Текст книги "Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трёх эпох Интернета в России"

Песня Дибаггера

 
Но не спится, куда ты ни капай
Свой туманный аптечный состав.
Кто-то мятый нездешнею лапой
Попадает в мой левый рукав,
 
 
Кто-то целится глазом под вымя.
Спотыкаясь во тьме ледяной…
Ты вчера не гуляла с другими —
Исключительно только со мной!
 
 
Ты вчера не бродила по скалам
С этим гнусным ежовым моржом,
И в больницу ко мне ты таскала
Исключительно кислый баржом.
 
 
А сегодня – взгляни, от предела
Я решительно стал недалёк,
Я хочу твоё сладкое тело
Положить на уютный пенёк…
 
 
Что же с нами, любимая, будет,
Если встречи, глядишь, позади,
И уже бессердечные люди
Пишут «Вася» у нас на груди?
 
 
Мне не радостны красные флаги.
Первомайский не сладок парад —
Я хочу твоей ласковой влаги,
Да её уже нет, говорят…
 
 
Извини меня, милая, пла́чу
И плачу́ дорогою ценой —
Мне сегодня не выдали сдачу
На единственный мой четвертной.
 
 
И теперь я за чашечкой кофе
Погибаю в заштатной пивной —
Где, любимая, тонкий твой профиль…
Отчего ты теперь не со мной?
 

Здесь хочется отметить сразу несколько обстоятельств.

Во-первых, эти стихи выразительны сами по себе.

Во-вторых, они, в соответствии с приговской концепцией «подставного автора», написаны от имени дибаггера – т. е. отладчика компьютерных программ (новаторское на тот период занятие!), человека, явно менее искушённого в изящной словесности (и даже менее грамотного, судя по написанию слова «боржоми»), чем сам автор, – и при этом несравненно более сентиментального.

И самое главное – они опубликованы не сами по себе, а в качестве зачина для восьмистраничной статьи под названием «Компьютер как первопричина психических расстройств», датированной апрелем-маем 1989 года и доступной сейчас не в мифическом «четвёртом томе 12-томного пустотного канона», а во вполне реальном (хотя и довольно экзотическом) журнале «Пастор»[52]52
  http://www.conceptualism-moscow.org/page?id=438.


[Закрыть] Вадима Захарова (№ 7 за 1999 год).

Впрочем, от младоконцептуализма Носик отошёл довольно быстро. И Пепперштейн прекрасно понимает, почему:

Несмотря на участие в «Медгерменевтике», мир искусства его не очень привлекал и манил – кажется, из-за атмосферы игрушечности и игривости, которая присуща всегда искусству и художникам.

Для всех нас его решение пойти в Мединститут было полной неожиданностью – и наверняка эта неожиданность тоже была частью плана Антона, поскольку он очень любил удивлять окружающих и выкидывать всякие фортеля, но, я думаю, основным побудительным мотивом было очень ярко присутствующее у него желание стать поскорее взрослым[53]53
  Сравним с другим постоянным рефреном воспоминаний о молодом Носике – его мальчишеский вид. Например, у Владимира Мака о Коктебеле 87-го года: «Мы идём [с женой] по набережной, и она вспоминает, как я остановился с каким-то школьником, и мы с ним беседуем, и она говорит: «Что это за школьник?» Я говорю: «Этот школьник, между прочим, кончает Мединститут скоро».


[Закрыть] и заниматься взрослым нешуточным делом.

По всей видимости, он был бы ужасным врачом. Никаких природных талантов к этому не было, хотя к учёбе он очень старательно относился.[54]54
  И вполне успешно скрывал свою нерасположенность к медицине от сокурсников: «У нас не [было] принято спрашивать: “Чё ты пошёл вдруг в медицинский?” Это могли спросить у глубоко неуспевающего человека, но Антон учился нормально, поэтому вопроса такого не возникало», – рассказывал мне Арсен Ревазов.


[Закрыть] Но более неподходящего человека, чтобы работать врачом, трудно было себе представить. Он очень страдал, его тошнило от препарирования трупов, у него были проблемы с едой. Рассказывал про это [прохождение практики в больнице во время учёбы] какие-то чудовищные истории, волосы дыбом стояли.

Анна Герасимова приводит одну из таких историй:

– Сижу я на рабе, пью чай. Вдруг слышу на лестнице: «Нет! Нет!». Что такое? Выхожу. Стоит наш главврач, а у него в руках банка с бульончиком.

– Вот, – говорит, – мама сыну бульончик принесла.

– Это которому 16 лет не было?

– Ну да.

– Ну и что?

– Но мёртвым не нужен бульончик!

Заметим, что «неожиданность» выбора медицинского института характеризует скорее герметичность взгляда Пепперштейна – потому что тот же Магарик, совсем не близкий друг, был прекрасно осведомлён, что школьник Антон работал санитаром, нарабатывая необходимый для поступления стаж. Виктория Мочалова подтвердила мне, что у них были многочисленные разговоры на эту тему:

Я была категорически против, т. к. ясно видела, что никаких данных, непременных для врачебной профессии, у него нет. Он был законченный гуманитарий, писал тексты с 6 лет (отец подарил ему пишущую машинку), легко учил языки. <…> Врачебное искусство требует иного. Но он упорствовал. Время было советское, и он считал, что гуманитарные науки скомпрометированы, писательство отца его тоже не привлекало – он насмотрелся в детстве на публику в писательских домах творчества и иронически мне цитировал их реплики, яростно вопрошая: «Ты этого хочешь?!» А профессия врача – чистое дело: вот больной – вот врач, при любом режиме. Возможно, элемент эпатажа и присутствовал, но рационализировал он всё очень чётко, так что это был такой расчёт. Который оказался неверным – он ни одного дня после института не работал врачом, но всегда занимался писанием тех или иных текстов.

Рационализация действительно была очень чёткая:

…мне в 16 лет было очень интересно и клёво жить. Даже если немалая часть этой самой жизни проходила в очередях за туалетной бумагой, которую отпускали по 2 рулона в одни руки, я писал стихи, был влюблён, уклонялся от вступления в Комсомол, по ночам перепечатывал тамиздатовские сборники Бродского и отчаянно портил девок. Впереди маячили тюрьма и Афган (таков был в ту пору небогатый выбор недовольных режимом), так что я первый раз в жизни объяснил своей маме, что её планы на мою будущность (читай: мечты про филфак МГУ) придётся похерить: мне нужна специальность, по которой я мог бы трудиться и в армии, и в концентрационном лагере, и эта специальность – врач, а не филолог.[55]55
  http://dolboeb.livejournal.com/2683584.html.


[Закрыть]

С аргументами Антона сложно спорить – его позиция была взвешенной и хорошо продуманной. Тем не менее – избежав и Афгана, и лагеря, – со временем филолог вытеснил врача.

Согласимся и с Викторией Валентиновной: пошлость выспренных разговоров второстепенных литераторов в домах творчества может отвратить и не такого тонкого человека. Но ведь у Антона были перед глазами примеры писателей отнюдь не второстепенных – те же упомянутые Пепперштейном Юз Алешковский и Эдуард Успенский. Не говоря уж о Пушкине, под которого Антон так удачно закосил в школе, Булгакове, которого он внимательно читал, или Бродском, которого усердно перепечатывал[56]56
  «Очень хорошо помню, что родительский “Континенталь”, на котором я в 1980 году перепечатывал “Часть речи” и “Конец прекрасной эпохи”, брал при известном усилии пять копий, а не 4, как “Эрика” у Галича…» (ЖЖ dolboeb, запись от 9 апреля 2015).


[Закрыть] со школьных лет.

Вспомним ещё раз приводимые разными людьми характеристики Антона: «лёгкость необыкновенная», «придумать идею, найти под неё инвестора, зажечь его, зажечь всех и по-быстрому свалить»… Все, с кем бы я ни беседовал о Носике, разным образом высказывали одну мысль: Антон не терпел рутины, и когда очередной проект оказывался запущен, он бросал его и нёсся дальше. Повзрослев, он сам прекрасно про себя это понимал и тоже повторял постоянно. Возможно, классический «писательский» путь был невозможен в его случае как раз поэтому – Антон не смог бы писать один роман за другим, как Пелевин и Водолазкин.

Конспирологический роман «Операция “Кеннеди”» Носик и его друг Аркан Карив написали, по свидетельству их издателя Марка Галесника, за два месяца – и опыт столь длительного (по его меркам) погружения в литературу оказался единственным в творческой биографии Антона Носика.

Хотя позднее, в апреле 2003 года, во время расцвета русского ЖЖ, он попытался рекрутировать через него соавторов. Для чего, мысля системно, создал ЖЖ-шное комьюнити soavtor и написал в него манифест, в котором, в частности, провозглашал: «настоящая амбиция любого гуманитария – написать книгу»[57]57
  https://soavtor.livejournal.com/326.html.


[Закрыть] – и предлагал использовать это комьюнити для поисков взаимодополняющих друг друга соавторов с разным «функционалом»: один придумывает идею, другой её воплощает, третий отделывает и т. д.

Антон искал соавтора и себе, обозначив завязку в посте с говорящим названием «Давайте напишем детектив» следующим образом:

В офисе небольшой турфирмы находят её директора, застреленного из охотничьего ружья. При прослушивании автоответчика обнаруживаются десятки звонков по объявлению про «золотые Азоры», и один звонок в два часа ночи с угрозами – от Антиспаммерской лиги.

Следователь Гоплин[58]58
  Обратим внимание на очередную игровую фамилию, намекающую на Гоблина, то есть мастера травестийного перевода Дмитрия Пучкова, который действительно ушёл в 1998 году с должности старшего оперуполномоченного уголовного розыска.


[Закрыть] начинает разбираться со спаммерскими рассылками, которые отправлял потерпевший. Выясняется, что турфирма бомбардировала население РУНЕТа своими предложениями отдыха на «золотых Азорах» не реже двух раз в неделю. Выясняется также, что по вине этой фирмы примерно 20 человек за последний год получили запрет на въезд в страны Шенгенской зоны сроком на 5 лет.

Итого, две версии: некая подпольная организация интернет-активистов «Антиспаммерская лига» (реально заявлявшая о себе обсуждениями на некоем форуме), либо пострадавшие от недобросовестного оформления виз.

Убийца, очевидно, кто-то третий.

Ваши предложения?[59]59
  https://dolboeb.livejournal.com/296327.html.


[Закрыть]

Позднее он даже проводил собеседования с «соискателями в литературные негры и мулаты» (в том числе – со мной). Но среди читателей носиковского ЖЖ тогда не нашлось потенциальных писателей, способных вдохновиться таким сюжетом, и дело не пошло, – а сам Антон писать, заниматься «тёмной нелюдимой барщиной в рудниках труда», как вычурно выразился мученик писательства Стефан Цвейг, – не собирался.

«Моцартианское начало» – это не только дар, но и ограничение. У самого Моцарта оно преодолевалось жесточайшей выучкой в детские годы, проведённые под рукой строгого отца. Но детство Антона прошло в иных условиях: ни Борис Носик, ни Илья Кабаков не смогли и не захотели быть Леопольдом Моцартом. А серьёзное творчество требует не только вдохновения, но и каменной усидчивости, и воловьей работоспособности.

Носик мог в молодости по 17 часов не вставать от компьютера и прикорнуть щекой на клавиатуре, уткнувшись кипой в монитор (что тоже стало частью его мифа), и годами выдавать «качественный продукт» каждый день – потому что ему было интересно. Но оказался неспособен день за днём кропотливо строить большое здание традиционного романа.

Более того: в августе 2008 года, уже находясь на «временном заслуженном отдыхе», располагая и временем, и местом, он объявил, находясь в любезной его сердцу Венеции, что наконец-то засядет за книгу:

К октябрю мне нужно сдать в издательство рукопись книги, написание которой никак уже больше нельзя откладывать… По счастью, в понедельник после заката на Венецию обрушилась совершенно кинематографическая гроза, с ливнем, громом и молниями в полнеба, очень располагающая к тихому домашнему сочинительству.[60]60
  https://dolboeb.livejournal.com/2556644.html.


[Закрыть]

Правда, как уточняет он в комментариях к этому посту, речь идёт не о художественной, а о деловой литературе: «про подъёмные деньги». Но зато «пока в издательском плане их три стоит». Но увы – не было написано ни одной. Возможно, Антон действительно думал в тот момент какое-то время о писательстве как о следующем жизненном этапе, но, вернувшись в Москву, снова с головой ушёл в построение сразу двух новых – и не просто «новых», а новаторских, – интернет-проектов, и до традиционной книги у него руки так и не дошли.

Вторая попытка засесть за книгу, на сей раз о стартапах – по мотивам проводимых семинаров, была предпринята в октябре 2013 года. «Благо, – сообщил сам Антон, – договор уже подписан, и даже аванс перечислен».[61]61
  https://dolboeb.livejournal.com/2577070.html.


[Закрыть] Но и на сей раз неожиданный форс-мажор – разгон «Lenta.Ru» и бурный запуск целого куста новых проектов – смешал литературные планы.

При этом, парадоксальным образом, Антон успел подержать в руках книгу со своим именем и фотографией на обложке: в феврале 2017 года он с изумлением узнал, что является «автором» 200-страничной книги, выпущенной под его именем в издательстве «Алгоритм» и снабжённой броским названием «Изгои. За что нас не любит режим». Книга, по обыкновению этого издательства, была просто надёргана из ЖЖ dolboeb – в основном по тегу «282», не преминул уточнить сам Носик.[62]62
  https://dolboeb.livejournal.com/3117966.html.


[Закрыть] Он был возмущён таким откровенным пиратством и собирался судиться – но уже не успел.

«Антон Носик написал больше 50 000 страниц, но ни одной полной книги[63]63
  Первая полноценная книга Антона – внушительный сборник «Лытдыбр», составленный Еленой Калло и Викторией Мочаловой из его дневниковых записей, публицистики и прозы, – увидела свет уже после смерти автора. Оказавшиеся в одном пространстве книги, разбитые по темам (детство, семья, Израиль, рождение русского интернета, Венеция, протесты и политика, благотворительность, русские медиа), десятки и сотни разрозненных текстов Носика превращаются в своего рода автобиографию и настоящий opus magnum.


[Закрыть] после него не осталось»[64]64
  https://meduza.io/feature/2017/07/09/razve-mozhet-umeret-dolboeb-kotoryy-uspevaet-vezde-i-srazu.
  Иностранное СМИ, выполняющее функции иноагента.


[Закрыть], – с грустью констатировал в первые же трагические дни июля 2017 года лучше всех его знавший Демьян Кудрявцев.

Как же так получилось?

Рискнём прислушаться к парадоксальному суждению Константина Крылова – философа, политолога, патентованного русского националиста, зороастрийца, автора стихов, сочиняемых от имени «Юдика Шермана», и огромных фантастических романов, в которых сознательно и методично нарушаются все мыслимые табу.

Ещё в 2006 году Крылов опубликовал памфлет о «талантливых и способных», в котором резко очертил невидимую, но труднопроницаемую границу между «талантливыми московскими семьями», члены которых всегда оказываются пристроены, вне зависимости от действительных личных талантов конкретного представителя, и способными выскочками, которых терпят как раз за эти способности – то есть, парадоксальным образом, за таланты в обычном смысле слова.

Естественно, беседуя в ноябре 2017 года с Крыловым о Носике, – кстати, его «коллегой» по 282 статье и по упоминанию в текстах Пелевина[65]65
  В рассказе «Некромент» и в романе «Искусство лёгких касаний» под именем Константин Голгофский. Фамилия явно намекает на Галковского, но данное в рассказе описание «симпатичный рыжебородый хоббит в монгольской рубахе навыпуск» всё-таки относится к коренастому и действительно рыжебородому Крылову.


[Закрыть] – я не мог не спросить его о «талантах» и «способностях» Носика.

По-моему, у Честертона было такое замечание: «Даже среди аристократии иногда рождаются гении. В золочёном чертоге царей родился Ганнибал Барка», – отвечал мне Крылов. – Сильное, конечно, сравнение, но где-то близко. Т. е. да, в золочёном чертоге родился не просто человек талантливый по рождению, не просто советский аристократ высшей пробы, а ещё и человек с личными качествами, которые в общем, умножив изначально всё это, дали то, что мы видели.

Я бы даже сказал следующее. Может быть, личная талантливость Носика ему в чём-то помешала. В принципе, имея то, что он имел с рождения, можно было пойти по совершенно стандартному пути. Ну, например, получить учёные степени, потом должность в администрации, сейчас был бы он гендиректором какого-нибудь крупного холдинга. Скорее всего, у него было бы больше денег, меньше хлопот. Разумеется, ему пришлось бы вести себя иначе. Никакой кипы, никаких вязаных свитеров, в которых он любил щеголять. Он должен был бы соответствовать статусу. Реально у него было бы гораздо больше денег.

В сущности, богатство Носика было такое несерьёзное, виртуальное. Т. е. у него деньги находились, но по нему было видно, что это не человек, который сидит на горшке с золотом. Этого никогда не было. Он всегда хватал какой-то кусок, его быстро очень дербанил, проедал и пускал на ветер. И дальше снова хватал какой-то кусок. Солидные люди так не живут. Солидный человек совершает обдуманное действие, получает кусок денег, размещает их правильным образом, ну и, естественно, живёт до 80 лет. У него была такая возможность. Его личные качества, его талант ему помешал пойти по этому пути.

– Талант в обычном смысле слова?

Да, в самом обычном. Можно сказать, что он при этом очень способный. Реально, это людям очень мешает. Носик не подчинялся. У него были свои личные взгляды. Он не всегда совпадал с линией российского и мирового обкома. Например, что, собственно говоря, что его сподвигло писать телеги про то, как он хочет убивать каких-то там сирийских детей? Ну ничего. Он прекрасно знал, что такие вещи писать не надо. Он все эти правила знал лучше нас. Но он считал: «Плевать, мне можно». Потому что я – это я. Вот это отсутствие смирения перед волей высших сил в Носике было самым обаятельным. И самым опасным для него лично. Иначе мы бы имели дело с обычным мультимиллионером. Который, имея несколько сот миллионов, тихо бы жил во Флориде, приезжая сюда на месяц, ещё что-нибудь такое делал. Но это не был бы Носик. Это был бы очередной скучный делец. У него всё было для того, чтобы эту позицию занять. Он её не занял. И этим он у меня лично вызывает уважение и даже отчасти восхищение.

Это был человек, у которого – несмотря на то, что он родился с золотой ложкой во рту, – было чувство, что он сам чего-то стоит.

Жёсткое деление на «талантливых» и «способных» можно было бы отнести на счёт особой крыловской картины мира. Но сам Носик в начале 2012 года, уже став звездой Рунета и влиятельнейшим интеллектуалом, практически впрямую подтвердил такое деление в большом посте, посвящённом разгулу околокремлёвских «молодёжных движений» и социальным лифтам в сфере медиа. Первейшими лифтёрами он объявлял как раз выходцев из «талантливых семей» – Артемия Лебедева и Илью Осколкова-Ценципера:

У нас никто никогда не смотрел на людей из провинции как на человеческий материал второго сорта. Ровно наоборот: все мы знали, что у людей из глубинки потенциал гораздо больше, чем у избалованных детей из интеллигентских столичных семей, которым с детства так много было дадено, что по драйву и пассионарности они никогда не сравнятся с теми, кто приехал покорять недружелюбную, заносчивую Москву своими талантами и усердием… И мы стремились любыми способами этот самый потенциал в них развивать.[66]66
  https://dolboeb.livejournal.com/2286582.html.


[Закрыть]

Но жизненный путь Антона Носика сложился иначе, чем у талантливого художника и расчётливого бизнесмена от дизайна Артемия Лебедева и уж тем более звезды урбанизма Ценципера. Экстраполировав мысль Крылова, можно сказать, что, подобно тому, как личные таланты помешали Антону пройти обычный путь «выходца из талантливой семьи» к околокультурной кормушке или в приятный бизнес (например, ресторанный, очень актуальный среди «талантливой молодёжи» его поколения, или импорт медтехники, актуальный для его однокашников), – точно так же они не дали ему стать «нормальным» писателем/художником.

Вспомним ещё раз слова шестилетнего мальчика Антона: «Нет уж, сначала я построю свой дом, а потом посмотрю, как другие строят».

Именно это желание построить свой дом, а не обустраивать родительский, привело его сначала в 3-й Мед, а потом ещё дальше – в Израиль.

А.Б.Носик и еврейская эмиграция
1990–1991

В отличие от отца – русского советского писателя еврейского происхождения, в отличие от мамы, подчёркивавшей, что она жила в виртуальном штетле, в отличие от отчима, легко вписавшегося в международную арт-сцену, Носик одновременно был настоящим русским интеллигентом и настоящим сионистом. Причём и то, и другое сразу бросалось в глаза – потому что и тем, и другим он был без оглядки.

Первое выражалось не только в его блестящем владении языком (включая, разумеется, и виртуозную матерщину), огромной начитанности, знании русской истории, любви к родной Москве, куда он отовсюду непременно возвращался – из Иерусалима, Ниццы, Гоа… Второе – не только в знании истории Израиля[67]67
  Вот ещё одно воспоминание Германа Зеленина из фейсбука: «В нашем институте на кафедре, не имевшей никакого отношения к медицине (между собой мы называли её “научный онанизм”), на первом занятии преподавательница что-то спросила у Антона. Услышав его ответ, она сначала застыла в ошеломлении, а потом так иронически говорит: “Интересное замечание… Вы, юноша, видимо, интересуетесь политикой. Так вот, сделаете на следующем занятии политинформацию”. Она думала так наказать слишком смелого студента… Ха! Начав с какой-то вчерашней “новости” советских СМИ об “израильской военщине”, он кратко изложил историю Ближнего Востока. Вся наша группа слушала с огромным интересом. Интересно было и наблюдать выражение лица преподавательницы. После она Антошу никогда больше ни о чём не спрашивала…» (https://clck.ru/DgXsz)


[Закрыть] и эпатажных внешних вещах: неизменно прикрытая по иудейскому закону голова, в диапазоне от повседневной однотонной кипы до весёлой растаманской ермолки на рок-концертах и огромной белой пилотки а-ля Джавахарлал Неру, аватарка с карикатурным жидомасоном в ЖЖ и вообще постоянные ёрнические, гипертрофированно-антисемитские шутки, вплоть до частого приветствия сотрудников: «Хайль Гитлер, товарищи фашисты!». Как известно, только открытые геи могут называть друг друга «пидарасами», и только убеждённые сионисты имеют право перебрасываться такими шутками.

Гораздо важнее была последовательная произраильская позиция во всех выступлениях и во всех СМИ, им создаваемых. Так, в «Lenta.Ru» с самого начала существовал единственный открыто обозначенный запрет для пишущих редакторов: нельзя писать о ближневосточной повестке по официальным российским источникам, будь то ИТАР-ТАСС или РИА. Новости надо было переводить из западных СМИ, а ещё лучше – из англоязычных версий израильских СМИ. За регулярное нарушение этого правила (или, хуже, искреннее непонимание: «а чё такова»?) при Носике из «Ленты» увольняли.

Откуда же растут корни этого?

Семья Антона не была религиозной. Никто в его окружении не носил кипы, не соблюдал шаббат и кашрут (да в советских условиях это было и практически невозможно – советские «соблюдающие» де-факто становились вегетарианцами).

Но Антон Носик с детства впитал более важную, может быть, вещь, чем соблюдение шаббата: ощущение своей принадлежности к еврейству как к элите.

Это кажется оксюмороном: даже люди, далёкие от еврейства, слышали про губительный «пятый пункт», про «дело врачей» и тянущиеся дальше в прошлое погромы и черту осёдлости, уж не говоря про тупой бытовой антисемитизм, с которым хоть раз сталкивался каждый еврей и в СССР, и позже.

Но в той страте, к которой принадлежал Носик, дело обстояло так – и не так.

Злоязыкий и проницательный Виктор Топоров писал про Максима Кантора, дававшего маленькому Антону уроки бокса: «Максим Кантор (род. в 1957 г.) происходит из патрицианской еврейской семьи, имеющей аргентинские корни. Его отец Карл Кантор и его старший брат Владимир Кантор – известные философы, его дед-коммунист был испаноязычным драматургом».[68]68
  http://www.online812.ru/2012/07/03/010.


[Закрыть]

Переводчик Топоров подбирает точный эпитет: не зоотехнический «элитная», не смехотворный в наших условиях «аристократическая», а именно «патрицианская» семья по фамилии Кантор. И такое интеллектуальное «еврейское патрицианство» было свойственно в той или иной степени всем, с кем Антон общался.

Павел Пепперштейн рассказывал об этом так:

…мы чувствовали себя евреями с детства. Когда я пришёл в 16 лет получать паспорт советский, я заявил, что хочу быть записан евреем. Думаю, так же поступил и Антон. Мой папа был записан по документам русским (он наполовину русский). Наш с Антоном национальный состав абсолютно совпадает: мы с ним на ¾ евреи, на ¼ русские. Моё решение так всполошило сотрудников милиции, что они даже заставили меня написать бумажку, что я по собственной инициативе выбираю себе этот пятый пункт, что на меня не оказывалось никакого давления…

Но мне очень хотелось. Тем более – рано убедившись в том, что евреи – это одна из зон возбуждения коллективного сознания. Тема антисемитизма нас совершенно не угнетала, наоборот, казалось, что это какое-то неравнодушие, людей волнует эта тема. И мы считали, что нам очень повезло, что мы оказались евреями, что можно эту тему обмусоливать. И все подразделяются на евреев, юдофилов и юдофобов. На три категории.

– И часто это и юдофил, и юдофоб в одном лице, как у Розанова.

Действительно, русская юдофобия очень переплетена с юдофилией, и от любви до ненависти и наоборот – один шаг, и этим русской антисемитизм отличается от европейского. Если в Европе человек антисемит, он не будет об этом особенно говорить, но он реально антисемит. А русский антисемит любит, во-первых, поговорить об этом, во-вторых, он очень любит об этом поговорить именно с евреями. В-третьих, он очень нестоек в антисемитизме – и охотно переходит в обратную позицию, что очень обаятельно. Поэтому нам эта тема, конечно же, нравилась.

Здесь самое время напомнить, что Пепперштейн – это не фамилия, а полностью выдуманный псевдоним Павла Викторовича Пивоварова. Не скрывающий еврейское происхождение, как у Вениамина Каверина или Григория Горина, а наоборот, всячески выпячивающий. Почти как у Абрама Терца. «Почти» – потому что Андрей Синявский евреем не был и на четверть, и его издевательский псевдоним – это как раз в чистом виде проявление амбивалентного русского юдофильства. Не стеснялся выпячивать и Антон:

Я видел его [Антона] только один раз, в доме творчества в Малеевке, – вспоминает переводчик, ровесник Бориса Носика Е.М.Солонович. – Он был старшим школьником или младшим студентом. Меня поразило, что он пришёл в столовую с огромным могендовидом, прямо поверх рубашки. Тогда так не было принято. И в доме творчества бывали разные писатели. В том числе весьма почвеннические.

Людмила Печерская вспоминает, как поразила её самопрезентация 15-летнего Антона:

[Перейдя в 9-й класс в новую школу,] он увидел свою одноклассницу Оксану, в первый или во второй раз, и сказал: «А ты знаешь, кто я?» Она: «Кто?» И он показал на портрет Маркса. Она говорит: «И что?» – «Я тоже». – «Что тоже?» – «Я тоже еврей». Жаркова была потрясена: она удивилась, что он делает на этом акцент.

Удивление советских школьниц понятно: попытаться завоевать расположение одноклассницы подчёркиванием своего еврейства – для этого нужно быть очень уверенным в том, что это твоя сильная сторона![69]69
  «В нашем тогдашнем фрондирующем и жидовствующем кругу, где даже русские ребята тянулись к еврейству, было модно в порядке эпатажа выставлять себя “половым антисемитом”. “Гойки – для койки, жидовки – для тусовки” – был девиз нашей компании. Пусть простят меня все мои русские друзья. Пусть простят меня все русские вообще. Я был тогда очень молод и очень глуп», – признание из романа Носика и Карива «Операция “Кеннеди”».


[Закрыть]

Но еврейский акцент не был при этом религиозным. Когда я пересказал Пепперштейну эпизод, рассказанный Солоновичем, тот только пожал плечами: эпатаж!

…сейчас можно сказать, что мы были панками. В частности, в сфере селф-дизайна. Могли надеть и могендовиды, и кресты, и полумесяцы, и другие аксессуары в диком сочетании друг с другом, так что на наших телах могло быть всё что угодно.

Магарик тоже подтверждает, что в его группе и в его среде интерес к ивриту не был религиозным:

– Ты говоришь, что у учеников была сильная мотивация. Эта мотивация была религиозной? Читать священные книги…

Нет. Для этого были другие учителя – Илья Эссас[70]70
  Отказник, впоследствии, уже в Израиле, – раввин, создатель сайта http://evrey.com.


[Закрыть], его проект. Мы были абсолютно светскими учителями. Другое дело, что я, каюсь, в конце своего курса иногда, не всех, конечно, но некоторых своих учеников отправлял, видя, что они готовы морально, к тому же Илье Эссасу учить Тору и Гемару и т. д. За это я себя корю. Это была ошибка. Потому что я тем самым плодил в Израиле всё это сообщество религиозных евреев, которые вернулись в религию, надели кипу, у них и дети такие же. Большинство живёт в Маале-Адумим, у них определённая идеология, безусловно, мне не близкая. [Есть] люди, которые считали, что практикование еврейского образа жизни и соблюдение заповедей и всего прочего – неизбежное условие изучения иврита и этого раннего сионизма. А у нас это было связано скорее со светской частью израильского общества.

Проявлением такого же «эпатажного селф-дизайна» соблазнительно объяснить и интерес 15-летнего подростка к светскому ивриту: все зубрят эй-би-си-ди, а для меня это – семечки, и я буду зубрить алеф-бет-гимель! Это круто, как и подобает патрициям.

В 14 лет я заинтересовался еврейским языком и литературой. Дело в том, что мне легко даются языки, к тому моменту я разговаривал на английском, французском и чешском, читал на польском и словацком. Вокруг меня были сплошь отказники, которые изучали или преподавали иврит на расстоянии протянутой руки и трёх рублей за урок. Отчего же не присоединиться?[71]71
  Из интервью Носика журналу «Москва – Ерушалаим» (08/2015; http://www.moscow-jerusalem.ru/intervyu/anton-nosik-praktikovat-zabivanie-kamnyami-ne-xochu).


[Закрыть]

Но лучше сказать по-другому, приведя в пример Пушкина и процитировав книгу Вайля и Гениса «Родная речь»:

Вначале свобода называлась вольность. Причём для Пушкина-дебютанта это понятие ещё мало отличается oт тавтологического сочетания – фривольность.

В первых главах молодой автор озабочен больше всего своим статусом. Он рвётся из «кельи» лицея в настоящую взрослую жизнь.

Самые интересные взрослые того времени занимались любовью, стихами и политикой. Чтобы попасть в их общество, Пушкин торопился перемешать эти вещи, видя путь к успеху не столько в правильности пропорции, сколько в густоте замеса.

Антон, как мы помним, тоже рвался в «настоящую взрослую жизнь». Отсюда и желание «заниматься тем, чем занимаются самые интересные взрослые». А самые интересные взрослые в привычном Антону художественном кругу «уезжали» (не как действие, а как состояние), диссидентствовали – и учили иврит. Что сразу вводило новообращённого в круг элиты внутри элиты, системы внутри системы.

О прочности, замкнутости и взаимовыручке этой системы невзначай, как о чём-то само собой разумеющемся, рассказывала мне Наталья Ратнер. После нескольких вялых и заранее обречённых на неудачу из-за «пятого пункта» попыток устроиться на работу по институтскому диплому она, выпускница технического вуза,

приехала [в институт], и мне выдали бумагу, что я имею право работать, где угодно. Два раза по 5 месяцев я где-то работала, а потом работала просто моя трудовая книжка, а я преподавала иврит. До рождения ребёнка. После этого я уже ничего не преподавала. Но вскоре Лёшу [Магарика] посадили, и никаких материальных проблем у меня не было, потому что мне помогали, как всем семьям узников, помогали очень прилично. По крайней мере, у нас всегда была еда и деньги на билет, я всегда могла поехать в лагерь. Да, я ездила в лагерь, и не один раз…

Как мы видим, дворниками и сторожами (или, как в Наташином случае – лифтёрами) в начале восьмидесятых были не только рок-музыканты. И, может быть, эти тихие интеллигентные люди, собиравшиеся в маленьких квартирках, чтобы повторять времена глаголов, сыграли в крахе советской власти не меньшую роль, чем громокипящие рокеры. Ибо, если интеллигенция отказывается работать на государство, то чем жить этому государству?

Впрочем, в 1988 году новоиспечённый доктор Носик явно не собирался уходить в глухой андеграунд. Он уже, да простится мне этот штамп, вкусил сладкой жизни и привык ходить по Коктебелю в шёлковой рубашке (а не продавать, как Наташа Ратнер, летом, когда нет учеников, на рынке яблоки, одалживая при этом пятачок на автобус, чтобы до этого рынка доехать).

С медициной он расстался сразу по получении диплома, дающего возможность служить (и сидеть) не в казарме, а в медсанчасти. («Причина, по которой я оставил занятия медициной, проста: я не верил в свою полезность на этом поприще».) Чем же он занимался до отъезда в Израиль?

В августе 2001 года на прямой вопрос портала «Jewish.ru» Носик ответил так:

На жизнь зарабатывал синхронными переводами. По тем временам у меня были хорошие материальные возможности.[72]72
  http://jewish.ru/ru/interviews/articles/175267.


[Закрыть]

Синхронисты – это действительно элита переводческого цеха. И доходы их всегда, при любом строе – велики. Но доверять этому ответу полностью не следует. Потому что в 2012 году на полях киевского «iForum» Носик, увлёкшись разговором с обступившими его восхищёнными поклонниками, заявил:

Я миллионером был ещё в 1988 году. Причём не от тех денег, которые я заработал, а от родителей. Мне никогда в жизни не нужно было зарабатывать деньги, чтоб было что кушать. Мне хотелось зарабатывать, потому что это довольно тупо – жить на мамины деньги. Я не для этого родился на свет.[73]73
  https://minfin.com.ua/2012/04/24/580703.


[Закрыть]

И здесь мы окончательно убеждаемся в справедливости замечания Сергея Кузнецова, с которого он начал своё интервью о Носике:

Важная часть того, что Антон делал, – это некая мифологизация действительности. Некоторым образом эта вещь вообще важна для нашего поколения, в силу разных обстоятельств. И отдельно важна для Антона.

Это следует иметь в виду, читая многочисленные автобиографические заметки Носика. Илья Кабаков действительно был тогда на пике популярности. И Антон, конечно, занимался синхроном. Но не только.

Я уже задавался вопросом – как так вышло, что юный медик залип в компьютерных технологиях? Ответ прост до банальности: Антон, как и множество молодых (и уже не очень молодых) людей на рубеже восьмидесятых – девяностых, участвовал в ввозе в СССР персональных компьютеров.

В конце восьмидесятых торговля компьютерами – это очень прибыльный, но весьма заурядный вид предпринимательства. Страна дорвалась до техники, сделанной для людей, а не для ракет и орбитальных станций. Закупались ею все, у кого были на это деньги: государственные учреждения, кооперативы, нарождающийся бизнес, – напоминает Дмитрий Соколов-Митрич в «Яндекс. Книге»[74]74
  М.: Манн, Иванов и Фербер, 2014.


[Закрыть], «откуда пошёл есть» бизнес Аркадия Воложа сотоварищи. И добавляет: – Собственная квартира на Брянской улице обошлась Воложу по цене двух американских персоналок общей стоимостью 3800 долларов. Техника в то время стоила дорого, а квартиры – дёшево: рынок недвижимости ещё толком не сформировался. Квартиру можно было и за видеомагнитофон купить.

Арсен Ревазов, однокашник Носика по мединституту, ставший в Израиле его ближайшим другом, на мой вопрос об истоках необыкновенной компьютерной продвинутости двух перебравшихся в Израиль юных медиков, позволившей им обзавестись электронными адресами ещё в начале девяностых, ответил просто: