Текст книги "Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трёх эпох Интернета в России"

А.Б.Носик и сила печатного слова
1991–1993

Итак, устроившись в Иерусалиме, юный сионист и круглосуточный тусовщик не стал больше противиться природным наклонностям и пошёл по филологической части. Что включало в себя поначалу ведение курсов иврита, но главное – журналистику.

…я посмотрел, что я лучше всего умею делать из вещей, которые не имеют отношение к медицине. Оказалось, что это написание текстов на разных языках. За первый год жизни в Израиле я сотрудничал с изданиями на английском, русском и иврите, на котором я по приезде в Израиль мог писать. Кроме того, большая часть моей работы в первое время была связана с компьютерами, компьютеризацией, построением редакционных компьютерных систем, преподаванием. Всё, что я знал и умел, было применено для того, чтобы как-то зарабатывать деньги.[87]87
  http://runetologia.podfm.ru/169.


[Закрыть]

Русская журналистика Израиля была в то время местечковой в самом анекдотическом смысле слова – и, конечно, Антону не стоило никакого труда мгновенно стать в ней звездой.

Тогда существовало, на ладан дышало, несколько газетёнок на русском языке, – вспоминает Алексей Магарик. – «Вестей» ещё никаких не было. И в каждом выпуске был Антон Носик, и каждый раз под другим псевдонимом.

– А как же вы знали, что это он?

Он особенно этого не отрицал с друзьями. Это было секретом только от редакций и владельцев газет. Он ухитрялся в разных амплуа, иногда даже противоположных по убеждениям, выступать в разных газетах. Нас это страшно веселило. Тексты [Носика] были очень хорошие для того времени. Газеты были так себе.

Помимо полукустарной русской прессы, Носик сделал решительный шаг в дверь ивритоязычной газеты «Маарив», начав вести в ней летом 1990 года регулярную колонку о проблемах новых репатриантов.

Но – ненадолго: русская журналистика в Израиле в 1990 году сделала качественный рывок.

До начала массовой волны эмиграции девяностых годов русскоязычные СМИ заведомо не могли быть рентабельными, – напоминает в 2012 году в журнале «Русский мир» израильский историк и социолог Алек Д. Эпштейн. – Читателей было мало, покупателей – ещё меньше. Однако лишь за 1990 год русскоязычное население Израиля практически удвоилось, а за 1991–1992 годы – утроилось. Причём если иммигранты семидесятых прибывали и учили иврит постепенно, то в начале девяностых в страну приехали сотни тысяч людей, в подавляющем большинстве своём совсем не владевших языком. Создалась крайне благоприятная ситуация для появления газеты принципиально нового в «русском Израиле» типа, которая бы соответствовала запросам читателей, а не служила рупором тех или иных государственных или политических сил. Такая газета могла стать первым коммерчески успешным израильским проектом на русском языке. Именно такая задача и была поставлена перед редакцией газеты «Время» (первый номер вышел 29 марта 1991 года) её владельцем, медиамагнатом Робертом Максвеллом. Возглавил газету Эдуард Кузнецов[88]88
  Эдуард Кузнецов – фигура примечательная: легендарный, идейный диссидент-антисоветчик начиная с пятидесятых годов, самиздатчик, отказник, чуть не угнавший самолёт, чтобы вырваться из СССР, проведший в советских лагерях в два захода 15 лет и обменянный в итоге на двух советских шпионов.


[Закрыть], оставивший ради этого пост редактора новостного отдела русскоязычного радио «Свобода».[89]89
  https://russkiymir.ru/media/magazines/article/99633.


[Закрыть]

•

Кузнецов, я и ещё несколько человек пришли к Максвеллу и сказали, что ему надо делать такую же газету, по образцу «European», которую он тогда создал, – вспоминает заместитель Кузнецова, Лев Меламид. – Это была революция в русскоязычной журналистике здесь, в Израиле. Газета «Время» была создана по европейским современным стандартам, а не по стандартам газеты «Правда». Потому что то, что до этого было [в Израиле] на русском языке, – это были какие-то статьи, полотна, без картинок, без ничего. А тут появилось издание западного образца, и эта газета сразу вышла в число самых влиятельных на израильском рынке.

«Одна из самых влиятельных» – если и проявление гордости, то законной. Эдуард Кузнецов приводит цифры:

[Носик] работал у меня сначала в газете «Время», а потом мы всей командой перешли в корпорацию «Едиот ахронот» и создали газету «Вести». Очень успешную, прибыльную. По тиражу она обгоняла даже израильскую газету «Гаарец». У нас был тираж от 45 до 50 тысяч, что для газеты на не родном для аборигенов языке, конечно, фантастически большой тираж.

Через 12 лет, в ноябре 2002 года, сам Носик объяснил в интервью Шаулю Резнику, почему у них на тот момент всё получилось – и почему потом «золотой век» русской прессы в Израиле закончился.

«Время» и «Вести» вернули к русскоязычной прессе старожилов. Интересных материалов хватало: в первом выпуске «Времени» Михаил Хейфец взял интервью у Бродского. Не всякой московской газете это было по силам.

С другой стороны, помогло сотрудничество с газетой «Маарив» и холдингом «Миррор», владельцем которого был покойный Роберт Максвелл. Было чувство: мы входим в западный медиадом.

– Куда потом исчезла критическая читательская масса?

Абсорбировалась.

– Скопом перешла на ивритскую прессу?

Не обязательно. Имеется в виду абсорбция на уровне продвинутого израильского общества, то есть получение новостей из Интернета, радио и телевидения. В машине – радиоприёмник, дома – телевизор, на работе – Интернет. Ждать выхода «русского» еженедельника с перепечатками из московских газет – удел лузеров.[90]90
  https://shaulreznik.livejournal.com/187460.html.


[Закрыть]

Ещё через 10 лет, в 2012 году, Алек Д. Эпштейн подытоживает менее эмоционально, но более весомо:

В первой половине девяностых из бывшего СССР в Израиль прибыли полмиллиона человек. Многие из них являлись представителями русско-еврейской городской интеллигенции, то есть довольно активными потребителями печатной продукции. В 2000-е годы темпы иммиграции резко упали: например, в 2010 году в Израиль из бывшего СССР приехало всего 7 тысяч новых граждан. Регулярно читавшие газеты и журналы люди старшего поколения, прибывшие в страну в ходе так называемой «алии девяностых», постепенно уходят из жизни, но на их место не приезжают новые потенциальные потребители русскоязычной прессы. <…> Для живущей в Израиле более десяти-пятнадцати лет русскоязычной молодёжи и тем более для детей выходцев из СССР/СНГ, родившихся в Израиле, русский остаётся языком для общения с бабушками, но не для чтения газет и журналов, что приводит к дальнейшему сокращению их читательской аудитории.

Но в 1990 году до этого было ещё далеко.

И Эдуард Кузнецов, и Лев Меламид признаю́т, что Носик был самым ярким сотрудником газеты – и к нему требовался особый подход и особое отношение:

Редакция находилась в Тель-Авиве, а основная масса журналистов в те годы жила в Иерусалиме. У нас была своя редакционная машина, мы по утрам забирали всех журналистов, но с Антоном были проблемы. Мы выезжали в 8–9 часов утра, подъезжали к его дому, Антон там спал голый. Водитель одевал Антона. Кузнецов, главный редактор, сидел в углу в машине хмурый, злой, но тем не менее – Антону всё прощалось.

Чтобы оценить, насколько много весит это «всё», нужно понимать, что от упомянутого выше принципа многостаночности и работы на разные издания, который Носик практиковал до появления «Времени»/«Вестей», он не отошёл и во время работы на них.

Он был журналистом, аналитиком, переводил много, писал полемические статьи, – рассказывала мне Маша Хинич в декабре 2017 года за столиком кафе в венецианском гетто. – «Петров за, Иванов против» – всё это возникало одновременно. Иногда он днём писал за Петрова, а ночами, возвращаясь домой, писал за Иванова.

Носиковское начальство не одобряло, мягко говоря, халтуры своего сотрудника «на стороне». Но тем не менее – всё же не расставалось с ним.

Он был уникальный человек, – объясняет причины этого Эдуард Кузнецов за чашкой чая, принимая меня в своём доме в богатом пригороде Иерусалима. – Единственный, кто мог за смену написать 2–3 статьи. Почти на любые темы. Очень профессионально, чётким, внятным, хорошим русским языком, с подбором фактов.

В нём какое-то было моцартианское начало. Не то что гуляка праздный… Хотя и загулы тоже. Но лёгкость была необыкновенная. И избыток талантов, которые его распирали и требовали самореализации.

И, реализуя их, он зачастую… не очень, так скажем, оглядывался на моральные ограничения. За моей спиной он писал статьи в конкурирующую газету. И когда на этом его поймали, владелец корпорации «Едиот Ахронот» сказал мне: «Гони его в шею». Я ответил: «Разберусь я с ним, талантливый мужик, жалко его терять».

И Носик проработал в газете – в штате или вне штата, «отбегая» на собственные дела и возвращаясь, – до своего окончательного отъезда в Россию в начале 97-го года.

И как проработал! Марк Галесник, отвечая на мой вопрос о долгах и финансовых проблемах Носика (об этом речь впереди), между делом проговаривается о его фантастической работоспособности и результативности:

Был какой-то период сложный, когда он получал свои гонорары через мою фирму, – их переводили мне по представленному списку статей, а я уже выдавал ему. В месяц это было 55–60–65 текстов. От заметки в 150 слов до серьёзной статьи. 60 текстов в месяц – это очень большая норма. Как редактор, вы это представляете. У меня в «Вечернем Ленинграде» еженедельная норма была два фельетона. Один свой и второй cобкоровский. Я был отличник производства, потому что аж 2 материала в неделю готовил. Здесь – 60 в месяц. Причём любой из текстов, в общем, осмысленный, как можно догадаться, зная Антона.

В то же время, очевидно, такие объёмы неизбежно порождали и проблемы со сроками.

Какая-то безалаберность у него была, – говорит густым басом седогривый Лев Меламид за рюмкой водки в своём доме в старом Иерусалиме, – но он был достаточно обязателен: если был заказ от редакции, то я был абсолютно уверен, что Антон этот материал сделает. В крайнем случае я этот материал дам в следующем номере, потому что всё равно он будет очень интересный.

На этом месте, слушая Льва, я жестоко поперхнулся. Потому что с точки зрения журналистики утверждения «достаточно обязателен» и «в крайнем случае… в следующем номере» являются не просто взаимоисключающими, но взаимоуничтожающими. Профукать дедлайн, оставив редактора с дыркой на полосе, – худшее, что только может сделать сотрудник газеты! Тем не менее – «Антону всё прощалось».

В редакции Эдуарда Кузнецова Носик выполнял обязанности экономического обозревателя – быстро освоив это новое для себя предметное поле, которое, как уверял он потом в интервью, его старшие коллеги, интеллектуалы-писатели-диссиденты посчитали слишком «приземлённым». Большинство его материалов – это чёткие, хорошо структурированные новостные заметки и репортажи, в которых юный экономический обозреватель предстаёт не только хлёстким публицистом, но и последовательным сторонником принципа laissez-faire, т. е. политики невмешательства государства в экономику и наибольшего благоприятствования частной инициативе.

Как во всякой молодой редакции новой газеты, поймавшей кураж, обстановка в редакции «Времени» царила самая непринуждённая.

Корректором у нас была дочь писателя Эммануила Казакевича, Лариса Эммануиловна, – вспоминает Меламид. – Антоша всем текстам давал названия типа «Хуй 1», «Хуй 2», «Хуй 3», поэтому он кричал: «Лариса Эммануиловна, возьмите, пожалуйста, “Хуй 2”, я его прочитал». Она вся краснела ужасно. А потом прошло время – и она сама уже говорила своим голоском: «Антоша, я прочитала “Хуй 3”».

Впрочем, шутки Носика были не только такого рода. Так, вместе с Демьяном Кудрявцевым они выпустили несколько номеров газеты «Вымя» – «неофициальное юмористическое приложение к газете “Время”»[91]91
  https://meduza.io/feature/2015/12/04/gospodin-k.
  Иностранное СМИ, выполняющее функции иноагента.


[Закрыть].

Арсен Ревазов, беседуя со мной в огромном, с панорамными видами на Яузу, кабинете собственного рекламного агентства, вспомнил ещё одну колоритную историю того времени и того «Времени»:

Носик пишет некролог на смерть Фредди Меркьюри [24.11.1991]. Ну, хорошо. Некролог выходит длинный, на полосу А3.[92]92
  Что и не удивительно, если вспомнить, что во время одной из своих первых вылазок в Западную Европу в 1989 году Антон первым делом купил только что вышедший новый альбом Queen «The Miracle» – о чём вспоминал и двадцать лет спустя.


[Закрыть] Под 9 дней со дня смерти пишет опять же длинную полосу про Фредди Меркьюри, потому что это 9 дней со дня смерти Фредди Меркьюри. Ну и потом на 40 дней Носик пишет ещё одну огромную полосу про Фредди Меркьюри. И Меламид так грустно смотрит на эту третью полосу, которая должна появиться, и говорит: «Антон, а долго мы будем писать про дохлых пидорасов?» Это вся редакция до сих пор не может забыть…

Я бы не стал упоминать этот более чем сомнительный сейчас с точки зрения политкорректности случай, если бы не был уверен: интеллигентнейший выпускник мехмата МГУ, писатель Лев Меламид был так же далёк от ненависти к геям, как и от любви к группе «Queen». Просто в редакции царила такая атмосфера – без всяких табу и «неудобных тем».

И в этой раскованной творческой обстановке (воспроизводившейся потом во всех носиковских стартапах), ещё сдерживаемой в офисе твёрдым начальником, но бурно выплёскивающейся ежевечерними посиделками, переходящими в ночные загулы, 19 апреля 1991 года появился большой материал под названием «Всю жизнь – взаймы». Речь в нём идёт о том, что вновь прибывшим репатриантам отнюдь не следует брать машканту, ипотеку, – потому что, вопреки государственным посулам, она им крайне невыгодна.

Целиком этот текст сейчас можно прочитать в уже упоминавшейся книге Носика «Лытдыбр», заканчивается же статья так:

А главный получатель ипотечной ссуды 1991 года – новый репатриант из СССР – по-прежнему будет давиться в очереди к столу с табличкой «Машканта», надеясь не на абстракции вроде «абсолютного смещения эффективного банковского процента», а на совершенно конкретную вещь: на чудо. На день прощения и забвения всех долгов.

В бытность мою редактором «Lenta.Ru» и позже, в СМИ, исповедующих те же стилистические принципы (восходящие к пресловутой «школе “Коммерсанта”»), меня строго предупреждали о недопустимости штампа «произвело эффект разорвавшейся бомбы». А применительно к Израилю этот штамп недопустим десятикратно. Но приходится признать, что в данном конкретном случае он вполне уместен. И, собственно, сам Антон, рассказывая в 2008 году Юлии Идлис в очередной раз эту историю для её книги «Сотворённые кумиры», сам его употребил. Потому что эффект от одной статьи оказался именно таким. Даже 26 лет спустя, в начале 2018 года, когда я заговаривал с русскими израильтянами про Носика, первое, что я слышал в ответ: «а-а-а, статья про машканту»! А потом уже – гуру Интернета и т. д.

В прессе разгорелась заочная дискуссия, один за другим появлялись большие обстоятельные материалы, оппонирующие Носику, – и сам он написал ещё не одну статью, продолжая тему. Банки, работавшие с машкантой для русских олим[93]93
  Олим – репатрианты, сделавшие алию, то есть буквально «взошедшие».


[Закрыть], что называется, взвыли.

Десятки и сотни людей потом обвиняли Носика в том, что из-за него они профукали квартиру, упустили время и т. д. Совершенно удивительный факт, если вспомнить, что речь идёт о статье 25-летнего журналиста, не имеющего никакого экономического бэкграунда, опыта работы в банковской или девелоперской сфере!

Кроме литературного таланта, сработало то, что Антон попал в болевую точку. Новоприбывшим репатриантам и без того было боязно – дома, в СССР, они, как справедливо отмечается в статье Носика, знали только одну форму кредита – «у соседа до получки», а тут им, шутка ли, предлагается вступать в отношения с банками на тридцать лет! Что сильно превышало горизонт планирования обычного советского человека.

Неудивительно, что те, кто колебался (и вообще не справлялся с избытком новой информации), охотно ухватились за предлагаемую им убедительно сформулированную готовую точку зрения – и так же охотно потом принялись осыпать её автора проклятьями.

Вся эта ситуация с машкантой совершенно нелепа, – степенно подытоживает Менахем Яглом. – Мне трудно поверить в то, что на кого-то повлияли его писания на эту тему, а если на кого-то и повлияли, то на совершенных идиотов, потому что кто ж газетам-то верит?.. То, что жилищная ситуация непонятна, надута – в тот момент было понятно всем, но слава богу, что не рухнула, а многие этого ожидали.

При этом сказать, что Носик «пострадал за правду», – значит сильно преувеличить. Даже ближайшие друзья признаю́т сейчас, что Антона, мягко говоря, занесло:

Носик действительно совершил грубую ошибку: не заложил рост стоимости квартир, – привычно, явно не первый раз, объясняет мне Ревазов. – Ему показалось, что это страшный глобальный обман всех русских в Израиле одновременно. Он первый раз столкнулся с этой темой. И провёл такие простые расчёты, из которых следовало, что проценты по машканте за 25 лет выйдут в какие-то фантастические деньги (что правда святая). Ему показалось, что через 10 лет выплата по машканте будет превосходить зарплату и т. д. Он не учитывал будущую стоимость денег: зарплата у тебя за эти 10 лет тоже вырастет. В смысле, инфляция. Плюс у тебя карьерный рост, так или иначе. И во-вторых, он не учитывал рост стоимости жилья. Совсем. И без этих двух параметров эти все расчёты… ему это Шарон объяснял, причём объяснял, когда он уже понимал, что не прав. Что эти проценты, конечно, могут нарастить в год сумасшедшую сумму, только рост цен на квартиры будет гораздо выше, чем эти проценты.

– Шарон объяснял?!

Да, он тогда был министром строительства. И Носик страшно мешал ему своими статьями продавать квартиры.

– Если бы это происходило в Москве XXI века, сразу встал бы вопрос: кто это заказал?

Не было никакого заказа, это не было никому выгодно. Ни-ко-му. Если бы он побежал искать денег на эту кампанию, он бы их не нашёл. Это был чистый альтруизм. Он был убеждён в том, что людей обманывают, и они не понимают, что попадают в кабалу навсегда.

Там наоборот, Шарон чуть ли не предлагал ему квартиру, не бесплатно, но почти, – только бы он перестал. Но Носик якобы гордо отказался. Это по его рассказам. Но я допускаю, что это плюс-минус правда.

Да, это всё оказалось против девелоперов и против государства. Была государственная программа по строительству дешёвого жилья. Задача была – расселить миллион людей. Это не просто в масштабах 5-миллионной тогда страны, и якобы один Носик мешал это сделать. Было очень забавно, мы все ржали в голос.

Обратим внимание на неожиданную концовку – «ржали в голос»! Как мы уже видели выше – это был типичный modus operandi для тогдашнего «Времени».

Мы были очень молоды, работа работой, мы получали за неё зарплату, но, в общем, для нас это было и развлечением, – втолковывала мне Маша Хинич. – Безусловно, он не очень серьёзно отнёсся к этому тексту. Для него это был один из проходных текстов, ему нужно было написать в тот день ещё десяток. Но влияние, которое оказала эта серия статей, было совершенно невероятно. Когда ты работаешь в газете, понимаешь, что люди её читают, – но как можно было верить тому, что написано в газете, этого я не понимала никогда. Вы решаете для себя судьбоносную проблему, квартирную проблему, – как можно её решать на основании 2–3 статей в газете?

Но неужели действительно сам Ариэль Шарон, будущий «бульдозер», что-то объяснял Носику? В интервью Юлии Идлис Носик «сбавил обороты»: «уже через две недели со мной встречался советник Шарона по экономике». Эдуард Кузнецов, когда я напомнил ему эту знаменитую историю, сбил пафос окончательно: «Очень сомневаюсь. Шарон по-русски не читал, что ему эта русскоязычная газета?». Но признал, что «статья была яркая»:

Я знаю этого мужика.[94]94
  Героя статьи, который объясняет Носику «всю правду» о машканте.


[Закрыть] Это была его теория, что значительно выгоднее деньги тратить не на покупку квартиры, а вложить их в банк. Там расчёт, какие-то проценты… Я думаю, что Антон просто увлёкся. Потому что это для неспециалиста выглядит очень увлекательно: цифры, выкладки. Он просто его послушал – и написал статью. И народ клюнул. Я тоже в этом неспециалист. Мне тоже показалось это убедительным. А правда это или нет – я не знаю.

Тридцать лет спустя, с лавинообразным ростом независимых источников информации в Интернете, такую релятивистскую и даже постмодернистскую позицию (нет абсолютной истины, есть правды разного уровня вложенности, как в матрёшке[95]95
  См. «Словарь культуры XX века» В.Руднева.


[Закрыть]) стало принято называть «постправдой». И в дерзкой израильской газете, не скованной традициями «большого нарратива», хваткий молодой журналист сумел приобщиться к ней намного раньше своих коллег в метрополии. С полного одобрения не только главного редактора, но и его заместителя Меламида, непосредственного начальника Носика:

Мы все были не профессиональные журналисты. Я, например, по образованию математик.

Но что значит «разбираться в теме»? Есть основная идея. Тебе говорят: нужно написать об ипотеке. Или о новом самолёте. Ты идёшь, узнаёшь, что такое ипотека, или что такое самолёт. И дальше ты начинаешь… не то чтобы «придумывать», а строить для себя некую модель. И он построил свою модель.

В каком-то смысле это большая глупость: ходить к каждому и спрашивать его мнение, потом это всё записать… Что это для читателя, зачем ему нужна куча мнений «за» и «против»? Так принято в журналистике, к сожалению. Антон это всё похерил. Он этим не занимался. И правильно делал. Дай бог нам всем так делать.

Я как редактор не смотрю, правдивая эта история или не правдивая. Для меня важно, чтобы она была написана убедительно. И Антон всё, что он делал, делал очень убедительно.

В 1997 году, уже переехав в Москву и начав вести «Вечерний Интернет», Антон на его странице в ответ на очередной упрёк ещё раз подробно изложил своё видение той истории:

Я со своей стороны – исключительно справедливости ради – должен внести кое-какие уточнения.

Во-первых, уже первая моя статья об ипотечных ссудах состояла из полудюжины интервью с рядовыми работниками и руководством различных израильских ипотечных банков, с математиками, экономистами и политиками, вплотную занимающимися рынком ссудных денег. Так что к специалистам я пошёл не потом, а сначала – и именно они навели меня на эту горячую тему. <…>

Во-вторых, в те времена, когда я писал первые свои экономические статьи, каждый потенциальный иммигрант из России в Израиль получал в посольстве на улице Б. Ордынка, дом 54, красочно оформленные буклеты, где ипотечная ссуда объявлялась безвозмездным и безвозвратным подарком от заботливого государства каждому приезжему. Мои статьи были, возможно, первыми русскоязычными публикациями, из которых потенциальные получатели «подарка» могли узнать о его предстоящем возврате с процентами.

В-третьих, я писал не о невозможности погасить ссуду, а о риске невыплаты, с которым сопряжено её получение <…>.[96]96
  http://www.gagin.ru/vi/04jun1997.htm.


[Закрыть]

Уже не неизбежность таблицы умножения, а всего лишь «риск»!

Впрочем, Носик до самого конца, когда ему напоминали про машканту, настаивал, что всё тогда говорил правильно – и если бы его все послушались, банки бы «прогнулись» и изменили условия ипотеки. Что в равной степени говорит как о носиковской прозорливости, так и о его упёртости, легендарном отсутствии в ментальной коробке передач заднего хода.

– А какие ещё истории выстрелили, кроме этой машканты? – допытывался я у Меламида.

Конкретных историй я не помню. Могу только сказать, что любой текст Антона «делал» номер.

– «Гвоздь номера»?

Да. Антон всё время делал скупы[97]97
  Scoop – сенсация, эксклюзив (журналистский жаргон).


[Закрыть].

Часто бывает, что некий яркий артефакт, прославивший его создателя, появляется, на первый взгляд, случайно. Кит Ричардс уверял, что записал рифф «Satisfaction» спьяну – и потом долго искал его на магнитофонной записи среди своего храпа. Писсуар просто подвернулся Дюшану под руку, когда нужно было заполнить неожиданно образовавшуюся пустоту на выставке. Нечто подобное произошло и с первой статьёй про машканту. В интервью Шаулю Резнику в 2002 году Антон был настроен философически:

Статья про ипотечные ссуды, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, была опубликована лишь потому, что другой журналист не сдал в запланированный срок репортаж.[98]98
  В интервью Идлис он привел другую версию: слетела полосная реклама.


[Закрыть] Моё скучное экономическое обозрение встало на разворот – и началась буча. Всё – воля случая.

Впрочем, случай, как известно, играет на стороне того, кто готов ему подыграть. Американка Элина, в настоящее время – топ-менеджер крупнейшей американской фармацевтической корпорации, а в описываемый период – девушка Носика, рассказала мне, что Антон применил хорошо известный всякому фрилансеру подход «плох тот журналист, который не продаст материал дважды», и к теме машканты. И опубликовал в другой русской газете под псевдонимом другой материал, в котором так же убедительно доказывал прямо противоположную точку зрения – к пущему веселью всей честной компании, не спешившей сообщать об этом начальству.

Трудно не согласиться со «старомодным» Эдуардом Кузнецовым: так же нельзя!

Почему же Антон считал, что можно?

Во-первых, вспомним ещё раз – «ржали в голос». Молодым бессемейным и бездетным богемным интеллектуалам, снимающим за гроши комнатушки в старом Иерусалиме, были совершенно чужды проблемы ипотеки: сами-то они брать её не собирались, живя совсем другими интересами.

Во-вторых, таким образом проявилась его природа трикстера.

Это красивое слово обозначает, как известно, проводника между мирами, ходящего туда-сюда и взбаламучивающего установленный порядок вещей. И ошибаются те, кто считает, что это имеет отношение только к академической науке, к средневековой литературе и фольклору. Ильф с Петровым едва ли читали учёные труды их современника Проппа, но их Остап Бендер выступает как типичный трикстер.

В отличие от вымышленного Остапа, реальный Антон был не только трикстером, но и созидателем. Судя по результатам – в первую очередь созидателем. Но трикстерское начало никогда не уходило из его жизни. С точки зрения близких, может быть – «к сожалению». До самого конца его привлекало и заводило только то, чего ещё нет, то, про что все говорят «это нельзя».

Как бы там ни было, можно сказать, что в этот момент, задолго до интернет-проектов, журналист Антон Носик уже вошёл в историю русских СМИ – мало когда сила «четвёртой власти» была продемонстрирована столь весомо, грубо, зримо.

Но уже совсем скоро колесо фортуны молодого самоуверенного гуру экономической журналистики с хрустом провернулось.