, отказавшись от преследования. Водяной козел, очутившийся на открытом пространстве, погрузился в реку до самых ноздрей, дико косясь в сторону лодки.

Добравшись до противоположного берега протоки, он рывком выскочил из воды и запрыгал прямо по стеблям папируса. Копыта животного так быстро касались ненадежной опоры, что она не успевала прогнуться под весом восьмидесятикилограммового тела.

– Любимая тактика местных антилоп, – сообщил Михал, осторожно орудуя веслом. – Так они спасаются от хищников. Даже быстроногий гепард не способен повторить этот трюк.

– Да, – пробормотал Быков, – по воде аки посуху.

– Не понял?

– Это из Евангелия. Помнишь, Христос по озеру ходил?

– Собственными глазами не видел, но слышал, – произнес Михал. – Ты и в это веришь?

– Да как тебе сказать…

И Быков поспешил перевести разговор в другое русло. Здесь была слишком неподходящая обстановка, чтобы обсуждать Христа. Не то чтобы Дмитрий был слишком богобоязненным или испытывал священный трепет, нет. Но не станешь ведь делиться сокровенным с малознакомым человеком, да еще на ходу. Это тема серьезная, требующая особого душевного настроя и доверительной обстановки.

Быков много размышлял о Христе, о его миссии и понял, как ему казалось, в чем суть легендарного пришествия. Спаситель был не Божьим сыном, а сыном человеческим, и сам это неоднократно подчеркивал. Испытав просветление, он уверовал в бессмертие души и вызвался доказать это остальным людям, чтобы открыть глаза и им. Вот зачем Христос взошел на Голгофу. Он показал всем: смотрите, я не боюсь смерти, ее нет, и я готов умереть за свое убеждение. Силой его веры и духа невозможно не восхищаться. А что думают по этому поводу церковники, это их дело. Иисус Христос, кстати говоря, их не жаловал и призывал к тому же своих приверженцев. Остальное – личное дело каждого. Быков никому не собирался навязывать свою точку зрения.

Двум его фотоаппаратам нашлась работа, когда Михал, сокращая путь, направил резиновое суденышко прямо через редкие заросли и неожиданно наткнулся на плоский зеленый остров, на котором паслось небольшое стадо гну. Быков, видевший этих животных только на снимках и видеозаписи, страстно захотел их запечатлеть, чтобы передать смесь грации и уродства, которая всегда поражала его в антилопах гну. Будто природа, экспериментируя, создала не слишком удачную помесь лошади с быком, да так и оставила, поленившись усовершенствовать полученный экземпляр.

Гну, мрачно уставившись на фотографа, не проявляли ни страха, ни любопытства. Быков подумал, что у этих животных почти такой же философский взгляд на жизнь, как у их дальних родственниц, коров. И те, и другие безропотно снабжают мясом всех желающих, как будто им известно о самопожертвовании нечто такое, чего пока не дано понять тем, кто их пожирает.

Закончив фотосессию, Быков достал блокнот и принялся набрасывать стишок, тему которого навеяли гну.

 
Держитесь коллектива, если жизнь вам дорога –
Всех одиночек гибель ждет в засаде.
Не слишком полагайтесь на копыта да рога,
Вся наша сила в сбитом, крепком стаде.
Кто пожирней и повкусней, как хищник разберет?
Безлика масса, монолитно стадо.
Не нужно только отрываться, забегать вперед,
И отбиваться, отставать не надо.
 

Обдумывая продолжение, Быков легонько постучал кончиком ручки по передним зубам. Как всегда в такие моменты, он выпал из реальности, полностью погрузившись в себя и подыскивая меткие мысли, метафоры и рифмы.

 
Сегодня обогнал, а завтра крайний, если что.
На выскочек с усмешкой я взираю.
Ведь золотую середину обретает тот,
Кто прячется за тех, чья хата с краю.
Мы выдвигать из масс готовы каждого подряд,
На то у нас есть дальние прицелы.
Зато и волки сыты, как в народе говорят,
И овцы, то есть мы, покуда целы.
Мы с молоком всосали эту истину свою,
Баранью, антилопью и коровью.
– Один за всех, – я в хоре повторять не устаю, –
Один за всех пускай заплатит кровью.
А если кто упрямится, то все на одного!
Мы топчем скопом, крайних не отыщешь.
Быть может, это не совсем и благородно, но
Неправ всегда один, а правых – тыщи.
Держитесь коллектива, если жизнь вам дорога.
Здесь все свои, и спереди, и сзади.
А если коллективно и поднимут на рога.
То все-таки в родном, любимом стаде.
 

Закончив стих на оптимистической ноте, Быков поспешно убрал блокнот и схватился за фотоаппарат: гну, словно почувствовав в человеке родственную душу, потянулись к нему всем стадом, приблизившись на расстояние снимка без телескопического объектива.

– Дружище! – донеслось до Дмитрия. – Эй, дружище!

Прежде чем обернуться на голос спутника, Быков сделал весьма удачный снимок могучего быка, встряхнувшего гривой, отчего в воздух поднялось множество мух и слепней.

– Что? – спросил Дмитрий, опуская фотоаппарат.

Михал сделал предостерегающий жест:

– Ш-ш! Слышишь?

Быков насторожился. Из-за зеленой бахромы тростниковых стеблей доносились громкие всплески, хлюпанье и фырканье.

– Кто там возится? – спросил он.

– Не догадываешься?

– Неужели гиппопотамы?

– Они самые, друг мой, они самые. Теперь нужно быть начеку. Ты ведь, как я понимаю, не захочешь уплыть отсюда, не сфотографировав их?

– Разумеется! – воскликнул Быков.

– Тогда помни, – многозначительно произнес Михал, – никаких резких взмахов и возгласов. Двигайся плавно, говори тихо. Если я начну отступление, не уговаривай меня задержаться, чтобы сделать последний снимок. Второе весло видишь?

– Вижу.

– Будь готов схватить его и помогать мне. Гиппо только с виду такие добродушные и неповоротливые, а на самом деле…

– Да, помню, помню, – перебил словака Быков, которому не терпелось увидеть семейство бегемотов.

В его памяти с детства сохранились ярчайшие воспоминания о посещении цирка. Дмитрия отвел туда отец, добывший по знакомству билеты в первый ряд, возле самого барьера. Он думал, что дети должны обожать цирк. И маленький Дима Быков тоже так думал. Он старался не обращать внимания на тяжелый запах, исходящий от манежа, пытался не замечать нелепо раскрашенных лиц артистов, заставлял себя хохотать над глупыми проделками двух пожилых дядечек, называющихся клоунами.

А потом на арену вывели бегемота. Он был совсем не такой, как на картинках и в мультиках. В нем не было ничего забавного. Это был тупой и довольно злобный зверь, которого ударами длинного хлесткого бича заставили бегать по кругу. На опилках оставались отвратительные кучи. Дрессировщик наступил на одну из них блестящим сапогом, чем вызвал дружный хохот публики. Это его разозлило. Дмитрий видел, как покраснел этот человек с седой шевелюрой и неправдоподобно черными бровями и усами. У него на лбу проступили жилы, похожие на веревки. Он хлестнул бегемота так сильно, что тот рванул с места как ошпаренный.

А публика не унималась, и нервный дрессировщик стал делать ошибку за ошибкой. Сначала он не сумел заставить бегемота открыть пасть, в которую собирался сунуть голову. Потом зверь, неожиданно развернувшись, побежал по манежу против часовой стрелки. Наконец, не обращая внимания на удары бича, бегемот полез на барьер, отделявший его от публики.

Это был передвижной цирк шапито, маленький и примитивный. Между зрительскими рядами и барьером было не более полутора метров, и когда бегемот пожелал познакомиться с публикой поближе, ему удалось сделать это удивительно легко.

Маленький Быков увидел перед собой необъятную красную глотку и зев. Мальчик понял, что сейчас окажется там, внутри. Потом чудовищная пасть захлопнется – и его не станет. Дети будут ходить в школу, машины – ездить по улицам, кузнечики – скрипеть в траве под окнами, солнце – всходить и заходить. Но уже без него, без Димы.

Разинутая пасть еще приблизилась, заслонив остальной мир. Оттуда донеслось такое зловоние, что Быкова едва не стошнило. Он как завороженный смотрел на редкие желтые зубы, длинные и кривые, как ножи. Отец закричал неестественно высоким голосом и, неуклюже задрав ногу, стал отталкивать бегемота. Туфля была начищена до блеска, на штанине виднелась наглаженная стрелка…

Пасть сомкнулась, едва не прихватив отцовскую ногу. Вторая попытка могла оказаться более удачной для бегемота, но тут прибежали мужчины в золотистых жилетках, воткнули в тушу зверя крюки и стали его оттаскивать. Минут через пять представление продолжилось, но Быкову уже не хотелось смотреть на облезлых медведей, косолапо переступающих по барьеру. Он понял, что цирк ему совсем не нравится, в отличие от остальных детей, которые счастливо смеются и хлопают в ладоши. Он попросил отца немедленно увести его домой. Теперь, много лет спустя, подсознание заставило Дмитрия мысленно вернуться в далекое прошлое, после чего настойчиво предупредило: «Не приближайся к бегемотам. Зачем они тебе? В Африке полным-полно других зверей. Ты даже с леопардом поладил, помнишь? С гиппопотамами так не выйдет, даже не надейся. Ты знаешь, какие они здоровенные и злющие. Предложи Михалу проплыть мимо, и все обойдется. Слышишь меня? Сделай так, пожалуйста!»

– Подплыви к ним как можно ближе, – попросил Быков вполголоса.

– Намотай ремешок фотокамеры на руку, – посоветовал ему Михал, подгребая веслом то с одной стороны лодки, то с другой. – Она же, наверное, сумасшедших денег стоит?

– Спасибо за совет, – сказал Дмитрий вместо того, чтобы ответить на вопрос.

Смысл прозвучавших слов не дошел до его сознания, занятого предстоящей фотосессией.

– Вот первый, – прошептал Михал, когда, перекрыв протоку, перед ними предстала исполинская коричневая туша.

Головы́ бегемота видно не было, только выпуклый бок, возвышающийся над водой подобно блестящему отполированному валуну с яркими солнечными бликами на гладкой поверхности.

«Ну же, подними голову, лентяй! – мысленно приказал зверю Быков. – У тебя есть шанс попасть в историю. Твой портрет станет иллюстрацией книги известного профессора биологии господина Балтера. Разве это не великая честь для тебя?»

Словно услышав этот призыв, гиппопотам заворочался, и по поверхности воды побежали волны, раскачавшие легкую лодчонку. Михал уперся веслом в кочку, останавливая скольжение.

Появилась голова бегемота. Из открытой пасти стекали струи воды. Шумно фыркнув, зверь снова окунул голову и вытащил из реки неряшливый ворох водорослей. Жуя их, бегемот полез на берег. Все, что смог бы сфотографировать Быков, – это внушительный зад с презрительно отставленным хвостиком. Помаячив на пригорке, зверь с хрустом вломился в заросли и пропал из виду.

– Поплыли дальше, – решил Быков.

Орудуя веслом с величайшей осторожностью, Михал повел лодку по освободившейся протоке. Впереди виднелась обширная заводь, покрытая зеленым слоем ряски. Там и сям на поверхности появлялись и лопались пузыри.

– Черт! – прошипел Михал. – Вот черт!

– Что случилось? – спросил Быков.

– Не видишь?

– Нет.

– Ничего, сейчас увидишь.

Налегая на весло, словак, насколько это было возможно, старался уменьшить силу инерции, увлекающую лодку в тихую заводь.

– Здесь топь? – предположил Быков. – Пузыри появляются из-за того, что выходит болотный газ?

– Это выходит воздух из задниц гиппо.

– Шутишь?

– Не совсем, – ответил Михал.

Он побледнел и вспотел. Костяшки пальцев, сжимавших весло, побелели от напряжения.

В трех метрах от лодки беззвучно вынырнула темная коряга, оказавшаяся головой гиппопотама. Похожие на перископы ноздри, направленные на Быкова, чутко зашевелились.

Плоп! Еще одна голова появилась с другой стороны лодки.

Плоп! Плоп!

Не успев как следует испугаться, Быков обнаружил, что они с Михалом оказались в окружении целого семейства гиппопотамов. Всего было шесть особей, если только в глубине не скрывалось еще несколько гигантов. Представив, как один из них подныривает под лодку, чтобы поднять ее на своей широченной спине, Быков почувствовал, как у него под мышками струится пот.

– Ты можешь дать задний ход? – спросил он словака.

Михал издал звук, напоминающий фырканье бегемота, только более тихий.

– Они нас окружили, разве ты не понял? Пути к отступлению отрезаны. Умные твари.

– Как же они сговорились под водой? – усомнился Быков, опасливо поглядывая на бегемотов, медленно подплывающих к лодке.

– Наверное, гиппо, который выбрался на берег, только притворялся, что нас не видит, – с досадой произнес Михал. – Он подал стаду какой-то сигнал. А я не обратил на это внимания, болван! Брошу эту работу к чертовой матери! Если выберусь отсюда.

Заключительная фраза прозвучала не просто пессимистично, а зловеще. Вздохнув, Быков сфотографировал гиппопотама, высунувшего из воды морду, усеянную черными точками. Чудище обнажило два передних зуба и сделалось похожим на гигантскую водяную крысу.

«Интересно, они кусаются? – подумал Быков. – Нет, у них слишком редкие зубы. Хотя если сжать такими…»

Это были глупые, ничтожные мысли. Именно такие приходят в голову, когда человек оказывается на краю смертельной пропасти. Не какие-то возвышенные думы или итоги прожитого, а всякая ерунда, лишенная глубокого смысла. Получается, что жил напрасно и остался дурак дураком, не способным придумать что-нибудь путное.

Какая разница, кусаются бегемоты или нет? Разорвут, перевернут, подомнут, утащат на дно… Все равно конец.

Гиппопотам разинул необъятную пасть, затем снова захлопнул ее и ушел под воду, оставив на поверхности лишь слабое волнение, как будто там нырнула лягушка, а не четырехтонная туша.

– Держись! – крикнул Михал, садясь на дно лодки.

Вместо этого Быков, размахнувшись, метнул свой «никон» на берег, а затем отправил следом за ним второй фотоаппарат. Больше он ничего сделать не успел, потому что в следующий миг лодка под ним взлетела в воздух, словно подброшенная ударом волны.

Быков увидел выпученные глаза Михала, потом его макушку и наконец зеленую гладь воды, на которую смотрел примерно с трехметровой высоты. Потом водная поверхность стремительно понеслась навстречу, и Быков врезался в нее, сумев лихо выбросить руки вперед и выпрямить ноги.

Вода была теплой и отвратительной на вкус. Это все, что Дмитрий успел осознать.