Текст книги "Точка опоры. Честная книга о теннисе как игре и профессии"

Одновременно я начал тренироваться на грунтовом корте, который нашелся в подмосковной Немчиновке. Время показало, что это был абсолютно верный выбор. В Монако, где тренировалась вся команда, часто шли дожди. К тому же на мое настроение накладывала свой отпечаток смерть папы. Мне хотелось чаще находиться рядом с самыми близкими людьми, той маленькой командой, которая сплотилась вокруг меня. Я много думал о том, что, как бы ни было тяжело, не имею права отступать. Что должен продолжать идти по тому пути, по которому долго шел вместе с папой, иначе все его усилия пропадут понапрасну, а этого допустить ни в коем случае нельзя. В те дни я жил как на автопилоте, думая только о том, что должен сделать согласно заранее спланированному распорядку дня. Так было легче гнать от себя ненужные мысли. Да и вообще – просто легче.

После победы над аргентинцами папа говорил, что Кафельников костьми ляжет, но выиграет Кубок Дэвиса. Он мечтал отправиться на финал всей семьей и, кажется, даже начинал заниматься билетами. Увы. В Париж мы вылетели из Шереметьево в воскресенье дневным рейсом «Аэрофлота» вместе с Андреем, мамой, моей будущей женой Юлей и Борисом Львовичем, а также несколькими членами нашей делегации. На таможне с доктором Валерием Охапкиным произошла странная история. Французы временно реквизировали его чемоданчик с якобы просроченными лекарствами. Но через пару дней Шамиль Анвярович вернул его с помощью нашего посольства.

Вечером в день нашего приезда было сухо и около десяти градусов, но в ночь на понедельник погода испортилась и зарядил дождь. Заселили нас в отель Sofitel Paris Bercy, расположенный в десяти минутах ходьбы от места проведения матча. Там жила и французская команда. Тарпищев, Кафельников, Сафин, Андрей Столяров, спарринг-партнеры Андрей Черкасов и Денис Голованов, который тогда помогал Марату, тренер Сергей Леонюк, врачи Сергей Ясницкий и массажист Анатолий Глебов прибыли в гостиницу через пару часов после нас. А в понедельник утром мы приступили к тренировкам.

Французы придавали огромное значение матчу с нами. Не случайно финал Кубка Дэвиса проходил в Париже впервые с 1933 года. Было ясно, что поединок с такими звездами, как Сафин и Кафельников, вызовет у публики повышенный интерес. Поэтому французская федерация нашла возможность арендовать зал «Берси», загруженный поздней осенью различными мероприятиями.

Зал не произвел какого-то необыкновенного впечатления. Очень вместительная, достаточно современная по тем временам арена, но не более того. Хотя было ясно, что через несколько дней, когда ее заполнят 15 тысяч французских болельщиков, в «Берси» будет очень громко и жарко. На одной из наших тренировок организаторы матча запустили на трибуны несколько тысяч парижских школьников. Шум стоял невыносимый, и Шамиль Анвярович сказал хозяевам, что пропаганда тенниса среди детей – это замечательно, но не следует заниматься ею за счет качества нашей подготовки.

Вообще казалось, что французы пытаются любыми способами поддавливать нас, создавая вокруг какой-то неспокойный фон. Питание в дни подготовки было организовано хуже, чем на матчах Кубка Дэвиса в Москве. Нам то и дело приходилось обращать внимание, чтобы в раздевалке по ходу тренировок можно было чем-то подкрепиться. Через пару дней после истории с чемоданчиком доктора Охапкина хозяева вдруг изъявили желание провести какую-то независимую антидопинговую экспертизу. Но тут снова сказался авторитет Шамиля Анвяровича – уже как члена Международного олимпийского комитета. Он заявил, что без санкции ITF никаких дополнительных проверок в нашей команде не будет, и эта история быстро сошла на нет.

Чтобы снизить степень напряженности и вообще сплотиться, мы как-то вечером всей командой сходили на новый фильм о Джеймсе Бонде «Умри, но не сейчас». В остальном все шло по обычному распорядку. Утром тренировка на корте, вечером – тоже. Потом отдыхать. Лишь один раз я съездил на Эйфелеву башню. С погодой, правда, не повезло – в тот день был сильный туман. А до Моны Лизы в Лувре я так и не дошел.

* * *

Даже сейчас, когда исход финала давно известен, я не возьмусь однозначно утверждать, что французы ошиблись, выбрав в качестве покрытия грунт. Чтобы понимать их логику, надо учитывать, что все условия проведения матча по регламенту требовалось назвать заранее. Выбор французской федерации тенниса был объявлен 27 сентября. Тогда капитан хозяев матча Ги Форже еще не мог знать, что скоро его лучшие игроки возьмут три титула на харде: Поль-Анри Матье выиграет Кубок Кремля, победив в полуфинале Сафина, и турнир в Лионе, а Себастьян Грожан обыграет меня в финале St. Petersburg Open.

Марат, правда, за четыре недели до Кубка Дэвиса ответил победой как раз в «Берси», где в четвертьфинале обыграл француза Николя Эскюде, а в финале взял все три сета у первой ракетки мира Ллейтона Хьюитта. Причем ранее Сафин на этом престижном турнире побеждал в 2000 году, а в 1999-м доходил до финала. Форже не скрывал, что в первую очередь опасается именно Марата. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что на грунте эффективность его подачи немного снижается. Кроме того, грунт стал проблемным покрытием для Кафельникова.

Все, конечно, помнили, что в 1996 году Женя выиграл Roland Garros. Причем, по его словам, это произошло практически на таком же покрытии, как в «Берси», хотя Форже просил сделать корт чуть более быстрым, чтобы с помощью низкого отскока эффективнее использовать сильные стороны Себастьяна Грожана. Однако в 2002 году из пятнадцати матчей, проведенных на грунте, Кафельников выиграл всего четыре. К тому же осенью он заметно потерял свои позиции в рейтинге: еще перед US Open стоял четвертым, а в конце ноября – лишь 27-м.

Полностью сбрасывать со счетов Женю французам было нельзя. Он оставался опытнейшим мастером и искушенным кубковым бойцом, который мечтал выиграть Серебряную салатницу и этим желанием заряжал всю команду. Кафельников даже говорил, что если мы выиграем в Париже, то может завершить свою карьеру, а в случае поражения никуда не уйдет. Но Шамиль Анвярович понимал, что функционально Женя здорово подсел. К тому же его беспокоило варикозное расширение вены на левой ноге, и он заранее договорился о том, что сразу после парижского финала ляжет на операцию в Швейцарии.

Тренировки в Париже проводились на двух кортах. На главном большую часть времени получали Женя с Маратом, а на втором под руководством Бориса Львовича занимались мы с Андреем Столяровым. Показательно, что заранее о существовании второго корта французы нас не известили. Мы узнали об этом лишь в понедельник с утра, когда в коридоре встретили Николя Эскюде. Во вторник на нашу тренировку со Столяровым зашел Шамиль Анвярович, который сказал, чтобы я не валял дурака, а готовился играть. Но прозвучало это не очень серьезно.

Каких-то других особенностей тех тренировочных дней я не помню. Наверное, и вспоминать-то особенно нечего, поскольку шла обычная рутина. В среду состоялся официальный ужин команд. Там полагались цивильные костюмы. Мне, как обычно, при распределении казенного обмундирования нашей федерации, можно было бы выдать брюки на размер больше.

Газеты писали, что из-за забастовки французских авиадиспетчеров было отменено несколько рейсов из Москвы в Париж, а рядом с «Берси» профсоюзы пикетировали здание министерства финансов. Но я всего этого не замечал, так как был полностью сконцентрирован на работе. Меня можно было сравнить со снайпером, который фокусирует свое внимание на одной точке. В этом смысле мое состояние было таким же, как и до вылета в Париж. Жизнь команды по-прежнему вращалась вокруг Сафина и Кафельникова, а я абстрагировался от лишних мыслей и занимался своим делом, стараясь не расплескать понапрасну даже минимальные крупицы энергии. Жил согласно правилу, которое любит повторять Борис Львович: делай, что должен, и будь что будет.

После финала мне часто задавали один и тот же вопрос – когда я понял, что буду играть с Матье? По словам Шамиля Анвяровича, на сборе в Монте-Карло ему стало очевидно, что у Жени были проблемы с коленом и венами и что он не может работать при полной нагрузке. Но до меня эти разговоры толком не доходили. А то, что я слышал краем уха, казалось блефом, направленным на дезориентацию французов.

Победителей не судят. К тому же в пользу линии поведения Шамиля Анвяровича можно привести несколько аргументов. Это и боязнь утечки информации, которая была на руку соперникам. И характер Кафельникова – большого, амбициозного чемпиона, который много лет был мотором нашей сборной и, видимо, до последнего момента исключал вариант, при котором за решающее очко в финале придется сражаться не ему. Наверняка капитан принимал во внимание и мое психологическое состояние. Ведь молодой спортсмен в подобной ситуации может запросто перегореть, не выдержав груза ответственности. Но позже я все-таки пришел к выводу, что реальное положение дел мне было бы лучше знать с самого начала. Неопределенность меня всегда изматывала. Поэтому если бы тогда в «Берси» я заранее совершенно осознанно готовил себя к пятой встрече, то возможно, не оказался бы в ней на грани поражения.

Форже, впрочем, тоже пробовал водить нас за нос. Первоначально в его заявке был Арно Клеман, а на помпезной жеребьевке в парижской мэрии вместе с Себастьяном Грожаном, Фабрисом Санторо и Николя Эскюде сидел Поль-Анри Матье. Французский капитан воспользовался действовавшим тогда пунктом правил, согласно которому за час до жеребьевки можно было заменить до двух игроков. Однако для Шамиля Анвяровича этот шаг не стал большим сюрпризом. Ведь Матье с самого начала принимал участие в тренировках сборной Франции. К тому же на тот момент он явно был сильнее Клемана – теннисиста опытного, поднимавшегося в топ-10, но уже миновавшего пик карьеры.

На жеребьевку мы, как и французы, приехали в обычных спортивных сине-белых костюмах, только у нас были белые куртки и темные брюки, а у них – наоборот. Сама жеребьевка прошла очень торжественно, чему способствовало богатое убранство мэрии с расписным потолком и лепниной. Собралось много журналистов. В центре зала красовался Кубок Дэвиса. Но я был погружен в себя и не слишком следил за тем, что происходит вокруг. Да и на меня внимания обращали мало.

Когда завершились выступления официальных лиц, на первый план вышли рефери матча швед Стефан Франссон и француз Седрик Пьолин – двукратный победитель Кубка Дэвиса, недавно завершивший карьеру игрока. Он опустил руку в Серебряную салатницу и извлек оттуда записку с фамилией Матье. Таким образом, у нас начинать предстояло Сафину. И команда чувствовала, что Марат к этому готов.

9
«Берси»

«Марат, ты – Кутузов!» – Субботняя неопределенность. – Мой выход. – Кульминация в пятом сете. – Последняя подача. – Пять московских дней. – На хвосте у Фетисова. – У президента в Ново-Огареве. – Пирожки от Наины Иосифовны.

Я не считаю себя человеком, полностью лишенным честолюбия. Да и вообще, среди теннисистов, которым удавалось попадать в первую десятку, таких людей наверняка нет. Даже самым скромным из нас не чужды здоровые амбиции. И все же когда я иногда слышу, что Кубок Дэвиса в 2002 году Россия завоевала благодаря Михаилу Южному, то всегда поправляю: турнир выиграла сборная, а мне посчастливилось принести ей последнее очко. Всего лишь одно очко из тех двенадцати, которые были необходимы для общей победы. Шесть выиграл в одиночке Сафин, три – Кафельников, а еще два они взяли в парных встречах. Конечно, мне повезло оказаться в одной команде с двумя большими чемпионами, которые поднимались на вершину мирового рейтинга и выигрывали самые большие турниры. Но еще сильнее повезло России, где впервые, причем с разницей всего в шесть лет, родились два таких выдающихся теннисиста.

Церемония открытия финала началась в пятницу в 13.00. Из 14,5 тысячи билетов, которые распределялись на каждый день, на долю наших болельщиков дай бог приходилась одна десятая. Пока они собирались с мыслями, французы начали первую шумовую атаку. Тут же группа поддержки хозяев, организованная французской федерацией, развернула на трибуне огромный национальный триколор размером в полтора сектора. Россияне с дудками и трещотками обосновалась за нашей скамейкой. Там сидели и мама с Юлей. А на торцевой трибуне, в одном из первых рядов, рядом с президентом Франции Жаком Шираком, можно было найти Бориса Николаевича Ельцина.

Марат очень собранно провел первую встречу с Матье. Он стабильно подавал за 200 км/ч и большую часть матча владел инициативой. Матье, правда, смог взять второй сет, но потом стало полегче. В третьей партии мы услышали откуда-то сзади с трибуны: «Марат, ты – Кутузов!» Еще через час сборная России повела – 1:0, но Кафельникову во встрече с Грожаном развить успех не удалось. Француз, который во второй половине матча был лучше уже по всем статьям, победил в трех сетах.

Парную комбинацию многие считали ключевой. Об этом говорила и статистика. С 1998-го по 2001 год в финалах Кубка Дэвиса неизменно побеждала та команда, которая выигрывала пару. Шамиль Анвярович, разумеется, не имел альтернативы дуэту Жени и Марата, которые провели на одной половине корта немало часов. Чего стоил пятый сет в полуфинале против Давида Налбандяна и Лукаса Арнольда, который аргентинцы вытянули со счетом 19:17. Форже также решил ничего не менять, выставив Николя Эскюде и Фабриса Санторо. Незадолго до этого они выиграли титул в «Берси», к тому же Фабрис считался крайне неудобным оппонентом для Марата и даже рассматривался некоторыми как возможный его соперник в первый день.

Перед началом пары хозяева провели церемонию чествования французских теннисистов, выступавших в Кубке Дэвиса. На корт один за другим вышли примерно 40 человек, в том числе Анри Леконт, Седрик Пьолин и, конечно, Янник Ноа. Ну а меня тем временем отправили в раздевалку. Сказали, что не стоит сидеть в зале и зря тратить эмоции, которые еще могут пригодиться. Казалось бы, стало ясно, что если в воскресенье дойдет до решающей встречи, то играть ее мне. Однако мне все равно казалось, что Шамиль Анвярович блефует в психологической игре с Форже, пытаясь его запутать.

В раздевалке было гораздо спокойнее, чем в зале. Мы сидели вместе с Андреем, и периодически к нам заходили Борис Львович, кто-то из докторов и Михаэль Коммандор. Пара у меня в памяти практически не сохранилась: почти четыре часа игры – словно в тумане.

На самом деле матч получился равным. Когда Марат и Женя повели 2:1 по партиям, их соперники явно расстроились. Кульминация же наступила в четвертом сете, когда французы проигрывали 0:2 и при счете 30:3 °Cанторо допустил двойную ошибку. Возьми наши в том гейме еще два очка, и судьба встречи, а с ней и всего финала, скорее всего, была бы решена. Но французы, пройдя по лезвию бритвы, спасли тот гейм. А следом не без помощи троса, пару раз менявшего траекторию мяча, сразу взяли подачу Кафельникова. Так вместо 3:0 в сете стало 2:2, затем – 2:4, поскольку у Марата пропала первая подача. А через некоторое время зал взорвался овацией. Это Эскюде ударом с лета выиграл последний мяч.

Тем самым французы убили сразу двух зайцев. Они взяли важное очко и отняли массу сил у Марата и Жени, которых рассчитывали увидеть на корте в воскресенье. В нашей команде настроение соответствовало результату. Вечер каждый проводил по своему расписанию. Мы с мамой, Юлей и Борисом Львовичем поужинали в итальянском ресторанчике недалеко от отеля. Мне, как обычно, заказали салат и кусок мяса с макаронами.

* * *

Спать я ложился, так до конца и не понимая, к чему мне готовить себя в воскресенье. И готовить ли вообще. Тем временем Шамиль Анвярович попросил своего помощника Сергея Леонюка поговорить с Кафельниковым о том, чтобы на пятую встречу, вне зависимости от исхода четвертого поединка, выставить меня.

Всех подробностей той беседы я до сих пор не знаю. Позже Женя рассказывал в прессе, что пытался оценивать ситуацию объективно и понимал: он едва ли выдержит затяжной матч против Матье. Леонюк – опять же, по словам Кафельникова – приводил и другой аргумент. Что Женя очень много сделал на пути к парижскому финалу, и будет неправильно, если после возможного поражения все баллоны покатятся на него.

Логика в таких рассуждениях, безусловно, была. Это давно всем известно, и я могу лишь подтвердить, что без Кафельникова нам тогда ни за что не удалось бы завоевать Серебряную салатницу. Женя действительно мечтал выиграть престижнейший трофей, которого не было в его карьере. В хорошем смысле слова это была его навязчивая идея, он часто повторял о Кубке Дэвиса в прессе, а главное – выкладывался на корте, вытягивая сложнейшие матчи и подавая всем нам пример. Я, правда, не могу назвать Кафельникова лидером раздевалки. В моем понимании, это человек, который не только сам обеспечивает высокий результат и мотивирует других на его достижение, но и сплачивает команду. А это далеко не всегда одно и то же. Но вести спор не о сути вопроса, а о терминологии, то есть о том, что мы подразумеваем под тем или иным выражением, глупо. К тому же когда речь идет о таком большом чемпионе.

Таким образом, мое участие в пятой встрече выводило Кафельникова из-под удара и становилось беспроигрышным вариантом практически для всех. Получалось, что у Шамиля Анвяровича, учитывая известные всем проблемы Жени с ногой, просто не было иного выбора. При этом мое возможное поражение от Матье не выглядело бы позорным. На тот момент мы были примерно равными соперниками. К тому же в моей семье недавно случилось большое горе, и это в случае неудачи выводило бы меня из-под огня критики.

В воскресенье утром Женя приехал на тренировку без ракеток. Именно тогда, примерно за два часа до начала встречи Марата с Грожаном, я понял, что играть пятую встречу в любом случае предстоит мне. Шамиль Анвярович подтвердил это. И я внезапно почувствовал себя гостем большой тусовки, который весь вечер простоял где-то в углу, а под конец оказался в самом центре внимания.

Но сначала Марат сравнял счет. Несмотря на усталость, накопившуюся за два дня, он с первых же минут подавил Грожана. Тот смог завязать борьбу лишь в третьей партии. После двух обменов подачами дело дошло до тай-брейка, и на третьем матчболе француз, принимая справа по линии, попал в трос. Эти три партии продолжались 3 часа 7 минут. Всего на одну минуту меньше, чем четыре сета Сафина против Матье, которому, как и мне, предстояло впервые за карьеру играть в Кубке Дэвиса решающий пятый поединок.

ДАЖЕ САМЫМ СКРОМНЫМ ИЗ ТЕННИСИСТОВ НЕ ЧУЖДЫ ЗДОРОВЫЕ АМБИЦИИ.

* * *

О том, что представляет собой Поль-Анри Матье, я знал не понаслышке. Ведь во второй половине июля мы встречались в Сопоте, где я во втором круге победил примерно за полтора часа – 2:6, 6:0, 6:4. Мой ровесник, чуть выше меня. Правша с двуручным ударом слева, пожалуй, слишком перекрученным, не очень плотным и не очень глубоким, но подходящим для дальнейшего развития атаки. В первую сотню Матье пробился гораздо позднее, чем это удалось мне, всего лишь за пять месяцев до финала в «Берси». Зато осенью он выиграл десять матчей подряд, завоевав титулы в Москве и Лионе.

Такие серии обычно добавляют уверенности. Но с точки зрения психологии между финалом рядового турнира ATP и финалом Кубка Дэвиса, который ты впервые играешь перед тысячами своих болельщиков, трудно провести какие-то параллели. К тому же Матье ко многому обязывал статус восходящей звезды. Ведь его соперником оказался не знаменитый чемпион Кафельников, а ровесник, который в рейтинге стоял на 32-м месте, всего на четыре позиции выше, чем Поль-Анри, но не считался одним из реальных претендентов на попадание в первую десятку.

Тактический план мы, как всегда, обсуждали с Борисом Львовичем, имевшим возможность понаблюдать за французом в Москве на Кубке Кремля. Это была самая обычная установка на игру. Мы вспоминали, что справа у соперника удар посильнее. Что на брейк-пойнтах и других решающих мячах он обычно бьет под лево. А подает лучше всего по диагонали в первый квадрат.

Зато с Татьяной Федоровной Наумко, которая тоже была рядом в Париже те несколько дней, у нас состоялся другой, необычный для меня разговор, который продолжался, наверное, минут десять. Татьяна Федоровна по-хорошему зомбировала меня. Она повторяла, что я все смогу, и много других вещей, которые звучали абсолютно правильно. Татьяна Федоровна имела большой опыт таких психологических установок. Ведь не случайно Андрей Чесноков в 1995 году отыграл девять матчболов у Михаэля Штиха. Правда, полностью привести в порядок мои нервы она так и не смогла. Матч Сафина с Грожаном под чай и бутерброды с черной икрой, приготовленные мне доктором Сергеем Ясницким, я смотрел в раздевалке спокойно. А потом вернулось волнение, которое противно щекотало нервы с самого утра.

С этим неприятным ощущением я и начинал матч. Но сначала мы в раздевалке выполнили привычный ритуал. Присели. Помолчали секунды три. Встали. И пошли. Ощущения у меня были двойственные. Я вроде бы понимал, насколько важный наступил момент, но какого-то обостренного восприятия происходящего не ощущал. И думал о том, что должен выиграть этот матч только для одного человека – папы.

* * *

Начало получилось сложным. Во втором гейме у меня прошло два эйса, а в третьем был брейк-пойнт, после чего я потерял свою подачу, и Матье повел – 3:1. Мне тут же удалось догнать француза, который тоже заметно дергался. Примерно полчаса бекхендом я компенсировал свои собственные ошибки, но при счете 3:4 и 40:30 на моей подаче Матье удалось завязать затяжной розыгрыш из двадцати ударов, и важное очко осталось за французом. С этого момента у меня все повалилось из рук. Я потерял внимание, обстукивая мяч перед подачей, и допустил двойную ошибку. А затем на брейк-пойнте ударил в аут справа. Матье же удачно разыграл свою подачу и взял первый сет – 6:3.

По сравнению с нашей встречей в Сопоте Поль-Анри прибавил не очень сильно. Возможно, чуть лучше подавал и немного меньше ошибался сзади. Зато я во второй партии на двадцать минут провалился в глубокую яму – допускал глупые ошибки, принимал странные решения и старался сыграть лучше, чем мог, что всегда чревато последствиями, поскольку еще больше выводит из себя. И Матье, выиграв семь геймов подряд, повел – 4:0.

Но я верил, что еще не все потеряно. Думал про себя: «Ну не мог же я вдруг разучиться играть!» К тому же меня продолжали подбадривать – и команда со скамейки запасных, и наши болельщики с трибуны. И мы все вместе начали вытаскивать этот матч.

Хорошо помню, как где-то далеко, на уровне подсознания мне удалось зафиксировать свои ощущения после одного удачного розыгрыша во второй половине партии и зацепиться за них. Сет завершился со счетом 2:6, но руки я не опускал. К тому же перед началом третьей партии Андрей попросил Шамиля Анвяровича отпустить меня с корта. Эта пауза многое изменила. Во-первых, она немного погасила кураж Матье. А во‐вторых, по пути обратно на корт Андрей успел напомнить, что надо постараться как следует – ради папы! За неразрешенные разговоры мы получили замечание от супервайзера. Зато я окончательно собрался с мыслями.

Пока идет игра, ты никогда не знаешь, в какой момент все может повернуться в другую сторону. Для таких размышлений тебе просто не хватает времени. Ты весь в борьбе, полностью мобилизуешь ресурсы своего организма, выдавливаешь из него все до остатка, в каждую секунду матча думаешь о том, как правильно выполнить следующий удар. Начало третьей партии в том матче вряд ли можно считать коренным переломом. Но с помощью смены ритма я все-таки сбил прицел Матье, да и бдительность его снизилась ввиду того, что победа была близка. При счете 1:2 и 30:0 француз пытался сыграть слишком уж лихо и запустил мяч в аут. А я вскоре повел 3:1 – добившись первого маленького успеха после долгого перерыва.

Пятый гейм я полностью провалил. Но в шестом гейме при счете «ровно» мне удалось сочно приложиться по мячу слева и оставить за собой следующее очко. В итоге – 6:3 в третьем сете. И на смену сторон я не побежал, а полетел, не сомневаясь, что на самом деле играть-то еще можно!

Любой пятисетовый матч – это маленькая жизнь с периодами вдохновения, которые сменяются эмоциональными спадами. И в первой половине четвертой партии я продолжал бороться с самим собой. Тем временем Матье сменил темную тенниску на белую, потерял подачу в первом гейме, быстро вернул ее и снова ощутимо прибавил. В четвертом гейме я продержался каким-то чудом, сумев спасти три брейк-пойнта. Француз стал чаще лезть к сетке, у меня вроде бы неплохо проходила обводка, но Матье был стабильнее. И в шестом гейме я удержать подачу не сумел.

Настал критический момент, ведь, поведя 5:2, Матье, скорее всего, довел бы дело до конца. К тому же в седьмом гейме мне впервые за вечер стало по-настоящему больно. При розыгрыше первого очка я на полной скорости врезался в рекламный щит, отражая практически безнадежный мяч далеко за задней линией. Это эмоциональное мгновение почему-то запомнилось на всю жизнь. «Если Чесноков смог спастись с девяти матчболов, то неужели я не смогу сейчас?» – подумал я. И тут же сделал обратный брейк.

Приближалась концовка четвертой партии, в которую мы оба вложили всю свою страсть. При счете 4:5 и «ровно» на моей подаче Матье оставалось до победы лишь два мяча, но я выдержал это испытание. Затем уже на чужой подаче мне удалось спасти длинный розыгрыш из 18 ударов: отражая атаку Поля-Анри, я удачно подставил ракетку таким образом, что мяч отскочил от нее по высоченной траектории. Француз лишь огорченно покачал головой и вскоре позволил мне сделать очередной брейк. А я продолжал летать по корту, отражая его атаки. Сет, продолжавшийся ровно 80 минут, закончился в мою пользу – 7:5.

Наступала кульминация. В такие минуты Шамиль Анвярович придерживается не самой типичной манеры поведения для капитана. Он понимает, что во время игры уже невозможно расписать ситуацию «от» и «до», и задает тебе лишь направление действий. Просит играть с мячом, советует пару раз пробить «в забор», чтобы ушел мандраж, обращает внимание на первую подачу. В общем, больше поддерживает тебя, ограничиваясь стандартным набором фраз, который соответствует текущему моменту.

Ну а что чувствует теннисист, который позволяет сопернику сравнять счет, выиграв первые два сета? Сам я попадал в такую ситуацию четыре раза. Сначала дважды терпел поражения, в том числе от Рафаэля Надаля в четвертом круге Уимблдона-2007, затем дважды побеждал. Но каждый раз, пока находился на корте, какой-то непреодолимой досады не испытывал.

Вот и Матье, который по окончании второй партии, можно сказать, дотянулся до Серебряной салатницы одной рукой, едва ли думал о том, что при счете 2:2 для него все пропало. Полю-Анри по-прежнему требовалось выиграть лишь один сет, и с этой точки зрения для него ничего не изменилось. Зато многое изменилось для меня. Теперь я не только мечтал добиться победы, но совершенно точно знал, какие действия для этого следует предпринять.

Пятый сет можно разбить на четыре части. До счета 1:1 и 40:15 на подаче Матье мы оба переводили дух после концовки предыдущей партии. Затем мне удалось выиграть семь из восьми очков. Француз все чаще стал мазать, атакуя из выгодных ситуаций. А я нащупал ритм движений, который позволяет действовать на грани риска, не перебарщивая с атакой, но и не слишком аккуратничая.

Я продолжал заводить российских болельщиков, которые отвечали мне взаимностью, и повел – 3:1. Но удержать свое внимание на максимуме дольше двух геймов не сумел. Матье еще не сломался и взял девять из десяти следующих очков. Сравняв счет – 3:3, Поль-Анри сорвал настоящую овацию. Ни он, ни я, ни «Берси» еще не знали, какой будет развязка.

Возможно, мне просто повезло, что в те минуты маятник психологической борьбы снова качнулся в мою сторону. А может, так и должно было случиться. Как бы то ни было, в седьмом гейме на подаче Матье я снова почувствовал, что готов работать как автомат. На француза же, возможно, произвела впечатление его небольшая ошибка при счете 15:30, которую подтвердил спустившийся с вышки британский судья Майк Морриси. Пижонский бекхенд в прыжке Поля-Анри в следующем розыгрыше получился крайне неудачным – мяч воткнулся в середину сетки. А я после смены сторон взял свою подачу под ноль, доведя серию выигранных очков до восьми.

Девятый гейм я провел свободно, размашистыми движениями. Попытка закончить матч на чужой подаче была логичной, но моя нервная система требовала передышки, и технически выполнить задуманное не удалось. 5:4. На переходе Шамиль Анвярович советовал успокоиться, варьировать первую подачу и не торопиться. За спиной Андрей и Борис Львович о чем-то говорили с Маратом.

Начинался десятый гейм.

Первое очко мне удалось взять щегольским драйвом слева, на который Матье ответил в аут. Второй розыгрыш завершился моим смэшем, и на спине у француза после падения в неловком полупрыжке остался огромный след от песка. Матье пошел вытирать руки. Я, не останавливаясь ни на секунду, продолжал заводить себя. А потом разыграл мяч до верного, не оставив сопернику шансов ударом справа.

С момента первого розыгрыша прошло 4 часа 26 минут.

Матчбол.

Я встал на линию подачи и на удачу пять раз постучал мячом об корт.

Волнение отступило совершенно безоговорочно. Мне осталось лишь четко выполнить движение, которому меня обучали с детства – с первой попытки ввести мяч во второй квадрат.

ГЕЙМ, СЕТ, МАТЧ – РОССИЯ! ИМЕННО ТАКИЕ ПОБЕДЫ ЛЮБИЛ МОЙ ПАПА.

Конечно, я выбрал направление по диагонали, в дальний от себя угол квадрата. Только туда, под левую руку Матье, откуда он больше всего не любит отвечать.

Я подал и сразу понял, что попал именно в ту точку, в которую хотел. И увидел, как после нескладного приема француза мяч планирует по слишком высокой траектории, опускаясь в аут около меня.

Гейм, сет, матч – Россия!

Именно такие победы любил мой папа.

Мама рассказывала, что в этот момент у нее на глаза навернулись слезы. А я внезапно испытал невероятное чувство облегчения. И тут же закрутилась безумная победная карусель. Меня обнимали и подбрасывали вверх. Хлопали по плечу какие-то незнакомые люди. Прижимал к себе счастливый Борис Николаевич. А Полю-Анри Матье я пожал руку уже за полночь на банкете в парижской мэрии, так и не осознавая до конца, что происходит вокруг.

* * *

В самолете «Аэрофлота» по дороге домой маму, Юлю и меня пересадили в бизнес-класс, где мы познакомились с Геннадием Хазановым. А в Шереметьево нас встречали десятки телекамер. Борис Львович сразу сумел оценить масштаб происходящего, но я иначе воспринимал этот ажиотаж. Душу бередил один и тот же вопрос – почему вышло так, что в самый счастливый для нашей семьи момент рядом нет папы.