Текст книги "Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных"

Глава 4
С чего начиналась Америка

В отличие от православия с его идеями смирения и покорности судьбе, равнодушием к жизни земной и устремлением к жизни небесной, английские поселенцы прибывали в Новый Свет с энергичными идеями протестантизма и желанием трудом своим построить лучший мир. Начиналось все с первой высадки английских колонистов на американском континенте в местах, где сегодня расположен штат Вирджиния. Там в 1607 году было основано первое успешное постоянное поселение Джеймстаун. Второе поселение, которое смогло выдержать все испытания, выпавшие на долю первопроходцев, англичанам удалось основать 13 лет спустя, когда легендарный корабль «Мейфлауэр» причалил к Плимутской скале на юго-востоке современного штата Массачусетс.

С кораблем прибыла небольшая и весьма однородная группа. По большей части переселенцы, высадившиеся в Новой Англии, покинули родину по причинам религиозным, протестуя против произвола властей и нравов, царивших в тогдашней Англиканской церкви. Подобно русским староверам, большинство переселенцев стремились обосноваться вдали от неправедной власти и жить в каноне своих убеждений. Но были среди колонистов и просто решительные, предприимчивые люди, которые прибыли в Америку, чтобы попытать счастья на необжитых просторах. Всех этих мужчин и женщин, прибывших на корабле «Мейфлауэр» в августе 1620 года к месту, где сегодня находится город Плимут, объединяла мечта. Они предприняли опаснейшее путешествие за океан по той же причине, по которой их потомки спустя 200 лет ринулись в сторону Дикого Запада: у них была мечта о своей земле, которая бы кормила их и могла стать домом им и их детям.

У колонистов была мечта, но не было средств – путешествие через океан стоило огромных денег. Зато деньги были у английских финансистов. Они и образовали компанию, которая субсидировала это путешествие, с тем чтобы в дальнейшем получать доход от работы колонистов. Сегодня мы бы назвали первых переселенцев наемными сельхозрабочими. В американской истории этих отважных людей – их было 102 человека – стали называть пилигримами.

Это хорошо знают многие. Меньше известно о том, что, по сути, Америка начиналась… с колхоза. Примерно такого же колхоза, какой все мы знаем по нашей советской истории.

Первое время после прибытия поселенцы жили трудовой коммуной – вместе строили дома, вместе выращивали скот и обрабатывали землю. По замыслу, в течение первых семи лет колонисты должны были приложить все силы, чтобы поднять хозяйство и расплатиться с кредиторами. Каждый обязан был трудиться на общее благо, чтобы поскорее выплатить долги. Там не поощряли личные интересы переселенцев. На первом месте были интересы колонии, интересы большинства. И в самом деле, здравый смысл вроде бы подсказывал, что в тяжелых жизненных условиях, на дикой земле, в суровом климате выплыть они смогут только вместе, выжить поодиночке не удастся никому.

Но ни после первого, ни даже после второго урожая колонисты не увидели абсолютно никаких результатов трудов своих: производительность была низкой, долги неизмеримо выросли, а сами они ходили полуголодные. Так дальше продолжаться не могло, у колонии не было будущего. После двух с лишним лет тщетных усилий, осознав, что все беды крылись в коллективном подходе, колонисты решили, что отныне каждый из них наделяется собственной землей и будет обрабатывать ее самостоятельно.

Идея коллективного хозяйства пала под тяжестью человеческой натуры. Как повсюду в мире, пилигримы не были рождены одинаковыми: одни были сильнее, другие слабее, одни выкладывались на полную катушку, другие трудились меньше, а получали все поровну. Другими словами, в колонии зрело недовольство.

Чтобы осознать проблему и прийти к необходимости перемен, английским колонистам понадобилось два года, российскому обществу в похожей (советской) ситуации – 70 лет. Наверное, от того и результаты перемен в Плимуте были прочувствованы немедленно. Работа на собственной земле подняла дух поселенцев, у людей появилось желание удвоить, утроить… удесятерить старания. Даже кормящие матери, силясь что-то принести в семью, брали с собой на поле грудных детей сажать кукурузу. Каждая семья поняла, что отныне каждому – по трудам его, что рассчитывать следует только на себя и на волю Божью.

Итак, коллективное хозяйство в Плимуте не сработало. Не очень поначалу получалось и с хозяйством капиталистическим. Не то, чтобы колонисты противились и капитализму, но лондонская корпорация, которая субсидировала хозяйство, принадлежала инвесторам, находившимся за тысячи миль от них за океаном. По сути, колонисты жили в капиталистическом рабстве, ненавидя тех далеких акционеров, которые не видели и не понимали, в каких условиях живут и работают люди. Уже на второй год существования колонии хозяева прислали послание с требованием обеспечить корпорации доходы. Стоит ли говорить, что никакой прибыли инвесторы – а их было 70 человек – из Плимута не получали и не могли получить? К 1624 году почти все акционеры, за исключением пяти человек, с большими потерями продали свои доли в корпорации и вышли из игры.

Роковая ошибка состояла в том, что компания не заботилась о том, чтобы интересы работников и управляющих совпадали с интересами владельцев. Это был классический случай, когда инвесторы и служащие шли в разные стороны. Тем же, кстати, страдает и коллективизм: люди просто не могут себе уяснить, ради чего, ради какой выгоды они работают. Те самые первые плимутские акционеры не поняли самого важного: отдай они колонистам землю, дай им возможность возделывать ее так, как поселенцы считали нужным, компания только бы от этого выиграла бы. Чем больше колонисты зарабатывали бы для себя, тем больше получали бы и акционеры.

Но бывает, что история творится и на развалинах упущений: в 1627 году неудавшееся предприятие на плимутских плантациях было преобразовано в нечто совершенно новое. По существу, там появилась первая в мире корпорация, акции которой были выкуплены рабочими и руководством. Правда, каждая семья колонистов вместо акций получила по 100 акров земли, которые она и возделывала по своему усмотрению. В результате колония разбогатела, стала давать устойчивую прибыль. Но идиллии снова не получилось, у процветания тоже есть свои проблемы. Когда экономическая система позволяет людям получать прибыль от своих стараний, неизбежно появляется деление на богатых и бедных. Просто потому, что одним удается заработать больше, а другим меньше. Иными словами, и колонисты, и все мы, живущие четыре столетия спустя, не устаем подмечать, что концепция частной собственности далека от совершенства. Но за все прошедшие века ничего лучшего человечеством пока изобретено не было. Хотя, будем справедливы, капитализм претерпел за это время серьезные изменения, это стал другой капитализм. И это, конечно, тема для отдельного разговора.

Сколько бы ошибок ни совершили первые колонисты, будем помнить, что в Новый Свет они прибыли из страны, где как уже четыре века до этого была подписана Великая хартия вольностей, уже три века работал парламент, а великий Шекспир успел написать свои лучшие произведения. Словом, люди, которые, как мы символически считаем, начинали Америку, привезли с собой из Англии не только орудия труда, но также культуру, ценности и представления политически самой развитой страны своего времени. Иными словами, с самого начала в Америке был заложен европейский вектор развития. Общие ценности и не слишком большие различия в культуре предопределили будущее сотрудничество двух континентов и уж тем более особые отношения Америки с ее праматерью Англией.

Ну а в заключение этой главы я хочу только сказать, что на том месте, где когда-то появилось первое поселение пилигримов, сегодня находится музей ожившей истории с персонажами и всей атрибутикой той эпохи. Вы увидите и корабль «Мейфлауэр» с несущими вахту матросами, и снующих по хозяйству колонистов, всегда готовых в перерыве между делами ответить на вопросы туристов. При этом они имитируют тот английский язык, который, как им кажется, был в ходу в XVII веке. Увидите дома поселенцев и даже их скотину – благо последние за несколько прошедших веков изменились незначительно. Люди изменились больше. В начале XVII века те 102 колониста были хотя и людьми отважными, но все же не более чем наемными сельхозрабочими. Сегодня они – герои американского эпоса. И колонисты, и вся их жизнь – это источник национальной гордости, национального вдохновения. Забавно, но плимутское поселение стало даже чем-то вроде родового гнезда, откуда вышла американская «знать». Я ставлю кавычки, потому что официально наличие в Америке аристократии никогда не признавалось, но, видно, обществу необходимо иметь какие-то исторические точки опоры, скрепляющие прошлое с настоящим – будь то корни почетной генеалогии или материальные памятники культуры. Поэтому, если о ком-то в Америке говорят, что он ведет род от пилигримов, это следует понимать так же, как у нас – от Шуйских или Шереметьевых.

Глава 5
Неодолимый ход истории

Я давно подозреваю, что весь мир развивается по некоей единой матрице. Как и все живое, общество тоже имеет свои законы развития. Формы могут быть разными, но вектор развития – общий для всех. От массовой нищеты – к удовлетворительному достатку, от абсолютного бесправия – к относительной свободе и гражданским правам. От массового невежества – к образованности. От варварской жестокости – к большей гуманности. От агрессивной экспансии – к мировому порядку. От примитивных орудий труда – к высоким технологиям. Другими словами, в моем представлении мир в целом движется от худшего к лучшему, от низкого – к высокому и в сфере экономической, и в общественном устройстве. Казалось бы, как далеки друг от друга культурно, исторически и даже географически Япония и Россия, Америка и Индия, Аргентина и Франция, но повсюду их развитие привело к единой точке – рыночной экономике, то есть к капитализму.

Пусть и на разном уровне развития все эти страны также объединяет демократическое устройство. Даже Россию специалисты определяют как гибридную демократию, то есть как общество с элементами автократии и рядом фасадных демократических институтов. Но все же как демократию. Интересно, что и Китай, преодолевая коммунистические догмы, практически тоже плывет в эту гавань. На мой взгляд, это только вопрос времени. Путь к рыночной экономике и демократии мало похож на широкую магистраль, движение по ней редко бывает линейным. Возможны срывы, ложные повороты, окольные дороги, ускорение и замедление. И практически всегда это преодоление чьих-то интересов, устоявшихся традиций, стереотипов, борьба нового со старым. Каждая страна движется по этому пути с разной скоростью, своим способом, но пункт назначения у них один и тот же.

Вот и мы, окончательно окоченев в объятиях советской власти, сбросили ее однажды, как тяжелый бессмысленный груз, и в радостных ожиданиях светлого капиталистического будущего присоединились к остальному миру. Но тут даже самые нетерпеливые, самые несогласные из нас – те, что всей душой желали падения советского строя и не могли дождаться нового, – даже они, увидев капитализм вблизи, у себя дома, ужаснулись.

Неудивительно. Точно так же крайне неприглядно выглядел капитализм, когда он только начинался в Америке полтора века назад, когда пропасть между богатством и бедностью, казалось, не имела границ, когда власть неизменно выступала на стороне капитала, а сильные мира сего были главным, если не сказать, единственным бенефициаром тех замечательных принципов, которые «отцы-основатели» заложили в устройство молодого государства.

Это было время, когда Америка вступила в пору заводов, машин, а самое главное – железных дорог, которые, опоясав всю страну, объединили отдельные производства в целые индустрии. То было время, когда могущество хозяев дорог не знало границ. Росчерком их пера решались не просто судьбы заводов и фабрик, а жизнь целых городов. То было время бурного развития промышленности, на глазах менявшее сельскую Америку. Время, открывшее невиданные ранее перспективы для толковых и энергичных людей. Наиболее предприимчивые из них сумели вырваться далеко вперед, создав первые в стране нефтяные и угольные империи. Причиной их появления стал экономический бум, начавшийся после окончания Гражданской войны в 60-е годы XIX века.

Именно тогда страна узнала имена своих новых героев: Рокфеллер – нефтяная империя, Карнеги – сталь, Вандербильд – железные дороги. Империи росли как грибы после дождя: соляная, хлопковая… Новые хозяева жизни сумели захватить рынок, аккумулировали гигантские ресурсы и уже были в состоянии подстраивать под себя жизнь остальных американцев, оставляя беднейшим из них мало шансов на выживание. Вздутые цены на продукты, жилье, любые товары, мизерные зарплаты и нечеловеческие условия труда. Люди жили в кошмарных условиях – в грязи, неимоверной тесноте, на фабриках то и дело происходили несчастные случаи, не действовали никакие санитарные нормы. В период ранней индустриализации работа продолжалась по 16‒18 часов в день, шесть, а то и все семь дней в неделю.

Сверхбогатые люди появлялись повсюду, где рождалось индустриальное общество – в Америке, Англии, Франции, России. Эти люди, сумевшие аккумулировать в своих руках большой капитал, и создавали промышленное производство. Видимо, таков естественный ход развития, объективно идущего на пользу всего общества. Но спустя какое-то время, когда появляются гигантские монополии, возникает и необходимость в тщательном контроле за их действиями.

В какой-то момент власть монополий в США казалась безграничной. Но, когда олигархи очевидным образом стали поперек интересов страны, над ними стали сгущаться тучи. Тучи явились им в лице нового президента Теодора Рузвельта (1901‒1908 годы), который и обрушился на олигархов. Но ради чего, ради каких национальных целей была объявлена эта война? Парадоксально, но, как объяснял мне американский историк Эдгар Харт, Рузвельт воевал с крупнейшими капиталистами, чтобы спасти… капитализм:

Рузвельт и его окружение, видя, как в стране нарастают рабочие волнения, как множится нищета, кожей чувствовали, что дальше так продолжаться не может. Не может быть стабильной страна, когда одни владеют всем, а другие остаются без достойного заработка, когда монополии мешают появлению новых бизнесов, когда нет конкуренции. В таких условиях, считал Рузвельт, капитализм не выживет, требуется вмешательство государства. Смысл его реформ состоял в том, чтобы каждый получил шанс в этой жизни.

Так Рузвельт вошел в историю. Его антимонопольные законы положили конец всесилию промышленных и финансовых магнатов.

Любопытно, однако, что при всех различиях эпох, последняя треть XIX века в Америке уж очень сильно напоминает 1990-е годы в России. Новые сверхбогатые американцы не ездили в Куршевель, но гуляли с не меньшим размахом. Веселясь, они даже не тратили деньги, а соревновались в том, кто может позволить себе их больше выкинуть на ветер. Новые капиталисты научились делать деньги, но еще не умели их расходовать. В своем потреблении, в роскоши «напоказ» полюс богатства перехлестывал через край. Это время с легкой руки Марка Твена окрестили «позолоченным веком». «Позолоченный век» еще запомнился и невиданной в США коррупцией. Скандал следовал за скандалом. В числе взяточников то и дело мелькали высшие правительственные чины. Особое возмущение, как рассказывал мне в интервью экономист Пол Джонсон, вызвало решение Конгресса повысить себе, а заодно и президенту, зарплату, причем задним числом за два прошедших года.

Это было время, когда центральное правительство раздавало в частные руки многое из того, что находилось в собственности общественной. Например, чтобы подхлестнуть строительство железных дорог, ускорить освоение Дикого Запада, частным компаниям были переданы огромные территории к западу от Миссисипи. Ну а те позднее перепродали их с выгодой. Это привело к ужасающей коррупции среди политиков.

Но, может быть, самые большие опасения того времени были связаны с тем, что реальная власть переливалась от народных избранников в руки гигантских монополий. Подкупом, шантажом, угрозами они добивались от властей желаемых результатов. Простая Америка буквально дышала ненавистью к новым хозяевам жизни. В конце концов ее прорвало. В 1877 году по всей стране прокатилась волна забастовок и бунтов, жестоко подавленных властями. Что и говорить, то был малопривлекательный, но, видимо, неизбежный период в ходе развития капитализма – период первоначального накопления, когда сильный строит свое благополучие за счет слабого.

Однако, несмотря на всю несправедливость и алчность «позолоченного века», именно тогда появились первые ростки филантропии, которые позднее стали одной из несущих систем американского общества. Именно тогда возникли первые библиотеки, галереи, музеи, одним из которых стал знаменитый музей Метрополитен. Примечательно, что эти первые меценаты, как рассказывала мне в интервью президент музея Эмили Рафферти, являли собой образец капиталистической акульей стаи, в другой жизни известные как беспощадные конкуренты, эксплуататоры и кровососы, вошедшие в американскую историю под прозванием «бароны-разбойники».

Им принадлежали крупнейшие компании. Но именно они сформировали наиболее продвинутый, просвещенный слой общества. Именно они, сами увлекшись коллекционированием, в какой-то момент осознали, что их коллекции не могут быть предметом исключительно домашнего пользования, что их должны видеть люди, много людей. Вот с этих событий времен «позолоченного века» и началась филантропия в Америке.

Первая треть ХХ века. Первый голод утолен, империи построены, состояния созданы. В 1920-е годы США переживают невиданный экономический бум. Многим казалось, что так будет продолжаться вечно, что и низшие классы теперь смогут понемногу подниматься наверх. Казалось, что страна вступила в эпоху всеобщего благоденствия. Но то, что случилось потом, до основания потрясло американскую психику.

24 октября 1929 года запомнилось американцам на долгие годы. В этот день на фондовой бирже началась невиданная паника, положившая начало Великой депрессии, тяжелейшим годам в истории Америки. Безработица, разруха, миллионы голодных и разоренных людей – такой представала Америка в начале 1930-х годов. Пустые прилавки, вчерашние белые воротнички торгуют с лотков яблоками и чистят обувь. Жилье становится не по карману. Бездомные норовят попасть в тюрьму хотя бы на сутки за бродяжничество, чтобы получить кров и похлебку. И даже нежданно открывшиеся 6000 вакансий на стройках СССР вызвали в Америке ажиотаж – на них претендовали 100 000 американцев. Многие из тех, кто получили работу в стране социализма, собирались покинуть Америку навсегда. К началу 1930-х годов в США стали всерьез опасаться революции.

Конечно, вечно так продолжаться не могло. Даже бесправные рабы время от времени бунтовали. Ну а свободные рабочие, в конце концов, стали объединяться в профсоюзы. И тут же входили в конфликт с государством – профсоюзы в те времена были вне закона. Если вы договариваетесь с нанимателем о зарплате для себя – это законно. А вот приди вы к нему втроем, вас могли судить как заговорщиков. И каждый раз, когда профсоюзы вели рабочих на стачку, власти неизменно выступали на стороне нанимателей. Но даже в этих условиях что-то стало меняться в жизни рабочих. Не так уж редко хозяева готовы были как-то облегчить жизнь своих людей, лишь бы они держались подальше от профсоюзов. Для нанимателей профсоюзы с их коллективными действиями были бесконечной головной болью.

Возможно, и Америку ждали бы великие потрясения, если бы не вновь избранный президент Франклин Делано Рузвельт, предложивший стране Новый курс. Многим казалось тогда, что капитализм более не продержится. Рузвельт же своим Новым курсом попросту пытался восстановить нормальный ход капитализма. Он, как и многие другие, полагал, что капитализм неотделим от демократии, и если рыночная экономика рухнет, то вместе с ней исчезнет и демократическое правление, а с ним и все, что гарантирует американская Конституция.

Стержнем политики Рузвельта стало решение легализовать профсоюзы. Рабочие получили право на заключение коллективных договоров. Были созданы механизмы, которые заставляли нанимателей садиться с рабочими за стол переговоров и как-то договариваться. Идея Рузвельта состояла в том, чтобы смягчить неизбежные в экономике падения производства. Для этого надо было найти способ поднять покупательную способность населения. Пусть рабочие вступают в профсоюзы, решило правительство, и добиваются повышения зарплаты. Больше зарабатывая, они смогут и больше тратить.

Как ни противны были бизнесу профсоюзы, но большинство крупных предпринимателей быстро смирились, стараясь приспособиться к новым условиям. Но были и другие, они продолжали отчаянное сопротивление. Особенно отличился Генри Форд, который вел многолетнюю борьбу с профсоюзами. И только кровавая забастовка в Детройте заставила его капитулировать, дав возможность образовать на своем предприятии профсоюзное объединение. Это была грандиозная реформа всего политического устройства, реформа власти, которая всегда тяготела к бизнесу, а теперь разглядела и рабочий класс.

Также в 1930-е годы законом впервые была установлена минимальная зарплата, введены пособия по безработице, пенсии инвалидам, старикам, матерям-одиночкам. И действительно, люди стали сначала понемногу, а потом все больше и больше тратить, и в конце концов через несколько лет Соединенным Штатам удалось выбраться из кризиса. В послевоенные годы в стране началось движение к более справедливому обществу. Уже в 1960-е годы рабочие жили с уверенностью, что смогут содержать семью, купить дом, заплатить за учебу детей в колледже…

Может быть, самое сильное впечатление, когда я впервые попал в Америку в 1979 году, на меня произвело даже не то, как живут люди – часто в отдельных домах, у многих автомобили (для нас в то время это было несбыточной мечтой). Меня поразило то, что так основательно живет большинство американцев, именно большинство.

И это тоже был капитализм. Так что же все-таки несет этот строй людям – добро или зло? Сам по себе капитализм нейтрален, подчеркивает экономист и социолог из Гарвардского университета профессор Розабет Кантер:

Сам по себе он не может сделать общество хуже или лучше. Все зависит от законов, в рамках которых он существует. Или от их нехватки, как это было в позапрошлом веке в Америке. А вот и пример ближе к нашему времени. Всего лет 60 назад черным и другим цветным американцам не было хода ни в университеты, ни на приличные должности. Был в этом виноват капитализм? Нет. Он был нейтрален. Законы с тех пор изменились, официального расизма больше нет, а капитализм остался. Вся штука в том, что капитализмом движут не чьи-то идеи, а реальная жизнь – то, что происходит на улице. Сегодня вдруг стали модны вот такие-то шляпки или вот такой-то формы автомобили – пожалуйста, завтра ими будут заполнены все улицы. Сам по себе капитализм не имеет души. Это только спрос и предложение, то есть рынок.

Но не опасна ли для человека система, в основе которой лежат только деньги, бизнес, производство? Совместимы ли, например, капитализм и мораль? Из того, что я увидел и понял за долгие годы жизни в Америке, готов утверждать: да, совместимы. И не просто совместимы, они необходимы друг другу: без морали капитализм опасен. Рожденные им силы – каждый хочет заработать побольше и, если удастся, задушить конкурента – эти силы способны разнести в клочья любое общество. Это как на дороге: каждый водитель стремится побыстрее добраться до цели. И вот уже иные ловчат, подрезают, норовят перейти на полосу посвободнее. Но, к счастью, есть правила и законы. Иначе далеко не все сумели бы без потерь вернуться домой.

Так и с капитализмом – для него должны быть созданы «правила безопасности». Поэтому, помимо законов юридических, в Соединенных Штатах существуют еще и правила неписаные – то, чему учат американцев с младых ногтей. «Я преподаю в Гарвардской школе бизнеса, – рассказывает Розабет Кантер, – где учу студентов – будущих капитанов экономики, что частный капитал должен отзываться на нужды общества. У нас нет закона, который обязывает это делать, но мы стараемся привить студентам этот стиль поведения, потому что он отвечает человеческим идеалам, человеческим ценностям и устремлениям».

Повсюду в мире капитализм начинается как не очень справедливая, жесткая, если не сказать, жестокая система. Поначалу она создает возможности для роста самых сильных, самых энергичных, в том числе тех, кто не гнушается никакими средствами на пути к поставленной цели. Но, к счастью, капитализм никогда не стоял на месте, эта система постоянно менялась. Менялась сама, меняла жизнь людей и даже их характеры.

Все последние полтора-два века Америка училась жить с капитализмом. По существу, шел постоянный поиск баланса между интересами предпринимателей и рядовых людей. В результате капитализм позволил Соединенным Штатам совершить гигантский скачок в уровне и качестве жизни большого числа людей.