Текст книги "Погром"

– Легко воевать, будучи не связанным никакими рамками. На подножном корму, грабя направо и налево, мирное население. В таких условиях легко иметь постоянную армию. Если Цезаря поставить в рамки понятий о чести и достоинстве, которыми руководствовались галльские вожди, вряд ли у него, что получилось. Те ведь воевали в окружении друзей, связанные договорными и брачными отношениями. Кормиться и вооружаться им приходилось за счет добровольных взносов общин. Так, что ресурсы у галльских вождей были скудные. Дав сражение, не имеющее припасов и лишенное возможности грабить, галльское войско расходилось кормиться, по домам. Предводителям приходилось к каждому новому сражению собирать войско заново. Поэтому римлянам и было так легко маневрировать, повсеместно опережая противника.

Тут Абеле вынужден был согласиться с собеседницей. Причем не только из уважения. Довод, который привела прекрасная Жанна, показался ему убедительным. И, кроме того, за ее дивную красу можно было продать душу. Главное – никакой пудры, никаких румян. И кожа, как у девочки.

На волне рассуждений об культурных ценностях, разговор перекинулся на Новый Свет. Присутствующие стали дискутировать о том, потеряла или не потеряла, мировая культура с исчезновением государств инков и ацтеков.

Абеле об инках и ацтеках имел весьма смутные представления, поэтому высказался о дикарях, которые населяют Новую Францию. Рассказал о том, как они мучают пленных и снимают скальпы.

– Собственно говоря, они мало отличаются от нас. – Заметил тайный советник Войтеховский. – Во время прошлой войны, хорваты и финны творили такое, что этим дикарям и не снилось. А, если говорить прямо, то и остальные армии мало придерживались цивилизованных методов, при поиске пропитания. Пытали крестьян, почище дикарей. Очень изощренно мучили, выпытывая, куда те угнали скот и где зерно закопано.

Все присутствующие, включая Кристофа Абеле, согласились со словами Войтеховского целиком и полностью. Он продолжил:

– Если говорить, опираясь на факты, то предки французов, галлы, германцы, до Хлодвига, мои предки, славяне мало отличались от коренных жителей Новой Франции. Они так же снимали скальпы, пытали пленных и уводили людей в рабство. Отличие наших предков, от современных европейских варваров, в том, что они пытали своих пленных, из уважения к ним. Приносили людей в жертву, будучи твердо убежденными, что оказывают приносимым услугу. Заменяют их жалкое земное существование, вознесением в стан богов. Ведь в этом мире, им уготовано рабское состояние, до конца жизни. А, на небесах, они будут вести счастливое существование, до грядущего конца времен.

В таком натурфилософском ключе беседа за столом продолжалась до конца ужина.

Первой поблагодарив посланника, за оказанную честь, из-за стола встала бургграфиня. Все мужчины, в тот же момент, тоже поднялись со своих мест. Абеле запоздал, но последовал их примеру. Не скрывая изумления, он наблюдал за тем, как бургграф и его министры терпеливо ждут, пока дамы встают и уходят. Только после этого бургграф сел обратно. За ним – остальные. Мужчины выпили еще по бокалу вина. После этого бургграф пригласил дипломата перейти в кабинет.

Туда же были приглашены тайный советник Войтеховский и камер-канцлер Кельнский.

Абеле тонко намекнул, что желательно бы было переговорить с глаза на глаз, но бургграф отмел все намеки.

– Послушайте господин Абеле. Мне от моих советников нечего скрывать. Господин Войтеховский и господин Кельнский – мои самые доверенные лица.

После этого заявления, посланник сдался. В кабинете бургграфа было очень уютно и, в то же время, по-деловому. Стол у фон Шаффурта был массивный, шкафы были уставлены книгами, простенки украшены картинами и портретами каких-то героических личностей.

Согласно здешнему этикету, присутствующие расположились, как попало, в самых естественных позах. Бургграф и его сановники закурили странные табачные веретена, Абеле отказался от этого подозрительного удовольствия и закурил трубку.

– Итак, господин имперский секретарь, с чем вы к нам прибыли? – Перешел к делу бургграф.

– До императора Леопольда, дошли странные слухи о том, что во французской и рейнской армиях, ходят разговоры, вздорные – конечно, что будто бы вы бургграф попали под влияние иудеев. И, больше того, находитесь у них в плену. По словам одного вашего родственника, находящегося на службе у принца Георга Фридриха Вальдекского, вы стали заложником иудейских магов и вас нужно срочно вызволять. Скажу прямо, в среде военных, подобные утверждения находят благодатную почву, поэтому не исключена возможность появления в ваших землях французского войска, которое может произвести, под благовидным предлогом помощи, вашей светлости, значительные опустошения.

– Да-а! – Безмятежно протянул бургграф, выпуская клубы дыма. – Беда.

– Не исключена возможность, что сюда может пожаловать вся французская армия. – Подлил масла в огонь секретарь. – Привлеченная, жаждой поживы.

– Вся не пожалует. – Раздался голос тайного советника Войтеховского.

Абеле повернулся в его сторону. Войтеховский сидел, закинув ногу на ногу, и пускал кольца дыма.

– Сегодня вечером, войска под командованием Колиньи-Салиньи и фельдмаршала фон Баден-Бадена, остановились у Линденберга. – Продолжил тайный советник. – На состоявшемся совете, принято решение разделиться. Колиньи, из дипломатических соображений, станет лагерем у хутора Нейсвайде, а Баден-Баден поведет войска Рейнской лиги и часть французов на Шаффурт. Всего против нас выступят: Рейнская армия, под командованием фельдмаршала Баден-Бадена, это пять рот пехоты и два эскадрона кавалерии, всего семьсот человек; два французских батальона, при четырех орудиях, под командованием генерала де Гассиона и пять эскадронов кавалерии под началом графа де Бисси. Вдобавок, Принц Георг Фридрих Вальдекский соблазнил на это предприятие две сотни хорватских кавалеристов. Они тоже к нам пожалуют.

– Почему, я узнаю это, только сейчас?! – Возмутился бургграф

– Извините, ваша светлость. Мне, только перед самым ужином, передали записку.

– Это что же получается, к нам только половина корпуса Колиньи пожалует?! – Продолжал возмущаться бургграф. – Я рассчитывал на полноценную войну.

– Может, вашу светлость, успокоит то, что к экспедиционному корпусу примкнули многие французские волонтеры? В том числе – принц Конде?

– Ну, если – сам великий Конде… Тогда, ладно. – Успокоился бургграф. – Это еще – куда ни шло.

Абеле смотрел на беседующих, открыв рот. В голове, от этих разговоров, и произошедших ранее событий, поплыл туман. Но он, все-таки собрался и спросил:

– Ваша светлость, отдает себе отчет, в том, какая могучая армия идет на Шаффурт?

– Разумеется господин Абеле. Правда, мы рассчитывали на большее. Знаете, чем сильнее противник, тем значительнее победа. Но и это сойдет. Как-никак – война с Францией. Это не каждому по зубам. Не так ли?

– Ваша светлость отдает себе отчет, что вся имперская армия осталась на Рабе и император не сможет оказать Вам никакой поддержки? По крайней мере, в ближайшее время.

– Испокон веков, фон Шаффурты привыкли рассчитывать на собственные силы. – Патетически сказал бургграф. – Мне конечно неудобно, перед императором, поскольку эта война доставит ему некоторые неудобства. Но, в конце концов, не я вторгся во Францию, а Людовик ко мне.

– Осмелюсь спросить, вашу светлость. На что вы рассчитываете?

– На, что может рассчитывать правитель? На собственную армию, на воодушевление и преданность народа и… На что, вы там говорили Войтеховский?

– На патриотический порыв масс.

– Вот-вот! Патриотический порыв. Вы знаете, имперский секретарь, с каким воодушевлением народ Шаффурта отнесся к грядущей войне? Уже две недели горожане празднуют. Все как один… Все мужское население записалось в добровольцы. Прямо не знаю, что с этим делать. Это, по окончании войны, нужно всем памятные медали вешать. Золота уйдет огромное количество, на эти знаки отличия. Но тут ничего не поделаешь. Тем более гильдия Алхимиков и еврейская диаспора вызвались компенсировать все затраты.

– Городской совет, тоже обещал раскошелиться. – Заметил камер-канцлер, который до этого только молча курил.

У Абеле угасли все надежды. Он понял, что безумцев в этой комнате – трое.

– Завтра у нас военный парад и смотр войск. – Сказал бургграф. – Приглашаю, вас господин имперский секретарь, на торжественное мероприятие. Там, кстати будут присутствовать представители от союзных с бургграфством территорий. Вечером прием верительных грамот и торжественный раут, в вашу честь.

На торжественный смотр войск бургграфства, посланник императора прибыл в разобранном состоянии.

Почти всю ночь он не спал. В голову лезли мысли об электричестве, горячей воде из крана и предстоящей войне Шаффурта с Францией. Сильно беспокоила унесенное в неизвестном направлении, верхнее платье. Он все-таки дал согласие на то, чтобы его за ночь почистили. Но сильно настораживало слово: «химчистка».

Утром, лакей Готлиб доставил его платье, в лучшем виде. Все обрело свои почти первоначальные цвета, пятна исчезли полностью, потертости были заштопаны, прорехи на швах зашиты. И, пахла одежда приятно. Странно, но приятно.

Когда посланник покончил с завтраком, заявился тайный советник Войтеховский. Он был при сабле. Заметив вопросительный взгляд Абеле, тот пояснил, что поскольку намечается мероприятие военизированного характера, а так же в связи с угрозой вторжения, городской совет Шаффурта постановил, что с сегодняшнего дня все мужчины города могут находиться при оружии. А шпагу он не носит, поскольку, как польский шляхтич, отдает предпочтение сабле.

– Уместно ли будет мне быть при шпаге? – Поинтересовался посланник.

– Будет – самое то! – Заверил его Войтеховский.

Абеле велел камергеру принести шпагу, и пока он вооружался, тайный советник сообщил ему, что в начале будет военный парад, а затем показательные стрельбы на Северном бастионе.

Во дворе, советника и секретаря поджидал открытый экипаж. Снаружи его покрывала черная лакированная кожа, изнутри – красный бархат. Подобного, при дворе Леопольда, посланник не видел. Поэтому поинтересовался названием коляски.

– Ландо. – Сказал Войтеховский. – Введено в обиход, с подачи Гильдии Алхимиков. Очень подходит в теплое время года, для ближних поездок и прогулок.

Абеле был полностью согласен с ним, для ближних поездок, в особенности, для демонстрации дамами своих нарядов, ландо – самое то.

Когда миновали замковые и городские ворота и въехали в город, секретарь стал вертеть головой по сторонам, чтобы запечатлеть достопримечательности. Вчера, утомленный дорогой, он не смог все рассмотреть в должном виде.

Город был, как город. Только чистый. Улицы были мощеные. Дома свежевыкрашенны. Публика была одета хорошо, даже – чересчур. Тут же обнаружилось, что тайный советник пользуется в народе популярностью. Босоногие мальчишки, наперегонки бросились за экипажем, на бегу, выкрикивая:

– Господин, тайный советник! Ваша милость, геликоптеры будут?!

– Будут геликоптеры, господин Войтеховский?

– Ну, скажите, ваша милость!

Дав сорванцам хорошенько пробежаться, тайный советник, наконец, снизошел, к подрастающему поколению и, свесившись с коляски, сказал:

– Будут геликоптеры. Все будет.

– Ура! – Взвопила малышня. – Слава, тайному советнику! Будут геликоптеры!

На Соборной площади, приготовления к военному параду шли полным ходом. Народа было – не протолкнуться. Для благородных зрителей и гостей столицы был сколочен высокий помост. Немного пониже располагалась платформа, для городского патрициата. Все это было украшено коврами, дорогими тканями и цветами. Цветы были живые. Большие и яркие. И это – сейчас, в сентябре, на фоне угасания природы.

Как выяснилось, высокий помост назывался трибуной. На трибуне было уже многолюдно. Здесь уже присутствовал бургграф Конрад фон Шаффурт, ее светлость, бургграфиня Женевьева, два военачальника какого-то иностранного государства. Это судя по одежде, прежде, Абеле никогда не виданной. Были и другие официальные лица. Дамы и кавалеры. Среди дам, особенно выделялась одна. Одетая, только до пояса, в какое-то странное платье, скроенное не вдоль, а поперек. Тяжелые косы у нее были подобраны и уложены в живописную композицию. Композиция была переплетена золотыми и серебряными нитями.

Прежде всего, посланник отдал должное бургграфу и бургграфине. Потом Войтеховский подвел его к человеку в красном. Все на нем было красным и кафтан и шляпа и панталоны. Только чулки были белые.

– Дональд Стерлинг Палмер Ховард, третий барон Стрейнджхауса, заместитель государственного секретаря королевства по вопросам войны, капитан йоменов гвардии.

– Вы подданный его величества Карла Второго, как я понял? – Поинтересовался, несколько ошеломленный, Абеле.

– Служу королевскому дому Англии. – Уклончиво ответил третий барон Стрейнджхауса.

Не давая посланнику опомнится, Войтеховский подвел его к двум эксцентрично одетым военным.

– Позвольте вас представить. Посланник императора Леопольда Первого Габсбурга, имперский секретарь Абеле… Командующий Седьмым флотом Соединенных Штатов Америки, вице-адмирал Фридрих Шварцальбер, советник президента Америки по разведке, вице-адмирал Ричард Нельсон…

Два мавра в каких-то непонятных нарядах оказались Вождем Вождей и премьер-министром государства Самоа, о котором Абеле, при всей своей начитанности, никогда не слышал. Потом его снова подвели к дамам и представили той, которая выделялась экзотической красотой и таким же платьем.

– Царица острова Препесинф, Аккала. – Представил яркую красавицу, Войтеховский. – Верховная жрица Великой Богини.

Ее спутник, высокий плечистый мужчина, в обычном костюме, был представлен, как царь, тех же территорий.

– Приглашаю вас, господин посланник, посетить нас в любое удобное время. – Томно сказала царица Аккала.

Первоначальное впечатление, что эта дама одета только до пояса оказалось ложным. Лиф в ее платье присутствовал. Просто декольте у царицы опускалось до самой юбки, и ширина его не соответствовала принятым нормам. Грудь у дамы бала практически открыта. Декольте хоть и было забрано кисеей, но все было настолько прозрачно, что, как посланник не косил в сторону, соски на груди царицы, все ровно, просматривались со всех ракурсов.

– Все ясно. Это, тут у них – оперная постановка! – Пронеслось в голове у Абеле. – Странно, вот-вот французы нагрянут, а они развлекаются.

В этот самый момент, словно подтверждая его догадку, раздались звуки оркестра.

Посланника тактично пропустили к перилам трибуны, и он, наконец, смог полностью окинуть взглядом всю Соборную площадь. Народ волновался. Колыхалось море голов. Головные уборы на всех были разные, но больше всего было военных шлемов разного образца. В основном – старинных. Тут были и итальянские барбюты, и капеллины, и морионы. Посланник разглядел даже несколько хандсгугелей и амрэ. Повсеместно над шлемами торчали глефы и алебарды, всевозможных типов.

– И, это называется – городское ополчение?! С этим войском, бургграф намеревается остановить Баден-Бадена и Ла Файеда, которого даже турки прозвали «железным» и «неистовым»?!

Тут, Абеле заметил, что оркестр стих и раздается только барабанная дробь. Она все усиливалась и вскоре, из боковой улицы, на площадь вышли барабанщики. Вернее барабанщицы. Полсотни голоногих девиц в белых жакетах. Шляпы на них были без полей, высокие, с белыми перьями. Нельзя было сказать, что ноги у барабанщиц были совсем голые. Они были в чулках, или черт его знает в чем, но это все просвечивало насквозь, и зрелище было настолько захватывающее, что посланник чуть не кувыркнулся на нижний уровень. К горожанам. Девицы шли таким ровным строем, что не снилось и ветеранам. При этом они вскидывали ноги, таким манером, что попробуй мушкетеры выкинуть подобные коленца, они бы или сбились в стадо, или попадали на месте.

– Если их пустить по флангу вражеской армии, то сражение считай выиграно. – Пронеслось в голове, у имперского секретаря.

Толпа ревела, приветствуя эту роту. Трибуна вежливо хлопала. Помост городских патрициев размахивал шляпами и бросал под ноги барабанщиц серебряные талеры. Юные поклонники барабанщиц ползали по мостовой, собирая серебро, для последующей передачи по адресу.

Когда барабанщицы почти миновали площадь, показался оркестр. Барабанная дробь стихла и грянула музыка. Оркестранты, как и барабанщицы, шли ровными рядами, шаг в шаг, при этом они дудели в свои трубы очень слажено и громко. Посланник даже заслушался и решил, что имперским исполнителям Леопольда далеко до этой капеллы. За военным оркестром маршировала лейб-гвардия бургграфства. Все были в одинаковом платье. Причем, одинаковым было все – панталоны, кафтаны, чулки, башмаки и шляпы. Народ приветствовал защитников отечества, столь же рьяно, как и барабанщиц.

После прохода лейб-гвардии раздался ужасный рев, и на площадь выехало нечто о восьми колесах, железное, без лошадей. Эта карета ехала сама по себе. Наверху у нее была какая-то пристройка, откуда торчали стволы оружия. Она была вся изукрашена гербами фон Шаффуртов и городских гильдий. Вслед за первой показалась вторая, точно такая же. Потом – третья, четвертая…

Абеле стал оглядываться, обнаружил рядом Войтеховского и, с ужасом спросил:

– Что это?

– Бронеавтомобили. Если говорить эпическим языком – боевые колесницы.

– А, как они… Это…

– Как едут? Едут сами. Самоходы. Внутри – двигатель внутреннего сгорания. Он колеса и крутят.

– Сгорания?! – Сглотнул посланник.

– Совершенно верно. Наверху видите, из башни мушкеты торчат? Один такой выпускает сто зарядов, за один чих. Ну, вы сами все увидите сегодня на стрельбах.

Боевые колесницы ехали медленно, под восторженные крики толпы. Было слышно:

– Да здравствует бургграф Конрад!

– Да здравствует Гильдия Алхимиков!

– Разобьем врага на своей территории!

Краем уха, посланник уловил беседу, между одним из адмиралов Америки и капитаном гвардии йоменов.

– Это, к какому типу, ваши бронеавтомобили относятся?

– «Ланчестер мк два». Три пулемета «Викерс». Два – калибра семь и семь миллиметра, один – двенадцать и семь. Местную пехоту покрошат не глядя. В мелкую капусту. Не входя в зону поражения. Я шесть штук таких, бургграфу поставил. Каждая штука, по огневой мощи, превосходит пехотную бригаду этого периода.

– Ну а это – мои. – Сказал адмирал, кивая на три самоходные кареты, показавшиеся на площади.

Эти три были зеленые, без гербовой раскраски. Только на передней трепетал на ветру какой-то незнакомый Абеле, полосатый флаг. Его держал, высунувшись по пояс, из продолговатой надстройки на крыше, воин в непонятном шлеме.

– «Лав двадцать пять». Двадцати пяти миллиметровая пушка, пулемет – семь-шестьдесят два. В каждой шесть морских пехотинцев. Ну, мы их не поставляем бургграфу. Пока, по крайней мере. Вы, барон, как сотрудник военного министерства, хорошо понимаете, силу общественного мнения, при продаже оружия.

– Мы с таким феноменом пока не сталкивались.

– Ну, еще столкнетесь. У вас, какой год?

– Тысяча девятьсот тридцать пятый.

– Да у вас еще все впереди. По моим прикидкам, лет тридцать есть в запасе. А, потом – начнется либеральная свистопляска.

Посланник не стал дослушивать разговор, который стал для него совершенно непонятным, а сосредоточил внимание, на мушкетерах идущих следом за самоходными каретами, с пушками на крышах.

За каждой шло шестеро. Все они горбились под тяжестью огромных мешков, за плечами. В руках у всех были маленькие мушкеты с замысловатыми изгибами. Горожане приветствовали их криками:

– Да здравствуют союзники!

– Да здравствует морская пехота!

– Виват, Америка!

Следом за морской пехотой проследовали четыре конные упряжки, в четверо лошадей. Они волочили за собой уже что-то более привычное – пушки. Только и пушки были какие-то странные, сплошь облепленные рычагами и колесиками.

По тому, как заволновалось после проката пушек, людское море, Абеле понял, что это не все. Хотя из переулка больше ничего не показывалось. Да туда больше и не смотрели. Народ позадирал головы кверху, пытаясь что-то рассмотреть в небе.

Посланник тоже поднял голову вверх. По небу медленно плыли облака. Больше ничего…

– Летят! – Вдруг крикнул кто-то, видимо самый ясновидящий.

– Где?! Где?!

– Да не туда смотрите! От святой Марии летят!

Толпа разом повернулась в указанном направлении. Видимо Лицом к храму Святой Марии.

Имперский секретарь повернул голову, вместе со всеми. По небу и в самом деле что-то плыло. Облака, не облака… Бог знает, что там – такое! Что-то гигантское, похожее на небесных левиафанов! Только раскрашенных.

– Pater noster, qui es in caelis… Главное колокола звенят в церквях! Sanctificetur nomen tuum; adveniat regnum tuum… Вон цесторианцы в толпе мелькают, не суетятся, перед концом света. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Не мог же весь город поддаться на козни дьявола?! Panem nostrum quotidianum da nobis hodie; et dimitte nobis debita nostra… Вчера литургию отслужили, по всем канонам, в соборе. И, сейчас, народ осеняет себя крестным знамением постоянно. Sicut et nos dimittimus debitoribus nostris… И, сума не могли сойти все разом. Et ne nos inducas in tentationem; sed libera nos a malo. Amen.

Когда он дочитал молитву до конца, над ухом раздался голос Войтеховского:

– Ничего от лукавого, здесь нет.

От этого тихого голоса, посланник императора подскочил, как ошпаренный.

– Это воздушные шары. Еще Леонардо да Винчи, в своих трактатах, их описывал.

– Какие же это – шары?!

– Ладно, не шары. Воздушные мешки. Только это сути не меняет.

– Да об этом я слышал. И читал когда-то. Не помню у кого. – Промямлил Абеле.

– Очень полезная вещь, в военном деле. До них ни мушкетная пуля не достанет, ни пушечное ядро, до них, не долетит. Представляете, что будет, если они зависнут над вражеской армией и станут сбрасывать бомбы, то бишь – ядра начиненные порохом?

Абеле попробовал представить, но не представлялось. Тогда включилось его рациональное мышление и выдало результат – разгром. Разгром ожидает любую армию, над которой будут летать эти воздушные мешки. В небе – мешки, на фланге – барабанщицы. Короче, против армии Шаффурта, у любого противника нет никаких шансов.

– Ну, что же, пора на стрельбы. Это сегодня – основной гвоздь программы. – Сказал тайный советник.

Выражение «гвоздь программы» посланнику понравилось и, усевшись в ландо, он занес его в записную книжку. Чтобы потом щегольнуть изящным оборотом при императорском дворе.

На северном бастионе, куда Абеле и тайный советник Войтеховский поднялись, выехав за городские ворота, трибуны не было. Просто его тщательно подмели, пропололи лопухи и посыпали свежим песочком. Присутствующие расположились согласно своему сословному статусу. У края бастиона, в центре расположился бургграф с сановниками и почетными гостями. Справа расположились дамы, включая царицу Перпесинфа, в платье нараспашку. За элитной публикой расположились городские патриции. За ними бюргеры попроще, но тоже имеющие вес в здешнем обществе. Простая публика толпилась внизу, на подошве вала, огибая ров, нестройной толпой.

Войтеховский и Абеле присоединились к свите бургграфа и были удостоены приятной беседы, со стороны государя. Бургграф поинтересовался: понравился ли посланнику военный парад. Тонким намеком, особо отметил роту барабанщиц. Посоветовал принять приглашение царицы Аккалы и посетить ее владения.

– Знаете, имперский секретарь, климат там просто чудесный. Тем более – сейчас, в конце лета. Как вы там говорили, Войтеховский?

– Бархатный сезон, ваша светлость.

– Вот-вот. Ни мух, ни жары. Отдыхаешь душой.

Тут подошел смотритель арсеналов и стал подавать бургграфу загадочные знаки.

– Ну, что там, Ансельм?

– Все готово, ваша светлость. Разрешите начинать?

– С богом. Начинайте.

Разговоры на бастионе затихли. Толпа внизу глухо заволновалась. Из ворот города выехали четыре железных самоходных экипажа и двинулись по дороге, к полю, на котором были, рядами, расставлены снопы соломы. На ходу, экипажи перестроились и поехали развернутым фронтом. И, тут… раздался громкий грохот. Это железные болванки, торчащие из верхних надстроек, стали извергать огонь. Абеле понял, что это стрельба, вроде, как из мушкета. Только болванки стреляли постоянно, не тратя времени на перезарядку. От соломенных снопов полетели клочья соломы. В одно мгновение передний ряд снопов полег начисто. Еще некоторое время боевые колесницы бургграфа продолжали стрелять, уничтожая задние ряды, потом остановились и стали отъезжать.

– Сейчас артиллерия в дело пойдет. – Донеслось до посланника снизу.

– Артиллерия… Артиллерия! – Загудела толпа.

Имперский секретарь взглянул на пушки. Прислуга, возле них суетилась. Только никто ничего не закладывал в жерло. Вместо того чтобы подойти спереди и, как положено, заложить заряд, канониры отодвинули что-то снизу, потом заложили туда что-то блестящее и закрыли уши. Пушки рявкнули, исторгнув пламя. Чрез несколько мгновений, где еще оставались несколько рядов нетронутых снопов взметнулись столбы пламени и дыма, вперемешку с комьями земли. Не успел Абеле произнести: «Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae», как канониры опять что-то отодвинули, что-то заложили и закрыли уши руками. Пушки снова рявкнули. Четыре огромных столба земли, дыма и пламени поднялись в поле.

Последовало около десяти залпов, с промежутком меньшим, чем требовалось для того, чтобы прочитать «Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto».

Абеле хотел представить себе, что бы было, если бы в поле, вместо снопов стояли батальоны имперской армии. Хотел, но не представил. Голова закружилась.

Между тем, стрельба закончилась. Вышколенные лакеи бургграфа стали открывать вино, наполнять бокалы и разносить их между присутствующими. Женщины весело переговаривались, вполголоса. Видимо – о своем. Мужчины в полный голос обсуждали скорострельность орудий и точность попаданий.

Посланник взял с подноса бокал и, отпив сразу половину, попытался привести мысли в порядок. Порядок, впрочем, не восстанавливался. Наоборот.

– А, ведь Баден-Баден движется сюда, с французами и рейнской армией… – Мелькнуло в голове. – Это, что же будет?!

Что же будет, он додумать не успел, потому, что расторопный Ансельм фон Штеерхоф доложил бургграфу:

– Геликоптеры на подлете, ваша светлость.

– Ну, что же, адмирал, посмотрим, чем вы нас порадуете. – Сказал Конрад фон Шаффурт, отставляя бокал.

Вслед за этим толпа внизу взволнованно загудела. Послышались крики:

– Летят, летят!

– Геликоптеры!

– Под твою защиту прибегаем, Пресвятая Богородица!

Адмирал, тот который с немецкой фамилией, усмехнулся бургграфу и сказал:

– Соединенные штаты Америки готовы оказать вам, ваша светлость, любую помощь, в деле отражения агрессии. Любой. Хоть весь мир против вас поднимется.

Бургграф выразительно взглянул на имперского резидента.

– Как видите, имперский секретарь – ситуация сложная. Соединенные Штаты готовы оказать любую помощь, гильдия алхимиков постоянно на страже моих интересов. Знаете имперский секретарь, я тут, в центре Европы, за этими фирмами – как за каменной стеной. Просто теряюсь, что двинуть против французов, чтобы им не так обидно было. После блестящей победы союзной армии, над турками, будет неудобно, с моей стороны, взять и одним махом уничтожить победителей.

Посланник разглядел в небе, справа от бастиона, три черные точки. Они росли на глазах. По мере того, как точки превращались в пятна, все громче становился издаваемый ими шум. Это было ни на что не похоже. Может, только, на рев стада бешеных быков.

Пятна росли, обретая очертания. Что-то они напоминали Абеле. Только он не мог сообразить – что? Рев нарастал. Голова у посланника стала тяжелой. Все разумные мысли исчезли. Видимо этот фактор вернул его в раннее детство, и всплыла аналогия с подлетающими приспособлениями – стрекозы! Три огромные жутко ревущие стрекозы зависли над лесом. Голосов на бастионе и под ним было не слышно. Повисев немного в воздухе, «стрекозы» развернулись в сторону поля, на котором все еще торчали несколько рядов желтых снопов. Потом из брюха этих порождений ада стал извергаться огонь. Пучки фейерверков летели в сторону поля и рвались там, будто бочки с порохом. Стена дыма и огня поднялась в воздух, заслоняя полнеба.

– Полк Спара, полк Лакрона, полк Тассо, имперский полк Шпика… – Шептал, в полубреду, Абеле.

Потом свет в его отяжелевшей голове померк. Уже погрузившись во тьму, он напоследок расслышал голос Войтеховского:

– Мне кажется, что с дипломатией мы несколько переборщили, Ваша Светлость.

Очнулся имперский секретарь гофканцлера Священной Римской Империи Германской Нации в сумерках. Сначала он лежал, теряясь в догадках, где, собственно говоря, он находится. Потом разглядел потолок с ангелочками, витающими в облаках, странный светильник на столе, сбоку от кровати, камергера Готлиба, клюющего носом на стуле и все вспомнил.

Страдальческий стон хозяина, поднял Готлиба, на ноги.

– Проснулись, ваша милость? Не желаете ли чего?

– Как я здесь оказался?

– Принесли, ваша милость. Слуги бургграфа. Сказали, что вы – под впечатлением, и доктор дал вам лекарство.

– Ничего не помню… Вернее – почти все помню, только про лекарство не помню.

– Не удивительно, господин Абеле. Говорят, там такое творилось! Многие приезжие окривели и онемели наполовину… – Сокрушенно крутил головой Готлиб, подавая ему бокал вина.

– А, вообще, что слышно?

– В замке все спокойно. Клауса, я направил в город. Посмотреть, как там и что. Ансельм – на кухне. Я ему велел разговорить прислугу. В замке, готовятся к вручению вами верительных писем. Обер-церемонимейстер бургграфа, уже несколько раз осведомлялся о вашем здоровье. Последняя новость – некоторое время назад прибыл полковник фон Дустервайс, с известиями с полей сражений. Самая последняя новость – заходил секретарь Клаус Хаген. Справлялся о вашем здоровье. Сказал, что готов присутствовать на официальной церемонии и дипломатическом рауте.

Абеле начал понемногу приходить в себя. Да, конечно – вручение писем от императора. Да, конечно – дипломатический раут. Только непонятно, что это такое. На светских раутах, Кристоф присутствовал, но на дипломатических никогда.

– Так! Ладно. Пропустить прием я не могу. Чего смотришь? Помоги встать на ноги. Сволочь, этот бургграф. Подгадал вручение верительных грамот, именно на сегодня. Теперь назад не повернешь, сославшись на то, что положенный по протоколу ужин не предусмотрен. Тут теперь не выступишь с претензией, сколько бургграф должен делать реверансов, перед грамотой императора! Тут, теперь – не до этикета. Тут, слова поперек не скажешь.