Текст книги "Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов"

Атака на Перл-Харбор (Isoroku)
Япония, 2011, Изуру Нарусима

Фильм «Командующий объединенным флотом Исороку Ямамото» вышел под обезличенным названием «Атака на Перл-Харбор». Наверное, чтобы зрители не перепутали с одноименным фильмом Сэйдзи Маруямы (1968). Тогда адмирала играл великий Тосиро Мифунэ, теперь – Кодзи Якусо, тоже выразительный: «Я знаю, что у меня страшная рожа, но матросам это нравится!»

Ямамото возводил на себя напраслину: вовсе и не страшная у него рожа, разве что в разгар сражения пучит и таращит глаза. Но режиссеру нужен контраст между грозной рожей и трепетным сердцем героя.

Даже странно, что фильмы о нем снимают раз в сорок лет, а не чаще. Редкой души человек был адмирал Ямамото (1884–1943). Храбрый воин потерял два пальца на руке еще при Цусиме, всеми силами боролся против союза с Гитлером и Муссолини, означавшего втягивание его родины в мировую войну. Разделял, как выпускник Гарварда, глубочайшее уважение императора Хирохито к западной цивилизации. Его сердце обливалось кровью, когда уважаемые американцы как варвары закидали в 1942-м Токио зажигательными бомбами. Не только полководец, но и философ, он изрекал афоризмы, которым позавидовал бы сам Чапаев: «Война – сложное дело»; «Долг солдата – прекратить войну, которую он развязал».

Молодые журналисты почтительно внимали его урокам литературного мастерства. Простые люди, услышав его имя по радио, склоняли колени в молитве и поднимали в кабачках стаканы за его здоровье. Тараня палубы вражеских авианосцев, летчики счастливо улыбались, посвящая свои жизни адмиралу. Деревенская старушка-мама просила его избегать сквозняков и обещала, когда сойдет снег, прислать с оказией его любимые сласти.

Гитлер тоже очень ценил адмирала. Ямамото – единственный иностранец, посмертно удостоенный Рыцарского креста с дубовыми листьями и мечами.

Наконец, Ямамото был чемпионом императорского флота по игре в го: не отрывался от партии даже в разгар битвы при атолле Мидуэй в июне 1942-го, божественно невозмутимо выслушивая донесения: «Адмирал, мы потеряли уже четвертый авианосец: адмирал Ямагути не покинул пылающей палубы флагмана».

Лучше бы в морской бой играл, адмирал.

Советское словосочетание «милитаристская Япония» казалось выхолощенным пропагандистским клише. Благодаря фильму уже не кажется. Адмиралу очень повезло, что 18 апреля 1943-го американские истребители настигли его самолет над Соломоновыми островами. В противном случае мог бы стать одним из военных преступников, повешенных по приговору международного Токийского трибунала в 1948-м, как в Нюрнберге повесили фельдмаршала Кейтеля.

Кейтель тоже возражал против видов фюрера на Францию и СССР, как Ямамото – против планов оголтелых сухопутных генералов атаковать США. Адмирал полагал: миролюбивым японцам вполне достаточно оккупировать Китай и прочие некультурные территории. То есть он был не против втягивания родины в войну, а конкретно против войны с Америкой. Та, впрочем, сама нарывалась – зачем-то помогала законному китайскому правительству в войне с Японией.

Однако адмирал, как человек не только разума, но и чести, сам взялся за разработку атаки на Перл-Харбор. Да, Америка так сильна, что за полдня потребляет столько, сколько Япония производит за год, так покончим же с ее флотом одним ударом, а войну выиграем за полгода, максимум – год.

Удивительно, конечно: японцам позволено то, что запрещено их коллегам по поражению. Немцы могут снять фильм о Роммеле или генерале Удете, благо они оба покончили с собой на почве нелюбви к фюреру, но не о Кейтеле. С другой стороны, снял же Сокуров прекрасный фильм «Солнце» о Хирохито, на руках которого кровь двадцати с лишним миллионов одних только китайцев.

Боже упаси, я не против того, чтобы кто-то чтил своих военных преступников, используя, как Нарусима, типично фашистскую риторику – мы стремились к миру во всем мире, но нас вынудили воевать во имя мира. У меня к фильму только одна претензия. Нельзя ли было найти негодяя поталантливее.

Ямамото, говорят, в рекордные сроки и чрезвычайно эффективно перестроил флот и авиацию ввиду большой войны. Разработанные им планы если и не шедевры военного искусства, то изумительно оригинальные, вдохновенные произведения. Ну и какого черта тогда реализация этих планов, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Едва разбомбив Перл-Харбор, адмирал осознал, что война Японией проиграна: на базе не оказалось американских авианосцев – главной мишени. Вообще-то в таких случаях помогает харакири, но адмирал забыл об этом варианте, увлекшись планированием сражения при Мидуэе: не с тем, чтобы захватить остров, а чтобы выманить все те же вражеские авианосцы. Но они как-то не выманились, а вот императорский флот пережил свою Цусиму. Утомленное оригинальностью адмиральского мышления, верховное командование принудило его разработать планы операции на Соломоновых островах в классическом духе. Смена парадигмы не помогла: генерал этого уже не увидел.

Самое поразительное, что фильм ничуть не ретуширует фиаско адмиральской стратегии, но и не считает это фиаско зазорным. Вот это и есть истинный милитаризм: славить полководца, талантливо способствовавшего разгрому и унижению собственной родины и армии.

Но зато как он играл в го. Теперь уже никто, надо надеяться, так не сыграет.

Афера по-американски (American Hustle)
США, 2013, Дэвид Рассел

Оскаровская конкуренция «Волка с Уолл-стрит» и «Аферы по-американски» напоминает игру «Найди десять различий». И там и там герои – реальные аферисты, заигравшиеся, но вышедшие сухими из воды. У обоих по две женщины, отношения с которыми мешают работе, зато очеловечивают «производственную» линию. Везде важную роль играет закадровый голос героев, а подачу сюжета уместно определить как мозаичную.

Различия – это мелочи. Бельфорт у Скорсезе – красивый, толстый парниша, вечно обдолбанный до хрюканья, а Розенфельд у Рассела – лысеющий и помятый гешефтмахер, ведущий вполне мещанскую жизнь. Но главное, фильм о плутах прекрасен, когда плутовство – вдохновенное искусство. Артистичности же категорически лишены и Белфорт (Ди Каприо), и Розенфельд (Кристиан Бейл). Сами по себе суммарный навар Белфорта и количество политиков, отправленных за решетку Розенфельдом, в жизни звавшимся Уайнбергом, – информация к размышлению и не более того.

Скорсезе снял эпический памфлет, несоразмерный герою, эпического в котором только количество ворованных миллионов. Рассел ухитрился вкуснейшую историю конца 1970-х выхолостить до состояния «а вот как еще в жизни бывает». Агент ФБР прищучил тогда жулика среднего полета и вынудил провоцировать на взятки политиков. Идея была неизящна, но хороша. Создать подставную фирму Abscam, название которой объединяло слова «арабский» и «мошенничество», что вызвало смешные обвинения ФБР в расизме, и подводить к жертвам «шейхов Камбура Абдул Рахмана и Ясира Хабиба». Искуса нефтяных денег не выдержали 12 из 31 политика.

По фильму агент Димацо (Брэдли Купер), еще и положивший глаз на подругу Розенфельда, опьянел от власти над сильными мира сего, дурил начальство и зарвался. Розенфельд тоже ошалел от сумм, проходивших через его руки, но опомнился, когда разрушил жизнь мэра Полито (Джереми Реннер). С этим отличным парнем он успел подружиться, да и преступал мэр закон лишь ради возрождения Атлантик-Сити. Что поделать: неумолимая логика провокации. По той же логике, всегда выходящей из-под контроля, 2 млн оперативных долларов куда-то запропастились.

Но именно темы провокации как родового греха, проклятия и необходимого оружия любой спецслужбы в фильме нет. Она остается частным делом героев. Между тем Abscam – первая ласточка стратегии, поставленной теперь на широкую ногу: вспомните дело Бута.

Говорят, что сюжет любого фильма – это, прежде всего, само кино, а потом уже любовь или кровь. Не знаю, как насчет «любого», но история Abscam и о кино тоже. Впервые фильм – видео с взяточниками – оказался на суде решающей уликой. В 1970-х это было революционное новшество. Но герои относятся к нему без экстаза, как люди 2000-х.

Наконец, поддельные шейхи – это уморительно. Но юмор реальной ситуации Рассел обыграл лишь однажды, когда вывел на экран латиноса, кривляющегося под саудовского набоба и знающего «по-ихнему» лишь «салам алейкум».

Даже тяжелая артиллерия в виде рояля в кустах, прибереженная Расселом на сладкое, стреляет вхолостую. Не указанный в титрах Де Ниро является в роли Телледжио, старого убийцы, правой руки страшного Меира Лански. Удивил, называется. Де Ниро – гангстер, эка невидаль. Вот арабским шейхом со своей итальянской рожей и анамнезом еврейского бандита из «Однажды в Америке» он был бы как нельзя кстати.

Беовульф (Beowulf)
США, 2007, Роберт Земекис

Легенда о Беовульфе (Рей Уинстон), прикончившем демона-пакостника Гренделя (Криспин Гловер, неразличимый под слоем компьютерной слизи), но поддавшемся чарам его хвостатой мамы (Анджелина Джоли), – вечная история рыцаря, который, убив дракона, сам стал драконом. Податливость злу можно при желании объяснить порочностью власти как таковой. И предшественники Беовульфа на троне, судя по намекам, когда-то баловались с демоницами, и преемнику объятий водоплавающей королевы тьмы не избежать. Хеппи-энд невозможен, это уже достоинство для голливудского фильма. Хотя вникнуть в проблематику власти зрителю мешают предметы, которые, балуясь с 3D, герои постоянно швыряют в камеру. Хорошо, когда монеты, а если топор?

Главный манок фильма – игра на законном желании зрителей понять, зачем делать Джоли еще грудастее и губастее, если она и без цифровой хирургии похожа на надувную куклу из секс-шопа. Ответ чисто технологичен. Джоли снабжена столь увесистым хвостом, что просто не смогла бы ходить, если бы у хвоста не было противовеса в виде грудей. В итоге и она, и ее сынок-птеродактиль, с которым бесконечно долго бьется Беовульф, не похожи на отродье продвинутой кинофантазии. Вылитые чудища, которых в конце 1980-х штамповали на пластиковых пакетах мастера с одесского Привоза.

В начале Грендель врывается на пир в королевском замке и отрывает руки-ноги дюжине викингов. Окровавленную залу заколачивают и распечатывают по требованию странствующего искателя приключений и бахвала Беовульфа, задумавшего подловить демона на живца. Аборигены предостерегают: Грендель не любит пиршества в этом зале. Но говорить о древнем проклятии просто смешно. Викинги, надравшись, горланят столь непотребными голосами, что живущий по соседству Грендель, очевидно, просто доведен хронической, многовековой бессонницей до потери (в буквальном смысле слова) человеческого облика. И врывается на пиры, как ворвался бы любой дядя Вася к соседям по коммуналке, не дающим ему уснуть. Дружина же Беовульфа, готовясь к бою, ведет себя со служанками и придворными дамами так, что приходится им напомнить: «Здесь поле битвы, а не бордель».

С Земекисом все ясно: его мечта – превратить всех персонажей в «кроликов Роджеров». Больше удивляют имена сценаристов: Роджера Эйвери (былой сообщник Тарантино) и панк-эзотерика Нила Геймана. Гейман – автор гениального романа «Американские боги» о том, что переселенцы, от викингов до местечковых евреев, завезли в Америку своих богов, да и позабыли о них. Боги теперь мыкаются: кто таксистом, кто рабочим на чикагских бойнях. Впрочем, у них есть моральное оправдание. Если их упрекнут в измене «чистому искусству», они всегда могут сказать, что древним героям, забытым людьми, ничего не оставалось, как наняться в Голливуд.

«Битва за Севастополь
Россия, Украина, 2015, Сергей Мокрицкий

На Украине фильм о легендарном снайпере Людмиле Павличенко демонстрируется, как изначально и задумывалось, под адекватным названием – «Несокрушимая». Но неточность и конъюнктурность российского названия едва ли не единственное, что можно поставить в упрек лучшему за 25 лет фильму о Великой Отечественной.

Обороны Севастополя в фильме не то чтобы нет, но занимает она от силы четверть экранного времени. Да битвы как таковой – «бой в Крыму, все в дыму» – и не может быть в фильме о снайпере просто потому, что его работа камерная, штучная. И, что главное, вынесенная в заглавие битва оказывается, на взгляд авторов, не звездным часом, а катастрофой для героини, израненной не столько физически, сколько – самой своей работой – психически и психологически.

Зато в фильме нет многого другого, что составило дурную славу военно-патриотическому кино новейшего образца. Нет оргии компьютерной графики, а когда она используется, вздрагиваешь, как от грубого вторжения чего-то неорганического в живую плоть фильма. Нет ни утрированных истерик, ни натужного, неискреннего пафоса. Нет кровавых чекистов и прочих заградотрядов: чекист тут только один, и это отец героини, чье молчание в семейном кругу говорит о 1937-м больше, чем сотня расстрельных сцен.

Нет ни одного «хорошего» или, на худой конец, «неоднозначного» немца, без которых наше кино уже и не обходится. Война вообще дело однозначное. И эта ее жестокая однозначность великолепно сконцентрирована в сцене встречи нового, 1942 года в Севастополе. Маленькая девочка читает бойцам симоновское «Убей его!», и эта объективно кошмарная декламация ни в коем случае не вызывает интеллигентной реакции в духе «Ах, война, что ты, подлая, сделала».

Проще говоря, это первый в России фильм не столько о человеке на войне, сколько об отношениях человека и войны. Войны, понятой, по словам одного из командиров, напарников и любимых мужчин Людмилы, как «такая жизнь». Ну и, конечно, «такая работа», чьи технологические подробности захватывают.

Людей – вот чего катастрофически не хватает в нашем военном кино. В лучшем случае, как в «Сталинграде», нам скороговоркой перечисляют предполагаемые обстоятельства судеб героев, в которые мы почему-то должны поверить. Блестящая Юлия Пересильд сыграла именно что судьбу. Готовая к труду и обороне отличница, почти что «синий чулок», сначала относится к своей работе как к решению сложных и увлекательных задач: поразить, например, смотровую щель танка. Потом – как к личной мести за мужчин (Олег Васильев, Евгений Цыганов, Никита Тарасов), которых война отбирает у нее одного за другим. Потом – практически как к самоубийству: перед финальной дуэлью с лучшим снайпером вермахта, приехавшим в Севастополь конкретно «за ней», рисует себе на лбу, что твой камикадзе, крест-мишень. Потом она, превратившаяся в «живую легенду», уже просто не может. Получилось не столько военно-патриотическое, сколько антивоенно-патриотическое кино.

Поэтому не стоит укорять сценаристов за то, что они откорректировали биографию Павличенко, сделав ее фамилию по мужу девичьей, а мать девятилетнего сына представив почти как школьницу. Все это мелочи по сравнению с немыслимой судьбой, которую сама Павличенко уместила в три фразы речи, произнесенной в 1942-м в Чикаго: ее отправили агитировать Америку за открытие второго фронта. «Мне 26 лет. Я убила 309 фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго отсиживаетесь за моей спиной?»

Америка носила ее на руках. Великий Вуди Гатри посвятил ей балладу «Мисс Павличенко». Перед ней стоял на коленях – этого, правда, в фильме нет – Чарли Чаплин, целуя ей пальцы и повторяя: «Вот эти пальчики убили 309 фашистов». Элеонора Рузвельт (Джоан Блэкхем), великая женщина, достойная своего мужа – лучшего президента за всю историю США, поселила в Белом доме, дарила платья и, что греха таить, испытывала к ней не только материнские чувства. Дорогого стоит эпизод, в котором миссис Рузвельт учит Людмилу улыбаться и предлагает вспомнить что-нибудь смешное. Нута и вспоминает: как фронтовой наставник рассказал, что одной пулей уложил трех белофиннов, но засчитали ему только одного.

Именно на американскую линию нанизаны эпизоды жизни Павличенко, за что фильм обвинят в «низкопоклонстве перед Западом». Но, во-первых, современный зритель – отчасти «американец», для которого советская душа так же загадочна, как русская – для иностранцев. А во-вторых, Павличенко была в 1942-м такой же мировой звездой, какой станет Гагарин двадцать лет спустя. И, в общем-то, не грех напомнить именно сейчас о звездном часе советско-американской дружбы.

Большая игра (Molly’s Game)
США, 2017, Аарон Соркин

Настрогать из жизни любого жулика съедобное экранное зрелище – дело нехитрое. Главный рецепт – убрать звездный час героя во флешбэки. Рассказ должен вестись от первого лица, но непременно потерпевшего крах, как Молли Блум, заработавшая миллионы на организации подпольных казино в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке (Джессика Честейн). То есть порок как бы наказан, хотя наказание относительно. Ведь мы же смотрим фильм, не просто посвященный правонарушителю, а поставленный по его книге. Следовательно, правонарушитель в конечном счете одержал верх. Не так, но этак стал звездой. И надо полагать, гонорар Молли окупил наложенный на нее штраф и проценты с конфискованных миллионов, которые обязал выплатить суд. То есть главное для современного жулика – не избежать сетей правосудия, а, попавшись, монетизировать свой крах. Интересный сюжет для психологов: соотношение алчности и тщеславия. Много ли процветающих авантюристов переживают из-за того, что широкая общественность так и не узнает об их подвигах? В общем, та же история, что и с разведчиками. Всемирную известность обретают только провалившиеся бойцы тайного фронта: завидуют ли им те разведчики, что провала избежали?

Столь же нехитрое дело – представить при помощи быстрой нарезки планов обаяние порока. Шеренги бутылок с дорогим алкоголем. Руки секс-бомб, раскидывающих карты по зеленому сукну или нарезающих кокаиновые дорожки на мраморном столике. Вспыхивающие кончики сигар. Рюкзаки с наличкой и подлинники Клода Моне, которые приносят в катран крайне довольные собой представители самой-страшной-в-мире-русской-мафии. Наконец, лица-маски игроков, прототипов которых тщится угадать зритель. Вот Икс (Майкл Сера), например, – обаяшка мальчишеского вида, играющий в покер не из любви к игре, а из тайной страсти ломать человеческие судьбы. Кто он: Тоби Магуайр, Ди Каприо, Бен Аффлек, Маколей Калкин? Или кто-то другой, не названный Молли в ее скупых показаниях? Все эти холодно и мастеровито смонтированные детали декаданса подводят к риторическому вопросу: может быть, стоит прожить хотя бы кусочек жизни так же ярко и волнующе, как прожила его Молли?

Ее адвокат (Идрис Эльба), судя по всему, считает, что стоит. Во всяком случае, он убеждает обвинителя в том, что портрет Молли должен висеть во всех школах Америки, и это не профессиональная демагогия. В святости Молли его убедила дочь-школьница, а детское сердце – оно правду чует. Вот и папа-психоаналитик (Кевин Костнер) гордится дочкой, благодаря своему уму построившей бизнес-империю на миллионы долларов. Как было бы здорово, если бы действительно Молли придумала гениальную, пусть и незаконную, комбинацию. Закавыка в том, что для построения империи ума Молли требовалось не слишком много.

Какой такой ум нужен, чтобы украсть у работодателя телефоны клиентов его казино и переманить в свое, раскрученное на деньги, у него же и заработанные? Ясное дело, всем этим «Иксам» приятнее играть в апартаментах с панорамным видом на Лос-Анджелес, а не в липком подвале, подкрепляться икрой, а не сырной нарезкой, таращиться на коленки Молли, а не на щетину ее экс-работодателя. Вор у вора дубинку украл: экая новость.

Зритель, очевидно, должен восхищаться силой воли Молли. Получив в 12 лет травму, казалось бы, навсегда отлучившую ее от спорта, она через три года снова встала на лыжи. И была бы чемпионкой по фигурным прыжкам с трамплина, если бы в 20 лет не разбилась на соревнованиях. Следует ли из этой слезоточивой лирики то, что девушке не оставалось в стране равных возможностей другой тропинки в жизни, кроме как криминальной? Или – коли уж она более чем успешно изучала в университете политологию – у нее все-таки были какие-то другие варианты карьеры? Глядишь, возглавила бы предвыборный штаб условного Трампа. Хотя в свете новейших страстей такая карьера все равно закончилась бы судебным разбирательством связей Молли не с русской мафией, но с русским государством: хрен редьки не слаще.

Величайший шоумен (the greatest showman)
США, 2017, Майкл Грейси

Если бы не личность героя – легендарного Финеаса Барнума (1810–1891), прародителя большого американского шоу-бизнеса – о «Шоумене» было бы ровным счетом нечего сказать. Мало ли на свете мюзиклов без единой запоминающейся мелодии, зато с изрядным количеством галантерейных красивостей вроде воссоединения влюбленных на фоне заката над морем или объяснения в любви под куполом цирка. Мало ли биографий композиторов, антрепренеров, хореографов, стандартных до неразличимости. Нищее детство. Великая и светлая с самого босоногого детства любовь к девушке, жертвующей благополучием, чтобы стать спутницей героя до гробовой доски и матерью его ангелоподобных детей. Гениальная революционная идея, реализовать которую герой не собрался бы, если бы творческая авантюра не оказалась альтернативой нищеты. Триумф, затем неожиданный крах, провоцирующий короткую размолвку с женой. Чудесное возрождение благодаря солидарности коллег, на которую герой никак не рассчитывал.

Понятно, что верность схеме предполагает тотальное переписывание биографии героя. Можно, конечно, поворчать, что в начале XXI века такое кино как-то даже неудобно снимать. Но можно и сослаться на традиции Голливуда, для которого понятия «подлинная биография» не существовало в принципе. Уж каким выжигой был великий инженер Лессепс, так ведь и из него Голливуд сделал святого, ухитрившись про пресловутую аферу со строительством Панамского канала даже не обмолвиться.

Так что проблема «Шоумена» никак не в том, что Барнум (Хью Джекман), одержимый мечтой дарить людям радость, был чистым персонажем ОТенри. И не в том, что, прежде чем основать на Манхэттене свой цирк, он не вкалывал в конторе судовладельца, а крутил-вертел лотереи и издавал клеветническую газетку в штате Кентукки, за что угодил за решетку. Среди его новаторских идей уже в зените славы была продажа чудесного притирания, способного отбелить кожу негров до снежной кондиции. Черт с ним: кто из строителей американской мечты был на старте своей судьбы без греха. Важно ведь то, что он оставил человечеству.

Барнум оставил цирк Барнума, поставивший на широкую, интернациональную ногу – его удостоила аудиенции сама королева Виктория – доселе стыдный, мелкий, ярмарочный бизнес. К нему приходили глазеть на бородатую женщину, в фильме наделенную еще и статью молотобойца, лилипута «генерала Том-Тома», сиамских близнецов, патологических гигантов, толстяков и прочих людей-собак. Когда смотришь «Шоумена», невозможно не вспомнить великие фильмы на тему. «Уродов» (1932) Тода Броунинга, где беспощадную драму алчности и мести разыгрывали собранные по всем бродячим циркам США несчастные монстры. «Человека-слона» (1980) Дэвида Линча, где викторианская светская и просто чернь щекотала себе нервы зрелищем чудовищно деформированного от рождения юноши. В общем, у бизнеса на уродцах заслуженно грязная репутация. Кого-кого, а уж Барнума не назовешь человеком, дарившим людям радость.

Но авторы совершают финт, достойный своего героя. Делец, эксплуатировавший несчастных людей – впрочем, их грим столь элегантен и деликатен, что несчастными их никак не назовешь, – оказывается пророком политической корректности. Моисеем, выведшим их из тени на свет. Мартином Лютером Кингом, проповедовавшим равенство людей независимо от цвета кожи. Пляски фриков, переходящие в рукопашную с уличной швалью, ненавидящей «чужих», напоминают о Стоун-воллском восстании, драке нью-йоркских геев с полицией, положившей, как считается, в 1969-м начало ЛГБТ-активизму.

Наглость фильма столь безгранична, что впадаешь в растерянность: ну как ее парировать. Разве что напомнить, что Барнум был рабовладельцем не только в переносном, но и в буквальном смысле слова. Купив за $1 тыс. парализованную и слепую 80-летнюю негритянку, он таскал ее по стране, выдавая за 160-летнюю няню Джорджа Вашингтона. А когда, не выдержав гастролей, старушка умерла, развлек публику зрелищем ее публичного вскрытия. Хотя при желании и это можно трактовать как акт просвещения и популяризации медицинской науки.