Текст книги "Бурундуков, Мамедов и др."

Стрельцов Михаил
Бурундуков, Мамедов и др.

© Стрельцов М.М., 2017

* * *

Тест на совместимость

С детства я был послушным, усердным мальчиком, понимающим всё буквально. Помню, как полусонного, спотыкающегося, мама волокла меня по утренним сумеркам мимо сероватых сугробов и твердила: «Смотри под ноги!» Я смотрю. Это очень неудобно: не видно, что там впереди, – и спотыкаюсь ещё чаще.

В детском саду первые дни, когда днём нас укладывали спать, ужасно мучился, подперев кулачками скулы. Ведь воспитательница прямо сказала: «Положите руки под щёчки», – а не «Сложите ладошки и просуньте их между щекой и подушкой». В школе сердился, когда говорили, что сплю на уроке или ловлю мух, хотя на самом деле я просто смотрел в окно или вырезал складничком на парте Наташкино имя.

После выпускного вечера, вдоволь набродившись по ночному городу, мы с Наташкой на цыпочках пробрались ко мне домой, но, когда наступил ответственный момент, она вдруг сказала «нет», и я прекратил дальнейшие действия. Наташка почему-то обиделась и ушла. С тех пор я панически боюсь женщин: во-первых, они сами не знают, чего захотят через минуту, а во-вторых, не могут точно выразить словами, чего именно они хотят.

В армию меня не взяли тоже из-за женщины. Вначале она стукнула по моему колену молотком, отчего нога неприятно и некрасиво дёрнулась, а потом поинтересовалась, сколько в стране республик. А когда я спросил, в какой именно стране, как-то странно на меня посмотрела, но уточнила вопрос. Но я всё равно не смог ответить, поскольку сомневался, есть ли у нас ещё республики. Тогда она спросила, знаю ли я каких-нибудь художников. Я ответил, что нет, потому что меня с ними не знакомили, но если ей интересно, то могу познакомить её с маляром Петровым из тридцать второй квартиры. Наверное, предложение врачу пришлось не по вкусу, так как она спросила ни к селу ни к городу, кто такой Наполеон. Это-то я знал и сказал, что, как пишут в журналах, это очень вкусное пирожное или коньяк, а ещё был такой иностранец, который, возможно, его очень любил, я имел в виду пирожное, конечно, потому что коньяк горький. А прославился иностранец тем, что, когда ему стало у нас холодно, он поджёг Москву, чтобы погреться. Врач не сводила с меня глаз, из-за чего я начал нервничать: мало того что держат в неотапливаемом помещении в одних трусах, бьют по ноге, задают глупые вопросы, так ещё и смотрят как на сбежавшего из зоопарка. Окончательно я убедился, что женщина слегка не в себе, когда она понесла полную ахинею, спрашивая, какой сегодня год, месяц, день недели. На что я посоветовал заглянуть в календарь, стоящий у неё на столе. После чего и вылетел из военкомата с белым билетом и постановкой на учёт у психиатра.

Через пару месяцев я устроился на почту в отдел сортировки, потому что мама всегда меня ругала за неаккуратность и била головой о стену, если я клал что-то не туда. Она, пожалуй, была слегка неправа с точки зрения подходов к воспитанию, но с некоторых пор я привык класть всё на свои места, всегда тушить на ночь свет – словом, к аккуратности. На почте мне улыбаются – значит любят. Потому что я никогда не положу письмо не в ту стопку, если, конечно, вообще не забуду его положить.

После смерти родителей бабушка забрала меня к себе, а через пару месяцев после моего тридцатилетия умерла и она. В двухкомнатной квартире сразу стало просторно, пыльно и одиноко, и я пришёл к выводу, что пора обзавестись семьёй. К тому же прочитал в одной газете, что в среднем вступают в брак к тридцати годам, и если бы я в спешном порядке не женился, то здорово бы подпортил статистику тому парню, что это написал. Поэтому я побрился, надел чистую рубашку, повязал галстук, сходил в парикмахерскую и только потом купил газету с брачными объявлениями. А что вы думали, жениться – не марку наклеить.

Выбирать долго не пришлось: я отбрасывал все объявления, где не было адреса, а только телефон, потому что аппарат мне никто не поставил. Очень понравилась девушка на фотографии, но замуж она, наверное, не собиралась, потому что что-то там продавала со склада и оптом, а может, её продавали оптом со склада – я не понял. Поэтому выбрал объявление сразу под рекламой, надеясь, что моя избранница будет походить на эту девушку. Не зря же, в конце концов, напечатали фотографию!

На следующий день, купив букет цветов, я отправился по указанному адресу. Женщина, открывшая дверь, тоже замуж не собиралась: во-первых, у неё был муж, а во-вторых, им пора было отправиться на кладбище, ещё когда любитель пирожного грелся во всполохах столицы. Зато она сказала, что я могу найти избранницу на площади у памятника имени этой площади.

Пошёл дождь, и я стал мокрым, когда подходил к памятнику. Цветы со вчерашнего дня немного завяли, но мне всё равно было хорошо, и в голове вертелись стихи человека, изображённого скульптором:

 
Уж сколько раз твердили миру:
Люблю грозу в начале мая.
Как мимолётное виденье,
Белеет парус одинокий…
 

Она стояла у памятника и по сравнению с ним казалась такой маленькой, в обволакивающем фигуру светло-синем плаще, с ярко-красным зонтом и белыми, как снег, волосами. А ещё меня удивили её глаза – огромные, тёмные, словно созревшие сливы, и грустные, как у человека, потерявшего кошелёк с пенсией по инвалидности.

– Это Вы? – спросила она.

Поскольку рядом больше никого не было, не считая каменного изваяния, пришлось сознаться, что это я, и подарить ей цветы. Она была такой красивой, лучше, чем девушка на фотографии, что я побоялся ей не понравиться. И хотя к встрече готовился, штудируя справочник по этикету, забыл, как себя вести.

– Зайдём в какое-нибудь кафе? – спросила она, что мы и сделали через десять минут, хотя мне не хотелось: так хорошо было мокнуть рядом с красивой женщиной под ярко-красным зонтом.

– Возьмите, пожалуйста, мороженое, салат и немного вина, – как замечательно всё она знает, а то отсутствие официанта справочник не предусмотрел и я уже был готов сорвать со стены и предложить ей для чтения дощечку, где пишут, сколько стоит покушать.

Вначале мы перешли на «ты», потом ели мороженое, пили вино, а я не мог отвести глаз от белизны волос, уложенных в короткую причёску, и рассказывал по её просьбе о себе. Рассказал, что мама и папа пили водку, курили, поэтому и сгорели вместе с квартирой. Что любил бабушку, что пенсии, страховки и зарплаты мне хватает. Что посуду мыть не люблю, поэтому стараюсь не пачкать, а старую просто выбрасываю и покупаю новую. Что терпеть не могу несвежие воротнички, поэтому умею стирать. Что… да мало ли чего можно рассказать о себе! И я даже чуть приврал насчёт своего возраста, чтобы не портить статистику, сказав, что тридцать мне ещё не исполнилось.

А она сказала, что была два раза замужем, но ей не повезло. Первый муж умер от какой-то новой болезни, про которую я никогда не слышал, называется «афган», а второй часто её бил, на что я заметил, что с его стороны это было просто глупо. Она засмеялась, обнажив маленькие ровные зубки.

Всё шло хорошо, пока между зубками не появилась сигарета. Я сказал, что если курить, то можно сгореть, как мои родители. Тогда она, нахмурившись, сказала, что вообще-то я ей нравлюсь, но, чтобы точно быть уверенной, надо провести тест на совместимость. Я что-то читал об этом, поэтому сразу же согласился.

– Я буду быстро называть слова, – объяснила она, – а ты говори противоположные по значению. Готов? Начали?

Я подобрался, привёл мысли в порядок, представил себя вновь в школе, на выпускном экзамене, и приготовился сражаться за право быть избранным. Те экзамены я сдал. И неправда, когда говорят, будто я придурок. Я просто понимаю всё слишком буквально.

– Холодный.

– Горячий.

– Белый.

– Чёрный.

– Стоять.

– Сидеть.

– Тонкий.

– Толстый.

– Хорошо!

– Плохо.

– Закончили!

– Начали.

Она вновь нахмурилась; возможно, я её чем-то расстроил, поэтому стиснул зубы, призывая на помощь всё своё мужество и эрудицию, – я просто должен сдать экзамен! Иначе эти волосы, эти глаза, этот красный зонт, цветы на столе – напрасно…

– Хватит. Кончай комедию ломать!

– Недостаточно. Начинай трагедию делать.

– Слушай, ты специально, да?

– Заткни уши, я нарочно, нет, – меня не поймаешь на запутанных фразах.

Она втиснула голову в ладошки, склонившись над столом, возможно, тоже собиралась с мыслями. Это же не просто тест, а на совместимость! На всю жизнь! На проверку слуха уговора не было, но она, применив новую тактику, прошептала еле слышно:

– Боже! И какой был смысл…

– Дьявол! Никакой ерунды не было.

– Чтобы я ещё когда-нибудь согласилась пойти к этой женщине…

– Ты всегда отказывалась лежать с тем мужчиной.

– Идиот!

– Умница.

– Тебя мама в детстве не роняла? – похоже, задания всё усложнялись.

– Меня папа в старости поднимал.

– Проклятие Господне! Наказанье!

– Чёртово прощение. Поощрение.

– Ты глухой? Говорю, не юродствуй!

– Я всё слышу. Молча молись.

– Ты на самом деле душевнобольной или я тебе не нравлюсь?

– Я понарошку физически здоровый, ты мне нравишься.

– Пошёл вон!

– Вернись.

Я видел: мной недовольны. Но почему? Я же стараюсь! Похоже, всё безнадёжно, потому что с каждой фразой она старела, сжималась, горбилась, словно её ударили, и вдруг… воспрянула и проговорила чётко каждую букву:

– Я т-е-б-е н-е н-р-а-в-л-ю-с-ь!

– Т-ы м-н-е н-р-а-в-и-ш-ь-с-я, – повторил я.

Что-то промелькнуло в сливах-глазах, может быть, блик лампочки или вино просочилось в кровь бодрящим нектаром, но этот блеск оживил, воскресил увядающие лепестки вчерашних цветов.

– Я дура, – скороговоркой произнесла она.

– Ты умная, – согласился я.

– Уродина!

– Красавица.

– Грубая!

– Нежная.

– Тяжелее воздуха!

– Воздушная, – я замер, украдкой покосился, уверенный, что засыпался, ответил неправильно. Но девушка светилась. И белое каре волос с тёмным и алым придавали лицу ангельский, именно воздушный оттенок.

– Хитрая!

– Честная.

– Страшная!

– Прекрасная.

– Громоздкая!

– Миниатюрная.

– Дикая!

– Дом… Декоративная.

– Ты меня ненавидишь?

– Я тебя люблю…

Мы прожили вместе уже пять лет, наш маленький сын недавно стал бормотать что-то вроде «мама». Я работаю кассиром в Сбербанке и горжусь оказанным доверием. Друзья часто спрашивают: неужели я ни разу не ссорился с женой? Что им ответить? Просто я любим, люблю и счастлив. И какое чудо всё-таки придумали – тест на совместимость! Вот только не знаю, когда он закончится…

1994 г.

Монополь

Если вы имеете хоть какое-то представление о том, что такое детский лагерь отдыха со всеми его правилами и режимом, то, надеюсь, не осудите нашу скромную компанию, которая регулярно после отбоя выбирается за территорию. И за полночь сидит у спокойного, гладкого лесного озера, слушая песни лягушек, комаров и разнообразных, внезапно проснувшихся птиц.

Наша компания – это Рита, Влад и я. Что касается Риты, то это обыкновенная, хотя и симпатичная девчонка. Но она слишком уж любит напускать на себя сверхтаинственный вид, и при этом её тёмные чайки-брови приподнимают пушистые изогнутые края, что действительно придает её лицу ведьмоватое выражение. Надо ли говорить, что инициатором всех этих ночных вылазок была именно она?

Владик имеет особенность молоть полную чепуху с таким серьёзным видом, что ему невольно хочется верить, но в основном он предпочитает не рассуждать, а если и говорит, то с неподражаемой иронической интонацией. Он выше меня чуть ли не на полголовы, подтягивается на турнике в два раза больше и не скрывает своё подчёркнуто любезное отношение к Рите. Но бич Влада – его уши. Они до того огромные и оттопыренные, что если бы Влад умел махать ими, то непременно бы взлетел.

О себе не хочется распространяться. В принципе меня зовут Женя Стреклинский, но где бы я ни находился: в школе, во дворе или в этом лагере отдыха – все почему-то с первой встречи начинают звать меня Стрик. О своей внешности я имею довольно поверхностное понятие, потому как то, что показывает зеркало, меня абсолютно не удовлетворяет: нечто уж слишком конопато-рыжеватое, напоминающее подстреленного воробья.

Я, Влад и Рита учимся в одной школе, более того – в одном классе. Всем мы уже перемыли косточки, не отводя глаз от лунной поверхности озера, выяснили друг о друге всё, вплоть до последнего лейкоцита, а индивидуальный запас анекдотов давно стал общим достоянием нашей маленькой компании. Словом, так получилось, что на этот раз говорить было не о чем.

Ночь к тому же выдалась безлунной, тёмной и пасмурной. Ветер сдувал даже крепко присосавшихся комаров. Редкая рощица на берегу внезапно стала тесной и зловещей. А из нашего мирного озера в любую минуту была готова появиться любопытная головка лохнесского чудовища. Рита, как обычно, когда что-то не ладится, напустила на себя отрешённо-скучающий вид, как бы говоря: «Я здесь ни при чём. И знать не знаю, зачем меня сюда затащили». Влад мял в пальцах травинку, выпятив нижнюю губу, что в сочетании с ушами придавало его лицу комичное и неземное выражение. Я кутался в куртку и думал о том, как хорошо бы сейчас в тёплой постели смотреть десятый сон. Все молчали.

– А вам не кажется, – тихо, словно сама себе, произнесла Рита, – что сегодня необычная ночь.

– Кажется. Холодно чертовски, и комаров больше положенного, – пробурчал Влад.

– Нет, – досадливо отмахнулась Рита, тут я почувствовал, что она хочет сказать, ибо подобные чувства переполняли меня самого, – сегодня должно произойти что-то ужасно страшное и безобразное.

– Естественно. Если Стрик вспомнит новый анекдот.

И мне захотелось что-нибудь такое вспомнить, чтобы этот лопоухий умник заткнулся. И я вспомнил! Ей-богу, вспомнил!

– Кстати…

– Ну вот. Самое страшное уже началось, – Влад сорвал новую травинку.

Рита повернула ко мне глаза, полные ожидания, и я не мог замолчать:

– Чебурашка идёт ночью по кладбищу, видит: мужик на могиле сидит и крест красит. Удивился Чебурашка и спрашивает: «А вы их не боитесь?» «Кого?» – не понял мужик. «Ну… покойников». – «А чего нас бояться? Мы ведь не страшные…»

Я оглянулся с видом победителя, но узрел только насмешливо выпяченную губу Влада и разочарованное личико Риты.

– Стрик, – трагически задребезжал её голосок, – ты это рассказывал уже десять раз.

Я понимал свой промах, совсем же не это хотел рассказать – то, что вспомнил, было гораздо глупее, может, потому и забавней. И когда они окунулись в тоску ночи, я внезапно начал:

– Идёт горбатый мужик ночью по кладбищу. Вдруг слышит голос из-под земли: «Мужик, ты горбатый?» «Да, – говорит, – горбатый». – «Нет, мужик. Ты не горбатый». От страха сам не свой домой прибегает, смотрит в зеркало, а горба-то и нет. От радости звонит своему хромому другу и взахлёб рассказывает, что произошло. А тот, сообразив что к чему, почесал на кладбище. Идёт и слышит: «Мужик, ты горбатый?» «Нет, – говорит, – я хромой». Из-под земли отвечают: «Нет уж, ты – горбатый!»

Влад схватился за живот и валялся по траве, издавая такие сатанинские звуки, что если нас и на самом деле окружала нечистая сила, как показалось сначала, то она давно уже разбежалась.

– А вот ещё история была, – завелся он. – Идёт поддатый мужик ночью по кладбищу. А там могилу вырыли, чтобы назавтра хоронить. Он в неё и грохнулся. Прыгал-прыгал – никак не выбраться. «Хорошо, – думает, – пузырь есть. Ночь пересижу, а завтра вытащат». Сел в уголок и задремал. А в это время другой такой же бухой шёл да в эту же могилу и попал. Прыгал-прыгал – никак. «Жаль, – думает, – пузыря с собой нет. Тут и замёрзнуть можно. Что поделаешь? Утром придут, вытащат, может, поднесут рюмку-другую для сугрева, вот и опохмелюсь…» Слышали, нет?

– Рассказывай, рассказывай, – поёжившись, разрешила Рита и внезапно обратилась ко мне: – Холодно, Стрик. Поделись курточкой.

Я живо распахнул нагретую изнутри куртку и, оставив один край себе, накинул другой на девичьи плечи. Мы прижались друг к другу, и вдвоём действительно стало теплее.

– Что же ты? Рассказывай, – стрельнула глазками Рита.

Лицо Владислава вытянулось, его развесёлое настроение вмиг улетучилось, но раз прикинулся груздем – полезай в корзину, и он неохотно продолжил:

– Ночь, надо сказать, как сейчас, была тёмная, он первого и не заметил. Сел в другой уголок и только начал дремать, как другой проснулся. Видит, кто-то сидит и, недолго думая, кладёт ему руку на плечо и спрашивает: «Мужик, штопор есть?»

Мы для вида посмеялись, поскольку байка была вот с та-а-кой бородой.

– Ну и что дальше с ним произошло? – вопрос, в принципе, не требовал ответа.

– Что да что?! – огрызнулся Владик. – Вертикально ушёл!

– И тот один остался? С бутылкой? Ха-ха! Бедный мужик! – Рита ещё крепче прижалась ко мне. – Хотите, я историю расскажу? Один солдат поспорил с друзьями, что ничего не боится. Ну те, конечно, не верят. И в доказательство пообещал солдат, что ночью на кладбище кол в могилу вобьёт. Сказано – сделано. Приходит он ночью на кладбище, с собой кол осиновый притащил, молоток. А самому страшно. Но хочется же удаль и смелость свою показать. Стал кол в могилу заколачивать и не заметил, как край длинной шинели об кол зацепил и прибил к земле. Страшное дело делает, а у самого поджилки трясутся и на душе тревожно и жутко. Закончил он, развернулся и пошёл было восвояси. А шинель-то – как дёрнет его назад. Солдат испугался. Подумал, мертвец его в могилу потащил. Разрыв сердца сразу. Вот так.

– Вечно, Ритка, настроение испортишь, – угрюмо промычал Влад, он не мог простить, что мы с Ритой греемся друг о друга, а он вынужден выслушивать всякие побасенки, от которых мурашки по коже.

– Нет. Подожди, – прервала его Рита. – Серьёзно, давайте рассказывать страшные истории.

– А мне-то что? – буркнул Влад и хлопком размазал по щеке комара. – Вызвалась? Начинай.

Застыло лесное озеро, прислушалось. В рощице ухнул филин.

– Ух, напугал! – вздрогнул Владик.

– Да-а, когда испугаешься, сам не знаешь, чего натворишь, – согласилась Рита и внезапно отпрянула от меня, села в прежней позе, задрав коленки, обхватив их руками. Она перекатывала на ладони какой-то тёмно-бордовый шарик.

– Согласен, – подхватил Влад. – Стрика увидишь – не только со страху впритирку сядешь… Его даже начальник лагеря боится: увидит – сразу инвентарь прячет… – он как бы невзначай засвистел: «Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой…»

– Если на то пошло, – вмешался я, – то, когда ты приходишь на пляж, остальным там делать нечего.

– Это ещё почему?

– Ты ушами всё солнце загораживаешь.

– Прекратите, – рассердилась Рита, – каждый раз одно и то же.

– Ты хочешь сказать, что каждый день обнимаешься со Стреклинским? – осведомился Влад.

– Ой, какие же вы дураки!

– А я не знал, что ты со Стриком на «вы»…

– Да что вы знаете о любви? – с каким-то остервенением выкрикнула Рита.

– Чего взбесилась? – Владик опешил, но тут же нашелся: – А ты сама много о ней знаешь?

– Знаю, – коротко ответила Рита, но с такой уверенностью и загадочностью в голосе, что ей хотелось верить. – Думаете, почему я каждую ночь стремлюсь к этому озеру? Потому что я была здесь однажды без вас. Какая-то сила вытащила меня после отбоя, я шла сюда, не ведая, что творю. Вот здесь, на берегу, стоял космический корабль…

– Уже до галлюцинаций с летающими тарелками договорились, – сокрушался Влад.

Рита окинула его презрительным взглядом, а я весь обратился в слух.

– Я вошла в него, ожидая увидеть всевозможные сложные приборы, но там ничего такого не было. Просто стол, два кресла и ваза с ромашками. В одном из кресел сидел пришелец. Он был очень высок и одет во всё блестящее. А в остальном – такой же человек, как и мы с вами.

– Садись, детёныш, – пригласил он и указал на кресло.

– Я уже пришла в себя, и поняла, что всего этого не может быть, и решила, что сплю и мне снится сон, – тогда я осмелилась и попробовала заговорить – почему бы и нет? Во сне всё возможно. Я спросила, кто он и с какой планеты. Он ответил, что мне его невозможно увидеть таким, какой он есть, и поэтому он настроился на моё восприятие и понимание мира, а название его планеты на нашем языке не произносится – она является первым спутником Монополя. Я спросила, где это. А он сказал:

– Имеешь ли ты какую-нибудь информацию о периодической системе химических элементов?

– Я сказала, что имею. Тогда он заявил, что Вселенная представляет собой эту таблицу. Каждый химический элемент – это планета, каждый электрон – её спутник. Наша Земля ближе к водороду, самому первому элементу системы, из-за присутствия огромного количества воды и наличия всего одного спутника. А монополь является 108-м элементом…

– Теперь ты понимаешь, как мы далеко расположены друг от друга? – спросил пришелец.

– Но, насколько я помню, их всего 106, – я показал свою осведомлённость, чтобы уличить Риту, ибо она уже далеко зашла.

– То же самое я сказала и ему, но он только рассмеялся, и ответил, что этот элемент, как и многие другие, землянами ещё не найден, и стал их перечислять. Я запомнила только 107 – тахион, 108 – монополь, 109 – фридмон… Тогда я сказала:

– Каждый элемент имеет свои свойства и…

Но он прервал меня:

– Я понял, о чём ты хочешь спросить. Ты слишком умна для детёныша. И не зря тебя вычислили по монополярной сети для вхождения в контакт. Ну а свойства монополя – из всего качать энергию: из любого предмета, состава, ощущения. Если бы только ты могла знать, какие преимущества над вами даёт умение управлять этим свойством…

– А разве я не смогу узнать? – поинтересовалась я.

– Вряд ли. Ваша цивилизация приблизится к этому через 300 мегакварков.

– Вы же знаете, что я очень любопытна, поэтому и спросила, набравшись нахальства:

– Но вы же можете мне всё показать?

– Ты действительно этого хочешь? – спросил пришелец. – Это очень опасно.

– У меня есть два друга, – ответила я. – После пребывания в их компании я больше ничего не боюсь…

– Ну это ты хватила, – присвистнул Влад.

– Но я действительно так сказала, – невинно моргала Рита.

– Так он показал тебе свойства монополя? – поинтересовался я.

– Да. Но вначале он захотел провести тест и спросил:

– Чем занимаются существа на вашей планете? Имею в виду – самые высокоразвитые.

– Люди? А чем они занимаются? Ну, едят, спят, решают проблемы, ссорятся, мирятся…

– А чем они занимаются перед этим или, если такое возможно, во время этого? Ты поняла?

– Конечно. Нет ничего проще. Они думают.

– А перед этим? Чем вызван процесс «думать»?

– Чем? Чувствами, конечно.

– Какова концентрация чувств для индивида?

– Концентрация? Нет никакой концентрации. Каждый чувствует, сколько хочет.

Тут пришелец ужаснулся:

– Вот, оказывается, в чём причина вашей нестабильности! Главный основофункционирующий механизм – чувство – у вас выпущен из-под контроля.

– А вы умеете контролировать свои чувства?

– Как иначе? Если перестать осуществлять за ними контроль, они могут быстро закончиться.

– Как это?

– Каждому нашему организму выдаётся одинаковое количество законцентрированных чувств, и их надо растянуть на всю жизнь. Конечно, есть ещё проблемы: спекуляция, сложная система наследства. Вначале предстоит решить, какое чувство вызвать, находясь в тех или иных обстоятельствах, а потом только чувствовать и принимать основное решение.

– Бедные вы, бедные…

– Ничего подобного. Это вы не понимаете своего убожества. И последний вопрос. Какое самое сильное чувство у ваших организмов?

– Естественно, любовь!

Пришелец вздохнул:

– Любовь… Везде любовь. Ну что же? Ты хотела испытать свойство монополя?

– Да, хочу.

– Ты понравилась мне, и я могу сделать приятное. Я подарю тебе свой индивидуальный концентрат любви. Он совсем новый, я не пользовался им ни разу… И не желаю пользоваться, если откровенно, – он протянул мне тёмно-бордовый шарик.

– А что мне с ним делать?

– Когда захочешь испытать чувство, надо просто положить концентрат на ладони и произнести: «Монополь». Но, – он предостерегающе повысил голос, – помни, что нельзя забывать о самоконтроле. Если ты единожды или однажды используешь большую дозу, то в следующий раз её может не хватить. Ты поняла, детёныш?

– Да, – меня разбирало любопытство, – а можно это попробовать… сейчас. А вдруг это потом не получится?

– Конечно, – разрешил пришелец, – но помни о том, что я сказал.

Меня охватила дрожь волнения, я тряслась, как осиновый лист, когда вытянула руку и сказала: «Монополь». Я хотела любить. Не важно кого, просто всем сердцем желала этого чувства. Боялась, что не получится… И это наступило. Трудно описать словами, что со мной произошло. Все чувства разом хлынули в моё сознание: восторг, опустошение, отрешённость, лёгкая грусть, жалость, ненависть, желание самопожертвования – и всё это на фоне ощущения полёта в мягких, блаженных облаках. Мне было так хорошо, мальчишки! Не знаю, как вам объяснить. Но здорово!

Когда я пришла в себя, надо мной возвышалось разгневанное лицо пришельца, но его глаза светились бесконечной грустью и состраданием.

– Что ты наделала? Ты использовала сразу весь концентрат! Ты теперь никогда не сможешь любить! Ты это понимаешь – никогда?!

Я поняла и заплакала. Ведь я сама просто так, без повода, выпустила весь запас любви и её уже никогда не вернуть.

Рита замолчала. Её красивые бездонные глаза стали влажными.

– Неужели никогда? – спросил я.

Она помотала головой, но внезапно оживилась:

– Хотя пришелец потом объяснил мне, что в наших земных условиях это, наверное, возможно. Надо просто наполнить шарик.

– Но как? – в один голос выпалили Влад и я, переглянулись и опять в один голос: – А где этот шарик?

Рита задумчиво разжала ладошку, на ней покоился тот бордовый шар, что я видел раньше. Он жутко напоминал покрашенный мячик для настольного тенниса. Она прикрыла глаза и, словно повторяя чьи-то слова, отчеканила:

– Земля – элемент водорода. В любом существе есть вода. На Монополе всё состоит из монополя, он же способен из всего перекачивать энергию. Возможно кинетическую энергию из живого организма перекачать в потенциальную энергию концентрата, но это повлечёт за собой уничтожение живого организма.

– Что это значит? – не понял я.

– Это значит, что как только мы поделимся с Риткой любовью, мы сразу же исчезнем. Нас перекачает этот дурацкий монополь, – разъяснил Владик.

Рита удивлённо посмотрела на нас:

– Мальчики, вас никто не заставляет…

– Да ладно, – перебил Влад, – невозможно же человеку существовать без любви. Ты же сама кричала, что мы набитые болваны и в любви ничего не смыслим…

– Нет! – Рита руками закрыла шарик, будто мы собираемся его отнять. – Вы мне не поможете. Для этого надо хотя бы любить меня.

– Рита, девочка, – уговаривал Влад, – ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь, иначе не злила бы меня, не заставляла ревновать. А теперь посмотри на Стрика. У него же лицо влюблённого идиота. Он втрескался в тебя по уши ещё в пятом классе.

– Это правда, Стри… Женя?

Я опустил глаза.

– Ты скажи – это правда? Мне это очень важно знать.

– Да, – ответил я и, кажется, покраснел.

– И ты готов исчезнуть ради меня?

– Рита! Ну конечно же! Ради тебя я на всё готов!

– Спасибо, Женя, – она ладонью коснулась моей щеки и поцеловала в губы.

– Эй, так нечестно! – возмутился Владик. – Я, кажется, собирался исчезнуть первым?!

Рита повернулась к нему:

– А ты тоже любишь меня?

– Заладила: любишь – не любишь. Какая разница?

– Большая, Владик. А если вы врёте? Если вы не любите, а просто решили поиздеваться? Я же тогда не знаю, что со мной будет! А я так хочу хоть немного любви! Ещё раз испытать такое… – с её милых ресниц закапали слёзы.

– У-у-у. Бросай это мокрое дело, – не показывая вида, что расчувствовался, произнёс Влад. – Давай свой шарик.

Рита вытянула ладонь с частицей монополя. Надо же, как только прикоснусь к нему, меня не станет! От таких мыслей по коже забегали мурашки.

– Кто первый? – спокойно спросила Рита.

Мы не шевелились.

– Нет. Так не пойдёт, – рассудил Влад, – если я исчезну, а Стрик останется, то вы с ним будете делить мою любовь?

– А если я исчезну, а ты…

– Подождите, – Рита как бы смотрела вглубь озера, и оно отразилось в бездне её карих глаз, – пусть шарик лежит у меня на руке, а вы вместе сделаете это.

Мы согласились.

– Прощай, Влад! Прощай, Женя! Мне будет очень вас не хватать. Но я всегда буду помнить, что вы сделали для меня, – и Рита начала отсчёт: – Раз, два, три!

Мы вместе коснулись шарика и провопили:

– Монополь!

И… никто не исчез.

– Я так и знала! – сквозь рыдания простонала Рита. – Вы лжецы! И трусы! Я не могу больше вас видеть!

Она вскочила и бросилась в сторону лагеря. Ещё немного – и она скрылась в темноте. Лесное озеро лукаво улыбнулось. Мы ошарашенно переглянулись, и нам не осталось ничего, как тоже улыбнуться, но в этой улыбке сквозила огромная необъяснимая грусть.

– По химии и физике у меня всегда был трояк, – признался мой товарищ.

– А у Риты по психологии пятёрка, – внезапно вспомнил я.

– Ага, – откликнулся Влад, – и мой шарик для настольного тенниса.

1993 г.